Потерянный во тьме

      Трещины, трещины, трещины. Мир полон трещин. С каждым днем они становятся все более глубокими, осколки стекла впиваются Дазаю в кожу, и он не успевает, катастрофически не успевает все исправить.       Дни — страницы в книге. Нет, не так. В Книге. Книга — это все, о чем Дазай может думать, потому что если он подумает о чем-то еще, то сойдет с ума.       Последний год был адом. Достоевский, распиленный пополам Гоголь, казино, Сигма, преследование агентства властями. Благодаря крысе эти идиоты из правительства всерьез думали, что его бывшие коллеги — террористы. Хотя Дазай сомневался, что если бы заветного условия не было на странице, то те бы додумались думать своей головой. Мир полон идиотов, которые могут уничтожить мир, и только Дазаю по силам их спасти.       Даже если он тогда не сможет спасти самого себя.       В кабинете царил привычный мрак. Сидя в своем кресле, смутно напоминающем трон, Дазай выслушивал отчет Хироцу по последней миссии. Ещё одна часть плана, ещё один мазок краски на холсте, который он бережно выписывал весь последний год. Спрятать членов агентства от всего мира, дать им воссоединиться, чтобы они, его пешки, сами принесли ему заветный приз. Чтобы белый король на шахматной доске получил еще один шах в их партии.       Потому что если Книга окажется в руках Достоевского, они обречены.       — Босс? — голос Хироцу разорвал путы тишины.       — Хорошо, — кивнул Дазай. — Ты знаешь, что делать дальше.       Поклонившись, Хироцу направился к двери.       — Хироцу, — остановил его голос босса. — Скажи, что ты думаешь о моих действиях.       На лице главаря не мелькнуло ни единой эмоции, когда он обернулся.       — Мне не нужно думать, босс. Я исполняю приказы.       — Почему?       Дазай любил задавать подобные вопросы. Абсолютная власть — это прекрасно, это бесконечная свобода, но в ней можно не заметить собственной ошибки. Неудачного хода. И тогда партия будет проиграна.       Один человек не должен иметь права решать судьбу всего мира.       — Я предан мафии, — спокойно ответил Хироцу. — Сейчас мафия — это вы. Когда вас не будет, моя преданность перейдет к другому.       Холодный смех раздался в кабинете босса портовой мафии.       — Именно поэтому ты и остался в живых, когда я вернулся, Хироцу, — улыбнулся Дазай, и пустота в его глазах засияла далекими звездами. — Но ты и сам это понимаешь, не так ли?       — Да, босс.       — Думал ли ты когда-нибудь о том, чтобы убить меня, Хироцу?       Улыбка превратилась в хищный оскал.       — Если кто угодно в мафии ответит на этот вопрос «нет», он солжет, босс, — будничным тоном ответил тот. — Но мои привязанности к отдельным людям не должны мешать моей преданности мафии.       — Свободен.       Поклонившись, главарь скрылся за дверью.       Хироцу был одним из членов мафии, которые успокаивали Дазая. Они являли собой все то, чем мафия и должна была быть: безоговорочная преданность вперемешку с разумной расстановкой приоритетов давала тот самый безумный коктейль, на котором их организация продержалась так долго, с каждым годом расширяя свои сферы влияния.       Уничтожить мафию означало бы уничтожить самого себя. Единственное место во всем мире, которое дарило ему покой, с тех пор как Мори…       — Которого ты убил, — ласково подсказал голос из темноты.       — Катись, — тяжело выдохнул Дазай в пустоту, — к черту.       Он не убивал Мори. Он дал ему возможность сбежать, дал ему выбор. Ринтаро сам выбрал свою погибель, зачем, зачем он это сделал, зачем вернулся, он не убивал, не убивал, не убива…       — Убеждай себя, если хочешь, — продолжила темнота голосом Оды. — В последнее время у тебя получается все лучше и лучше.       — Ты на чьей стороне? — взревел Дазай, схватив со стола лампу и бросив ее в стену. Светильник спокойно пролетел сквозь силуэт того, кого здесь быть не могло.       — На твоей, — призрак его прошлого вышел на свет, смотря на Дазая с такой нежностью, что у него подгибались колени. — Я всегда буду на твоей стороне, Дазай, что бы ни случилось…       Ладонь, прикоснувшаяся к его щеке, теплая, шероховатая. Дазай послушно зарывается в нее носом, тянет руки к знакомым пальцам…       И обхватывает пустоту.       Силуэт перед глазами идет трещинами, а затем разбивается сотнями осколков стекла.       — Убеждай себя, если хочешь, — вторит голос из темноты, обернувшейся самим Дазаем. — Меня тебе не обмануть.       — Ты…       Напротив него стоит точная его копия. Черное пальто, холодная усмешка на губах, прямая осанка. Лишь в одном они различаются: глаза у тени черные, без проблеска белков, без огоньков звезд, лишь пустота, бесконечная пустота, поглощающая любой свет.       — Ты глупец, — продолжает тень, пробирая Дазая до мурашек. — Глупец, внушивший себе идею о том, что сможет спасти самого себя, если починит этот поломанный мир.       — Нет, — Дазай покачал головой, сдерживая дрожь в голосе. — Я не заслуживаю спасения.       Последние слова раздались по кабинету слабым шепотом.       Но, возможно, если мне удастся спасти мир, я смогу заслужить хотя бы прощение.       — Ты не сможешь, — ответила ему тень, и на этот раз ее голос звучал немного печально. — Ты не заслужишь прощение, пока не простишь самого себя.       Трещины мира сгустились вокруг него, ползли по дорогому паркету, по стенам, подбираясь к нему, стоящему по центру. Упав на колени, Дазай закрыл лицо руками и закричал.