Don't go away

С того дня, как навечно закрылся, Да и вниз на шесть футов ушёл Гроб, где Ремингтон Лейт очутился, Лишь пять месяцев только прошло. Мать парней безутешна была, Ведь сына она потеряла; Но для живых сыновей боль гнала И силу в себе сохраняла. По натуре Себастьян ранимый Ещё долго по брату скорбил, Но потом он, тоскою томимый, Сам душевную боль притупил. Вместе рыдали с Ларисой, женой, Так же вместе в порядок пришли; Ремингтон хоть ей и не был родной — За родного как слёзы текли. Было и Монике не наплевать И, хоть с Ремом не были близки, Слёзы она не умела сдержать И семье предлагала платки. Месяц грустили по Рему друзья, А потом оклемались, видать… Вышло одно: вот уж месяц спустя «Друзья» стали его забывать. То же в целом с фанатами было, Страдали они ведь недолго: Потому лишь сообщество ныло, Что группа навеки умолкла. Даже Шай плакала пару недель, Но лишь пользу затем извлекла: Эма «утешить» решила модель Тем, что парня в постель завлекла. Эм одиночкой на кухне сидел, Шай к себе собиралась идти. В этот момент в дом Себастьян влетел, Чтобы брату визит нанести. Что — неизвестно сказать им решив Своим неожиданным делом, Девушка, к Баррету вдруг подступив, Приникла к губам его смело. Эм покраснел; вовсе он не желал, Чтоб Себастьян ту сцену узрил, Но ей протест свой он не показал, А лишь только безвольно застыл. Вскоре Шай их поцелуй прервала И вышла прочь с видом победным. Баррет готов был сгореть от стыда, А Шай ухмылялась зловредно. Себе сказав напоследок «Пока», Шай покинула Баррета дом. Себ оглядел её с злостью слегка И уселся за брата столом, «Выглядишь, Эми, плачевно», — изрёк И был он фантастически прав: В Эма глазах уж потух огонёк, Что недавно горел, величав. Сам он был бледен так, словно вампир, Даже волос его потускнел. Он не носил уж свой прежний мундир И кулонами уж не гремел. Кольца все с пальцев пропали его, И все испарились браслеты. Не было больше уж Эма того, Что в виде своём был эстетом. Тот, кто сидел перед Себой сейчас, Был не тем, кого раньше он знал. Эмерсон будто как свечка погас И сам медленно он умирал. «Слушай, Себастьян, зачем ты пришёл? Не упрёками брата пытать? Если я прав, ты что мать не привёл? Она может урок преподать», — «Пожалуйста, Эмерсон, выслушай. Скоро убьёшь ты себя, брат, совсем…» — «Себастьян, всё это бессмысленно. Ты говоришь: я убьюсь. Но зачем, Жизнь такая зачем мне? — скажи-ка; Та жизнь, где нет его у меня… Я не верю: всего лишь два мига — Смысл погиб моего бытия…» — «Эм, умоляю, не надо о нём. Нам всем это далось тяжело. Но всё равно мы его не вернём. Так оставим же то, что прошло…» — «Боже, Себастьян, ты слышишь себя? Ты его предлагаешь забыть?..» — «Слушай, Эм, ты, поперёк не вопя: Предлагаю я дальше нам жить. Эм, пойми, ничего не исправить. Так зачем же себя убивать? Грусть мать даже смогла уж оставить…» — «Зато я не могу не страдать. Себ, ты хоть вообще понимаешь, Что мне он был больше, чем братом? Или, может быть, ты не считаешь Мою с ним любовь постулатом?» — «Это ты, Эми, придумал уж сам, А такого я не говорил. Брат, прекрати придираться к словам, Ведь плохого я не совершил. Что касается вашей любви, Так то не последние чувства. Только желание ты изъяви — Отыщется новая муза. Впрочем, зачем далеко нам ходить? Я в пример приведу ту же Шай. Может тебя ведь всерьёз полюбить, Лишь один шанс ты только ей дай», — «Что до Шай мне? Она-то полюбит, А