Как меняется жизнь, когда ты перестаёшь обращать внимание на то, что о тебе думают другие.
Сегодня у Эдди встреча с давним знакомым. Относительно давним. Они не часто видятся, просто они единственные друг для друга, кто знает их ещё прошлыми. Другими. Отвратительными, отталкивающими, раздражающими и иногда пугающими самих себя. Сейчас всё это очевидно, но тогда не было.
Эти встречи скорее как якорь, который оба не могут отпустить, хотя желают. По крайней мере, Эдвард точно. Теперь его так называют чаще. Эдвард.
«Эдвард, я так рада, что вы пришли сегодня на встречу. А то многие уже волноваться стали. Мистера Хэнриса особенно каждый раз приходилось успокаивать, когда он начинал расспрашивать о вас. Вы же знаете, какие у него нервы».
«О, Эдвард! Я думал, у тебя сегодня работа, а ты всё ещё торчишь в этой больнице? Тебе уже зарплату пора требовать, ты как свой тут».
«Эдвард, спасибо за то, что пришли. Нечасто в наше время молодёжь уделяет внимание таким вещам. Ментальное здоровье очень важно и я рада, что вы помогаете нам».
«Большое спасибо, Эдвард! Вы представить себе не можете, как эти вложения помогут нашему клубу! Я уже думала, придётся брать кредит на продление аренды, но вы наш спаситель!»
Эдди даже и забывать стал, что был когда-то некий «Эдс». Родители тоже всегда предпочитали звать его полным именем, так что от «Эдди» тоже практически ничего не осталось. Кроме одного человека, с которым сегодня он и собирался встретиться.
Эдди закончил университет на отлично, не могло быть иначе. Родители были им горды (постоянно напоминая своим друзьям первые недели две после выпуска, какой их сын молодец), даже дали ему немного времени на то, чтобы отдохнуть и прийти в себя после того случая. То есть не сразу приступать к семейной работе. Эдди был крайне благодарен за это, потому что ему всё же
нужно было время.
После того, как он почти стал свидетелем чужого суицида, о нём снова стали говорить чаще. К нему начали относится почти с таким же благоговением, как прежде, но добавлялись вопросы «Как ты себя чувствуешь? Не снятся кошмары? Ты такой смелый, я б не смогла вынести чужой истерики. Прости за такой вопрос, но ты сам ходишь теперь к психологу?» Эдди не ходил. Он очень устал от того, что и так вывалилось на него.
Билл пытался связаться с ним, но Эдди заблокировал его везде, где только можно. Может быть, им и стоило поговорить, но у Эдди каждый раз начинало сбиваться дыхание, когда он видел Денбро поблизости. Он не хотел ни видеть Билла, ни говорить с ним, ни обсуждать их ситуацию. В конце концов Билл перестал пытаться поймать его для разговора. Да и если по честному сказать, произошло это тоже быстро. Последнее, что Эдди слышал о нём, так это то, что тот переехал на запад, поближе к тёплым пляжам, океану. Эдди на самом деле было больно и страшно об этом думать. Билл остался единственным, что могло вводить Эдди в состояние паники и того, что что-то неправильное и плохое должно скоро произойти, что
он неправильный и плохой. Да, возможно, это было нечестно, и Эдди принял свои ошибки касательно Денбро, но с этим чувством он справиться всё ещё не мог.
И нет, Эдди не пытался работать над собой с психологами. Их в его жизни и так стало слишком много, не только их, вообще врачей в целом.
Полицейский оказался неправ, говоря, что доктора ему не позвонят. Они позвонили. Сказали, что было бы очень желательно, если бы Эдди помог им уговорить Ричи на кое-что. Этим кое-чем оказалась психиатрическая клиника, и Каспбрак был в шоке, когда ему пояснили, в чём дело. Он не вдавался в подробности, но если кратко — у Ричи обнаружили что-то, что не должно быть у нормальных людей. И дело было не в таблетках, а в травме, которую врачи обычной больницы так и не могли понять. Они сказали, что миссис Тозиер готова сдать своего сына в клинику (Эдди даже не удивился), но проблема была в том, что Ричи был уже взрослый. И оформлять полную опеку над ним та женщина не хотела, потому что это не только куча бумаг, но и полное обеспечение минимум ещё следующих пять лет. Было очевидно, что миссис Тозиер не согласится. Так что Ричи должен был подписать все документы сам. Только вот он не хотел.
Когда Эдди пришёл в больницу впервые, хотя уговаривали его довольно долго, он не знал, что ему следует делать. Он всё ещё был разбит, потрясён, желал Ричи умереть, и он всем сердцем
не хотел помогать ему. Поэтому он не знал, зачем вообще согласился. Но именно это согласие стало переменой абсолютно всего. В лучшую сторону, стоит сказать.
Когда Эдди зашёл в палату, где лежал Ричи, он увидел бледного, ужасно тощего парня с грязными жирными волосами. Под его глазами были будто впадины — настолько большими были синяки. Ричи не обращал внимания на него, он вертел в руках какую-то игрушку. Это было ужасно странно и даже страшно. Эдди тогда думал, что если у человека имеются психические отклонения — он опасен, и к нему ни в коем случае нельзя подходить. Но Ричи выглядел крайне безобидно и даже жалко, хотя в тот момент в сердце Эдди была необъяснимая дикая ненависть к нему. Было понятно, что Тозиер больше не является угрозой его репутации (когда Эдди узнал, что на той флэшке был весь компромат на него, он все удалил и выбросил к чертям её), и всё же за всё прошлое Эдди не мог простить Ричи, даже не делая скидку на его психические проблемы.
