Вырасти уже!

Don't worry about me, i'm good/ I'm good, I'm good. Everything I said I'd do, I did, I'm good, I'm good. Everything I said I'd do, I did.

      — У меня один вопрос..!       — Глава Ордена Цзян, — попытался было начать Цзинъи, но не учёл одну маленькую колоссальную значительную деталь — характер Главы.       — Рот закрой! Пока дальше вопроса дело не дошло, — вдох-выдох, над его братом крутятся лучшие целители во главе с Лань Хуанем, все будет нормально. А если не будет… если нормально уже не будет? А если никак уже не будет? А что, если этот придурок допрыгался окончательно, дозащищал остальных снова до собственной могилы? Да нет, это же Усянь, он же с горы Луаньцзан вернулся без ядра, без возможности принимать Светлую Ци, вернулся, повелевая Тьмой и мертвецами, но живой! Да что там…Он с того света спустя 13 лет вернулся утешай себя дальше — чистая случайность, он рос в ордене Цзян и достичь невозможного у него в крови: от смерти не убежишь. Он бегал, опыт есть… смог тогда и сейчас сможет!       Пока Цзян Ваньин утопал в собственных мыслях, присев на ступенях лазарета, Лань Цзинъи не знал, куда себя деть. За стенами учитель ходит по краю и неизвестно куда шагнёт в этот раз, рядом Глава Цзян, который едва не поубивал всех, чтобы только добраться к брату, а сейчас же и вовсе выпал из реальности, пустыми глазами всматриваясь в никуда. Казалось бы, варианта два: впасть в пучину уныния, присев рядом с Цзян Ванинем учитель бы не одобрил, или же попытаться вытянуть Главу в мир реальный обратно, да вот только… третий вариант: найти Цзинь Лина, хотя, зная его, он где-то рядом, ведь учитель пострадал, защищая племянника, которого сейчас буквально пожирала вина.

***

      Цзинь Лин не знал как так получилось, ложь, он не хотел, чтобы все закончилось так, правда. У него все ещё картинка перед глазами: кровь, улыбка, и тихое: «Молодец...», — сколько не моргай, не проходит. Одежда, пропитанная кровью, неприятно липнет к телу — это его кровь, и пролита она из-за тебя...

***

      Цзинь Лина колотит, он сидит на крыше лазарета и то ли пытается… да ничего он не пытается! В голове шум, а на щеках слёзы! Это он виноват! Сколько не рви волос, сколько не сгибайся от застрявших в горле криков — ничего это не изменит, ты бесполезен. Остаётся только теплить надежду на хороший исход и надломлено шептать:       — Дядя, прошу, ну пожалуйста…

***

      Что-то пошло не по плану, Боги снова шутки шутят.       — Что это значит?! Это вообще как?!       — А-Чэн, — сейчас можно, сейчас в лазарете их двое, ну и третий, который на данный момент не в том состоянии, хотя знает уже, видел.       Суровый Саньду Шэншоу резко притих, эффективный способ поубавивши свой пыл и лишь прерывисто выдохнув, потребовал:       — Объясни.       — Я не знаю, во время лечения произошёл всплеск, я… я не могу это объяснить, про это ни в одном учебнике не упоминалось, даже намёка на подобные случаи, хотя твой брат — сам по себе отдельный случай. Боги… просто произошёл всплеск Светлой и Темной Ци, некоторые лекари свалились в беспамятство от этого, он просто вернулся, — закончил Глава Ордена Лань, глядя на уже хорошо знакомого мейфу*, вот он уже — старый-добрый Усянь, такой, каким его помнили все. — Есть о чем подумать.       Залившись тихим нервным смехом, Цзян Чэн окончательно растрепал волосы.       — Да уж, «стремись достичь невозможного», братец, ты снова доказал, что лучше всех олицетворяешь девиз ордена.       Постояв немного в тишине, Глава Цзян бросил радостное:       — Поправляйся, суицидник неудавшийся, — и забрав под белые ручки Лань Хуаня, потащил его отдыхать.

