Обречённые

      — Идиоты, ненавижу их! — Андрей судорожно пытался открыть калитку ключом, при этом возмущаясь вслух и про себя, а Дима все еще находился на спине у Джонни, уткнувшись в его широкое плечо и периодически всхлипывая.       До этого Коблов сначала ужасно расстроился, когда узнал о произошедшем, он настолько сильно беспокоился о зеленоглазом, что всю дорогу не отходил от него, пытался поддерживать морально, а также заодно и держать за руку. По приходу домой он сам чуть ли не выхватил измученного парня из рук Джонни и не потащил его наверх в ванную, но все же брюнет не позволил этого сделать, ибо руки Андрея нервно тряслись, да и сам парень выглядел очень обеспокоенным. Принеся Ломова в ванную, Колбая аккуратно поставил его на ноги и впоследствии решил оставить их там с Андреем вдвоем, чтобы не мешать. А сам тем временем быстро принес бинты, вату, перекись водорода и какие-то лекарства на всякий случай, в общем, прихватил чуть ли не всю аптечку, ибо не разбирался во всем этом так, как Андрей, который к тому времени все еще не мог никак успокоиться. И только когда младший наконец увидел выражение лица Димы, который своим взглядом просто умолял его перестать злиться, лишь тогда он стал понемногу приходить в себя.       — Прости меня, я так зол, — произнес он, раскаиваясь перед Ломовым, а следом стал помогать ему снимать грязную одежду и бросать ее в стирку. Стянув чужую футболку, Коблов внезапно ухватил старшего за руки, развернул их ладонями наверх и задержался на пару секунд, глядя на чужие порезы. — Раньше этого не было, — недовольно произнес он, аккуратно проводя пальцем по новой глубокой царапине, — зачем ты это делаешь?       — Потому что я не могу так жить, — тихо прошептал в ответ Дима и снова тихо всхлипнул, ибо в тот момент все воспоминания разом навалились на него целой волной, заставляя практически захлебнуться в них, — мне всё это так... противно? Я себе противен, я ненавижу своё тело с того момента, как меня еще когда-то давно в детстве зажали где-то в углу и попытались надругаться.       Кареглазый, видя, что Ломову становится только хуже с каждой секундой, не выдержал и, отпустив чужие порезанные руки, печально вздохнул, а затем аккуратно обнял другого юношу. Ему на самом деле было очень больно смотреть на то, как старший страдает, как ему страшно, как он не может вырваться из своих ужасных воспоминаний и плачет прямо перед ним.       — Дим, я, — Андрей начал более менее спокойно, внимательно глядя на всего трясущегося юношу, на которого сейчас вдобавок действовало психическое расстройство, от чего тому было вдвойне хуже и тревожнее сейчас, — я считаю, что в любом случае это не повод себя резать, я уверен, что можно полюбить себя, и для этого ведь не обязательно иметь шрамы на теле. Так только хуже, ты не понимаешь?       — Но у тебя они тоже есть! — вдруг вскрикнул зеленоглазый, и младший даже вздрогнул, ибо не ожидал такой бурной реакции от другого юноши. Потом он лишь положил свои руки ему на плечи и заглянул в чужие глаза, и практически сразу ответил на высказывание первого:       — Они у меня... не потому, что я этого хотел. Я попал в пожар когда-то ещё очень давно, и ты знаешь, меня очень сильно потом за это не любили, я имею в виду мой ожог. Я до сих пор не понимаю, почему. А ты... ты оставляешь себе их сам. Дим, пожалуйста, перестань, полюби себя. Я знаю, что это сложно, но, пожалуйста, прекрати смотреть на себя глазами других, ты прекрасен, — на глазах Коблова даже появились слёзы, — я тебя люблю, каждый миллиметр тебя я люблю. И мне очень больно смотреть на то, как ты плачешь, правда, — кареглазый отлип от другого юноши, вытер слёзы рукавом, а потом посмотрел на него с надеждой в глазах. Младший хотел, чтобы Дима понял его посыл, переосмыслил все и перестал вредить себе.       