Таверна на площади ломилась от посетителей. Полуденное солнце било в окна, преломлялось радугой в гранях слюдяных плиточек, над крышей носились крикливые чайки, а на улице гудел микейский балаган. Трели дудочек, колокольчиков, струн и песен уже третий день заполняли просоленный воздух прибрежного городка. Градоправитель Вершунгарна пока не принял обруч из рук Змея, но в накалявшейся день ото дня обстановке, в кипише народных волнений и вспышках мятежа это грозило перемениться быстрее западного морского ветра. Пока что в вольном городе царил зыбкий мир, а цветастые палатки привлекали взгляд, что неизменно цеплялся и за вывеску с пенной кружкой для всех тех, кто не разбирал угловатых рамейских букв “У дядьки Геда”.
Кет плеснул горячей гимели с золотой пенкой, поставил пятую пинту на поднос рядом с дымящимися тарелками крабов и понёс через запруженный народом зал. В другую руку схватил полотенце из холстины и обмахнул от крошек ненадолго опустевший стол, а затем и капли пота со лба. В толчее набившегося люда было не продохнуть. Громкие деревенщины, пыльные с дороги, звенящие дешёвыми ярмарочными сувенирами кидали на столы горстки обкусанных и зелёных от патины медяков, голосили на весь зал, точно пытались докричаться через пахотные поля, обсуждая микейских бардов и фокусников. Кету и заглядывать в балаган не было нужно, чтобы знать о всех диковинах.
— Где там моё пойло? — гаркнул кто-то из посетителей. — Шевелись, остроухая!
Кет оглянулся на него, вспоминая лицо. Этого мужика он только за эту неделю дважды вышвыривал за пьяный дебош. Его плешивая, багровая от гимели голова и сейчас собрала за столом таких же шумных выпивох. Илейн, набиравшая ему стакан из бочонка, показала неприличный жест. Не знал бы Кет её, подумал бы, что она злится. По-настоящему злая Илейн была способна прострелить человеку череп из седла в галопе. Но их нанимателю, конечно, этого знать не стоило. Выпустив пар сквозь зубы, Кет протиснулся меж спин к столику.
— Горячая еда от дядюшки Геда, — светло улыбнулся он, выпрямляясь и закидывая полотенце на плечо. — Чего-нибудь ещё, господа?
Выслушивая заказы, он собирал посуду, на ходу до кухни протирал кружки и столы, затирал мысками сапог плевки на дощатом полу, только и успевая уворачиваться от людей. День ещё только начался, что же будет здесь под вечер…
— Выручаешь, мальчик Бо, — седеющий и плотный дядюшка Гед дымил трубкой, сидя за стойкой. — Жаль, я раньше не нашёл таких работящих ребят.
— Будет вам! Мы благодарны за вашу доброту, — Кет водрузил поднос себе на плечо, пытаясь не расплескать стаканы, второй и третий взял в руки, подмигнул старику из-под банданы. — Мы с Варей только рады помочь!
Он направился по заказам, балансируя все подносы и пытаясь уследить за Илейн на другом краю зала. Капли эля, гимели и мёда летели на головы посетителей. Те опрокидывались на скамьях, столы скрипели под локтями, по полу разливалось чьё-то пойло. Кет перешагнул лужу, начиная отсчитывать время, после которого она станет липкой до того, что уже не оттереть от досок. На повороте его внаглую ущипнули, и он сдул со лба русую прядь, выбившуюся из-под банданы. Может, её хвост кому-то и мог напомнить косу, но ширина плеч точно не оставляла сходства с женщиной. Или за тем столиком уже были настолько пьяны…
— Остроухая! Тебе говорю, оглохла?! — выкрикнул всё тот же дебошир. Кет оглянулся, ставя последний поднос. — Что за ссань ты принесла вместо водки?!
Илейн прожгла его взглядом, но мужик этого не заметил, продолжая потрясать стаканом. Его дружки начали улюлюкать, когда она подошла к их столу.
— Прошу прощения, что наша выпивка вам не по вкусу, — процедила Илейн. Кет затянул тесёмки фартука и поспешил к ней, огибая спины.
Мужик смерил затуманенным взглядом девушку, зацепился за острые уши, коротко остриженные волосы, кожу древесного цвета. Такие никогда не относились к микейцам лучше, чем к домашнему скоту. Рабское клеймо на правой щеке заставило его растянуть кривую лыбу.
