***
Энакину исполнилось десять: но он, во многом, был уже совсем не ребёнок: у детей есть беспомощность: они ничего не решают. У детей есть друзья и другие привязанности. Дети испытывают страх... Все это он запретил себе. На все это теперь он не имел никаких прав. Он многое замечал; даже то, что не хотел бы замечать: как, например, шёпот некоторых взрослых джедаев за его спиной. Нет, ничего предосудительного они о нем не говорили: они просто знали его историю, они его просто жалели. Ему не нужна была их жалость. Первоначально, ему нужна была их помощь: всё, чего он хотел - было полное освобождение от рабства. Любого рабства. Всех разумных. Чтобы больше никто и никогда не попал в те же ситуации, в тот же кокон беспомощности, когда ты не можешь распоряжаться своей жизнью. Ему была нужна помощь; но получал он только жалость. Жалость с оттенками слабой, болезненной учасливости - как будто он ребенок! "Мальчика нужно отправить к целителям разума; пока он не сошёл с ума от своих воспоминаний" - думали они. Но Энакин не хотел забывать. Он хотел освободить и освободиться... Почти сразу он понял, что его никто не слушает. А если и слушает, хотя бы так - в пол уха, то не слышит. А если даже и слышит, не понимает, как например, мастер Джинн. Энакин знал, он его услышал. Услышал и всего лишь покачал головой - " Нет, Энакин, мы не имеем права менять чужие режимы и государственные устрои" - в его глазах в тот момент была какая-то странная грусть, как будто бы он однажды видел, что бывает, если менять это все силой. Он начинал думать, что они все - лицемеры. Что им всем абсолютно всё равно: - Пусть кто угодно плачет от боли и бессилия; мы будем носиться со своим лживым равновесием в Силе как с дроидом без програмного обеспечения - работать не будет, а выкинуть жалко. Он начинал думать так, пока не встретил его, а потом и их - всех остальных своих. Он не решался с ними говорит на эту тему. И уже точно, никогда бы не решился; если бы не понял: он боялся, боялся узнать, что они, такие тёплые и родные, такие его, могут либо не понять его, либо не услышать. Он привязался к ним. И он боялся их расстроить, боялся что они откажутся от него. Нет, это осознание было выше всей его щенячьей мощи. Он же запретил себе страх; он запретил себе привязанности. он не имел на это права. И тогда решился: он вырежет своё сердце. Он заговорит на эту тему - и потеряет странных взрослых, спасших его amu. Теперь он думал, думал, с кого начать. С кем у него получится раскачать себя, избавиться от страха и привязанности. Преодолеть их. Он искал первую жертву и не находил. Уже потом, гораздо после того момента, как его новые свои вызволили неизвестно как его amu; после того, как Квинлан показал, что все это ворчливое недовольство - ничего не значит, что он просто такой: сам себе не каждый день нравится; он понял - они думают так же, как и другие джедаи. Они думают также, но они не безразличны и безучастны. Они помогут всем, если увидят как Через некоторое время, слушая как Бент говорит с amu, он понял, что и мастер Джинн, и все остальные правы: его, можно сказать тётя, тётя Бент, которая сидела в соседнем гнезде, несколько покорёженным (Энакин понял, оно такое, потому что её королева-мать умерла) она боялась войны. Но боялась не из-за себя. Она боялась так же, как боялась его amu за него на гонках цикла Бунто Ив: amu видела искалеченные и покареженные гонкой тела и судьбы. Так же как Бент видела ужасы войны и искалеченные уже ею тела и судьбы. Они действительно были правы Обдумывая свои замечания; то что он увидел в Бент, то что он знал в amu, все то, что чувствовалось в его своих он подумал: бояться так, как бояться они: это не стыдно; это благородно, это