Я люблю тебя издали

В комнате висело гнетущее молчание. Таня сидела на старом диване до подбородка укутавшись в клетчатый плед, наблюдая как Бейбарсов неторопливо ставит чайник, достает две большие чашки с русалками – наследие гломовско-гробынинского хозяйства, делает из невесть откуда взявшегося сыра бутерброды. Несмотря на то, что Гроттер переехала сюда семь месяцев назад, она так и не нашла в себе желания обустроиться. Дом нужен был ей только для того, чтобы провести ночь, а потом броситься дальше, к сотням неотложных дел. Сейчас, отмечая убогость обстановки, она стыдилась, что позволила бывшему некромагу увидеть себя такой: картина существенно отличалась от магстаграмных магографий. - Ты злишься из-за Пуппера, - то ли спрашивая, то ли утверждая, вдруг заявил Глеб. – Ты не права, в этот раз все действительно вышло случайно. Таню всегда поражала странная логика Бейбарсова. Она и думать забыла о Пуппере, тем более, что воспоминания о ледяных пальцах, недавно сжимавших ее горло, были гораздо свежее. Кем были нападавшие? Кажется, что-то из высшей нежити, возможно, потомки нежити и мага. Они же, черт возьми, и правда чуть ее не прикончили. Кому она успела так досадить, что к ней подослали этих тварей? Почему не сработали заклинания? - что ж, на эти вопросы она ответит позднее. – Как же хорошо, что Глеб появился. Значит, ему удалось обуздать свою интуитивную магию. Значит, она, Таня, все еще ему не безразлична... Воспользовавшись тем, что Глеб, разливая чай, повернулся к ней спиной – смотри он ей в лицо, Тане не хватило бы смелости, девушка выкарабкалась из пледа, подошла к Бейбарсову и обняла, ткнувшись лбом куда-то между лопаток. Он медленно отставил чайник. Спустя несколько долгих ночных часов, она лежала, прижавшись к теплому боку бывшего некромага. Тишину в комнате нарушал только вой не на шутку разыгравшейся бури, заметавшей снежной пеленой Лысую гору. До сих пор между ними не было сказано ни слова. - И что это было, Гроттер? Акт благодарности? Или решила скрасить свое одиночество? – насмешливо прошептал Бейбарсов. – Ты не перепутала меня с Гуриком? – хрипло добавил он, скользя пальцами вдоль ее тела. Таня упрямо молчала, ругая себя за несдержанность этой ночи. Как рассказать ему про боль, убивавшую ее в Ванькиной избушке? Про бесконечную тоску, которую она привыкла глушить алкоголем? Про то, что работа и слава не дают ни забыть, ни забыться? Про стремительное падение вниз, к чертям, в тартарары? Что чем хуже, тем лучше? Как объяснить, что от одного его взгляда плавится ее душа? Что его губы жгут тело каленым железом, даря судорожное наслаждение? Что она отдала бы все, что у нее есть и что будет, только за то, чтобы знать, что у него все хорошо. Пусть и не с ней, а с той мерзкой блондинкой, у которой зеленые варежки и голубые глаза. Только бы понимать, что он жив и счастлив. А потом пойти и удавиться, потому что жизнь без него – не жизнь. Потому что если без него – то обратно, в сумасшедший угар Лысой горы, в круговорот чужих рук и чужих дел, где она давно потеряла себя. Она должна найти силы на то, чтобы выставить его за дверь: «Мне просто было скучно, Душимышкин. Спасибо за то, что развлек». Потому что так проще, чем сказать правду и нарваться на насмешку. Вывернуть себя наизнанку перед человеком, который ни во что не ставит ни ее чувства, ни ее саму. Таня отодвинулась, вставая с дивана. Глеб не сделал попытки ее удержать. Нашаривая в темноте свои вещи, она больно споткнулась о ножку стола. Кажется, это стало последней каплей. Непрошенные обидные слезы покатились по ее щекам, оставляя на коже соленые следы. «Только бы он не услышал», - подумала Таня. Но что можно скрыть от мага? Секунду спустя она ощутила его рядом. Тесно прижавшись к груди Бейбарсова, Таня рыдала. Отчаянно, совсем по-детски, прижимая ко рту ладони, чтобы заглушить всхлипы. - Пожалуйста, милая, не надо. Не надо, девочка моя, хорошая моя, только не плачь, - в голосе Глеба слышалась неведомая доселе нежность и…страх. И тогда Таня заговорила. Сложно сказать, понял ли он что-то в потоке отрывистых слов, где смешалось все – Иртыш, блондинка, Пуппер, ужас холодной зимы, Кощеев, который пытался сделать ее одной из своих Василис, кольцо, не желавшее выбрасывать зеленые искры…Должно быть, совсем запутавшись, Глеб коснулся пальцем ее лба: - Пустишь? И она пустила его в свои мысли. Минуту спустя Бейбарсов прижался лбом к ее виску, и Таня почувствовала, как на нее нахлынули его эмоции. Дикая животная ревность, страх потери, сметающая страсть. Она была его безумием, его одержимостью. Но в глубине этого пылающего пламени, она ощутила нечто, доселе ей незнакомое: в его сердце теплилась ласковая жалость и желание ее защитить. От мира, от себя, от нее самой. - Знаешь сказку про аленький цветочек? Про чудовище, единственным светом которого был цветок в его лапах? – вдруг спросил Глеб. – Это цветок для меня – ты. Но больше я не хочу любить тебя издали. Они долго лежали, прижавшись друг к другу. Между ними не осталось недоговоренного. Больше не было ни лжи, ни прошлого, ни взаимных обид, ни упреков. Когда луч солнца, прорезавшийся сквозь предутренний мрак, упал на подушку, Бейбарсов приподнялся на локте и торжественно спросил: - Ты примешь меня, Таня? Теперь, когда она окунулась в бездну его чувств, черные глаза Глеба совсем не казались ей непроницаемыми. В эту минуту они отражали страх: страх перед тем, что она не готова принять его с его тьмой, его слабостями, его безумной любовью…Он не нужен был ей тогда, когда был одним из сильнейших магов своего времени. Нужен ли сейчас, без былого могущества, получивший сомнительный дар интуита? Ей, с ее известностью, деньгами и связями, с Пуппером в роли потенциального жениха? Таня, словно боясь, что он может исчезнуть, протянула руку, коснулась пальцами его колючей щеки, очертила рисунок губ. Он был такой красивый, такой родной… - Ты же и сам все знаешь, Глеб. Я больше без тебя не смогу, - тихо выдохнула она.