— По-рамейски разумеешь, стало быть, — протянул он. — А ну, сбегай, налей нам чего получше, что у вас тут есть.
— Загладь вину перед хозяином, — прогнусавил другой. — Ублажи-ка нас хорошим пойлом.
— Во, я же видел, что ты туда плюнула, — мужик поднял свой стакан и выплеснул ей на платье.
Кет замер на полпути, перестав дышать. Пальцы Илейн дрогнули, смердящая спиртом водка пропитала грубую холстину рубахи и передника, стекла по груди под одежду. Она отвернулась и молча ушла к стойке. Кет поспешил за ней, только и забрав пустые стаканы.
— Ина, — упреждающе прошептал он, оказавшись рядом. Её ресницы дрожали, кончики ушей напряжённо опустились вровень с землёй, тёмно-коричневые щёки посерели до проступивших на коже чёрных веснушек. — Пожалуйста.
Она сорвала передник, бросила в корзину с очистками, храня пугающее молчание. Кет лихорадочно подбирал слова, голова гудела как осиный рой. Наверное, поэтому он не услышал шагов.
— Я придумал, остроухая, — мужик подошёл сзади, будучи на голову ниже девушки, с размаху впечатал руку ей в ягодицу и сжал. — Юбку задери, и я всё тебе прощу…
Но Илейн не только не уступала Кету шириной плеч, она первая из лучников сопротивления натягивала тетиву длинного лука. Перед лицом Кета мужик пролетел над стойкой, ударился спиной о дубовую столешницу и распластался на разбитых тарелках. Затем микеянка шумно выдохнула сквозь зубы, держа его за грудки, готовая следующим ударом протащить через всю стойку и выбить окно головой дебошира. Кет схватил её за руку до того, как Илейн вспомнила свой фирменный приём.
— Варенька, не сердись ты так! — затараторил, повисая на ней. — Господарь, не серчайте, у неё скверный характер, мы с этим боремся…
Мужик захрипел, трезвея. Кет помог ему слезть со стойки, отряхнул грязную от объедков рубаху, снял с лысины варёную свеклу.
— Да ты хоть знаешь, кто я такой? — в Илейн упёрся палец. — Девка, я позабочусь, чтобы вашу забегаловку ещё до утра спалили!
Покачиваясь, он ушёл к дверям. Его дружки заткнули кривые ножи за кушаки и тоже вышли, напоследок опорожнив свои кружки на пол. Кет с облегчением выдохнул, облокачиваясь на стойку. Илейн стояла, воинственно прижав уши.
— Надо с ними разобраться, — тихо процедила она.
— Варя, — Кет опустил руку ей на плечо. — Хватит с нас неприятностей, не думаешь? Я согласен с тем, как ты поступила, но это было опрометчиво и грубо. Ты, не знаю, могла ему просто выговорить или завизжать, чтобы уже я выпроводил за порог.
— А могла заставить захлебнуться помоями, — перевела она взгляд на ведро. И улыбнулась уголками полных губ. — Прости. Может, с нас и правда хватит приключений. Вершунгарн и правда неплохой город. Я… опять забыла, как тебя теперь зовут.
— Бо, ленивая ты задница, за работу! — гаркнул старик Гед, потрясая трубкой. — За что я вам плачу, остолопы микейские?!
— Всё равно жалование только через неделю, — усмехнулся Кет, с виноватым видом возвращаясь к столикам.
Он промолчал о том, что видел на площади. Плакаты не могли висеть по всему городу, к тому же, на них он выглядел так, каким был зимой: та же одежда, ещё не отросшие до ушей волосы. Когда его видел Кречет. Кет не сомневался, что розыск был его затеей. Где он сейчас, почему идёт именно по их следу… Есть ли в том его вина?..
Кет не хотел говорить это Илейн, но с того зимнего дня он всё время чувствовал наступающую на пятки опасность. Они не оставались подолгу ни в одном городе, их след давно потерялся на Оскаленном Берегу Обала среди вольных городов и мелких княжеств. И всё равно здесь, в Вершунгарне, погоня заявила о себе. Были ли здесь люди Кречета, был ли он сам…
Кет понятия не имел, что, если это так. Что, если он однажды придёт в таверну дядюшки Геда. Сможет ли Кет тогда хоть что-то сделать? Как вообще снимаются проклятия?! Боги, да люди вроде него, должно быть, уже даже не дышат в сторону подобных заведений, о чём он только думает!