правильно. Он разрешил себе бояться. А ещё, Энакин боялся приезда мастера с задания. Боялся, потому что знал - если мастер узнает, что у него два гнезда - он совершенно не обрадуется; это будет предательством. Как будто бы он говорил - вы плохой учитель. Плохая семья, я нашёл себе другую. А мальчик совершенно не хотел причинять боль своему учителю - да, их гнездо было аскетично, да, там постоянно чувствовалось присутствие кого-то еще. И этих кого-то было много; и Энакин знал - не все из них живы. Но и отказаться от другого, такого родного гнезда, гнезда где они он не мог. Ему нужен был совет; но к кому идти он совершенно не знал: ведь он чувствовал - птенцов двух гнезд среди людей до него никогда не было. Оставалось лишь пытаться метаться в Силе - пытаться, потому что его попытки медитировать так и прекращались бесконечными мыслями; а сны, как другой способ нырнуть в Силу не несли ничего хорошего: ему снилось как горит Древо Силы, как полыхают гнезда, как осыпаются пеплом и золой оба его гнезда, и дождь, пришедший так поздно - пламя на Древе уже ничем не остановить - смешивает прах гнёзд с грязью. Ему было страшно. Ему было горько. Он не знал, что делать; и извёл бы себя окончательно, но всё решил случай: Он узнал, что в народе, из которого вышел Квинлан - в нем часто встречаются джедаи, чаще, чем среди людей. Кеноби случайно сказал, что "джедаизм среди киффар носит семейный характер, поэтому обычно, своих юнлингов и падаванов они обучают у джедаев своего клана. В гнезде, что его по крови. Но не каждому киффару так везет- кого-то будут учить в двух гнёздах, как Квинлана учил мастер Толм". Тут, для Энакина всё стало на свои места - их гнездо - его по крови. Они его опора, его сердцевина. Другое гнездо - его зал обучения. Теперь он сможет всё объяснить мастеру, если тот заметит. Теперь он сможет защитить своих. Но страшные сны не уходили. Энакин подумал, что они совершенно не связаны с его страхами и мыслями Его проблема с медитацией была решена в кровном гнезде - Оби-Ван, учил amu "деятельной медитации" - нужно было закрыть глаза, и представлять, как ты что-то делаешь, подробно рассказывая себе: что и как ты сделаешь дальше. У него впервые получилось погрузиться в Силу глубоко: увидеть, как Её потоки меняют свое течение, становятся гуще. Его радости не было предела. И именно по ней, его "дядя" узнал его проблему. Дядей он стал после осознания: Оби и Вос могут сколько угодно называть его братом. От этого он им никогда не станет; amu им ближе. Она всегда будет им ближе: она их сестра, а он их племянник, не иначе, не более. Эта мысль отозвалась ощущением правильности. Так вот, услышав о его проблеме, его младший дядя, подумав, ему сказал: - Энакин, деятельную медитацию не всегда можно использовать. Иногда, у тебя не будет ни одного возможного действия: нужно будет получить ответы здесь и сейчас, а никаких материалов не будет. Поэтому тебе потребуется и традиционная медитация... А чтобы мысли не донимали - представляй, что твоя голова - дом. Так вот, у тебя в руках веник, а твои мысли - это сор и мусор. Выметай их. Выметай, пока не почувствуешь как погрузился. И он представлял. Представлял, как мысли, контуженные первым размахом веника, оседают на пол. Как они сметаются клубком за дверь. И ему это нравилось. Это весело. А проблему со снами решили и вовсе случайно. Они часто шутят-спорят о чем либо; и этот раз не стал исключением. Его дяди вспоминали свой клан, вспоминали много и разное, но большую часть свои ощущения. Amu слушала их, иногда вставляя свои слова. Энакин же не слушал - не все разговоры взрослых были ему интересны. Тем более такие ностальгичные - он не понимал, как можно скучать по прошлому. Хорошее или плохое; оно