haunted

      Хельсинки думал, что сходит с ума.       Когда он шёл по коридорам, ему казалось, кто-то следит за ним, кто-то смотрит на него, но только не когда он в уборной — его больное воображение уважало его личные границы.       Когда он сидел в классе, ему казалось, кто-то прикасается к его плечам и спине. Но когда он оглядывался, место позади него было пустым, а Марсель сидел за четвёртой партой, но в соседнем ряду. И при всём том, каким высоким он был, он бы не дотянулся. И не за чем ему было это делать.       Кто-то шептал ему на ухо во время обедов непристойные шутки, для которых Богота был слишком не утончённым, а Лиссабон — скромной.       Влияние чего-то потустороннего ощущал не только он. В классе иногда могло что-то падать само по себе, не из-за ветра, а будто кто-то просто брал это и ронял. Иногда в коридоре они слышали шаги, а в коридоре никого не было.       Иногда ему казалось, что он видит человека в бордовой рубашке и чёрных джинсах где-то во внутреннем дворе. Довольно-таки привлекательного. Он обычно лежал или сидел на траве и смотрел куда-то в небо. Явно не кто-то из банды. Явно не кто-то из монахов. Хельсинки боялся подходить ближе.       Хотя очень хотелось. Ему было грустно и немного даже невыносимо видеть Стокгольм и Денвера, Профессора и Лиссабон, знать, что у Токио есть Рио, которого они непременно спасут, Боготу, который смотрел на Найроби с любовью и страстью, и даже на Марселя, которому, казалось, отношения вообще не нужны. Да, быть единственным геем было сложно: не с кем разделить чувства и постель, долгие объятия и разговоры о чём-то личном. Да, было бы неплохо, если бы он был здесь не единственным геем. Просто…       Это произошло в классе. Профессор рассказывал им о том, как они войдут в Банк Испании. Этот человек встал рядом с ним в проходе между столами. Его могли бы видеть все. Но, похоже, видел только он.       И этот человек сам не знал, что его видят. — Сын шлюхи, — прошипел он, глядя прямо на Профессора.       Он говорил с каким-то акцентом, не как, допустим, Токио или Лиссабон.       Реплика этого человека осталось без внимания, хотя была сказана громко. На него никто не обращал внимания, хотя тот был прилично одет и красив, ну, по крайней мере, так думал Хельсинки.       Здоровяк поспешил зажмурился — вчера они с Найроби и Денвером выпивали, может, это как-то связано? Хотя за все тридцать лет, что он пьёт, он ещё ни разу не напивался до галлюцинаций.       Когда наступил перерыв, незнакомец добавил: — Уёбок, — и показал средние пальцы в спину Лиссабон и Профессора.       Хельсинки думал, нет, он точно сходит с ума. Или устал. Смертельно устал. Ему кажется, это происходит не с ним, такого ведь не может быть. Не должно быть. И поэтому, только поэтому он решил заговорить с ним, потому что знал, что это всего лишь его воображение, оно не ответит. — Эй?       Но тот испуганно и резко обернулся. На его лице застыл страх и удивление. Растерянность. Незнакомец быстро облизал губы и подошёл к нему. Осмотрелся. В классе никого больше не было. — Ты меня видишь, — тихо произнёс он. — Похоже на то.       Хельсинки не менее удивлённо смотрел на то, как человек-которого-не-видел-никто-кроме-него, глубоко дышит и пытается успокоиться. — Ты — плод моего воображения? — Не думаю. Ты бы мог придумать себе кого-нибудь и получше. — Тогда ч…кто ты? — Я и сам не знаю. Я — инженер, я ничего не понимаю в оккультных науках. Может, призрак. Во всяком случае, я не жив.       Хельсинки тяжело сглотнул. Вот теперь он действительно начал бояться. Это ведь нормально — испытывать страх перед тем, чего не понимаешь. Перед тем, что невозможно понять. Но оно есть. И оно не намерено причинять вред? И оно просто стоит перед тобой и нервно улыбается?       В такой ситуации оставалось лишь одно: принять эту странную реальность. — Как тебя зовут… звали?       Незнакомец усмехнулся. Перевёл взгляд на потолок, очевидно, придумывая, что ответить. — Поиграю, пожалуй, с вами в города. Меня, наверное, вы бы назвали Палермо.       Хельсинки пытается соображать, хоть он и не силён в географии: Палермо, это ведь где-то в Италии, а на итальянца этот человек похож не был. Но и он не похож на жителя Финляндии, его город был выбран случайно. Так что, это просто очередная вещь, которую он принимает. — Приятно познакомиться, Палермо, — они протянули друг другу руки, а потом поняли, как это глупо, ведь у призраков нет тела.       Однако он прочувствовал чужую ладонь. Это было так нерешительно, робко, боязливо.       Но в конце Палермо рассмеялся, так живо и безумно, и рукопожатие быстро превратил в объятие. Однако очень быстро, будто что-то щёлкнуло, он выбрался из объятий и отстранился. — Ты можешь чувствовать меня, мне не показалось ведь? — Я чувствовал, когда ты прикасался к моим плечам. Тогда, в классе. И я видел тебя во внутреннем дворе несколько раз. И иногда слышал. — Охуеть. Просто. Охуеть.       В его глазах азарт, блеск и слёзы. И отчего-то этот опасный блеск показался Хельсинки знакомым — где-то он такой уже видел.