вот должен что делать я сам? Шай со мною себя лишь загубит — Я его никогда не придам», — «В смысле «предательство»? Что ты несёшь? Ведь нет больше его средь живых. Ты-то зачем свою жизнь кладёшь Тут на кладбище вдов молодых?» — «Чёрт, Себ, никак ты не можешь понять, Да, видать, не поймёшь никогда: Жизни любовь мне пришлось потерять, Не оправлюсь я через года. Ты не поймёшь, каково мне сейчас, Каково знать: нет больше его. Ведь вчера он ещё был среди нас, А сегодня… уж нет ничего. Я просыпаюсь ведь каждую ночь, Поскольку мне холодно, страшно, Снятся кошмары: день тот же точь-в-точь И улицы те же, пейзажи. Рема машина и тот грузовик. И лишь груда железа потом… Рема в гробу тот безжизненный лик, Замороженный вечным уж сном. Знаешь, Себ, он был безумно красив И, пожалуй, красивее нас. Я бы отдал всё, лишь был бы он жив, Но об этом скажу не сейчас. Рему всегда шли костюмы — и тот, В котором он был похоронен. Я на его зрил глаза, нос и рот: Он был так печально-спокоен. Знаешь, Себ, я до последнего ждал, Что он встанет, крича: «Я шутил! Я жив, не умер! Я не умирал! Я поржать лишь над вами решил!» Но почему-то он так и не встал И не обернул он всё в шутку. Знаешь, а я до последнего ждал — Вот, думал, уж через минутку… Ждал, пока мы все с телом прощались; Ждал, пока закрывался с ним гроб; Ждал, пока мы к могиле с ним крались; Ждал, пока мать рыдала взахлёб. Лишь когда мы его закопали, Я вдруг понял, что это конец Себ, от кладбища мы отъезжали — Я рыдал и дрожал, как птенец. Каждый день я вспоминаю с тех пор Его труп в костюме том строгом, День похорон, земляной тот бугор, Две даты на стеле итогом. Знаешь, Себ, вижу я это во снах Абсолютно ведь каждую ночь; Я просыпаюсь, ищу тут впотьмах Лишь его — смог бы он мне помочь. Под одеялом я рыщу рукой На краю, где обычно он спал; Но понимаю я: он не со мной, И всегда ведь для слёз то сигнал. Плачу, кричу я — и так до утра, Рыдаю от горя, обиды: Вместе мы с ним засыпали вчера — Сегодня он под монолитом. Думать хочу я, что это лишь сон, Проснусь — и как прежде всё станет: Буду вновь счастлив, будет жив он, К себе меня ночью притянет, Скажет, обняв меня: «Эми, не плачь, Всё это тебе лишь приснилось; Я здесь, малыш; я жив и ходяч, Со мной ничего не случилось». Успокоюсь я, легче мне станет, Потому лишь, что будет он тут; Он меня в поцелуи утянет; Мы заснём через пару минут… Знаешь, Себ, душу готов я продать, Он бы только вернулся домой. Я ведь хочу лишь его вновь обнять, Чувствовать вновь: он рядом со мной. Просто к нему я прижаться хочу, Вновь почувствовать запах его, Снова поплакаться родному плечу, Знать: плохого уж нет ничего, Голос его лишь услышать опять, Прикоснуться к его вновь губам, Сотый ещё раз его целовать… Но я знаю: не быть чудесам. Впредь он точно ко мне не вернётся, Не обнимет меня, не утешит, Никогда боле не прикоснётся, В руках он меня не понежит… Знаешь, Себастьян, я всё ещё жду, Что сейчас откроется дверь, И я его на пороге найду Впрямь живого… живого теперь. Знаешь, Себастьян, я всё бы простил: И пять месяцев муки моей, И мысль о смерти, и что не звонил, Лишь бы снова он был средь людей. Знаешь, Себастьян, вот ты мне сказал, Что, мол, будет другая любовь, Но… в жизнь мою кто бы вдруг ни ступал, Я ждать буду лишь Рема шагов». Эми умолк. Он в слезах утопал, Руками лицо закрывая. Брата Себастьян к себе вдруг прижал; Прильнул тот к нему, вслух рыдая.