* * * * *
— Час от часу не легче, — голос Майтимо звучал обреченно. — Боюсь даже… да у меня язык не повернется сказать, чего я боюсь, чтобы, не дай Эру, не сглазить. Но если меж наших отцов дойдет до рукоприкладства… — Нет, они не станут, — тут же возразил Финдекано, но потом задумался. — Ну… мой отец не станет. — Он поразмыслил еще с минуту. — Первым он не ударит, по крайней мере. — Но если таки дойдет, — гнул свое Майтимо, — это расколет наш народ надвое, словно топор лучину. Да и семью, как ты понимаешь, тоже. В ней и без того всегда была червоточина, трещина у самого основания — нет смысла отрицать это, сколь бы нежно я ни любил тебя и остальные побеги второй ветви дедова супружеского древа. — Даже Турукано? — Даже его! — со смешком подтвердил Майтимо. — Всякому семейству нужен собственный педант, а мои братья, Эру им судья, не умножают здравомыслия и мудрости дома Финвэ. — Как по мне, твой вклад превосходит их всех вместе взятых, — поспешил вставить Финдекано. Ему хотелось коснуться прекрасного лица Майтимо, разгладить кончиками пальцев морщинки тревоги, залегшие у него под глазами. Мысль, быть может, несообразная, но беспокойство, снедавшее его дорогого кузена, надрывало сердце самому Финьо. — Это чтобы не сказать больше. — Да вовсе нет! — отмахнулся Майтимо. — Я не даю им передраться, только и всего. Хотя на днях думал, что Карнистир как пить дать врежет Ангарато. Финдекано, по большей части принимавший сторону Арафинвионов, на сей раз был вынужден согласиться: — Ангарато тоже хорош — едва не вцепился ему в глотку. — Из-за соледробилки! — Справедливости ради, — сказал Финдекано (он предпочел бы о ней не упоминать, но, как и Майтимо, в последнее время всё более вживался в роль семейного миротворца), — справедливости ради, дядя Арафинвэ таки отослал его в Альквалондэ — поразмыслить над своим поведением под присмотром тэлерийской родни и пообщаться с лебедями, пока не утихомирится. Оба попытались представить, как Ангарато возвращается в Тирион, преисполненный лебединой мудрости — надо сказать, настроения эта перспектива не улучшала. — Нашим отцам, — принялся размышлять вслух Майтимо, — надо бы о чём-то договориться. — Ну да, — не стал спорить Финдекано. — Но ты бы еще пожелал заключить звездный свет в самоцветы. То есть, твой отец мог бы, конечно, а по мне, это как ловить звезды Варды сачком для бабочек.* * * * *
— Они оба любят дедушку Финвэ, — продолжил словопрения Финдекано, щедрой рукой разливая себе и другу вино по кубкам. — Любят, — согласился Майтимо, — и каждый хочет, чтобы дед любил его безраздельно. — Не думаешь, что, если мы подвергнем дедушку какой-то опасности, они объединятся ради его спасения? — Они и здесь найдут из-за чего перессориться, — предрек Майтимо. — Общее горе — вполне подходящий повод.* * * * *
— Они оба любят Тирион, — внес свою лепту Майтимо, успевший почти до дна опустошить кубок. Воцарилось длительное молчание. — Ой ли? — наконец усомнился Финдекано. Его отец любил Тирион. Отец Майтимо желал любви Тириона, но не мог подолгу усидеть в городе. Без сожалений он покидал его на годы — если не ради странствий по Аману, то ради Форменоссэ: казалось, едва лишь вернувшись во дворец, где он во время оно появился на свет, он спешил снова оказаться за его стенами, и кто знает, было ли главной тому причиной присутствие Индис и отсутствие Мириэль, или же собственный неугомонный дух Фэанаро? — Ну, — заметил Финдекано, не дождавшись, что Майтимо признает вслух то, о чём им обоим было и без слов отлично известно, — мы же всё равно не можем поджечь город, чтобы заставить их потрудиться бок о бок. — Хм, — отозвался Майтимо, но больше ничего не добавил.* * * * *
