Я люблю тебя издали

Письма от Гурия Пуппера приходили стабильно – по вторникам и субботам. Пожалуй, это была единственная стабильность, которая еще оставалась в жизни Тани. Избушка на Иртыше больше не казалась ей надежным убежищем. Да и как убежать от себя самой? Ванька, милый уютный и молчаливый Ванька, старался дать ей время, закрыть глаза на ее отрешенную замкнутость. Но дальше так продолжаться не могло. С ее отъезда из Тибидохса прошло полгода. Тане казалось, что, забравшись как можно дальше, она успокоится, станет такой же целостной и умиротворенной как тот, за кем она последовала. Лес, река, избушка, Тангро и уже подросший жеребенок должны были стать ее опорой, ее защитой. Спасти от мыслей, что тревожили душу и заставляли кровоточить сердце. Нарушив свое обещание Соловью, она так и не прилетела в Тибидохс, чтобы тренировать новую команду по драконболу. Забросила за шкаф зудильник и поставила в кладовку контрабас, погладив его на прощание по теплому боку. Она отчаянно пыталась влиться в новую жизнь. Отныне ее миром должен был стать Ванька, их дом, а еще тишина и покой, что окутывали этот край. Единственной связью с прошлым остались письма Пуппера. Дважды в неделю их упорно таскали лопоухие и недовольные купидоны, не любившие забираться в такие дебри. Что ни говори, а купидон – существо социальное. Таня, не распечатывая, совала письма печь. Те попискивали и пытались цапнуть за палец – должно быть, Танино многодневное молчание Пуппера не удовлетворяло. Впрочем, ей было все равно. В конце лета, покидая Тибидохс, она надеялась, что все наладится, все будет правильным и таким как нужно. Но затем пришла тяжелая и дождливая осень. А после - мрачная и холодная зима. Слушая вой ветра, Таня устраивалась у печки и часами сидела неподвижно, устремив взгляд в стену, словно пытаясь рассмотреть что-то, ведомое ей одной. Сначала Ванька пытался расшевелить ее, рассказывая истории, задавая ничего не значащие вопросы. Но, натыкаясь на молчание, одевался и тихо уходил из избушки. Впервые он встретил соперника, с которым не знал, как бороться. Имя ему было – боль. Даже сама Таня не знала, когда пришла к ней эта боль и гулкое внутреннее одиночество. В какой момент ей перестало хватать Ванькиной улыбки, когда-то до краев заполнявшей всю душу. Чем спокойнее и радостнее становился он, лишенный магии, тем больше вцеплялась в нее грызущая сердце мысль: как там тот, другой? Тот, для которого магия была всем. Сначала Таня отчаянно гнала от себя плохое: ей-то что? Сам ввязывался в свои авантюры, сам и должен нести ответственность. В конце концов – жизнь не тульский пряник. Но с каждым разом беспокойство становилось все сильнее. Не спасали ни домашние дела, ни возня с животными, ни прогулки по лесу, которые становились все дольше. Все больнее давили воспоминания, порой затопляющие все ее существо. Боль с оттенком вины и невосполнимой потери заставляла задыхаться, чувствуя, как сердце разрывается на тысячу частей. Даже ставший бессильным некромаг мог задеть ее за живое. Она, не в силах объяснить Ваньке, что ее беспокоит, стала тише и печальнее. Выжигавшее душу отчаяние опустило плечи и истончило тело. Зеленые, прежде яркие глаза, стали уныло-болотными. Даже волосы вдруг выпрямились и как-то потемнели, утратив задорную рыжину. Ванька любил ее и такой, усталой и отстраненной. Только вот рассеянный взгляд, скользящий по его лицу, по закопченным стенам избушки, по окну, за которым бушевала вьюга, селил в нем безотчетную тревогу. Он прижимал ее к себе и шептал, что все еще будет, все наладится, не веря в это сам и постепенно, день за днем смиряясь с мыслью, что однажды ее придется отпустить. Одним утром, темным и морозным, как все предыдущие на этой неделе, Таня встала с кровати и, крадучись, побрела к шкафу. Быстро одевшись и собрав рюкзак, она выволокла из кладовки футляр с контрабасом. Надеясь, что не заскрипят несмазанные петли, толкнула дверь и выбралась на крыльцо. Стремясь сделать все быстро и тихо, пока принятое решение не отступило, пугливо юркнув в кусты под ясным и любящим взглядом Валялкина, она не услышала, как тот перевернулся на бок, пытаясь удержать Тангро, встревоженного шумом. Ванька понимал, не отпусти он, и продолжатся дни, наполненные гнетущим тягостным молчанием. Тот, кто любит, должен жертвовать всем ради того, кого он любит. В этой фразе заключалась вся философия валялкинских чувств. Таня сделала выбор, и он не будет ей мешать.