От слов младшего Диме стало очень больно на душе, ведь, действительно, оставляя эти бесконечные порезы на своих запястьях, он делает плохо не только себе, но и другим, всем тем, кто его по-настоящему любит. Слова другого парня словно задержались в его голове еще на пару секунд, они отдались эхом в его ушах, повторно прозвучали там еще несколько раз с такой же интонацией, с той же нежностью и заботой. «Я люблю тебя» - ведь ему это не послышалось. Зеленоглазый наконец осознал, что скорее всего Андрею гораздо хуже от его необдуманных действий, намного хуже, даже больше, чем ему самому, ведь именно Коблову впоследствии приходится видеть это все, а порой даже останавливать кровь, если порез в порыве гнева оказался более глубоким. Именно он расхлебывает последствия, останавливает бордовую жидкость, что покидает тело старшего, что течет, не останавливаясь. Какой же он эгоист все-таки, ведь о нем так сильно заботятся, пытаются беречь, а он сам собственноручно…       — Прости, я не хотел тебя обидеть еще сильнее, — младший поднял свои слегка красные от слез и усталости глаза на Ломова. Видимо, Андрей расценил чужое затянувшееся молчание иначе, решив, что теперь Дима опять убивается, винит себя во всем еще больше. Тяжело вздохнув, кареглазый тоже мысленно стал обвинять себя в том, что после такого ужасного момента вновь заставил другого юношу страдать, в который раз указывая на его порезы. — И критиковать тебя я тоже не собирался, прости меня, пожалуйста. Просто так получилось, я заметил новую царапину и не подумал, что…       — Все нормально, — старший слабо улыбнулся, и, хотя улыбка его выглядела не очень веселой, зато было явно заметно, что она искренняя. Затем юноша продолжил снимать одежду с себя дальше, чтобы наконец принять душ, смыть себя весь этот ужас, прожитый этим вечером. Когда зеленоглазый уже стал расстегивать ширинку, то Коблов на всякий случай отвернулся в сторону, чтобы не смущать его, а сам стал искать что-то в аптечке, которую принес Джонни.       — Ты расскажешь, как так получилось, или мне лучше не надо об этом спрашивать? — тихо протянул кареглазый, который пока что доставал из сумки, где лежала целая куча всяких лекарств, всякие разные пластыри, причём яркие и разноцветные. Потом уже практически на автомате он поставил на край раковины перекись и вату. Между ними снова воцарилось молчание, и Коблов решил всё же больше не допытываться до другого парня и по возможности не затрагивать эту тему. Андрей вообще решил пока что встать и временно отойти, но вернулся он довольно быстро. В до сих пор слегка трясущихся руках он держал сменную одежду. Правда из-за паники и беспокойства за Ломова, Коблов никак не мог найти хоть что-то подходящее в чужих вещах, и поэтому взял футболку из своих вещей, что аккуратно лежали где-то на полке в общем шкафу.       Зеленоглазый к этому времени уже стоял в ванне за шторкой и поливал себя горячей водой, стараясь хоть как-то расслабиться в конце концов. Он аккуратно водил руками по своему телу, стараясь представить на их месте руки того, кто сейчас стоит и покорно ждёт, пока он закончит. Слова младшего до сих пор отдавались эхом в голове, поэтому Ломов действительно задумался над тем, что ему скорее всего уже стоит прекращать вредить себе. Но все эти порезы, кожа, волосы, до сих пор почему-то казались ему противными.       Вылезая из душа, Дима сразу замечает парня, который специально стоит, отвернувшись к стенке, чтобы не смущать его. Чистая одежда лежит неподалеку, и старший берет ее, быстро одевается, а после аккуратно трогает Андрея за плечо, молча сообщая о том, что он закончил. И тогда уже шатен оборачивается, смотрит на Диму, который стоит перед ним в одних боксерах и в его собственной футболке, а потом приглашает его присесть на бортик ванны. И второй уже хотел было это сделать, но вдруг передумал. Было до жути больно, ведь ещё совсем недавно его порвали, из-за чего теперь эта противная боль отдавалась во всём теле. Осознав, что изначально он предложил не очень хорошую идею, Коблов отлучается на пару минут и приносит из комнаты табуретку, ибо в его понимании лучше обработать раны другого юноши в ванной, где более чисто и не так много пыли.       — Садись, — младший ставит табуретку недалеко от зеркала так, чтобы свет попадал прямо на лицо Ломова, а также он делает это специально для того, чтобы юноша сам мог видеть себя. На данный момент Андрей посчитал, что это действительно важно, ведь он до сих не понимал, почему Дима так не любит себя и не хочет смотреть на себя в зеркало, ведь на самом деле, по его мнению, тот являлся очень даже красивым. Следом, когда старший уже сидит в ожидании, кареглазый берет со столика заранее вытащенную из аптечки перекись водорода и ватный диск, выливает немного жидкости и начинает аккуратно обрабатывать рану старшего на лбу, ведь помимо того, что над ним ужасно надругались, так еще и побить успели вдобавок.       