Последняя надежда

Уезжать из Энорма, конечно, дело хорошее, но для этого нужны были деньги – хотя бы немного. А так как ни Ант, ни Шарль в данный момент не могли похвастаться даже одним су в кармане, деньги нужно было откуда-то взять. И тут перед ними встал вопрос, волновавший многих философов: как? Ант предлагал обворовать местную ростовщицу, а в крайнем случае можно было решится на ограбление с убийством – благо, топор найти не проблема. Однако Шарль наотрез отказывался. – Да ведь мы же не убийцы! Зачем нам это? – Ничего ты не понимаешь! В этом городе все друг друга убивают! А мы, что, твари какие? Нет, у нас тоже право есть... – А вам за стихи денег не дадут? – перебил поэта Шарль. – Да ты сам видел, какой тут народ необразованный. Нет в них культуры, где уж им понять мой талант! Нет, на моих стихах денег не заработаешь, – покачал головой Ант. Оба погрузились в тяжёлые раздумья. Ситуация была не из приятных. Разумеется, и Шарль, и Ант были, в каком-то смысле, людьми искусства, а людям искусства не положено заботиться о собственном материальном благополучии. Однако голод был достаточно ощутим, и будущие путешественники с тоской вспоминали отобранного гуся. И тут, в этот печальный момент, Шарля осенило. – Слушайте, господин Голый-Зад, мы же можем организовать театр! Господин Голый-Зад за идею ухватился, и к вечеру была написана первая пьеса, которую предстояло показать на главной площади города. Пьесу было решено назвать «Атилло», и её краткий сюжет был таков: маравианец Атилло женат на прелестной Дедеманне, но очень ревнив. Завистник и коррупционер Якко, на редкость хитрый злодей, подставляет Дедеманну, подкидывая её платок Каццио, подчинённому Атилло. Атилло в бешенстве душит Дедеманну, а после понимает, что наделал, и умирает сам. Когда текст был готов, пришло время делить роли. Ант, критически осмотрев имеющийся запас одежды (грязный голубой костюм Шарля и лохмотья самого Анта), пришёл к выводу, что реквизит придётся брать взаймы. Конечно же, у бродячего поэта на примете было одно место, где это можно сделать бесплатно. Но главный вопрос не был решён: кто кого будет играть? – А я тебе говорю, сыграй девчонку! Ты весь такой блондинчик, такой утончённый, никто и не заметит, обещаю, – убеждал короля Ант. – Ну и заодно сыграешь Якко, а мне достанется Атилло и Каццио. Что думаешь? Шарль покраснел. Он не привык отстаивать свою точку зрения, поэтому коротко кивнул. – Вот и отлично! Через пару часов репетиций, к закату, спектакль был готов. Прозаический текст Ант переложил в стихи, несмотря на попытки Шарля сопротивляться. Нужно было идти за реквизитом. – Попросим у моей старой знакомой, у неё всякого такого навалом. Запоминай: нам нужно платье, платок... – деловито перечислял бродячий поэт, ведя короля по тёмным улочкам. В сумерках столица Энорма казалась ещё грязнее, чем днём. Всюду слышались пьяные голоса горожан, хозяйки выливали помои прямо на мостовые, фонарщики торговали казёнными свечами из фонарей, которые, естественно, не горели. Иногда в полутьме можно было разглядеть силуэты стражников, но они и не думали следить за порядком: кто-то, напившись, уже валялся под забором, кто-то, плюнув на всё, спал, а остальных на месте не было. Шарль с детским восторгом оглядывался по сторонам, иногда спрашивая о чём-то Анта. Наконец поэт подошёл к неприметной красной двери в маленьком переулке и постучал, знаком приказывая Шарлю отойти. Дверь распахнулась, на улицу проскользнул глухой красный свет. Из проёма под звуки лажолетов (прим.: лажолет – энормский народный духовой инструмент, названный так потому, что ни одной верной ноты на нём сыграть физически невозможно) показалась женщина в бордовом платье с кринолином. Её обширная белая грудь с каждым вздохом грозила выскочить из глубокого декольте, привлекая всё внимание. На голове у женщины была странная спутанная причёска, напоминающая нечто среднее между стогом сена и мотком проволоки, а её лицо было щедро напудрено и нарумянено. Шарль, взглянув на незнакомку, залился краской и скромно потупился. – Чего вам? – низким грудным голосом спросила женщина. – Виржини, неужели ты меня не помнишь? – аккуратно уточнил Ант, словно сжимаясь (видимо, боялся, что его снова побьют). Виржини нахмурилась, потирая переносицу. На её пальцах осталось светлое пятно пудры. – Нет. Не помню, – покачала головой она, потянувшись за дверью. – Постой! Да это я, Ант, поэт! Ну? – А-а... Ты тот придурок, который уговорил мою наивную девочку Брунгильду отдать ему всю выручку? – женщина ухватилась за ручку двери. – Тебе тут не рады. Проваливай, пока я не позвала стражников! – Виржини, мне нужна твоя помощь, – жалобно произнёс Ант, плечом удерживая дверь. – Пожалуйста. Виржини тяжело вздохнула. Грудь опасно колыхнулась в красных отблесках. – Ладно... Я сегодня добрая. Выкладывай, чем тебе помочь, – она прислонилась к косяку. – Только быстрее, клиенты ждут. – Мне нужно