И всё же глянул на двери, ожидая подлянки от судьбы. Те, слава всем немёртвым богам, оставались заперты.
Он протёр освободившийся стол и достал из-под него опрокинутую посуду, собрал тряпкой плевки и остатки еды, пока их не разнесли по всей зале. Как он будет драить эти доски вечером, он старался даже не думать. Спина, выдержавшая Ямы Златнекора, недельное плавание на вёслах, сотню скачек и погоню от самого кошмарного приспешника Змея, ныла после рабочего дня в таверне. Кет вдохнул уже въевшийся в ноздри запах спирта, утирая лоб грязной тряпкой. Чего уж, на этой работёнке он только больше скучал по беззаботным денькам в храме и по чистым мантиям, чуть больше, чем по еде не из чужих тарелок или со дна котлов.
После всего, они с Кречетом оказались совершенно по разные стороны баррикад. Как это произошло с тем парнем, которого он помнил… которого он знал как Сеггела, вечно толкающего его на авантюры, безбашенного ловкача, прыгающего по крышам, бесшумного в тенях, которого он оставил в порту Кесгерлена…
Кет вполуха выслушал заказ и пошёл на кухню, где жена и дочери Геда наварили котёл местной похлёбки из лука и прибрежной живности.
— Что-то ты не улыбаешься, мальчик Бо, — с укоризной заметила жена Геда. — На вот, краюшку. Для тебя не выбросила.
Он поблагодарил её, и, зачерпывая похлёбку в миски, сунул сухарь за щеку. Выплюнул в ведро с очистками по пути, различив солёную плесень.
Стоило заметить, что, в отличие от иных мест, где им с Илейн приходилось работать, здесь к ним относились очень хорошо. У них была комната, они могли не дежурить ночью, боясь погони или неведомой опасности из темноты, могли доедать за гостями и напиваться проспиртованными ягодами со дна бочонков гимели. В Вершунгарне, к тому же, было своё устоявшееся сопротивление, которое собирало сведения против градоправителя, чтобы однажды совершить переворот. Этому кружку шпионов не хватало людей и сноровки мятежа, которая была у них. Не будь за ними погони, Кет бы остался тут до следующей выручки.
За работой он не заметил, как повечерело, и посетители хлынули потоком из ворот сворачивающего шатры балагана. Они с Илейн только и успевали бегать меж столов, и к тому времени, как он закрыл двери за последним человеком, микейцы давно потушили огни в синих сумерках. Илейн упала на лавку, облокотилась о стол, запрокинув голову к низкому потолку.
— И на что им всем сдался этот балаган, — протянула она. — Что они, артистов не видели…
— Эти люди шли в город со всех окрестных деревень, — напомнил Кет. — Это мы с тобой видели всех и не по разу.
Да уж, с тех пор, как их корабль причалил в Златнекоре, их где только не носило. Кет навсегда запомнил первый день в краю заснеженных песков, бьющих в небо гейзеров и известняковых скал, три года тому. На Аунеаград, город на краю пустыни, надвигалась буря, а они с Илейн метались от одной закрытой двери к другой, пока не оказались возле белокаменного поместья за садом кипарисов.
Воздух уже тяжелел от раскалённой пылевой взвеси, и Кет согласился поработать на богача, что отворил им двери. Так они оказались в лапах одного из худших людей Златнекора, учредителя жестоких подпольных боёв. Он вызнал у Кета про его силу и шантажом заставил сражаться на арене. Кет убивал и калечил на потеху публике не ради денег, но ради свободы, доверясь велеречивым обещаниям змеиных языков. Ямы были худшим из того, что могла извергнуть выжженная солнцем земля Златнекора. Когда на обычные бои выходили люди, в Ямах были твари и змеи, и чудовища, и те, кого он никогда бы не назвал людьми.
Каким-то чудом им удалось сбежать. После очередного боя он нашёл Илейн всю в крови, над трупом их мучителя. Кет ни о чём не спрашивал её, ни тогда, ни после. До Златнекора её жизнь была стократ хуже. Раньше Илейн таскала трупы из подвала своего хозяина, каждый день откупаясь от участи подопытной своим знанием грамоты. И тем, что она была девушкой. Пусть ей и было всего пятнадцать. Он помнил её забитой и немой, робкой прислужницей жестокого Морового Лекаря, но помнил и открывшейся воительницей, с луком в руках стоявшей над телом убитого стрелою колдуна. Они прошли через огонь и смерть вместе. После всего, неудивительно, что их сердца были спаяны в единую нить полотна, а дружба подкреплена общими бедами.