Было очень странно говорить с Ричи. Говорить, а не орать и обвинять. Тозиер поначалу сам испугался его, но когда понял, что Эдди ничего ему не будет делать, стал рассказывать про игрушку, что держал в руках. Это был какой-то потрёпанный медведь, которого откопала одна из медсестёр, решив, что это хоть как-то взбодрит Ричи, несмотря на то, что он взрослый парень. Наверное, в тот момент Эдди начал осознавать, что ему нужно отпустить все свои неуправляемые чувства, переступить через себя и попытаться помочь врачам отправить Ричи в клинику. Ведь тот выглядел настолько не в себе, но при этом была какая-то эмпатия к его положению.
С первого раза Эдди ничего не добился, но он пообещал врачам попробовать уговорить Ричи, который не хотел в ту клинику, потому что говорил, что видел в кино, как в таких больницах обращаются с пациентами. Эдди же понять не мог тогда, как взрослые мысли могут сочетаться вместе с такими детскими и наивными. Потом это, конечно, объяснили через детскую травму и отсутствие нормального детства, когда Ричи уже прошёл основную терапию. Но это было позже. А сначала у Ричи и Эдди был разговор с условиями, с которыми Ричи подписал бумаги.
Было странно осознавать то, что именно
его Ричи хотел слушаться. Это вообще никак не вязалось с образом Дикса. Ричи с детской наивностью говорил, что врачам он не хотел верить, а Эдди — хотел, несмотря на всё, что Эдди с ним сделал. Они оба заставили друг друга страдать в той или иной мере. И хоть Эдди всё ещё и ощущал отторжение, на него надеялись доктора, желавшие помочь пациенту. Эдди пришлось согласиться на то, что он будет посещать Ричи один раз в неделю в психиатрической клинике, и только тогда Тозиер подпишет всё, что нужно.
В момент, когда Эдди соглашался, он был уверен, что он врёт. Он не собирался больше ввязываться в это. Но жизнь и тут всё перекрутила по-своему. Иначе бы он сегодня не встречался с Ричи.
Посещать психиатрическую больницу было крайне жутко. Сначала на входе надо было сдать весь багаж, электронные приборы, острые предметы и цепочки, если имелись, только тогда допускали в здание. Когда Эдди пришёл сюда впервые, потому что Ричи отказался идти туда без него, он ощущал себя будто в другой жизни. Вместе с ними была так же мать Ричи, которая, очевидно, хотела избавиться от сына поскорее. Уж это Эдди был в состоянии заметить. Здешние врачи уверяли её, что они помогут её сыну, но ей было будто плевать. Эдди не нужно было образование психолога, чтобы понять, что вот такое поведение уж точно замешано в том, каким стал Ричи.
Сцена, когда она вырвала маленького медведя из рук парня (которого уже подстригли к тому моменту как под горшок, будто прямиком из восьмидесятых), впечатлилась в сознание Эдди. Миссис Тозиер говорила, что этим поведением сын только позорит её. Это было не при врачах, и Эдди видел, как Ричи смиренно опустил голову, сдерживаясь и ничего не говоря ей. У него всё ещё были проблемы с речью из-за швов на языке. Когда женщина поняла, что Эдди заметил это, она только бросила ему что-то язвительное. Эдди не запомнил, что, но запомнил интонацию. Может быть, это и стало причиной, почему он всё же не сдержал обещание себе — не лезть в эту историю. И он пришёл в следующий вторник, потому что знал, что мать абсолютно точно не собирается посещать Ричи. А ещё Эдди начал ощущать вину за то, что Тозиер сорвался. Так всё и началась. С вины.
На этой встрече, которая длилась всего минут двадцать, Ричи выглядел ещё хуже, чем в последний раз, когда Эдди его видел. Ему было холодно, несмотря на приближающийся май, а тёплые вещи мать так и не могла привезти, хотя Ричи ей звонил, когда ему разрешили. Поэтому это сделал Эдди. Врач, ответственный за лечение Ричи, крайне заинтересовался такой щедростью, хотя Эдди на самом деле просто совершил сделку с собственной совестью — «вот сейчас я откуплюсь и перестану ощущать себя виноватым». Не перестал. У него не было ничего, на что, он бы мог отвлечься. Да, учёба, диплом, бесчисленные люди, которые интересовались его состоянием — всё это было, но скорее как мешающий фактор, потому что Эдди едва ли мог думать о чём-то другом. Как-никак убеждения, цели, стремления всей его жизни катились к чертям.
Он просто существовал от вторника до вторника, потому что во вторник он посещал Ричи. Это было странно, потому что Эдди должен был держаться от него подальше, но он будто не мог. Кажется, в психологии это зовётся Стокгольмским синдромом? Когда Эдди поделился своими чувствами с психотерапевтом Ричи, тот слегка улыбнулся и сказал, что ему не стоит ставить себе симптомы. И Эдди пришлось рассказать,
почему он так думал.