в прошлом. Всего пара слов, пара неосторожных слов от Квинлана, о том, что и Оби снились кошмары - "как он не умер, или как его из агрокорпуса не выслали: всем ведь хочется спать..." Кеноби лишь усмехнулся в ответ на это воспоминание; Энакин понял: для него это вовсе не шутка. И мысль о тех снах и временах его вовсе не радует. Энакин смотрел в его глаза, надеясь услышать решение проблемы, надеясь, что свой поймёт невысказанный вопрос. *Сон - лишь сон. Он не обязан сбываться полностью, или даже частично. И от любых твоих действий он может сбыться, или нет - пытаешься отвратить - а на самом деле приблежаешь. И наоборот. Но самое главное, что я знаю - если во Тьме есть Враги: значит, в ней обязаны быть и Друзья. Запомни это.* Так просто. Так глупо. Так правильно. Он о многом думал, и ко многим приглядывался. Его научили смотреть на других в Силе: это было безумно просто. Нужно было лишь ощутить внутри себя Золотистую Сеть. Ухватиться за Её ниточку, и бежать за ней, вертлявой, как змейка или ящерка, до любого другого разумного. Все связаны. Во всех есть Сила. Одно звено заденешь - другое покачнется. И после этого он ужаснулся. Он мог увидеть в силе каждого проходящего джедая. Увидеть его гнездо. Увидить как оно искалечено смертью Старшей Птицы, Старшего Крайт-Дракона... или Королевы-Матери и Короля-Отца. И Энакин испугался. Испугался чужой смерти. Такой бессмысленной и бессердечной, такой жадной: она выхватывала Их, независимо от того, насколько они нужны и важны, она выволакивала их из гнёзд, оставляя лишь слабое их ощущение. Он испугался, что будет так же. Испугался так, что несколько дней ходил хвостом за Д'мир по залам и коридорам агрокорпуса, в надежде запомнить её. Начувствоваться её жизни, на всю свою; вперед. Он надеялся, что она не заметит, не поймёт его трусости, но она все знала: - Энакин, давай поговорим...- как только они отошли достаточно далеко от остальных джедаев и работников, она продолжила, - смерть это нормально. Это правильно. Это даже хорошо. Она не конец Пути - она его начало. Мы не уходим, не исчезаем до конца с переходом в Силу. Ты сможешь чувствовать всех, кто уйдёт. Чувствовать и знать, что у них все хорошо. Теперь всё хорошо: что их суставы больше не болят. Не мучают болезни или травмы. Что они в том самом, своём виде, в котором им максимально удобно было жить, ну или в том, который ты сможешь узнать. - она улыбалась. Так свободно, так легко. - Не бойся смерти, ни своей, ни чужой. Она не враг, она друг. Она - обещание. Обещание, что всё будет хорошо. А теперь беги и погладь Талиэсин, они её плохо гладят и она грустит***
Храм джедаев готовился к празднику: если бы наши герои были немного другими людьми, они бы назвали это не иначе как "отчётный концерт сельскохозяйственного корпуса"; но они такие как есть: других не будет. Энакин был рад, рад, что вся его новая семья будет на этом празднике жизни. Они могут быть там все вместе, без опасений, что его хватятся в клане: они тоже будут там. Горячая волна предвкушения охватила мальчишку и всех остальных: даже Вос и Кеноби, как будто бы вспомнили времена своего клана и смешно препирались гораздо больше чем обычно. Даже Д'мир как то резко помолодела, в связи с подготовкой к празднику. Только его amu, почему то была не в радужном настроении: она как будто бы пряталась от всех разговоров о празднике и том, как он будет проходить: она не хотела на него идти. Энакин не понимал - почему? За два дня до того самого "отчётного концерта" Оби-Ван и Квинлан вдруг что то задумали: они все вместе, впятером, должны были пойти в город - по магазинам: вроде как за одеждой. Энакин понимал, что это неправда - ведь их всем необходимым снабжает Орден. И одежда у них у