И сейчас, уставшая после дня беготни в таверне, полулежащая на затёртом щербатом столе, Илейн улыбалась вопреки всему. Верно, просто радовалась короткой передышке перед предстоящей уборкой зала. Но как всегда её улыбка была лёгкой и совсем немного собирала мелкими морщинками выжженную кожу на месте чёрного клейма. В такие моменты Кет вспоминал давнее обещание нести свет в наступающей тьме, и не был уверен, что исполняет его верно, в отличие от подруги.
— Ина, — проговорил Кет, присаживаясь рядом, не сдерживая болезненного вздоха от гудящих мышц. — Я тебе кое-что не сказал. Там на площади я видел…
— Тише, — она вскинула руку, её ушки задрожали, точно у встревоженного зверька. — На улице. Я помню этот голос.
Кет обернулся к окну. Укрытую темнотой улицу освещали только тусклые масляные лампы в окнах домов, но и те гасли, когда люди закрывали ставни. За компостной кучей на заднем дворе, в пыльных колеях от тяжёлых колёс товарных телег стояла знакомая компания, а ночная прохлада, похоже, заставила их протрезветь.
— Пришли осуществить свои угрозы.
— Я говорила, что надо было с ним разобраться, — процедила Илейн, поднимаясь.
— Да что может кучка пьяниц, — протянул он, потягиваясь. — Пойдём спать, завтра очередной сложный день…
— Кет, — голос Илейн дрожал натянутой тетивой. — Они обещали спалить таверну.
— Даже если так, что нам за дело?.. Найдём другое место, пока в этом городе нет отбоя от путников…
Но, наткнувшись на её упрямый взгляд, Кет скрестил на груди руки, тяжело вздохнул.
— Ина, ты обещала не лезть в драку.
— Я не собираюсь бездействовать при виде зла, — бросила она и пошла к выходу для прислуги.
Кет закатил глаза, направляясь следом.
— Их там человек пять, они и плевка твоего не стоят, Ина…
Но, выйдя в ночь, Кет остановился. Возле чёрного хода собралось больше дюжины людей. Вооружённые ножами и дубинками, они, похоже, тоже были застигнуты врасплох появлением их с Илейн. Та сжала древко тяжёлой лопаты, выдернув ту из компоста, перебрала пальцами по гладкому дереву. Кет выругался под нос, закатывая рукава.
— Когда ты уже образумишься, — протянул он, глядя на подругу. — Наши враги — змеевы прислужники, а не это отребье.
Та улыбнулась уголками губ. Перехватила лопату, стряхнув мусор с затупившейся кромки лезвия.
— Кет, я обещаю перестать тратить силы на них. Сразу после этих.
— Кет?.. Погодите, парни, я знаю его! — выкрикнул один. — Эт его рожа на площади висит. За него господарь Ловчий золотом платит!
— Ну вот, теперь придётся их убить, — процедил Кет.
Брови Илейн поднялись, но она не стала выспрашивать. Вместо этого с разворота по широкой дуге достала лопатой ближайшего человека, повалив его кропить кровью пыль. Развернувшись, переломила трахею второму точным ударом с ребра. Древко засвистело, её перемотанные полосками ткани загрубевшие ступни ловко переступали в пыли. За три года их злоключений она многому научилась.
На него побежали двое с ножами. Кет выдохнул, размял пальцы и почувствовал, как вокруг теплеет воздух. Плохо, это ни к чему. Первого он ударил кулаком в челюсть, второго схватил за кисть, перехватил нож и сломал руку. Он старался, чтобы руки оставались прежними. Но следующий труп получил ожог, медленно расползающийся по лицу. Кет отряхнул руку, та дымилась. Поморщился от запаха чужой палёной плоти.
— Сами напросились, — пожал плечами он, шагая к двоим, до которых так и не дошло.
Ударив одного в грудь, он кинул его тело на нож, вжал пальцы в бездыханное тело, и по рукам стекла кожа и дымящаяся кровь. Выдыхая, Кет почувствовал на языке жаркие уколы искр. Плохо. Но люди будто не чувствовали, продолжая наступать.