Это был третий из вторников, когда он рассказал впервые полную историю незнакомому человеку. На лице доктора вовсе не было и следа осуждения, он просто записывал что-то в свой блокнот, уточняя некоторые моменты. В тот момент Эдди не думал о том, что это может обернуться против него. Он всего лишь устал держать всё в себе, ведь теперь у него вовсе никого не было. Доктор решил, что Эдди обязан участвовать в восстановлении Тозиера, если он хочет, чтобы тому стало лучше. Эдди ничего не испытывал по этому поводу, но согласился, потому что больше не знал, что ему оставалось делать. Ему нужно было говорить об этом всём. Так, вместе с психотерапевтом Ричи они состроили некий план их встреч.
Чтобы вывести Ричи идти на контакт, Эдди должен был ненавязчиво задавать некоторые вопросы касательно его детства, отношений с матерью, а потом докладывать всё доктору, потому что Ричи куда охотнее говорил именно с ним, чем с врачами. Ему не нравились таблетки, которые те заставляли его принимать, следовательно не нравился сам персонал. Тозиер так и сказал ему, что Эдди — единственный, кто ему нравится. Опять же, это было странно, потому что Эдди думал, что Ричи его ненавидит. Но врач сказал, что не стоит искать логики в этих словах, потому что Ричи проходит через какую-то там фазу совладения со своей травмой. В том, что в ней была виновата мать, не было и сомнений. Она так и не прислала Ричи то, что он просил. Это было нестрашно, потому что Эдди взялся за это основательно. Только по вторникам он ощущал себя достаточно живым, потому что ощущал себя нужным по-настоящему, а не вся та фальшь, что преследовала его всю его жизнь. Эдди мог быть действительно полезным.
Это стали вторники и субботы.
Работая с доктором над травмой Ричи, Эдди так же работал и над собой. Столько всего, что он делал в прошлом и чем дорожил, казалось теперь таким глупым. Инстаграмм он не удалил. Но снова его открыл, удалив почти все фотографии оттуда. В сторис не было его лица, но время от времени появлялись номера психологической помощи. Он влился во всё это из чувства вины, но к концу июня он уже отдавал себе отчёт в том, что делает это из искреннего желания помогать другим людям. Он видел, насколько это страшно может быть — если тебе некому выговориться, если ты годами держишь в себе чувства, которые сжимают тебя изнутри. В сторис были также репосты некоторых блогеров, специализирующихся на психологии и психиатрии.
Эдди впервые перестал волновать, что шепчут за его спиной, ведь он знал, что наконец делает хоть что-то правильное.
«Он сам с катушек съехал после того, как тот псих пытался покончить собой на его глазах».
«Он стал таким сочувствующим и искренним, как же жалко, что он всё-таки гей».
«Он просто пытается хайпить на этом. А то, что его якобы не волнует, как он теперь смотрится в глазах окружающих, херня».
«Да по-любому в больницу ходит, чтобы ебаться с психами, нормальным парням он теперь точно не нужен».
Эдди наконец
слышал всё это, разные мнения, но впервые ему не хотелось оправдываться. Он защитил свой диплом, мысленно послал нахер всех этих двуличных людей, и занялся тем, что посчитал важным для себя.
В дни, когда он не ходил в клинику, он старался посещать всевозможные собрания отчаявшихся по разным причинам людей, будь то онкологические заболевания или же зависимость от наркотиков. Что угодно, лишь бы убедиться, что он делает всё возможное, чтобы люди не пытались больше покончить с собой. Это было крайне сложно поначалу, хотелось взяться за всё и сразу, но он не был на это способен ни физически, ни морально.
Может быть, в какой-то мере это всё ещё была попытка загладить свою вину, попытка искупления, но Эдди правда старался.
Ричи постепенно становился более похожим на нормального человека, хотя моменты, когда он вёл себя как ребёнок всё же были. Было время, когда Ричи снова начал считать, что медикаменты загоняют его в депрессию, и это выглядело скорее будто подросток пытается бунтовать против наставлений взрослых. Тут даже речь Эдди не помогала, зато купленная им игрушка зайца (он пытался подобрать максимально похожую на игрушку детства Ричи, судя по тому, как тот описывал её) смогла.
Ричи был крайне удивлён, когда Каспбрак принёс ему этого зайца. Он даже заплакал, хотя пытался скрыть, быстро вытирая глаза — его доктор потом сказал, что осознание своих действий и реакция на них уже большой прогресс для Ричи. Тогда Тозиер сделал порыв, будто хотел обнять Эдди, но остановился, будто испугался. Эдди понял и, хорошо подумав, разрешил ему это. Это было слишком волнительно хотя бы потому, что этот человек писал пару месяцев назад, что изнасилует его. Ричи будто бы было неловко, но что самое главное — Ричи
ощущал эту неловкость, а это было уже признаком адекватного восприятия.
Объятие длилось недолго, но оба смущённо улыбались друг другу, продолжая дальше говорить по заранее отработанный схеме.
После этого подарка будто что-то поменялось. Доктор Ричи сообщил, что у Тозиера начинает возникать блок на те воспоминания, когда последствия его травмы приняли наиболее яркий оборот, то есть то время, когда Дикс активно стал играть с Эдди. Что было странно, без всего этого Ричи правда начинал выглядеть как всего лишь слишком стеснительный юноша, который не способен причинить вред никому. Он стал более адекватно реагировать на Эдди, больше не таскал игрушку зайца на каждую их встречу. Их разговоры становились более отдалёнными от того сценария, который диктовал психотерапевт Тозиера. Ричи начинал осознавать, что он отличается от обычных пациентов такого заведения. В нём оставалась надежда на то, что его вернут в общество как готового работать на него человека. Не без кучи подавляющих таблеток, конечно, и не без регулярных проверок у психолога или на терапевтических встречах, примерно на которые ходил в другое время Эдди, но Ричи будет более-менее жизнеспособным. С учётом этого, Ричи стал делиться тем, чем бы хотел заниматься, когда выйдет из этой больницы.
