Март 2016 года. Флоренция, Италия.
Темнота. Плавящаяся в спертом воздухе и забирающаяся в каждую клетку кожи темнота. Она поглощает полностью, не оставляет ни единой мысли о том, что есть шанс спастись. Уилл Грэм открывает глаза. Гудящая тишина режет слух, отскакивает от стенок, которые упираются в плечи. Слишком темно, чтобы что-то увидеть. Уилл не понимает, где оказался. Он осторожно приподнимает правую руку и упирается тыльной стороной ладони в шершавую деревянную поверхность, насквозь пропитанную влагой. Дыхание учащается, духота режет легкие, а правое запястье царапается о плохо отшлифованное дерево. Запах гнили просачивается под кожу, Уилл чувствует, как его начинает тошнить. Нужно собраться. Нужно держать себя в руках, но сковывающий тело страх скользким червем заползает в мозг и не дает трезво мыслить. В этой тесноте Грэму удается согнуть левую руку, провести ладонью по правому боку и нащупать в кармане что-то твердое. Зажигалка. Грэм достает ее из кармана, осторожно откидывает крышку и дотрагивается до зубчатого колесика. Щелчок. Уилл наконец обретает способность видеть. Пламя касается мокрого дерева, которое сразу начинает медленно тлеть, испуская тонкие струи едкого дыма. — Какого… — прерывисто выдыхает Уилл, крутя головой в разные стороны и осматривая деревянные стены явно самодельного гроба. — Нет, нет, нет… Страх мгновенно забирается под кожу, рвет изнутри до предела напряженные мышцы. Грэм быстро гасит пламя и роняет голову на деревянную поверхность, закрывая глаза. Сердце разрывает грудную клетку, смешивает свой бешеный ритм с частым дыханием. Руки сжаты в кулаки с такой силой, что ногти впиваются в огрубевшую кожу ладоней рыбака. Все тело Уилла дрожит, из-за чего гроб наполняется мерзкой какофонией из скрипа досок, бешеного сердцебиения и слишком частого дыхания, которое заставляет давление подниматься и болезненно вибрировать в висках. Щелчок, и вновь вспыхивает пламя. Уилл открывает глаза и приподнимает голову. Ноги практически упираются в дальнюю стенку, плечи сжаты еще двумя кусками влажного дерева по бокам. Земля тонкими струями просачивается через щели в крышке, падает на лицо, попадает в рот и глаза. Уилл закрывает зажигалку и вновь ударяется затылком о дерево, которое издает мерзкий, сдавленный писк под весом его тела. Грэм кричит. Он царапает крышку, сдирая ногти в кровь. Земля противно скрипит на зубах, когда Уилл до боли в челюсти сжимает их и пытается бить стенки гроба. Он должен успокоиться, должен контролировать дыхание. Воздуха остается крайне мало, но Грэм все также продолжает впиваться окровавленными ногтями в крышку гроба, кричать до боли в горле в надежде, что кто-то сможет его услышать, и давиться горькой землей, которая, кажется, уже полностью заполнила его легкие. Железный звук. Уилл замирает, пытаясь разобрать откуда он доносится, но весь гроб заполнен громким стуком его сердца и сбитым дыханием. Верхний слой сухой земли трется о ледяной металл, издает скомканный, шершавый звук. Грэм закрыл глаза, прислушиваясь. Этот звук казался очень далеким, но в то же время довольно отчетливым. Он точно шел сверху, и даже плотно закрытая крышка гроба не могла его заглушить. — Уилл?! — глаза Грэма мгновенно расширились в удивлении. Он начал кричать, воздух болезненно проходил через горло, раздражая слизистую, но это его не остановило. Грэм резко вскочил и вцепился ногтями в плечи Лектера. — Уилл, это просто сон, слышишь? — Ганнибал дотронулся до щеки Грэма и посмотрел в его до жути напуганные глаза. Уилл жадно хватал ртом воздух, он хрипел, его грудь часто, прерывисто вздымалась, а взгляд метался из стороны в сторону. — Уилл, посмотри на меня, — Лектер повернул его голову к себе, чтобы восстановить зрительный контакт. Грэм медленно начинал приходить в себя. Он смотрел в глаза Ганнибала, которые при свете утреннего солнца приобрели зеленоватый оттенок. Тяжелый, томный взгляд. Такой успокаивающий, гипнотизирующий и обычно тянущий на самое дно той бездны, где мало кто хотел бы оказаться. Взгляд — проводник в самую глубь сознания, который ведет тебя через запутанные коридоры беспорядочных мыслей, что натыкаются друг на друга и загоняют в тупик. Эти глаза, которые обычно убивают, стали единственным спасением для Уилла Грэма. Только взгляд Лектера мог дать ему то ощущение безопасности и спокойствия, которое он терял каждую ночь, встречаясь один на один со своими страхами. — Спасибо, — едва слышно выдохнул Уилл и уронил голову на плечо Ганнибала. Лектер запустил пальцы в густые, отросшие волосы Грэма, которые все еще были мокрыми из-за ужасно реалистичного