На него навалились трое, Кет наклонился и перехватил одного за ноги, дубинки обрушились ему на спину. Но куда косому удару хотя бы до ушиба? Выпрямившись, он свалил их телом товарища, вращая того в воздухе. Отпустил в короткий полёт до сарая, и тот отозвался натужным треском старых досок. Схватил чуть не оглушившую его дубинку, выдернул из чужой руки. От его удара она сломалась о ближайший череп. И начала гореть. Кет выругался и выбросил факел.
— Илейн! — крикнул он, когда та опустила острие лопаты на горло прижатому к земле человеку. — Заканчиваем.
— Вижу, — коротко бросила та.
«Что ты видишь?» — хотелось крикнуть ему. Что со мной творится, у меня что, глаза горят или что… Вместо этого он отвёл нож, свернул шею головорезу, повалил его телом следующего. На него побежали с криком двое, Кет выставил руки, хватаясь за их головы. Они сдохли, царапая зубами его ладони, из ушей повалил густой дым. Песок под их телами заливала дымящаяся густая кровь.
— Кшер раздери, — выругался последний, убегая в тень подворотен. — Спасите! Моуры! Колдуны-ы-ы!
Илейн кинула ему вдогонку что-то сверкнувшее сталью. Он повалился с рукояткой в затылке, не пробежав и пары домов. Это была вилка.
Кет выдохнул и оглядел трупы. От них поднимался дым, плоть тлела дочерна как сухая бумага. Ночь была удушливо жаркой, он обмахнулся собственной косынкой, которая всё равно сползла.
— Кет, — проронила Илейн.
— А, — обернулся он и выпустил косынку. Та сгорела, не долетев до земли. — Кшерова срань…
— Соберу вещи, — выдохнула она и направилась к таверне.
Всё-то она понимала. Он запрокинул голову к звёздному небу, пытаясь сбросить с себя жар, выдохнул густой пар. Шрам пульсировал с каждым гулким биением сердца, прочерченная от макушки до левой брови ветвящаяся молния. Как же он это ненавидел. В каждом городе обязательно находился какой-нибудь придурок, с которым они не могли не разобраться. Но большими придурками были они. Оставайся эта грязь безнаказанной, и проблем бы было несравнимо меньше.
***
Ночь затихла, испив крови. Илейн сидела на своей койке в их комнатушке и набивала кожаный мех из кастрюли с кухни. У них хотя бы будет еда на ближайшие пару дней.
Кет подцепил носком сапога половицу и выудил из тайника свой доспех и плащ, сумку с тёплой одеждой и одеялом. Принялся затягивать ремни нагрудника из пластин креплёной кожи, тяжёлой и рыхлой. Не такая уж крепкая броня, да лучшей у него взяться неоткуда. К тому же, если поддеть ватник или стегач, отлично глушит тупые удары. А стальные заклёпки добавляют веса уже его кулакам.
— У Геда было всего десять серебрушек, — процедила Илейн, кидая ему кошель. — Даже не по целой доле каждая. Надо их взвесить.
— Зачем ты обворовала старика…
— Мы отбили его таверну. За такое платить полагается.
— Ты хорошо искала? — сунул он кошель за пояс.
Илейн пожала плечами, стянула рубаху через голову и бросила на постель. Он давно уже отвык отворачиваться. Когда столько времени проводите вместе, неволей привыкнешь к человеку в любом виде. Они видели друг друга пьяными, разъярёнными, лихорадящими… а уж голыми и подавно. Илейн натянула чистую рубаху, простёганную тунику песочного цвета, подпоясала кушаком, сверху накинула расклешённый до пояса серый стегач и шерстяной оливковый плащ. Здесь, на северном берегу, ночи были холодными даже летом, а уж по вёснам климат и вовсе кидался из снега в зной.
Со двора она прихватила топорик. Когда они проходили тем же путём в темень подворотен, Кет глянул на тела: пепел уже развеял ветер, обещая оставить к рассвету только тени трупов.
Накинув капюшоны, они пересекли площадь, держась у стен. Таверна казалась мирно спящей, и Кет представил, как будет по утру бушевать старик Гед, не найдя ни работников, ни сбережений.
— Откуда он знает твоё имя? — вырвала его из мыслей Илейн. Она смотрела на тот самый плакат. Его кольнула тревога.
— Понятия не имею, — зачем-то соврал Кет. — Наверное, мы где-то были неосторожны, и ему донесли.
— Вплоть до такого точного описания внешности? Тут даже твой шрам почти как настоящий.