Его волосы снова отрасли чуть ниже ушей, и он просил не стричь их, поэтому Эдди принёс ему несколько резинок, чтобы тот убирал их, если бы они мешали.
Их нельзя было назвать друзьями, как-никак прошлое никуда не уходило, и оно бы ни за что не позволило стать им ближе, чем вынужденные знакомые. Эдди помогал Ричи, Ричи отчасти помогал самому Эдди — это всё.
И всё же.
За счёт того, что у Эдди не было больше никого, и что он поставил себе условие — не сближаться с людьми с тех клубов, которые он посещал как добровольный помощник, — у него не оставалось никого на тот момент ближе. Такой вот парадокс. Поэтому Эдди не особо отдавал отчёт в том, насколько это «ближе» становилось.
Сначала они стали говорить о чём-угодно, и Эдди не всегда считал нужным делиться тем, что говорил ему Тозиер, с его врачом. Потом стали садиться не друг напротив друга, а на одном диване. Ричи редко смотрел ему в глаза, будто стесняясь, но Эдди и не настраивал. Ричи часто поправлял отросшие прядки за ухо. В какой-то момент это сделал Эдди, когда Ричи зачитывал фрагмент из принесённой Каспбраком книги, и Ричи посмотрел на него удивлённо, краснея, а Эдди сделал вид, что ничего странного не произошло. Хотя у самого от этого неосознанного жеста сердце забилось быстрее. Он не отдавал себе отчёт в тот момент, как не отдавал и после, иногда вбрасывая флиртующие шутки. Просто это было забавно — видеть, как смущается Ричи. Конечно, Эдди ничего такого не имел в виду на самом деле, просто порой ему не хватало такого вот беззаботного поведения, как прежде, хотя он ни за что бы не вернулся к тому образу жизни.
Как-то раз они заговорили о том, что Ричи писал Эдди под этим самым Диксом. Эдди с загадочной улыбкой посмотрел на него и сказал, что Ричи кидал ему свои нюдсы.
— О господи, неужели я это делал? — Ричи закрыл лицо руками, нервно смеясь и качая головой.
— Боюсь, что да. Но не то чтобы в тот момент я был против, — хмыкнул Эдди, после видя, как Тозиер, ещё более красный и шокированный уставился на него.
Пришлось с темы соскочить очень быстро, потому что Эдди не должен был позволять этому зайти далеко.
И всё же это как-то забывалось, когда они разговаривали. Это был сентябрь, Ричи снова нужна была ещё более тёплая одежда, но на этот раз он уговаривал Эдди не тратиться на него, потому что не хотел быть должным. Очевидный прогресс, потому что только попав в клинику, Ричи не задумывался над такими вещами вовсе. И всё же Эдди подобрал ему пару толстовок и более тёплые спортивные штаны. В больнице особо не разоденешься, но и Эдди перестал цепляться взглядом за такие вещи.
В один из таких сентябрьских дней, когда они как обычно сидели рядом на диване, делясь впечатлениями за последние пару дней, ладонь Ричи случайно коснулась пальцев Эдди, и Тозиер поспешно убрал руку. Свою реакцию он объяснил тем, что ему неловко касаться людей, он не делал это очень давно, и поэтому так резко отреагировал — ощущать чужое тепло было странно. Поэтому Эдди повернулся к нему удобнее, протянув две свои руки. Ричи пялился на них, будто не понимая, что делать. Эдди тогда закатил глаза, сказав протянуть его руки.
— Тут нет ничего страшного.
Он улыбнулся, и Ричи, не смотря на него, протянул. Эдди положил аккуратно свои ладони поверх чужих. Было нечто забавное в том, как парень неестественно выпрямил свои пальцы, которые со временем всё равно стали сгибаться.
По правде говоря, и для Эдди это был первый близкий контакт за все эти месяцы. Речи о том, чтобы спать с кем-то, использовав на одну ночь, не могло и быть. Эдди, — уже тогда привыкший к тому, что для того окружения, что он создал вокруг себя, он теперь Эдвард, — тоже ощущал странное тепло на лице, пока пальцы Ричи проводили по накрывающим его собственные ладони парня. Оба молчали, смотря на руки. Ричи чуть посмелее перевернул его ладони, водя по ним пальцами медленно с тёплой улыбкой. Это было приятно. Потом Ричи сравнил свою ладонь с его, отмечая, что она больше и пальцы длиннее. Каспбрак хотел отшутиться, но почему-то не смог, просто соединяя ладони, смотря на реальное соотношение.
И чьё-то «кхм-кхм» вдруг раздалось у двери. Они оба быстро отпустили руки друга друга, будто были пойманы за чем-то непристойным. Собственно, доктор сразу им двоим ничего не сказал, зато когда остался с Эдди в своём кабинете наедине, зачитал лекцию о том, как подобная фамильярность пагубно может отразиться на лечении Ричи. Что такие отношения в их случае недопустимы, потому что у них есть общее травмирующее прошлое с подобным подтекстом, и это рано или поздно может наложиться на их общение. Потом доктор вздохнул, начиная говорить, что это его вина, раз он не уследил, и даже если это и был какой-то приём, он сработал. Эдди ощутил вину за то, что не мог держать себя в руках. Он пообещал доктору, что прекратит подобное, а тот в ответ только накинул ещё аргументов, что в таких отношениях может быть неправильного.