всех уже есть. Но выйдя из Храма он обнаружил: они действительно идут по магазинам и рынкам одежды! Зачееем? Ну зачем?! Вот только никто его настроения не поддерживал: его amu, и, amu его amu, были как будто бы абсолютно счастливы носиться по всем развалам и полкам, подбирая что-то то себе, то ему, то шедшим с ними джедаям... Последние вели себя особенно странно: они постоянно шутили и препирались, казались абсолютно расслабленным, но на каждую попытку найти что-то хоть немного более интересное для себя - мальчика совершенно немилосердно хватали за воротник робы, и уволакивали за собой. В последний раз, когда он попытался улизнуть - крайне цепная рука Кеноби схватилась за его правое ухо и падаванскую косичку одновременно. Оби не успел ему ничего сказать, как Квинлан разразился очередной шуткой: - Энакин, я думал что ты человек, а не собакевич. Но посмотреть, как наша псинка потащит своего щеночка в зубах, я бы всё таки хотел. - Перехочешь. - прогавкал старший собакевич. - Перехочешь. Под конец дня уже даже они безумно устали от своей странной игры - что это игра Энакин понял только в конце; сопоставив несколько фактов: Он и Оби-Ван сидели на двухместном диванчике, в явно окончательном рубеже их странного похода. Шми ходила неподалеку. Уставший Квинлан еле доплелся до них; и отчётливо озираясь сказал: - Подвинься. Энакин уже собрался пересаживаться на бортик-поручень диванчика: он бы абсолютно комфортно разместился, но Кеноби оглянулся, как будто бы выискивая глазами кого-то; и подумав ответил: - Похудей, и нам не придется двигаться. - А если бы, кто-то... если бы кое-кто был худее изначально, мне бы не пришлось спорить сейчас. Кеноби поднял на Воса свои глаза, почему-то усмехнулся, и поворачиваясь к Эни лицом заявил: - Ну что ты говоришь: у нас очень даже стройный мальчик. Энакин, прежде чем мог возмутиться таким словам, увидел Шми: та подходила еще ближе, и явно заметив это Квинлан продолжил: - Уступи место старому, больному киффарийцу. - Ты старше меня на два года. Не стыдно приставать к такому же старому человеку? Шми стояла совсем перед ними - Уступи, или я на тебя сяду. - Садись, дедуля, я тебе как раз на плешь плюну и протру. И тут мальчик начал понимать, что все эти их шутки происходили только в близком присутствии Шми... - А давай сяду: мне интересно будет посмотреть, как ты перед своей королевой-матерью сохранять достоинство будешь. - Пхе. Ты лучше заранее начинай придумывать как будешь отчитываться перед мастером Толмом, о своей внезапно изменившейся ориентации. - Ха, что там отчитываться: он всегда знал - моя ориентация - север. Оби, оглядев подол одежды друга все же слабо подтолкнул своим локтем Энакина к бортику, лицом выражая крайнюю степень печали: - Ладно, садись, ты и без наших прений весь в шерсти Талиэсин... магистры - только дай им повод! - решат что это и вовсе моя шерсть и я дрых на твоих вещах... Шми смеялась; от этого звука двое таких непримиримых клоуна просияли. Энакин думал о многом на обратном пути. Например о том, как же это все-таки странно: хозяин у Талиэсин - Оби, а любит она больше Воса... мальчик наскреб из внутреннего запаса наглости и повернулся к последнему: просто спросить - почему так? - Ну знаешь... она его любит больше. Только по-другому: он для нее как отец, как вожак стаи. А я друг, товарищ по балбесничанью и играм. Как то так. - А у разумных тоже любовь разная? - Эни... нет, я в курсе: мои ожидания- мои проблемы; но я всё таки думал - ты умнее. Ты же маму любишь по-другому, чем, например, нас. Мальчик обиженно посмотрел на него: кто тут еще умнее: с такой приметной внешностью идти в разведчики и тайные агенты. Еще эта полоска жёлтая на лице - как будто его чем то плоским приложили... Надо будет спросить у Д'мир, или Кеноби: все преступники идиоты, или у них памяти на лица нет?***