Кет промолчал, что не знал о такой крепкой памяти на лица и хороших художниках Кречета. И почему в таком случае в розыске только он, а не кто-то ещё из их шайки, кто хоть однажды попадался, кого они вытаскивали из темниц…
— Ты говорил, что он не видел твоего лица.
— Значит, видел.
— Ты не думаешь, что кто-то мог тебя сдать? — прищурилась Илейн. — Этот Ловчий правда может подкупить кого угодно. Не стоит ли проверить наших знакомых…
— Не стоит торчать здесь слишком долго, — вместо ответа потупился он, оглядывая площадь. — Пойдём лучше к Жекки.
Названный дом они нашли, благополучно разминувшись с патрулём стражи. Приятельница из мятежа впустила их, даже не окончивших свои сбивчивые объяснения, за порог, после чего внимательно оглядела улицу за их спинами.
— Не волнуйтесь, сюда никто не войдёт, — говорила вполголоса долговязая Жекки, пока стелила им тонкие соломенные матрасы и шерстяные одеяла на кухне, стараясь не разбудить домочадцев. — Нашими молитвами да охранят боги этот дом. Спите, а утром я проведу вас за ворота.
Уходя, Жекки поставила лучинку догорать на маленький алтарь Йолы. Луна из высоких окон затапливала комнату, играла серебряными бликами на эмали кринок и щербинках чугунных котелков, связках засушенных трав. Илейн подобрала ноги на одеяле, смотря на высокую траву, что оглаживала со двора низкое окно, слушала шелест листвы раскидистой яблони и храп из других комнат.
— Не нравится мне это всё, — прошептала она, глядя в рассеянный луной синий сумрак.
— Что именно?
— Твоя сила. То, что за тобой охотится Ловчий. Даже не на нас, а конкретно на тебя. Он может знать про неё?
Кет почувствовал, как меж лопаток стекает дрожь. Он не просто знал. Кет сам показывал, что умеет, ради него он пробудил и обуздал пламя, научился не причинять вреда. Эти руки согревали ему воду, лежали на его талии во сне, когда они ночевали в сквозняках рыбацкого домика на том острове. Илейн не повернула головы, не заметив, что творится на его лице.
— Что за человек этот Ловчий…
— Он больше не человек, — эхом выдавил Кет.
Острое ушко Илейн вздрогнуло.
— Ты знал его? — её тёмные смоляные озёра глаз обратились на него, такие глубокие в темноте.
Кет промолчал. Давно. Это было слишком давно и в то же время как будто вчера. Была ли в том, что случилось, его вина…
— Ты ведь видел его, — облизала губы Илейн, продолжая допытываться, легла рядом. — Как ты ушёл?
— Меня отрезала от них расселина, — сказал Кет то же, что говорил всё это время. Выученная ложь: он уже не отводил взгляда. — Одна из кельпи побежала наперерез и сорвалась, остальные бросили погоню. Простая удача.
— Ладно, — подтянула она одеяло. — Постараюсь уснуть. Но после драки никогда не получается.
Кет придвинулся ближе, позволил ей положить голову себе на плечо, устроить щёку на мягком рукаве рубахи, обнять его грудь. Ему не следовало врать, но он подозревал, что, если скажет слишком много, может потерять её. Илейн была непредсказуема в своих порывах, и слишком ему дорога. Он не мог допустить, чтобы между ними возникло недоверие.
Низкая луна глядела в окна, проливая сияние в комнату. Проваливаясь в сон, Кет снова вернулся в тот зимний день, к паре золотых глаз, обращённых на него. К белому острому овалу лица, к чёрной смоли волос, что из грязных, заплетённых в кривую косицу, стали словно переливчатые вороньи перья. Чего он не рассмотрел за яростью и злобой в его лице, и было ли оно? Мог ли он надеяться на то, что где-то за маской чудовища остался тот, прежний Сеггел?..
***
Луна проливала в мир серебряный свет. Под босыми ногами не скрипели половицы, когда Жекки прокралась на кухню невесомой тенью в белой рубахе до пят, в плаще спутанных, распущенных кудрей.
Она двигалась как подвешенная за нитки кукла, в руках своей богини. Жуткая улыбка растянула ей лицо, стоило глазам найти двоих, прижавшихся друг к дружке, забывшихся во сне. Кет и его верная подруга. Языком Жекки Йола облизала губы, склоняясь над ними длинной, изломанной тенью своей послушницы. Белок её глаз затопила кровь, зрачки поймали отсвет лунного света.