Например, Ричи просто не может больше ни на ком сконцентрироваться, а ему нужно разнообразное общение, и если Эдди постоянно рядом, это невозможно. И любые чувства Ричи нужно будет ставить под вопрос, потому что это могло быть чем-угодно, начиная от отголосков своей зацикленности на Каспбраке и заканчивая ощущением долга перед тем, что Эдди с ним возился, хотя не должен был. У самого же Эдди тоже могли быть неутолённое чувство вины и банальное отсутсвие других опций. Эдди прекрасно это понимал, просто ему нужно было озвучить всё это. В конце концов, Ричи не привлекал его в том самом плане. Это всё было за счёт того, что он больше никого не подпускал к себе после той истории. Это не было здóрово, так что Эдди уменьшил встречи с двух на одну в неделю. Ричи не понимал, в чём дело, но потом Эдди пришлось всё обьяснить. Так было лучше.
Было неловко и несколько больно смотреть на то, как нервничает Ричи, слушая его. Он кивал, соглашался с тем, что стоит держать дистанцию, хотя Эдди видел, что тот не хотел этого. Но в конце концов, так было полезнее для обоих.
Эдди наконец стал работать в компании родителей, но не забывал про все эти благотворительные мероприятия. Когда выписали Ричи, Эдди помог ему переехать в квартиру, что выделила ему соцзащита. Они так же дали Ричи работу, обязывая, как и было ожидаемо, появляться два раза в неделю на терапевтических собраниях, чтобы быть уверенными, что тот не свихнулся снова. За Ричи всё ещё оставались, конечно, странные замашки вроде того, что ему очень нравилось подслушивать других людей. И приступы, когда он резко впадал в детство, тоже не уходили, но в целом Тозиер создавал впечатление обычного человека.
Видеться они стали реже. Иногда Эдди ходил к Ричи на собрания, иногда они просто выбирались в кафе, что могло случаться крайне редко. У Ричи появились новые знакомые, хорошие, которые не относились к нему как к дерьму, и Эдди где-то в глубине души испытал облегчение, потому что Ричи перестал смотреть на него взглядом побитой собаки, когда думал, что Эдди не замечает. Что бы Ричи ни чувствовал, эта фиксация прошла, и всё было в порядке.
И такова была теперь новая рутина Эдди — работа, посещение терапевтических встреч, вложение в некоторые организации в поддержку чего-угодно. Но деньгами он старался не откупаться часто. Не потому, что ему было жалко, а как раз из-за чувства, что деньги — сколько бы ты не потратил — никогда не ощущались так же, как личная помощь.
Эдди даже пытался попробовать отношения с одним парнем, который был невероятно мил, обходителен; он работал на складе, занимаясь распределением товаров, когда те приходили. Эдди время от времени заходил, чтобы контролировать процесс, — так они и познакомились. Пара свиданий, но Эдди не чувствовал ничего, как бы он ни хотел, чтобы этот парень ему нравился. К счастью, тот был понимающий, и сказал, что они могут быть друзьями, потому что, очевидно, Эдди не способен пока думать об отношениях. Иногда он из-за этого загонялся, потому что в своём большом доме он жил один и теперь его это удручало больше, чем радовало. Больше никаких вечеринок, случайного секса, обилия алкоголя. Ничего глупого и неразумного. Только Эдвард Каспбрак. Мистер Каспбрак.
Но Эдди для Ричи. С которым они собирались сегодня пересечься после работы в парке.
***
Сегодня Ричи чувствует себя хорошо. Он проснулся в хорошем настроении, когда всю маленькую комнату в его личной квартире, выданной социальной службой, освещало солнце. Сегодня у него был выходной на работе, но приятные коллеги уже успели прислать в чат в телеграмме пожелания доброго утра и какие-то смешные картинки для поднятия настроения. Ричи работал на почте — сортировал письма, и ему нравилось прикасаться к бумажным конвертам, которые хранят в себе истории тех людей, которые их написали и отправили. Ему нравился коллектив — разные парни и девушки, с тяжелыми или просто грустными историями. Там работали разные люди — даже парень с синдромом Дауна, который улыбался всем и лучше всех выполнял свою работу. Ричи подружился с двумя парнями и девушкой, и иногда после работы они вместе ходили в кафе или кино.
Ричи улыбнулся тому, что сегодня ему тоже есть, чем заняться. Сегодня он встречается с Эдди. Ему все еще было не по себе после всей той ситуации, хотя Ричи помнил ее не полностью. Отрывки, воспоминания, таблетки, швы на языке — все это сливалось в какую-то одну, монотонную картину, словно кадр из фильма ужасов, который закольцевали и показывают одно и то же. Ричи старался не вспоминать об этом лишний раз — так советовал ему психолог. Ричи по-прежнему проходит терапию, где в просторных помещениях на групповой терапии рассказывает свою историю. И ему становится легче, когда он понимает, что он не одинок среди своих слушателей, многие из которых пережили подобное. Ричи впервые в жизни начал чувствовать себя спокойно и в безопасности.