Коблов приподнимает свою же футболку, что теперь находится на чужом теле, а старший и не сопротивляется, лишь сидит смирно и внимательно следит за действиями другого парня. Затем младший наклоняется ближе к Диме и постепенно обрабатывает все мелкие царапины и порезы, оставленные там их общими врагами, заставляя зеленоглазого вздрагивать практически каждый раз от холодных прикосновений.       — Прости, нужно немного потерпеть, — оправдывается Андрей, продолжая процедуру. Опустившись еще ниже, он останавливается и задумывается на несколько секунд. — Если что-то будет тебя тревожить там… Ну, ты понимаешь, — неловко начинает он, — то ты скажи, пожалуйста, мне, не стесняйся только, и тогда мы вместе пойдем к врачу. Только не скрывай, это все серьезно, — заключает кареглазый, опуская чужую футболку и отставляя теперь ненужную бутылочку с перекисью на столик. Следом юноша пододвигает к себе разноцветные пластыри, что отыскал прежде, и раскрывает один из них, фиолетовый, уже готовясь приклеить его на одну из царапин.       — А обязательно делать это перед зеркалом? — недоверчиво произносит Ломов, с неким отвращением глядя на себя через гладкую стеклянную поверхность. Ему было как-то непривычно и неловко все это, хотелось отвернуться.       — Да, — бросил ему в ответ младший и, тяжело вздыхая, приклеил пластырь на лоб юноши, а после взял ещё один, жёлтый, и аккуратно поместил его прямо на нос зеленоглазому. Коблов довольно улыбнулся, подмечая со стороны, что другой парень действительно стал преображаться, затем он по-доброму усмехнулся, увидев новый образ старшего через отражение в зеркале, в глубине души признавая, что ему так нравится клеить всякие детские разноцветные пластыри Диме, потому что до он сих пор считает того ребёнком. Старший недовольно поморщился, но ничего не ответил, полностью отдавая себя в распоряжение другому парню, которому он доверял. В конце концов Андрей даже причесал Ломова, повязал на руки бинты специально для того, чтобы второй научился сдерживаться, а после помог ему встать и пройти в комнату.       — Ложись, — Коблов внимательно проследил за тем, как старший очень аккуратно ложится на бок, а после накрыл того одеялом и, наклонившись, поцеловал в лоб, — я скоро буду. Пойду за водой и таблетками для тебя. Джонни не нашел их, видимо, они остались на кухне. И главное помни, Дим, сейчас ты дома, в безопасности, я рядом и всё хорошо. Без лишней паники.       Кареглазый слабо улыбнулся, а потом отошёл от Ломова и скрылся за дверью. Быстрым шагом он направился вниз на кухню, на которой на данный момент находился Джонни в компании пива, что не удивительно. Коблов лишь укоризненно взглянул на темноволосого, но ничего не сказал. На секунду в его голове возникла мысль про то, что давненько он как-то Рому не видел, но все же тогда переживания юноши были в основном направлены на Диму и на все то, что с ним произошло, и поэтому он решил поинтересоваться у старшего насчет того, что делает Фильченков, как-нибудь позже. Молча остановившись перед кухонными шкафчиками и задумчиво осмотрев их слева направо, юноша приблизился к одному из них, верхнему, открыл и стал копаться в нем в поиске нужных таблеток.       — Я так и не понял, за что вас так ненавидят те ребята? — внезапно поинтересовался Джонни, когда уже отхлебнул добрую часть содержимого из банки. Парень выглядел немного замученным и обеспокоенным, но Андрей решил, что возможно это все из-за Димы.       — Дима ведь из детдома, в школе был какой-то нелюдимый, ходил практически все время один, — начал шатен, наконец доставая с полки то, что хотел, и впоследствии разворачиваясь лицом к Джонни, — вот они и повадились над ним издеваться. Юноша вновь развернулся к столешнице, достал с полки стакан и налил туда воды. — Вот они и стали задирать его, смеяться, издеваться, однажды даже надругаться пытались. А ведь все как раз из-за того, что он детдомовский, бред же, правда? Ну и еще из-за того, что он руки уже тогда резал, — задумчиво произнес Коблов. — А потом я как-то шел мимо и заметил, как они над ним издеваются, заступился, распугал, а после они и на меня нападать повадились. Еще и смеются над моим ожогом. В общем, идиоты какие-то ненормальные, больные они.       — Я тебя понял, — буркнул парень в ответ, а после что-то недовольно проговорил себе под нос и, схватив бутылку снова, наконец-то допил до конца всё её содержимое. Коблов же на это ничего не ответил, хотя изначально собирался упрекнуть, как и всегда, но не в этот раз, не до этого сейчас. Юноша взял в руки таблетки вместе со стаканом воды и направился вновь наверх, к старшему, который, наверное, уже заждался его.       