* * * * *
— Сущее несчастье, — посетовал Финдекано, сокрушенно рассматривая себя в зеркале. Каждый дюйм его длинных одежд небесно-голубого шелка был расшит золотыми и серебряными нитями, щедро переплетенными жемчугами и самоцветами. Да на одном лишь левом его рукаве красовалось больше символов Второго дома, чем ему довелось сносить за всю свою эльфийскую жизнь! Свадебный наряд Финдекано так настойчиво напоминал о принадлежности к Дому Нолофинвэ, словно отец отчеканил клеймо на лбу у первенца. Даже в венце на его челе красовался отцовский вензель, выполненный из золота и танзанитов, обрамлявших крупный звездчатый сапфир чистейшей воды. — Они не позволят нам довести всё это до конца, — сказал Майтимо. Финдекано согласился, что, конечно же, не позволят. — Наверное, хотят посмотреть, кто из них даст слабину первым, — предположил Майтимо. — Отступать ни один не хочет, но притворяться, что они поддерживают нашу затею и друг друга… уверен, надолго их не хватит. Финдекано вполне разделял это мнение: один из их отцов непременно примется подстрекать другого, и кто-нибудь вот-вот пойдет на попятную. Тирион, однако, приступил к изготовлению вычурных предсвадебных подарков с тою же прытью, что и к тайным маневрам с боевыми мечами. В один прекрасный день Фэанаро преподнес Финдекано (несомненно, самому постылому из своих полуплемянников — хуже мог быть, разве что, Турукано, но тот хотя бы держался в безопасном отдалении от сыновей Фэанаро) дар поразительный, хоть и исполненный смутной угрозы. Драгоценный камень размером со стиснутый кулак или вырванное из груди сердце: багряно-красный, пульсирующий внутренним светом, словно аорта — кровью, теплый под пальцами, будто живая плоть. — Коль скоро ты питаешь такое пристрастие к цвету крови и пламени, — принужденно улыбнулся Фэанаро с прозорливостью, заставившей Финдекано поежиться. Ответом Нолофинвэ стал роскошный ларец для свитков, выточенный из драгоценного дерева, изукрашенного слоновой костью и золотой чеканью (определенно в ваниарском стиле), всецело отвечавший как вкусам и склонностям Майтимо, так и его натуре ученого. — Есть несомненное преимущество в гармоничном сплетении наших ветвей, — преподнося свой дар, заявил Нолофинвэ. — И я всегда столь же восхищался твоим усердием, сколь глубиной познаний и просвещенностью. — О, — отозвался Майтимо, искренне тронутый щедрой похвалой дяди и не сумевший вовремя скрыть это. Глаза Фэанаро опасно сузились. Из чего явствовало, что предсвадебные дары лишь усугубили двусмысленность и взаимное раздражение.* * * * *
— Майтимо, — опасливо начал Финдекано, — а вдруг они не отступятся? — Думаешь, твой отец и мой позволят нам связать наши жизни и фэар до скончания Музыки? Как бы не так — даже ради того, чтобы ввергнуть другого в отчаяние. Нолофинвэ еще мог бы согласиться на это, полагая, что таково желание Финдекано. Но только не Фэанаро, с той же зоркостью стерегущий своих сыновей, что и свои чудные светящиеся кристаллы — уж он-то как пить дать не допустит брачных уз Майтимо с внуком Индис. — Нет. Но… ты не думаешь, что нам стоит самим прекратить это? — Пожалуй, что так, — с тоскливым вздохом подтвердил Майтимо. — А ведь в семье едва-едва воцарилось спокойствие! Слово это было, впрочем, не вполне походящим. Тирион снова гудел, как взбудораженный рой, но на сей раз это был деловитый гул пчелиного улья, а не злобное жужжание осиного гнезда. Пылали кузнечные горны, кипела работа в каменоломнях, ширилась и расцветала торговля. Свадьба, устройству которой посвятил себя Финвэ, казалось, не оставила в стороне никого из