- С тебя пятьсот республиканских кредитов: я был прав, это все из-за праздника и отсутствия парадной одежды. - Иди ты к Вуки, из дикого леса дикая тварь: за своего там сойдешь! Мы спорили на интерес. - На самом деле нет. - На самом деле да. - Ладно, оставь деньги себе. Купи что-нибудь белое, у таких вещей статическое электричество меньше вырабатывается: хоть не всю шерсть притянешь. - Ах ты сарлак рыжий! Обвинить во всем меня и мою одежду, когда на самом деле это все ты виноват: ты её плохо вычесываешь! - Нормально я её вычесываю; не хочу хвалиться, но я бы даже сказал хорошо... - Меня больше сегодня интересует то, что нас всё-таки сегодня пронесло: может Йода перестраховался с запретом на выход для мальца. Может Торговая Федерация не знает, кто именно был тот пилот, разнесший их станцию - А я начинаю думать, что не все так просто, как нам кажется; - Кеноби потер переносицу; - как бы там ни было, Торговая Федерация может быть не единственной опасностью для мальчика.***
День праздника все-же наконец наступил: принеся Энакину невероятное разочарование: прямо перед их выходом на праздник, Оби пришёл вызов в главный корпус Храма: Совет требовал его немедленного присутствия, по каком-то из старых дел: нужно было оценить результаты какого-то длительного опыта. Мальчик серьёзно посмурнел: он хотел, что бы все они были вместе сегодня. Что бы он видел этот праздник На что Оби-Ван ему сказал: - Я всегда с вами; вы мои глаза и уши: поэтому запомни праздник как можно лучше - будешь его мне рассказывать. Когда они шли посмотреть на праздник, ему очень хотелось взять amu за руку; но от тут же получал относительно суровый взгляд в затылок от Воса: и вспоминались их слова - мама тут не мама, если кто-то узнает – кто она на самом деле им будет совершенно не хорошо. А Д'мир, способная урезонить большую часть его церберов, шла далеко позади.***
- Моё уважение, - окликнул её со спины знакомый голос. - Не возражаете, если я присоединюсь к вам? Она обернулась: да, действительно, это был мастер Толм. - Когда бы я возражала по-настоящему хорошей компании; - усмехнулась она. Смотреть в такие светлые и холодные глаза было сложно; особенно сложно, если ты еще помнишь эти глаза, когда они ещё не были цвета арктических льдов. Её собеседник все же решил озвучить то, зачем вышел из Тени, какая бы тавтология это не была: - Вы же знаете, по какому именно старому делу его вызвали, и кто именно вызвал? - королева-мать совершенно не собиралась показывать свою осведомлённость (которой не было, были лишь небезосновательные предположения); и ему пришлось продолжить; - Учитывая окружающую обстановку, я начинаю думать что все подстроенно, и в центре каскада манипуляций - Вы. Ей оставалось только усмехаться: она тут совершенно не причём. Но, ответить подколом на подкол собиралась абсолютно точно: - Какая потрясающая осведомлённость во всех делах Храма. Даже интересно, кто снабжает вас информацией. - Хорошая Тень не раскрывает своих источников и агентов. - Хорошая Тень и отпускает своих учеников с момента отрезания косички, не пытаясь удержать последних за ошметки связи. Собственные 5 кредитов были беззастенчиво вставлены; ей оставалось только усмехаться, глядя на то, как он пытается подобрать слова: у агрокорпуса то никаких косичек нет. Вдруг осознав, что возможно не следовало себя так несдержанно вести - он её последняя надежда услышать: оправдались её подозрения или нет. - Что ж, мы оба начали наш разговор неправильно. В особенности я; но я просто не люблю, когда меня обвиняют туманными намеками: я хочу точно услышать что происходит. - Сейчас в главном