И он ведь не ошибся. Как только шатен снова оказался рядом с пострадавшим, то второй аккуратно выполз из-под одеяла, приподнялся на локтях, а следом потянулся к стакану воды и спасительным таблеткам, которые должны были ему помочь. Приняв всё слегка дрожащими руками, Ломов наконец-то почувствовал себя лучше, а после завалился обратно на кровать, тяжело вздыхая, и снова закутался в одеяло, наблюдая оттуда за тем, как другой парень раздевается. Дима иногда ловил себя на мысли о том, что ему на самом деле очень нравится Коблов. Ему даже нравился его шрам на всём теле, голос, добрые глаза и аккуратные руки, но до этого он почему-то все никак не мог себе в этом признаться.       — Подглядываешь? — усмехнулся Андрей, глядя на зеленоглазого через плечо, который, как только его словили за этим делом, отвернулся и спрятался в постели.       — Вовсе нет, — соврал Ломов, впоследствии вылезая из-под одеяла и вновь глядя на Коблова, не совсем удачно пытаясь скрыть свое смущение. В ответ младший лишь хитро улыбнулся и не посчитал нужным это комментировать, ведь все и так было понятно.       — Тебе нужно поспать, — закончив со своей одеждой, Андрей подошел к кровати со стороны Димы, наклонился и аккуратно поправил одеяло, полностью укрыв другого парня, а потом поднялся, чтобы выключить свет. Сделав это, он вернулся уже к своей стороне, уселся на простыню и проверил телефон, что прежде положил на тумбочку. — Ужас, время уже три часа ночи, опять поспать нормально нельзя, — следом возмутился он больше для себя, просто высказав очередной факт. Наконец залезая под одеяло, он опять вспомнил про Рому, интересно, где он и почему не прибежал сегодня на шум? И Джонни ничего не говорил про него, что было действительно странно. Нужно выяснить все завтра, а сейчас время для сна. В темноте Коблов повернулся на бок лицом к другому юноше, а следом приобнял того рукой. И хотя глаза его еще не привыкли, и он не мог видеть лицо Димы, младший и так знал, что Ломов не спит.       — Не можешь уснуть? Если хочешь, то можем поговорить, — спокойно предложил он, пододвигаясь к старшему еще ближе.       — Нет, нет, просто, — Дима хотел было начать, но не нашёл, что именно сказать, и поэтому заткнулся, пытаясь сквозь темноту заглянуть в чужие глаза, — ладно, да. Я не могу заснуть из-за этих противных мыслей по поводу уже вчерашнего... происшествия. Прости, если мешаю тебе. — Нет, нет, всё нормально, — пытался успокоить его Коблов, а сам слабо улыбнулся, чувствуя, как другой юноша тоже в ответ самостоятельно двигается к нему самому настолько близко, что теперь может упираться носом прямо в шею, — ты мне ничуть не мешаешь, правда. Тебя сейчас тревожат только воспоминания и мысли о том, что случилось?       — Твоё отношение ко мне тоже. Просто иногда мне кажется, что я всё же тебе противен из-за всего этого, — зеленоглазый прижался к младшему еще сильнее и крепко закрыл глаза, потому что чувствовал себя рядом с тем в безопасности. После он слабо вздрогнул, когда его вдруг поцеловали в лоб. Но на самом деле ему очень нравились такие действия со стороны другого парня, — но я уверен, что всё будет хорошо, правда?       — Конечно, — в полной темноте Андрей, все еще прижимающий Диму к себе, начал аккуратно гладить того по спине, пытаясь таким образом расслабить старшего и побыстрее погрузить его в сон. — Ты слишком много думаешь обо всем, это лишнее. Не беспокойся насчет моего отношения к тебе, ведь, можно сказать, что оно практически не изменилось с того дня, когда я впервые встретил тебя и защитил от тех ребят, разве что чувства мои стали намного крепче.       Ломов, уткнувшийся в чужую шею, довольно улыбнулся и ничего не сказал. Было приятно ощущать чужие прикосновения на своем теле. Такие, которые несут в себе нежность и заботу, те, что совершает дорогой ему человек. Андрей замолчал, и Дима тоже решил, что пора бы уже прекратить ночные разговоры и уснуть. Постепенно зеленоглазый начал погружаться в сон, в другой мир, и оттого чужие теплые прикосновения стали чувствоваться как-то нереально, словно рука другого парня находится где-то далеко за гранью реальности.       — Я люблю тебя, — слабо прошептал Андрей, переставая гладить уже сладко посапывающего юношу. Коблов не был уверен, что Дима услышал его слова сквозь сон, но зато он ни на секунду не сомневался в своих чувствах.