***

      За последнюю неделю к Усяню не пускали никого, кроме главного целителя и Главы Ордена Лань. Стоит отметить тот факт, что бок практически зажил и новых казусов не происходило, хотя сам заклинатель в себя ещё не приходил.       Глава Цзян в свою очередь, по-прежнему оставался на территории ордена Гусу Лань, благополучно сбросив всю работу на бедного-несчастного Ван Джэна, что, стоит отметить, довольно неплохо справлялся, отсылая Главе лишь те документы, которые требовали прямого вмешательства последнего. К брату не пускали.       Если посмотреть немного с другой стороны — хороший отдых, вот только причина примерзкая. Благо компания А-Хуаня действовала успокаивающе и его полностью устраивала, а то не миновать беды в виде крайне нервного Саньду Шэншоу.       И вот, в который раз засев на крыше любимого Главы дружеского Ордена, А-Чэн надумал посидеть в тишине, покое и полном одиночестве скрашивая день сомообичеванием — пока А-Хуань не освободился от должностных дел. Как не прошло часа и его планы нарушил сам Лань, коротким:       — Вэй Ин пришёл в себя.       Всего одна фраза и Цзян Чэн сорвался с места да широким шагом, куда более быстрым, чем позволяли правила, отправился в лазарет.

***

— Вэй Ин пришёл в себя. — Отец…       В некогда тихой палате творился хаос. Прибывший Вэнь Нин стоял при входе в ступоре. Лань Юань тихо плакал в объятьях Вэй Ина, Цзинъи стоял рядом и упорно пытался стереть рукавом все слёзы, оставив на лице только улыбку от уха до уха. Лань Ванци, уступив место сыну, просто сидел на койке рядом с мужем и, кажется, готов уже был верить в кого и что угодно: его Вэй Ин вернулся, он жив…       Вот примерно такую картину застал Саньду Шэншоу, бесцеремонно ворвавшийся в палату.       — Придурок.       — За это ты меня и любишь, шиди.       Наплевав на все нормы приличия и лишние глаза, Цзян Чэн утащил брата в объятья:       — Придурок…       Закатив глаза, с привычными нотками озорства, воскресший проговорил:       — Повторяешься, А-Чэн, — в ответ Вэй Ин получил лишь злое, обиженное шипение и слишком уж крепкие объятья.       — Бессовестный.       — У меня ее и в помине небыло, — неловко, с присущей только ему улыбкой, такой родной.       Напускная злость, ребяческое фырканье:       — Оно и видно, — и будто в прошлое попали, вот только это настоящее, которое они теперь не упустят.

***

      Цзинь Лин пришёл под покровом ночи, ему стыдно.       Залез в окно, как кот воришка, и… и просто стоял. Ни в лево, ни в право, застыл как статуя. Вот он, его дядя, живой и именно такой, каким его описывали, такой, каким помнил.       Он не простит пронеслось в голове молодого заклинателя.       Цзинь Лин хотел уже было уйти тем же путём и более никогда не попадаться ему на глаза, вот только и шага сделать был не в силе.       — Вроде уже вырос, а листочек все так же в состоянии тебя остановить, — голос Усяня ещё немного хриплый, да и сонные нотки довольно отчётливо прослушивались, похоже, разбудил. — Я боялся, что не придешь. Думал, уже обижаться и посылать Вэнь Нина за тобой, — в своём фирменном тоне проговорил Вэй Ин, аккуратно поднимаясь с постели и простым движением руки даруя племяннику свободу от заклинания.       — Дядя, я… — начавший говорить Цинь Лин был бесцеремонно прерван и загребен в крепкие объятья шишу.       — Я не знаю, что ты успел себе надумать, хотя догадываюсь, но нет. Перестань, не смей.       — Н-но, из-за м-меня… т-ты, т-ты едва не-е, — Цзинь Лина снова затрясло, руки цеплялись за одежды Вэй Ина, словно руки утопающего за последнюю соломинку, спасая от пучины самокопания. Пальцы сжимались до боли, отчаянно не желая отпускать. Он здесь, он живой, он реальный.       — О, Боги, А-Лин, прости меня. Ты не должен себя так чувствовать… Ну тихо-тихо, я здесь, я рядом, все хорошо.       — Дядя, прости, я-я… Я люблю тебя, не бросай меня. П-прошу.       Покачивая Цзинь Лина из стороны в сторону в попытке успокоить, Усянь не отпускал того из объятий. Хотя самому бы сначала утихомирить сердце, что кажется готово и грудную клетку пробить.       — Все будет хо-ро-шо. Доверься мне.       Он сильный, он живой. Ему дали очередной шанс, и в этот раз профукан тот не будет. Вэй Ин сделает их счастливыми… мейфу* - шурин