корпусе Храма, находится делегаты с Нового Мандалора. И это уже знакомая вам герцогиня. А учитывая то, как девушке удалось поставить себя в политике и некоторые старые слухи: она пришла бороться за свою любовь, и она, скорее всего не отступит. - Интересная новость; и во многом приятная, но я не думаю, что знаю: при чем тут я. - О, вы опять заметаете следы хвостом: вам ли не знать; что надвигается Буря. И вы очень хитро подстроили для своего бывшего ученика возможность ухода. О, ей оставалось лишь грустно улыбаться: если бы она действительно могла провернуть что-то подобное, она была бы безмерно счастлива Пришлось повернуться, и посмотреть ему в глаза: что бы показать, что никаких, абсолютно никаких манипуляций с её стороны не было. Оставалось лишь дополнить словами: - Если он уйдет - это будет всецело его решение, к которому я не причастна. Но была бы несказанно рада, такому исходу. Так же как и вы, для своего ученика. - С моим учеником этого уже точно не произойдёт. - он грустно улыбнулся; - Из-за своих, как они сказали, трусливых сообщений я потерял влияние на Высший Совет Магистров. Будь мы Сенатскими - мне бы вынесли вотум недоверия и сместили со всех занимаемых постов. Хорошо мне хоть пока позволяет влияние удержать их от приковывания его к Храму намертво. - Не стоит воспринимать падавана как цепь. - Но в нашем случае, он именно этим и является. В храме слишком раннее распределение; вы это знаете. Если бы все можно было изменить: я никогда бы не стал Тенью; не пошел бы "Стражем" на миссии и никогда бы не брал учеников. Она знала о чем он говорил. Это знал весь Храм: Тени крайне нестабильны. Из-за своей работы они часто разбивают свою душу: и, запутавшись в её осколках проваливаются во Тьму. Да уж, будешь тут стабильным, когда на твоих глазах происходят казни, насилие и геноцид - а ты не имеешь право ничего сделать, а то и должен участвовать. Неудивительно, что мало какая Тень была способна проработать более восьми лет, спустя своей инициации как самостоятельной разведывательной единицы. Ей было больно это знать, и больно слышать вновь: каждый мастер или магистр Тень терял и хоронили своих учеников. И их потерь было больше, чем у любого другого подразделения Храма. И мастер Толм, что моложе её лет на десять, имел достаточное кладбище своих учеников. С появлением Квинлана в его жизни - только ленивый из неТеней не обвинял его в трусости и слабости: все знали, что киффариец, имевший по крови еще одно гнездо является более устойчивым, чем любой человек. - его нежелание терять ещё одного ученика, растить ещё одну порцию пушечного мяса в войне за информацию осудили тогда все. Все, но не она. Словно услышав её мысли, он попытался перевести разговор: - Было неважно, что я тогда говорил; они бы все равно не услышали. Им было легче обвинить меня в трусости и подтасовывании фактов в угоду своей панике: будто бы я могу хотеть, хотеть, чтобы все возможные преступные синдикаты вступили в сговор, и встали под одну, отчётливо жёсткую руку! Она понимала, как ему больно. Понимала и не могла не сказать: - Вы ни в чем не виноваты. Теперь вы и не можете ни на что повлиять. - Не могу. Как не могу и уйти из под удара Бури, которую растревожили и вырастили наши магистры. - Мы всё-равно можем уйти: можем солгать, и выйти из ордена, стать еще одними отказавшимися. - И бросить своих, разбираться в одиночестве с чужими ошибками? мы оба знаем, что они не последуют за нами. Мы воспитали хороших джедаев. И хороших разумных. но живых и счастливых ли? На это и Йода не ответит. А если мы станем новыми отказавшимися нас лицемерно оплачут и обвинят в безумии. Не сказать, что бы меня это пугало, но моему единственному живому ученику это не понравится.