платье и носовой платок, – выпалил Ант. – На один вечер. – И зачем? Ты что, из этих? – женщина удивлённо вскинула насурьмленные брови. – Это для спектакля. Я теперь актёр, – гордо выпрямился Ант. – Как интересно, – равнодушно протянула его собеседница. – Ну, положим, найду я тебе платье и платочек. И что мне с этого будет? – Десятина от выручки. Идёт? – Нет. Половина, иначе ничего не дам. – Две десятины. – Четыре десятины, и точка, – Виржини снова потянулась за дверью. – Ладно, ладно, четыре десятины, уговорила, – быстро сказал Ант. – Вот то-то же, – удовлетворённо кивнула женщина. – Пойдём, – жестом поманила она. Ант махнул головой Шарлю, и они оба вошли в дверь, растворяясь в жарком красном свете. Внутри было душно, свистели лажолеты, гремели кружки, пахло дешёвыми духами, алкоголем и потом. Виржини быстрым шагом двинулась куда-то вглубь, расталкивая пьяных посетителей, приказав Анту и Шарлю ждать её. Вдруг из толпы залитых красными отблесками людей выскочила щуплая девчушка с огромными подведёнными чёрным голубыми глазами, одетая в мешковатое и явно слишком длинное светлое платье. Решительным шагом она направилась прямиком к Анту. – Подонок! А я тебе поверила! – завизжала она, пытаясь дать поэту пощёчину, но тот проворно пригнулся и спрятался за спиной Шарля. – Отдала всю выручку! Думала, дура такая, возьмёшь меня замуж! – девушка колотила Шарля, не сумев дотянуться до Анта. – Брунгильда, дорогая... – робко начал Ант, но был прерван очередным вскриком. – Какая я тебе дорогая! Идиот! Ублюдок! Ненавижу тебя! – по щекам Брунгильды полились слёзы, и она смахнула их рукой, размазывая густой слой туши с ресниц. И без того смущённый Шарль окончательно смутился и покраснел так, что это было заметно даже в красном свете. Рыдающая Брунгильда продолжала бить его, впрочем, уже с меньшим рвением. – Как я тебе поверила... Дура, вот кто я такая! Дура набитая! Как я тебе поверила? – всхлипывающая девушка упала на пол, продолжая колотить ногу Шарля. – Почему я такая дура? – неожиданно серьёзно она подняла полные слёз глаза на юношу. Шарль оторопел. Что он мог сказать этой девчушке, сидящей в красном свете перед ним с чёрными разводами на лице? В общем, молодой король неразборчиво промычал что-то вроде: – Э-эм... Вы-м... Не дура-э-м... Неизвестно, поняла ли его несчастная Брунгильда, потому что в этот момент прямо перед Шарлем оказалась женская грудь, прикрытая всего лишь каким-то подобием шарфа. Обладательница груди, высокая смуглая маравианка, игриво протянула: – Что, красавчик, развлечёмся? Юноша, снова покраснев (хотя казалось, что больше краснеть уже некуда), отскочил назад как ошпаренный и испуганно замотал головой. Ант, не успевший увернуться, недовольно вскрикнул, когда король ощутимо наступил ему на ногу. – Брунгильда, милочка, не сиди на холодном! Дильназ, душа моя, отстань от них, они тут по делу. Тем более, у этих голодранцев и денег-то нет, – вернувшаяся с платьем Виржини взяла ситуацию под контроль. – А я с блондинчиком и за так согласна, – призывно подмигнула напуганному Шарлю смуглая Дильназ. – Но-но! За так у себя в Собачьем переулке соглашайся! А тут тебе работать надо, – прикрикнула Виржини, жестом указывая Шарлю и Анту на выход. Выскочив за дверь, молодой король шумно выдохнул. У него от этого душного красного света и странных женщин кружилась голова, а непривычность обстановки пугала. Ант презрительно хмыкнул, глядя на юношу, а Виржини понимающе усмехнулась. – Значит так, парни, я даю вам платье и платок, – она протянула поэту потрёпанное серое платье с оборками и какую-то тряпочку, – а вы мне сегодня же его возвращаете с четырьмя десятинами от выручки. Если к утру не вернёте, пеняйте на себя. Ещё не отошедший от пережитого Шарль молча кивнул, а Ант забрал вещи и продекламировал: – Благодарим мы прекрасную Виржини За помощь бродячим артистам. Пусть солнце сияет над головой её вечно, И звёзды пусть сон её охраняют! – Избавь меня от своих кошмарных стихов, Ант, – поморщилась женщина, захлопывая красную дверь. – Ну что, пойдём на Вонючую площадь, – поэт с реквизитом под мышкой направился куда-то в пьяно орущую темноту улицы. – Какую площадь? – переспросил удивлённый король. – Ты что, глухой? Вонючую. Там же все кабаки круглосуточные находятся, – закатил глаза Ант. – Кстати, как тебе Брунгильда? Хороша в гневе, а? Шарль пожал плечами, краснея. – А эта тёмненькая, как её там, Дильназ вроде? Ничё такая, верно? – не унимался спутник юноши. В представлении Шарля женщины должны были носить пышные и полностью закрытые платья с кринолинами и напудренные парики. По крайней мере, так прекрасных дам описывали великие поэты Энорма. И эти представления никак не вязались с тем, что молодой король видел за той красной дверью. – Эй! Ты чего застрял? – помахал рукой перед лицом Шарля поэт. – Нам надо поторопиться, сейчас на Вонючей площади народу больше всего, а через пару часов никого не останется.