Он зашел в ванную, включил воду. Он научился следить за собой. Снова отрастил волосы, но теперь ревностно моет их каждые два дня, и старается даже как-то укладывать. Начальник на работе часто теперь приводит Ричи в пример. Его чистоплотность, всегда выглаженную рубашку, ровно подвернутые манжеты. Ричи нравится следить за своей одеждой, гладить ее, смотреть, чтобы на ткани не оставалось пятен после обеда. Он все еще, правда, грызет ногти, когда сильно нервничает, но он так себя больше не наказывает.
Вообще, придя в себя и поняв, что попытка самоубийства провалилась, Ричи не почувствовал грусти или разочарования, ведь в глубине души он боялся умирать. Он боялся стать как мистер Бобо — забытый всеми и занесенный мусором на помойке, на которого, наверняка, еще и мочились бомжи. За время терапии Ричи понял, что лучше уж чувствовать боль, чем ничего, но и боли он больше чувствовать не хотел. Он просто хотел быть кому-то нужным, и со временем он нашел себя на работе и среди коллег. А еще у него был Эдди.
Поначалу Ричи было мучительно больно видеть его у себя в палате. Он не совсем помнил, что он с ним делал — но он чувствовал, что поступал плохо, и каждый раз он ожидал удара или криков Эдди, и даже поначалу прятался под одеяло, когда тот приходил. Один раз Эдди потянулся к нему поправить волосы, и Ричи испугался, что он сейчас ударит его по лицу за все то, что он сделал. И сначала Ричи ждал ударов. А потом перестал. Потому что психологи объяснили ему, что он не заслуживает боли и ударов. Что он хороший человек, который просто сделал ошибку. Это делал не он, а его болезнь, но ее Ричи, увы, себе не выбирал. И теперь ему надо бороться со своей болезнью, а не проигрывать ей. И Ричи начал бороться.
Ему было сложно. Постоянно где-то была мать, которая наседала и обвиняла его в том, что он опозорил ее своей истерикой в университете. Но Ричи был совершеннолетним, и мог теперь сам распоряжаться своей жизнью, что он, в конечном счете, и сделал. Он подписал бумаги и дал свое согласие на лечение, потому что он действительно хотел жить нормальной, здоровой жизнью. И ему помогал Эдди.
Эдди. Ричи улыбнулся своему отражению в зеркале и начал бриться. Он до сих пор не принял свою внешность и порой считал себя самым некрасивым парнем в мире, но он перестал себя за это наказывать. Конечно, в этом направлении у него еще было очень много работы, со своими комплексами, самооценкой, принятием, но ему больше не хотелось закапывать себя в ворох оскорблений и причинять себе увечья. Ричи учился принимать себя и жить дружно с самым главным человеком в его жизни — с самим собой.
Он сделал так, чтобы ничто не напоминало ему о Диксе, и попросил Эдди о том же, с чем тот с радостью согласился. Ричи долго не понимал, что он испытывает к Эдди — он не помнил, что испытывал до этого, да и половина эмоций и чувств ему тогда не принадлежала — ее забирал Дикс. Но сейчас Ричи понимал, что Эдди явился ему спасением, и он был ему благодарен. Если поначалу терапии у Ричи и возникали некоторые теплые чувства к Каспбраку, сейчас он научился себя контролировать и понимал, что Эдди — это просто часть его лечения.
Они не были друзьями или товарищами. Скорее, знакомыми; сотрудниками. Они иногда виделись, раз в неделю созванивались или списывались, обсудить последний вышедший фильм или книгу. Ничего такого, что могло бы стриггернуть Ричи. Эдди держал правильную дистанцию и не пользовался своим положением, за что Ричи был ему безмерно благодарен. Ричи прекрасно понимал, что если бы не Эдди — обязательно был бы кто-нибудь другой, кто смог бы вытащить на свет Дикса, но не факт, что этот другой смог бы ему помочь. Ричи научился отличать чувство благодарности от чего-то другого, и был просто благодарен Эдди за то, что тот его не бросил.
А еще ему было стыдно. Очень, очень стыдно.
Они больше не обсуждали все ужасы и мерзости, что делал Ричи, и со временем эти воспоминания стали еще более туманными. Ричи работал, ходил на терапию, принимал таблетки, иногда общался с Эдди. У него появились друзья, любимое дело, его стали ценить как работника и человека. И никто больше не крутил пальцем у виска и не называл его странным.
Иногда ему еще снились страшные сны, в которых его так же выкидывали в мусор, а страшный бомж из детства поднимал его за воротник, и говорил, что, если он пойдет с ним, то получит много игрушек за свое хорошее поведение. Ричи просыпался в слезах, как и раньше, но главное отличие было в том, что сейчас ему было кому позвонить.
***
Ричи научился радоваться мелочам. Ему нравилось ощущать себя самым обычным человеком — вставать с утра по будильнику, а не под крики матери, спокойно завтракать, в тишине или слушая музыку, а не под вечные упреки в том, как он выглядит. В хорошую погоду добираться до работы пешком, и видеть приветливые улыбки коллег, а не безразличные лица. Он впервые в жизни ощутил, как это здорово, взяв на обед пончики и стаканы с кофе, идти со своими друзьями в столовую, и смеяться, обсуждать начальника, людей вокруг, погоду, очереди в супермаркете. Ричи чувствовал себя живым и нужным; и, пережив страшное, научился радоваться мелочам и приятным моментам, как никто другой.