нолдор, и чем далее, тем более вовлекала в предшествовавшие ей хлопоты также и ваниар, и тэлери, находя дело их искусным ремесленникам, даровитым художникам и талантливым музыкантам. Ей предстояло не просто стать символом примирения и воссоединения Дома Финвэ, но событием важности поистине государственной, ради которого должно было спуститься со склонов Таниквэтиль Ингвэ, двоюродному деду Финдекано, и его тетушке Финдис, и двоюродному дяде Ингвиону. Ради нее прибывали из Альквалондэ король Ольвэ с супругой, и все среброкудрые братья и сестры Эарвен. Ходили даже слухи, что Верховный король Финвэ пригласил на грядущее торжество самих Манвэ и Варду. — Они не придут, — сказал Майтимо. — Нет, — согласился Финдекано. — Но он еще и Аулэ пригласил, и Оромэ, а они, наверное, не откажутся. Мы ведь не можем солгать Валар, правда?* * * * *
То, что это артель напрасный труд, Финдекано понимал прекрасно. Не стоило и пытаться перещеголять свадебным нарядом внука вышивальщицы Мириэль Сэриндэ или затмить сына золотых дел мастера Фэанаро. Вот только убедить в этом собственного отца Финдекано так и не смог. — По крайней мере, — заметила его мать, — мы сможем высоко держать голову. — Прохладными белыми пальцами она погладила Финдекано по щеке, как будто он всё еще был ребенком, и вздохнула. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, Финьо, — сказала она. — Но, право же, лучше бы ты в юности проводил больше времени с моей семьей.* * * * *
Дальновидностью Фэанаро обыкновенно уступал Нолофинвэ. Тот отличался предусмотрительностью и умением думать наперед, тогда как Фэанаро жил единым мгновением, скоротечным, всегда ускользающим настоящим. Однако в день, назначенный для свадьбы, стало ясно, что на сей раз Фэанаро превзошел-таки сводного брата, ибо Майтимо, облаченный в простые белые одежды, стоял на бескрайнем зеленом лугу у подножия Эзеллохара, длинные рыжие волосы его ниспадали до талии языками пламени, и блики чистейшего света лежали на высоком челе. Свет этот источали три сверкающих камня, что были любимыми творениями Фэанаро — несравненные Сильмарилли, которые, когда их не надевал он сам, дабы ослепить неугодных ему сородичей (Нолофинвэ) при дворе и на празднествах, обретались в замкнутом кованном ларце, ревниво сокрытые от непрошенных взглядов. Он был воплощением благородной простоты и несравненного совершенства — Майтимо Прекрасный, сложённый, как статуя, пленительный, будто Вала. Высокие скулы его и безупречные черты лучились бессмертным светом, а тонко очерченные губы невольно тронула озорная улыбка при виде направляющегося к нему Финдекано, едва переставлявшего ноги под неподъемным весом громоздкого парадного одеяния. — Не смей смеяться, — предупредил Финдекано, потому что произнести эти слова было легче, чем любые другие. — И в мыслях не было! — заверил его Майтимо, но серые глаза его вспыхнули теплыми искрами смеха. Ради них двоих здесь собралось так много эльдар — из Тириона и Альквалондэ, из Валимара и с Таниквэтили. Высоких, гибких как тростник ваниар с кремово-белой кожей и сияющими, словно свет Лаурелин, волосами, облекали мягкие склады тонкого льна. Стройные среброкудрые тэлери облачились в одежды из дымчатой кисеи и упругих, расшитых жемчугами, шелков. Наряды темноволосых и зоркоглазых нолдор изобиловали чеканью драгоценных металлов и бессчетными самоцветами, и в руках их в этот день не было мечей. Были здесь и мерцающие бесплотные духи воздуха и огня, воды и земли: майар, принявшие облик эльдар или некое его подобие, или же сохранившие присущую им самим бестелесную форму. На