— Они оба нашу дружбу на дух не переносят, — сказал Майтимо. Вино согрело морозную белизну его черт, отчего Финьо еще больше хотелось коснуться пальцем печально опущенного уголка рта, превращая грустную усмешку в улыбку. — Это так, — вместо того согласился он и плеснул еще вина себе в кубок. Снова повисло молчание. — Я думал об этом, — хмуро признался Майтимо. — О чём? — О том, чтобы… прекратить нашу дружбу. Из-за нее в семье… лишние разногласия. Это сейчас совсем ни к чему. — Майтимо, — с нажимом произнес Финдекано, в струнку вытягиваясь в кресле, — ты правда думаешь, что наш разрыв хоть на толику примирит сына Мириэль с сыном Индис? Да мне временами кажется, что только любовь твоего отца к деду Финвэ да дружба между нами еще связывают Тирион и Форменоссэ! Лишь они удерживают твоего отца от того, чтобы оборвать одним махом все нити! — Я не стану, — покаянно проговорил Майтимо. — Нет нужды тревожиться, Финьо! Я не стану. Не смотри на меня так. Даже если бы самому мне достало на это решимости, я никогда не причинил бы тебе такой боли. — Даже не думай! — предупредил Финдекано, снова устраиваясь поудобнее. — Я всё равно тебе не позволю. Я проберусь в твои покои во дворце, и ни мытьем, ни катаньем ты меня оттуда не выдворишь. Или прискачу в Форменоссэ и стану наяривать на лютне у тебя под окном и подпевать самым что ни на есть дурным голосом. — Только не это, — не сдержал улыбки Майтимо. — Лучше уж пытай меня до смерти!* * * * *
— Они нашу дружбу на дух не переносят, — два кубка вина спустя повторил Финдекано. — Ну да, — подтвердил Майтимо. — Это мы уже проходили. — Да я не о том, чтобы раздружиться, — принялся развивать свою мысль Финдекано. — Просто… если их никак не сблизить ради того, что им дорого… отчего бы не предложить им что-нибудь неприемлемое? — Они считают, что мы дурно влияем друг на друга, — заметил Майтимо. — В этом одна из причин их вражды. Мы не можем примирить их посредством распри. — Мы можем стать ближе, чем друзьями. Скажем, интимными друзьями. Майтимо со стуком опустил на стол кубок. — По-моему, вина на сегодня достаточно.* * * * *
— Можем сказать, что мы больше, чем друзья, — предложил Финдекано, и Майтимо, моргнув, ошалело уставился на него, в его глубоких серых глазах плескался серебряный свет Тельпериона, словно они вобрали и удержали его, подобно драгоценным кристаллам Фэанаро. — Что?! — Что если сказать, что мы влюблены? Что если мы обручимся? — Финдекано! — У нас всё получится! Помолвки же то и дело расторгают! — с показной уверенностью заявил Финдекано. — Ведь, навеки избирая спутника жизни, важно удостовериться, что не ошибся в выборе. Только подумай, как они оба разозлятся, а потом — вздохнут с облегчением! — Нос вытащишь — хвост увязнет, — предостерег Майтимо, пряча лицо в ладонях. — Я буду целовать тебе руки на глазах у твоего отца, — мечтательно пообещал Финдекано, заранее предвкушая, как мраморное лицо Фэанаро сравнится цветом с алым шелком его одежд. Майтимо отнял ладони от лица. — Ты не станешь. — Еще как стану. — Ладно, — неохотно уступил Майтимо. — О чём спорить, если хуже уже попросту некуда?* * * * *
— Мы собираемся пожениться, — заявил Финдекано и взял Майтимо за руку. — Обручиться, — уточнил Майтимо. — То есть, уже обручились. Повисло долгое потрясенное молчание. А затем: — Вы — что? — переспросил Нолофинвэ. Турукано всем своим видом демонстрировал отвращение, но не удивление. — Это, — напыщенно подтвердил он, — отвратительно, но не удивительно. Ириссэ, Айканаро, Артанис, Артаресто и Финдарато сконфужено переглянулись с кузенами из дома Фэанаро и теперь дружно пытались притвориться, что ничего не произошло и не происходит. Дед Финвэ по обыкновению выглядел так, словно под тяжестью королевского венца у него разыгралась мигрень, и словно он опасался, что кто-нибудь вот-вот что-нибудь в кого-нибудь швырнет, что тоже было обычным делом, и против обыкновения — словно в нем затеплилась робкая надежда, что нежданный союз не разобщит, а сплотит его неуживчивое семейство. Фэанаро не проронил ни слова. — Полагаю, все мы со страхом ждали этого неотвратимого дня, — всё с тем же пафосом возвестил Турукано. — Увы, — со вздохом поддакнул Макалаурэ. — Я-то думал, меж ними такая благотворная дружба, — сокрушенно проговорил Арафинвэ. — Столь живительная. — Финдекано, — вступила Анайрэ, — ты ведь помнишь, что у тебя хватает двоюродных братьев с моей стороны, правда? Все они очень милы. Фэанаро хранил молчание. — Вы — что? — только и смог повторить Нолофинвэ. — Мы обручились! — жизнерадостно подтвердил Майтимо. Он так часто смягчал острые углы их семейных сборищ, что, слушая, как сейчас он нарочно напрашивается на