А еще на работе у него был Алекс. Нет, Ричи не был в него влюблен. Они были друзьями, но Ричи нравилось смотреть на него, и иногда они оба задерживались на работе допоздна. Алексу было двадцать один, и пару лет назад он страдал от депрессии, ОКР и булимии, лежал в больнице, проходил терапию, и проходит ее до сих пор. У Алекса яркие рыжие волосы и милая щербинка между передними зубами. Он слегка картавит, любит слушать джаз, и он тоже знает, как это — чувствовать себя одиноким.
Врач Ричи настоятельно рекомендовал ему быть осторожнее со своими чувствами, и не зацикливаться на одном человеке. Поэтому Ричи еще записался в гончарный кружок, и нашел дело себе по душе — лепить посуду, где тоже познакомился с разными людьми, а его работы хвалили преподаватели.
Порой, конечно, Ричи еще остро чувствовал себя не таким, как все — когда вместо встречи с друзьями надо было идти на терапию, в больницу, или вместо того, чтобы выпить лишнюю чашку кофе, ему приходилось принимать таблетки. Но он радовался, что таблеток выписывали все меньше и меньше, и его лечащий врач считал, что если так продолжится, в скором времени он сможет обходиться без препаратов. Ричи был счастлив, что в него верят врачи, и очень хотел оправдать их доверие.
С матерью Ричи больше не общался. Иногда он звонил ей и узнавал как у нее дела. В последний раз она взяла трубку и со смехом объявила, что она встретила мужчину своей жизни. Ричи искренне за нее порадовался — оказалось, для того, чтобы им обоим стать счастливыми, им всего-то и нужно было, что просто разъехаться.
Конечно, Ричи по-прежнему любил свою мать; как любит ее всякий ребенок, но он осознал, что, чем дальше он от нее находился, тем сильнее любил и забывал все те неприятные действия, которые она совершала по отношению к нему. Он скучал по ней, но больше не стремился завоевать ее любовь.
Вообще, Ричи стал намного проще относиться ко всему этому. Он нашел свое место, нашел себя в этой жизни, и хотя для многих он мог казаться неудачником, который довольствовался малым, но он знал — пока ты не будешь лишен всего, даже самого базового, такого, как человеческое уважение и любовь просто потому что ты — это ты, ты не сможешь ценить простые радости жизни.
Ричи умылся, почистил зубы. Улыбнулся своему отражению, расчесывая волосы. Потом принял душ, оделся в обычную клетчатую рубашку и синие джинсы. У него еще было время до встречи с Эдди, он успеет даже зайти в свой любимый книжный магазин. Он хотел купить себе новую книгу и открытку для Алекса, чтобы просто порадовать завтра на работе.
***
Они с Эдди встретились в центральном парке. При встрече они пожали друг другу руки, но не спешили с объятиями. Эдди улыбнулся, тут же спросив, как у Ричи дела — раньше бы он сразу начал говорить только о себе, но вся эта ситуация изменила и Каспбрака тоже. Они вдвоем прогуливались по дорожке, переговаривались обо всем и ни о чем — как идут дела на работе, на терапии. Ричи показал книгу, которую купил, и стал рассказывать, что последние две ночи уже спит один, а мистера Бобо отправляет спать на диван. Ричи все еще немного ощущал себя ребенком в присутствии Эдди, который занимался важной и «взрослой» работой, но старался не поддаваться таким мыслям. Ричи даже удалось пошутить по какому-то поводу, и Эдди засмеялся. Ричи открыл книгу, чтобы показать картинки, потому что ему понравилось это издание «Над пропастью во ржи» именно из-за картинок, когда он почувствовал, как Эдди напрягся, теряясь в словах. Ричи поднял голову над книгой и увидел, что к ним направляется Билл.
Это был точно он. Еще будто бы выше, загорелее и блондинистее, чем Ричи его запомнил. Но это был точно он. И он шел им навстречу, в то время как Эдди не мог подобрать слов. Ричи вдруг, неожиданно даже для себя самого, сделал шаг вперед, как бы прикрывая Эдди собой. Все-таки, разница в росте давала ему это некое преимущество.
Судя по всему, Билл тоже не ожидал их увидеть. Растерянность, удивление, шок — все это было написано на лице Денбро, и когда он встретился глазами с Ричи, то первым отвел взгляд. Ричи не знал, что он чувствует по отношению к Биллу — все-таки, с его легкой подачи вся эта история с Диксом так завертелась, что привела к плачевным последствиям. Если бы не Билл… Но история не терпит сослагательного наклонения, поэтому Ричи просто кивнул Биллу, коротко, отрывисто, давая ему этим понять, что он его узнал, но зла не держит, и Билл прошел мимо, не остановившись, и не сказав ни слова.
— Спасибо.
Ричи обернулся. Эдди стоял, опустив взгляд вниз, кусая верхнюю губу и слегка качая головой, словно все еще не верил своим глазам.
— Что?
— Спасибо, говорю, — хмыкнул Эдди, убирая руки в карманы, — не видел его черт знает сколько времени. А он даже не поздоровался! Я до сих пор не могу уложить в голове, что он… — предложение оборвалось, Эдди стал резко хватать ртом воздух.
— Эй, тише, — Ричи осторожно положил Каспбраку руку на плечо, — думаю, он сам сожалеет о том, что произошло.
— Странно слышать это от тебя, — Эдди улыбнулся концом губ, а потом первый пошел по гравию, а Ричи пришлось броситься догонять его, — не в обиду тебе, но ты ведь… Ну…
— Ну да, — коротко кивнул Ричи, соглашаясь. Где-то в груди еще отголоском прозвучала какая-то глупая ревность к Биллу, но сейчас, посмотрев на него другими глазами, Ричи не увидел в нем ничего такого, чему он мог бы завидовать. Билл был так же несчастлив, как и он. Потому что теперь Ричи был уверен: когда ты счастлив — ты не желаешь причинить зла другому.