макушке успевшего вернуться в Тирион Ангарато красовался диковинный высокий убор, в котором колыхались лебединые перья. — Как думаешь, они остановят свадьбу до начала обряда или на полдороге? – спросил Финдекано. — Если твой отец, то до, — рассудил Майтимо, — а если мой, то на середине. — Устроить представление — это как раз в его духе. — Ну, — с чувством вздохнул Майтимо, — по крайней мере, вина будет — хоть залейся. — Я, между прочим, намерен выпить всё, сидя у тебя на коленях, — предупредил Финдекано. — И до, и после. — Потому что, хотя свадьбу их, конечно, отменят при первом удобном случае, он не видел ни единой причины отказываться от преимуществ, обретенных за несколько счастливых недель, покуда длился их розыгрыш. Ему нравилось, как рука Майтимо покоится на его талии, нравилось касаться лица Майтимо, когда вздумается, и позволять тому кормить его со своей тарелки. То, как оба их родителя испепеляли при этом друг друга взглядами и наперебой выказывали поддержку и содействие их предполагаемому союзу, было сутью, но не единственной приятной стороной всей затеи (повергавшей, кстати, в уныние также и Турукано). — Финьо, — нерешительно начал Майтимо, голос которого звучал как-то странно. Он взял Финдекано за руку. — Думаешь, что… ну… — Вот вы где! — К ним приближалась королева Индис. — Ваш дедушка повсюду вас ищет! Владыка Аулэ и Владычица Йаванна явились благословить ваш союз. Ну-ка, живее! Будете держаться за руки и глаз не сводить друг с друга после того, как выкажете учтивость, поприветствовав своих высоких гостей!* * * * *
Пир длился долго, блюда и чаши полнились яркими, как самоцветы, плодами и лоснящимися ломкой глазурью пирожными, густыми сливками и душистым медом, пряными устрицами и красочной мякотью свежей рыбы — розовой, густо-желтой, серебристой, голубоватой, белоснежными каплунами и червчатой олениной. Рекою лились вина и мёды, и чудной, лишенный цвета тэлерийский напиток, вкусом схожий с очистителем для металла, но идущий с сахарной водой за милую душу. А Финдекано сидел рядом с Майтимо и касался его лица, и плеча, и бедра, и уха, и накручивал на смуглые пальцы длинные пряди его огненно-рыжих волос, и позволял Майтимо подкладывать ему лучшие куски со своей тарелки. — Мне будет ужасно этого не хватать, — признался Майтимо. Финдекано как раз открыл рот, чтобы взять сочную ягоду из пальцев Майтимо, и тот, воспользовавшись этим, добавил: — Посмотри, как все счастливы. Мир и благодать. Конец распрям. Пиршество близилось к завершению, и гости притихли, покуда со столов убирали яства и вновь до краев наполняли кубки. А потом все взоры обратились к виновникам торжества. — Ну что ж, — проговорил Финдекано и поднялся. Следом за ним, тревожно улыбнувшись, встал Майтимо. Это немного расстроило Финдекано. Разве он не для того всё затеял, чтобы наконец-то изгнать тревогу с нежно любимого лица? Тревога, впрочем, была вполне объяснима. Ибо в эту самую минуту с таким трудом достигнутое меж их отцами согласие угрожало рассыпаться, точно карточный домик. Как гласили анналы, перед принесением брачных обетов, мать невесты и отец жениха должны были соединить их руки. — Из них двоих Нэльяфинвэ старше, — заявил Фэанаро. — Следовательно, это моя привилегия. — Финдекано — мой первенец, — твердо возразил Нолофинвэ. — Я вручу его руку твоему сыну. С вашей стороны на церемонии может выступить Нэрданель: раз уж у вас нет дочерей, когда еще ты почтишь супругу подобной честью? — Быть может, их руки соединим мы с Индис? — предложил всегдашний миротворец Финвэ, на что оба сына дружно обернулись к