неприятности, Финдекано испытывал необъяснимое удовольствие. — Мы принесли друг другу клятвы под звездами Варды, призвав в свидетели Эру Илуватара! А потом обменялись кольцами! — Нам следует обсудить предсвадебные дары, — предложил Финдекано, послав родителям самую обворожительную из своих улыбок. — То есть, мы, конечно же, ни на что не рассчитываем, — он покосился за Фэанаро, чье молчание начинало казаться зловещим. — Лично мне вообще ничего не надо! Но если бы мы могли преподнести что-нибудь Майтимо как моему избраннику, принимая его в лоно нашей ветви семьи… Его речь прервал сухой резкий звук. Крупный бриллиант на застежке мантии Фэанаро распался надвое, треснув прямо посередине, а следом, словно обезумев от жара, рассыпались на осколки драгоценные камни, украшавшие длинные пальцы мастера, будто сердца кристаллов заживо сгорали в пламени, бушующем сейчас в душе их создателя. И тогда Фэанаро, величайший из принцев нолдор, произнес, чеканя слова, словно металл в кузне: — Нэрданель и я преподнесем Финдекано Нолофинвиону неповторимый и щедрый предсвадебный дар, достойный супруга нашего старшего сына, старшего из внуков короля Финвэ. Принимая его в лоно нашей ветви семьи. — Что?! — не поверил своим ушам Нолофинвэ. — Мы сделали бы то же для всякого, кто стал бы избранником Нэльяфинвэ, — всё с тем же жутковатым спокойствием подтвердил Фэанаро. — Что… — беспомощно повторил Нолофинвэ. — Разумеется, мы будем рядом с нашим сыном на свадебной церемонии, которая состоится ровно год спустя с сего дня, — продолжил Фэанаро. Взгляд серых глаз, в которых мешались лед и пламень, метнулся на миг к лицу Финдекано, словно бы тщился до кости прожечь плоть, прежде чем снова обратиться к Нолофинвэ. — Дабы выразить нашу… радость и одобрение женитьбе сына. — Ты… ты поддерживаешь это? — возмутился Нолофинвэ. — Это… это… В их нескончаемых перепалках трескучими фразами сыпал обычно Фэанаро, это он стискивал кулаки и обрушивал яростный шквал вопросов на постылого полубрата, на отца и на самого Эру Илуватара. Нолофинвэ же принимал личину невозмутимости, которая делалась тем неколебимее, чем больше свирепствовал его сводный брат. Ничто не могло вызвать больший гнев Фэанаро. Однако сейчас Фэанаро был спокоен — убийственно спокоен, тогда как Нолофинвэ брызгал слюной и давился словами. — Разумеется. — Фэанаро выгнул темную бровь. — Они двоюродные братья! Этот довод удостоился пожатия широких плеч, небрежно обтянутых алым шелком. — Кто смеет препятствовать любви? — Ты позволишь своему сыну жениться на внуке Индис? — Разве не все мы ветви одного великого древа? — вопросил Фэанаро. Это была обычная реплика Нолофинвэ, но, невзирая на треснувшие кольца на пальцах Фэанаро, несвойственный ему лихорадочный румянец и несомненную одержимость, пламенеющую во взгляде, самодовольная ухмылка, игравшая на его губах, говорила о том, что он начинает получать от происходящего подлинное удовольствие: ведь он наконец-то нашел верный способ основательно допечь Нолофинвэ. — Будет весьма прискорбно, ежели подобное предубеждение пустит ядовитые корни в любящей семье. — Да ты!.. — задохнулся от возмущения Нолофинвэ, издав горлом совершенно неподобающий булькающий звук. — Я! — подтвердил Фэанаро, ухмыляясь еще шире. Нолофинвэ скрипнул зубами (Финдекано вздрогнул), с видимым усилием обуздывая собственный гнев, и распрямил плечи. — Майтимо, — проговорил он, — знай, что Анайрэ и я в равной степени счастливы принять тебя как супруга нашего старшего сына. И мы, конечно, так же будем рядом с вами на вашей свадьбе. Фэанаро скрестил на груди руки. — Обряд проведем мы с Нэрданелью. — Ты лишь недавно устраивал свадьбу Макалаурэ! Уступи на сей раз эту честь нам, дорогой брат, — приязненные слова Нолофинвэ цедил сквозь стиснутые зубы. — Что за счастливый день! — воскликнул Финвэ, в глазах которого стояли слезы неподдельной радости. — Дети мои, вы должны позволить мне позаботиться об устройстве этого торжества. — К чему дожидаться положенного по обычаю года? — вопросил Фэанаро. Майтимо стиснул руку Финдекано. — Ты читаешь мои мысли, — с безрадостной улыбкой согласился Нолофинвэ. — К чему откладывать торжество истинной любви?