Ты впервые так влюблен - неспешно, неистово. Небесами исцелен, как в последнюю исповедь.
У Баки фуражка сидит криво, а уголок формы немного загнулся внутрь, отчего нестерпимо хочется этот уголок поправить. Потом скользнуть пальцами по крепкой челюсти, по острой скуле, назад, к затылку. Прижаться губами к вызывающе, непристойно ярким алым губам. Стиву кажется, что бабочки в его животе взбунтовались и устроили государственный поворот. Нет то, что желудок пытается вылезти через горло — не признак очередной болезни. Или всё же? У Баки краснеет на шее засос, а на губах наверняка отпечаталась помада какой-то девицы. Он идёт шатко, но ровно и легко, привычно закидывает Стиву руку на спину, и Стив хрипло кряхтит. Стив влюблён. До искр перед глазами, до беспамятства, до лихорадочного биения сердца. Каждый раз у Стива есть цель выжить после драки и встать на ноги после изнуряющей хронической пневмонии. Это грязный стимул, он чувствует, что после смерти отправится прямиком в адское пекло за такое грехопадение, но не может с собой ничего поделать. Кипеть в дьявольском котле всяко более милостивая пытка, чем смотреть на Баки, слегка пьяного, веселого, задорного. На любимого, близкого и в то же время столь далёкого. Весь путь до Австрии Стив молился Богу, чтобы не опоздать. Ветки хлестали по лицу, в местах ударов кожа неприятно саднила, но единственный верный свет маячит в подпольной лаборатории и повторяет свой армейский номер. В нём это вылеченное, новое, здоровье сердце бьётся гораздо ровнее, чем прежде но ритм все равно соскакивает и сбоит от волнения. Эта болезнь не лечится наукой, и Стив проклинает себя, когда позволяет на мгновение прижать к своей груди дрожащего сержанта Барнса. Сколько они успели побывать друг с другом? Едва ли пару месяцев. Март 1944. Весна. Красота. И жестокость. Зависший над пропастью Баки. До его руки оставалось всего четыре дюйма. Стив сходит с ума ещё раз, и на этот раз вовсе не от любви. Когда он уводит самолёт во льды, он не жалеет и не сомневается. Он забывает обо всем, о чём учил на исповеди пастор, когда лайнер стремительно теряет скорость. Но когда самолёт разбивается и тонет в безжалостных водах Арктики, Стив думает о Баки.Когда ты любишь, ты взлетаешь высоко и не слышишь никого. И забыв о всем Святом, ты разбиваешься. Но едва открыв глаза, ты кричишь один в слезах: Неужели жизнь моя... Жизнь продолжается?
Смерть — слишком простой выход. Тем более для него, ведь ему, чёрт побери, никогда не везло. Стив кричит каждую ночь. Минуло семьдесят лет или нет, скорее, не больше года; по ощущениям в живых нет ни Джеймса Барнса, ни Стивена Роджерса.***
Ему без разницы, горький кофе или сладкий. Для него пища пресная, и она выступает исключительно в качестве топлива для получения питательных веществ с целью поддержация функциональности организма. Зимний Солдат не бывает растерян, но когда они сидят в небольшом ресторанчике, что-то во внутренних картах и ориентирах с громким треском надламывается.Они любят друг друга до острой боли и до щемящей нежности. Да, Джеймс не помнит ничего, его память кристально чиста. Но в его сердце есть любовь. И поэтому жизнь продолжается.