Сборник хэдканонов и драбблов для ублажения души

На улице склизкий противный ливень. Небеса разверзлись в праведном гневе, и теперь пытаются его утопить за все совершённые грехи. Волосы неприятно липнут к лицу и мешают обзору. Вокруг всё мутно-серого и коричневого цвета. В лужах под тяжелыми тактическими ботинками хлюпает дождевая вода. На форме иссохлась грязь и кровь — то ли чужая, то ли своя. Улочки смутно знакомые, еле узнаваемые сквозь плотную завесу тумана в голове. Чтобы достать хоть какие-то воспоминания из разбитой вдребезги памяти, приходится немало напрягаться, и это очень болезненно, но по бруклинской дороге ноги несут его сами. Баки оглядывается. Эту улицу он помнит: балкон миссис Эллен, у которой рыжий облезлый кот, пронзительно оравший под окнами каждую весну; булочная матери Кэтлин, хорошенькой фигуристой девушки, с которой он когда-то давно проводил танцевальный вечер; но главное здесь — дом, покрашенный в бежевый цвет. Солдат не знает, почему, но он стучит кулаком правой ладони по низенькой дверце. Та со скрипом быстро раскрывается. — Баки?! Что ты здесь делаешь, быс... — фраза обрывается на полуслове, как только Стив осознаёт, что за чушь начал нести. Он молчит, периодически открытая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. Перед ним стоит широкоплечий мужчина довольно ненадёжного вида. Длинные патлы перепутались меж собой, и с них капает. Лицо небритое, одежда... на нём какая-то непонятная форма с кучей ремешков и, вероятно, с кучей скрытого оружия, раз на нём имеется набедренная кобура. Разум трезвонил в тревожную кнопку и вызывал инстинкт самосохранения: нужно немедленно захлопнуть дверь перед носом опасного незнакомца и убежать. Хотя левая рука у него поблескивает металлом, и это значит, что ему ничего не стоит выломать некрепко держащуюся на петлях дверь Роджерсов. Стив стоит как вкопанный, неприлично долго пялясь на незваного гостя. Мужчина, ранее склонявший голову вниз, поднял взгляд и Стив замер в ужасе, чувствуя, как по спине ползёт холодок. Глаза, серые глаза, цвета пасмурного октября, он никогда бы не смог спутать их с чьими-либо другими. Сколько раз он рисовал черты этого лица, пусть даже менее массивными и грубыми... внутрь ворвался промозглый ветер, и это вытянуло из круговорота мыслей, заставив посторониться с прохода. Неуверенно, будто не думая, что ему рады, незнакомец заходит внутрь. Вода теперь капает на коврик прихожей. Стив торопливо захлопывает дверь, чтобы сквозняк не проникал в дом, а то из-за этого можно и простудиться. Стив мелко дрожит и не понимает, что происходит, ведь Баки... это его Баки? Он ушёл на фронт несколько месяцев назад. Может, это его неизвестный родственник? Времени на раздумья нет, потому что мама учила быть вежливым с гостями, даже если они врываются к тебе посреди вечера и выглядят как пропавший без вестей на войне лучший друг. Они в полном молчании проходят к кухне, и Стив чувствует себя крайне неуютно в сложившейся странной ситуации. Он заваривает ромашковый чай, пытаясь чем-то себя занять, и едва не проливает на себя добрую половину кипятка из-за нервно подрагивающих рук. Угрюмый мужчина не говорит ничего даже когда перед ним оказывается дымящая чашка с ароматным отваром. Стив терпеливо ждёт. Страх постепенно сменяется любопытством, и Стив болтает ногами в воздухе. За окном бушует стихия, требовательно барабаня своими прозрачными пальцами в окно, выложенное изнутри газетами во избежание потери тепла. Проходит одна, две, три минуты, может даже десять, Стив не считал, прежде чем его гость произносит хоть что-то. — С-Стив, — хриплый от долгого