нему, явив навязшие на губах улыбки, и хором рявкнули: — Нет! Так что, когда настал час, каждый, оставшись при своем, поневоле поступился другому: Фэанаро и Нэрданель подошли к Майтимо, Нолофинвэ и Анайрэ — к Финдекано. Финдекано позволил родителям тыльной стороной повернуть его руку и протянуть ее Майтимо, и грозный его отец и строгая мудрая мать вложили руку сына ему в ладонь. Столько раз прежде они обменивались рукопожатием, но теперь, когда так много глаз взирало на них, этот незатейливый жест означал куда больше. Родители удерживали их руки, и это, сказать по правде, было и неловко, и странно. Рука Финдекано немного вспотела, но он всё равно поглаживал большим пальцем ладонь Майтимо и пытался ему улыбаться. Нолофинвэ благословил их союз именем Варды и торжествующе зыркнул на Фэанаро, словно бы говоря: «Вот так-то!» Следом настал черед Фэанаро призвать в свидетели Манвэ и, выдержав паузу, он отрывисто произнес: — Во имя Манвэ Сулимо, да будет благословлен сей союз ныне и присно и до скончания Музыки. И да будут они счастливы! — добавил он и вздернул подбородок в сторону Нолофинвэ, как бы отвечая тому: «Обскачи попробуй!» Нолофинвэ открыл было рот, будто собираясь что-то добавить, и тогда Майтимо высвободил руку, чтобы снять обручальное кольцо. То же следовало сделать и Финдекано. Он успел уже сродниться с серебряным ободком на указательном пальце и знал, что станет горько сожалеть об утрате. Если бы их свадьба была настоящей, если бы брачные обеты действительно прозвучали, ему бы всё равно пришлось с ним расстаться, но тогда его бы заменило кольцо из золота. Если помолвку расторгали, серебряные кольца снимали у всех на виду, а затем расплавляли. Как бы ни было, толпа собралась немалая, и среди множества нолдор кто-нибудь да должен был прихватить тигель, чтобы истопить серебро тотчас же. Ему совсем не хотелось снимать кольцо. — Финьо, — строго сказал Майтимо. — Ох, ладно, — проворчал Финдекано и неуклюже сдернул серебряный ободок. — Финьо, – повторил Майтимо, и, словно задавая вопрос, протянул ему раскрытую ладонь, на которой поблескивал незнакомый золотой перстень. — А дипломат из тебя никудышный, — только и нашелся сказать Финдекано. Майтимо поймет — он знал это. Нежданное ликование поднималось в нём, как золотой прилив, как утренний хлеб в печи, как металл, извергающий пар в нестерпимом жару горна. — Вот что бы ты делал, скажи я «нет», воскресив междоусобицу прямо при Владычице Йаванне и всех прочих? Он со смехом извлек золотое кольцо, которым запасся сам, припрятав в складах своего непомерно расшитого одеяния — просто на всякий случай. — Кто б говорил! — глядя на кольцо, отозвался Майтимо, а потом он поднял на Финдекано глаза, сиявшие тем же ликованием ярче, чем чистейший свет Сильмариллей над ними.* * * * *
Свадебные подарки, преподнесенные родителями свежеиспеченным супругам, были еще хуже, чем незабвенные предсвадебные дары. Пиршество затянулось далеко за час Смешения Света, и покуда гости отдавали должное угощению, Фэанаро подсел к Владычице Йаванне, споро принявшись набрасывать на салфетке длинные столбцы сложнейших расчетов, призванных обеспечить определенную вероятность появления потомства от этого союза. Основательно захмелевший Нолофинвэ всплакнул на плече у Финвэ, а тот обнимал его и заверял, что гордится сыном. Ангарато и Карнистир затеяли потасовку, завершившуюся тем, что Ангарато боднул двоюродного брата в живот заостренными перьями своей лебединой короны. А все остальные просто танцевали под звездами, покуда золотая крона Лаурелин вновь не воссияла над Валинором.