— Ты ещё не знаешь, — прошептала богиня шелестом ветра в кроне ивы, скользя лёгким прикосновением тыльной стороной ладони по лицу Кета, белыми тонкими пальцами. — Лелеешь тысячи догадок, но не знаешь наверняка... Я помогу тебе прозреть, милое маленькое Пламя.
***
Над ночным городом взмыла стая птиц. Слепо бьющиеся в окна, сталкивающиеся насмерть в полёте, вспугнутые тем, чем внезапно обратилась ночь. В подворотнях орали кошки, заходились лаем сторожевые псы. Ветер распахивал ставни и врывался в окна, срывал тенты и занавески. Тени пришли в движение.
Выбежав из шатра, микейская сказительница обратила взгляд к небу и обмерла, увидев каждую из знакомых звёзд острой булавочной иглой. Микейцы были судьбой научены суеверию, и большего знамения им не требовалось, чтобы тотчас собрать вещи. Балаган выезжал на неделю раньше, с холодным серебряным рассветом, в ворохе споров и приглушённых голосов, полных ожидания худшего.
Жекки сдержала своё слово, проведя их окольными тропами до городских ворот. Уже подходя к ним, в этом стылом рассветном мире, Кет и Илейн увидели спешащие повозки, суетных артистов, пытающихся скорее разделаться со стражей. Кет и сам чувствовал, что ночью случилось неладное. Пряха натягивала нити, сеяла в полотне тревожные узелки и петли. Он подошёл к хвосту их процессии, уже зная, что от них ожидают услышать.
— Вам не помешает охрана на большаке, — заметил он, обращаясь к седеющему микейскому мужчине на козлах повозки. Тот мигом зацепился взглядом за Илейн, за их крепкие фигуры и его ладный, пусть и нехитрый, доспех.
— Мы заработали здесь совсем ничего, — проскрипел он. — Вы, верно, возьмёте с нас по здешним ценам…
— Мы не возьмём ни доли, если не принесём пользы. А коли из нас выйдет толк, то вам от нас не будет убытков, — сказала Илейн, и взгляд старика потеплел.
Наконец стражники расправились с бумагами и пошлинами, и первая яркая повозка покинула Вершунгарн под скрип открываемых ворот. Балаган растянулся по дощатому настилу моста, затерялся в туманах над утренним, сверкающим инеем лугом, в поднятой колёсами и копытами лошадей пыли. Над крышами города в золоте зари вот-вот должно было встать солнце.
Им подвели свободных лошадей, и Кет подтянулся в седло как раз перед тем, как последняя повозка тронулась в путь. Илейн куда более поднаторела в верховой езде, и, пока он возился со стременами, уже проскакала мимо патруля стражи. Кет вздохнул ей вслед, тронул коня пятками и обернулся на позолоченные зарёй каменные башни городского крома. Он уже не считал города, которые оставлял с надеждой, что те смогут побороть самоуправство Змея. В каждом селении и каждом крае были посеяны зёрна сопротивления, что рано или поздно даст свои плоды. Правление Тёмного не будет вечным.
Караван растянулся по тракту, вдоль возделанных полей и голых, окутанных туманом рощиц. Над северным морем летели чайки. Мир просыпался от ночных кошмаров, и за новым поворотом дороги Кет откинулся в седле, позволил холодному ветру истрепать его волосы, пробежать мурашками за ворот.
— Пара деньков в маковых полях, и я, так уж и быть, заскучаю по пьяницам и дебоширам, — протянул он, складывая руки за спиной.
Илейн хмыкнула, облокотившись на высокую луку седла, малопригодную для быстрой езды.
— Они говорят, что видели дурное знамение, что заставило их сняться раньше срока.
— Да брось, — отмахнулся Кет. — Микейцы и падающую звезду запишут в приметы и будут ей молиться.
— А вот я им верю, — прошептала Илейн, смотря вдаль. — Может, оттого, что сама из их числа. А может, ты прав, и это всё суеверная блажь.
— Отдыхай, Ина, когда ещё придётся, — подмигнул ей Кет, закладывая в зубы соломинку.
Кони враскачку шли по песчаным колеям в сухой траве. Тянулся балаган в цветастых шатрах и тихой музыке колокольчиков, солнце поднималось над росистым лугом. А впереди ждали бесконечные дороги края Вольных Городов.