молчания голос пускает по позвоночнику мурашки. Дрожь ручейком сбегает от макушки до пяток, но Роджерс всем своим видом показывает, что внимательно слушает. Мужчина долгое время не поднимает глаза и смотрит в чашку, будто заварка в ней может подсказать, что нужно говорить. — Да, сэр? — прочистив горло, когда голос даёт предательского петуха, спрашивает Стив. Он не знает как реагировать на всё это, и лишь вцепляется крепче тонкими пальцами в край стула под собой. — Я, — его собеседник заминается на секунду, собираюсь с мыслями, — Джеймс Бьюкенен Барнс, сержант 107-ого пехотного, — выдыхает он, закрывая глаза. Стив в шоке, но не совсем. С одной стороны это похоже на какой-то футуристический фильм: не может же его друг быть вот таким. Сейчас наверняка выскочит какой-нибудь чудик с камерой и скажет, что всё затеяно для телешоу. Но с другой... Стив знает Баки всего как облупленного, и нет никаких сомнений, что перед ним именно он, его Баки. Стив не понимает, что происходит, но готов слушать. — Мой позывной... Зимний Солдат, — продолжает Баки, и его голос надламывается. Пальцы механической левой руки с шелестящим звуком рекалибровки сжимаются в кулак, а бледные губы поджимаются в тонкую линию, — Во время войны я попал в плен, а после... стал оружием в руках Гидры, — Стив уже поднимает ладонь, хочет прекратить эту начинающуюся словесную пытку, но Баки мотает головой, потому что ему нужно рассказать, — Мне много раз обнуляли память, я практически ничего не помню, но я помню тебя. Сердце болезненно сжалось. Баки рассказывал долго, надрывно, с самого начала до самого конца. Его плечи мелко дрожали, он говорил монотонным обесцвеченным голосом и смотрел прямо перед собой, покачиваясь, будто загипнотизированный. Стив не заметил, когда накрыл правую мозолистую ладонь Барнса своей, кажущейся теперь совсем крохотной. В вихре информации он даже не пытался барахтаться, однако постепенно жуткие слова доходили до мозга. Аццано, криозаморозки, высоковольтные разряды тока для стимуляции мозговой деятельности, инъекции и боль. Много боли, можно было практически почувствовать её солёный металлический запах вокруг. Баки несчастен. Стив слез со стула и без всякой опаски приблизился к Баки, которого лихорадочно трясло. Тот устало наклонил голову и несмело уткнулся головой во впалый живот Стива, пока блондин запускал пальцы во влажные волосы мужчины и принимался их бережно перебирать. Рубашка пропиталась слезами, которые Баки не смог сдержать. Ему нужно выплакать то, что удерживалось силой почти восемьдесят лет. Надсадное дыхание неестественно скоро выровнялось, и Баки почувствовал, как неуправляемой волной накатывает бессилие, заменяя собой горечь, скорбь и вину. Он рассказал всё. Он отпустил. Стив нежно провёл рукой по лицу Баки и обхватил его своими ладошками. — Баки, это не твоя вина, — тихо, на грани слышимого, говорит Стив, — Они сделали из тебя орудие смерти, но это был не ты, слышишь? — Джеймс поднял покрасневшие глаза на Стива, закусив нижнюю губу. Стив пах яблочным пирогом, молоком и пастелью. Таким успокаивающим и родным запахом, рядом с которым не было места его запаху боли. — Мои руки по локоть в крови. Я не знаю, смогу ли когда нибудь отмыть её, Стиви, я не... — Баки зажмурился и сжал челюсти так, что на скулах заиграли желваки. Стив дотронулся подушечкой указательного пальца до линии губ, заставляя умолкнуть и вновь открыть глаза. — Мне не важно, что ты сделал. Это всё равно ты, — упрямо шепчет Стив, — Я всегда буду с тобой. — Баки верит. Возможно, впервые за весь век. Он может позволить себе поверить.

Ведь Стив всегда будет рядом.