— Интересно, он хотя бы реально переживает из-за того, что сделал? — Эдди пожал плечами, а потом повернулся на Ричи, будто бы ища ответа у него. И Ричи честно ответил, точнее, задал вопрос.
— А ты хочешь, чтобы он сожалел?
Эдди как-то неуверенно пожал плечами.
— Допустим.
— А зачем?
— Что значит — зачем?
— Ну, — Ричи почесал голову, — на одном занятии мы делали такую практику с психологом. «Десять вопросов зачем». Каждому задается вопрос, который его волнует. Например: зачем ты худел? Чтобы быть красивым. Зачем? Чтобы нравиться девушкам. Зачем? Чтобы не быть одному. Зачем? И так по кругу. Обычно к десятому вопросу «зачем», человек уже и сам не понимал, зачем он все это делал. Так и у меня. Хотя я дошел до последнего вопроса, когда меня спрашивали, зачем я делал все эти вещи от лица Дикса. Последним ответом было, чтобы мать обратила на меня внимание. А когда мне снова задали вопрос зачем, я уже не знал, что на него ответить. Так зачем ты хочешь, чтобы Билл сожалел?
— Кажется, я не выполнил это задание с самого начала, потому что я не знаю, — Эдди пожал плечами и носком кроссовка пнул лежачий камень. Он угодил прямиком под ноги Ричи, и тот пнул его в ответ, будто бы они вдвоем решили поиграть в футбол. Но перебрасывались они не импровизированным мячом, а фразами.
— Я думал, ты его на дух не переносишь тоже.
Ричи поднял голову.
— Это не так. Я никогда не ненавидел его и тебя.
По-настоящему. Единственный человек, которого я ненавидел, был я сам. Но сейчас это проходит, мне становится легче. Я знаю, что такое — постоянно испытывать стыд и вину. Она ничем не помогает. Так что, если ты ждешь, что Билл будет чувствовать себя так — гиблое дело.
— Смотрю, ты сам стал психологом, — Эдди снова откинул от себя камень, и Ричи наступил на него ногой.
— Я просто сортирую конверты.
— Ты сможешь добиться большего, если захочешь.
— Возможно, — Ричи поднял голову, прищуриваясь, и поднося ладонь к лицу, закрывая глаза от солнца, — ты знаешь, я ведь хотел быть на месте Билла.
— А сейчас? — Эдди тоже поднял голову, как и Ричи.
— А сейчас я на своем месте. И это правда.
— Я рад это слышать. И спасибо… Что, грубо говоря, прикрыл меня от Билла, — невесело хмыкнул Эдди, — а то было желание на одну секунду плюнуть ему в лицо.
— Ну, должен же я был сделать что-то для тебя тоже, — Ричи улыбнулся, — не все же члены отсылать.
Эдди засмеялся. Ричи все еще было не по себе обсуждать, или тем более шутить на эту тему, но он старался. И ему становилось легче. Он еще только в самом начале своего пути, но он делает успехи.
— Ладно, пойдем, провожу тебя, — Эдди хлопнул Ричи по плечу, как давнего приятеля.
Пока они шли до остановки, они говорили о разных вещах. О погоде, планах на будущее. Эдди собирался отправиться во Францию в следующем месяце. Они не говорили прямо, но оба прекрасно понимали, что эта их около дружеская встреча — последняя. Потом они, возможно, спишутся еще пару раз. Сначала это будет несколько сообщений и фото из Франции. Потом, может быть, Эдди даже пришлет открытку. Потом они станут списываться раз в неделю, а потом только по праздникам. Потом — раз в год, когда случайно вспомнят друг о друге. А потом и вовсе потеряются.
И Ричи впервые в жизни не чувствовал себя от этого плохо. Потому что он знал — даже если Эдди исчезнет из его жизни, у него останется работа, друзья, любимое хобби, и что самое главное — он сам. Садясь на автобус и махая Эдди на прощание, он понимал, что возможно, он больше никогда его не увидит. Они даже не обнялись на прощание — просто дали друг другу «пять», словно два бывших одноклассника случайно встретились на остановке. У них есть всего несколько минут, в которые не уложить все истории жизни, да этого и не требуется — каждый из них все равно ждет свой автобус.
Ричи откинул волосы с лица, смотря в окно. Начинался вечер; Ричи прижимал к груди книгу, возвращаясь домой, где он, несмотря на одиночество пустых комнат, будет чувствовать себя прекрасно. Потому что завтра он пойдет на работу и встретит своих друзей. Послезавтра у него групповая терапия, где он похвастается своей встречей с человеком, который послужил катализатором его состояния, но он справился. На вечер он приготовит себе пасту и почитает хорошую книгу. А под обложкой этой самой книги у него припрятана открытка с красивым видом Мексики, которую он подарит Алексу, потому что он очень любит открытки.
Ричи улыбался своим мыслям, возвращаясь домой. И хотя там его ждал только потрепанный заяц, Ричи ощущал это место своим домом.
Он наконец-то чувствовал себя
на своем месте.
А автобус увозил его по пыльной дороге все дальше от Эдди и воспоминаний. Чтобы они оба смогли начать создавать новые, но уже по отдельности; каждый сам по себе.