сна. — Тебе давно не снились кошмары, — прошептал Ганнибал, касаясь губами его шеи. — Знаю, — он поднял голову, чтобы посмотреть Лектеру в глаза. — С тех пор, как мы приехали в Италию, я стал спать лучше, но сегодня… это было довольно неприятно. — Мне кажется, мы просто засиделись дома, — мягко улыбнулся Ганнибал, вставая с постели. Он подошел к окну, чтобы полностью раздвинуть шторы, впуская в комнату яркие лучи весеннего солнца. — Не хочешь сходить куда-нибудь? — Лектер обернулся через плечо, ожидая ответа. Солнечный свет мягко ложился на одну половину его лица, будто разделяя его на две части: темную, которой всегда было намного больше, и светлую, такую хрупкую, существующую глубоко внутри и сокрытую от посторонних глаз. — Хорошая идея, — сказал Уилл, подходя ближе к Лектеру и кладя руки на его плечи. — Это не будет опасно? — Мы в Италии уже полтора месяца, поэтому, думаю, ничего не случится, — Ганнибал повернулся к Уиллу и положил руку на его затылок. — Твои волосы стали длиннее. — Тебе нравится, — улыбнулся Грэм. — Ты прав, мне нравится, — Ганнибал запустил руку в непослушные, вьющиеся волосы Уилла, наблюдая за тем, как они проскальзывают сквозь пальцы. — Но, если мы хотим выйти в свет, их нужно сделать короче. — едва слышно произнес Лектер и притянул Грэма ближе, оставляя на его губах нежное, горячее касание. Уилл подался вперед, углубляя поцелуй и щекоча подбородок Лектера жесткой щетиной, но тот его остановил, мягко улыбаясь. — Иди в душ, а я займусь завтраком. — Ну, конечно, — закатил глаза Грэм и притянул Лектера к себе, чтобы впиться в его губы перед тем, как направиться в ванную комнату.Ноябрь 2012 года. Штат Миннесота, США.
Очень отдаленный звук классической музыки заполнял собой все пространство, проникал глубоко в мозг, заставлял чувствовать удивительное умиротворение. Бесчисленное количество книг возвышалось над светлыми досками паркета, свысока глядя на два кожаных кресла горько-кофейного цвета, поставленных друг напротив друга. Грубые оправы вжимали в стенки книги с более мягкой обложкой, страницы слипались, а текст превращался в несуразный набор букв. Библиотека, где хранилось множество тайн и записей сеансов, вызывала восхищение, и Андрес мог только догадываться, сколько в этих бездушных клочках бумаги скрыто жизней. — Как мне лучше к Вам обращаться? — спросил Ганнибал, жестом приглашая испанца присесть в кресло. — Полагаю, мы будем говорить на довольно интимные темы, поэтому можно просто Роберто, — ответил Андрес, рассматривая интерьер кабинета Лектера, который произвел на него весьма интересное впечатление. Ему не доводилось раньше бывать на приеме у психиатра, и в его голове обитель доктора выглядела совсем по-другому. Глаза Андреса с ленивым любопытством рассматривали картины в темных рамках на стенах, цеплялись за палитру разноцветных книг, жаждущих касания. — Вы любите искусство, — произнес Ганнибал, который все это время не сводил взгляда со своего пациента, наблюдая за слегка подрагивающим в улыбке уголком рта и каждой искоркой детского любопытства в его глазах, когда тот видел знакомые мазки, сделанные горячо любимыми авторами. — Вы тоже, — улыбнулся Андрес, наконец переводя взгляд на доктора и замечая то, как изящно сочетается его белая рубашка с галстуком, на котором вырисовываются бросающиеся в глаза темные узоры. — Очевидно, — Ганнибал подарил испанцу ответную улыбку и позволил себе немного расслабиться в кресле, элегантно закинув ногу на ногу. — Я видел, как Вы смотрели на картину у входа. Не все питают интерес к творчеству Сальвадора Дали, и далеко не каждый способен разглядеть в его произведениях истинное искусство. Но Вы, похоже, исключение. — Сочту за комплимент, — произнес Андрес, слегка склонив голову набок и наблюдая за тем, как едва заметно дрогнул в улыбке уголок губ доктора. — На самом деле абсолютно все картины в этом помещении достойны называться истинным искусством. Вы будто очень тщательно подбирали их, сортировали по темам, словно писатель, что создает новое произведение и заботится о том, чтобы все слова смотрелись гармонично на белом полотне. — Слова являются живыми существами, не так-ли? — улыбнулся Ганнибал. — Думаю, к картинам это определение также применимо. У слов есть личность и мнение, равно как и у произведений художников. — Но не всех художников. Не в каждой картине есть мнение, не в каждой книге есть смысл. Я привык соотносить искусство с жизнью. Жизнь человека — конечное явление уникального сочетания многих аспектов, — Андрес чувствовал себя более чем спокойно. Тот интерес, что пробуждал в нем Лектер, вытеснил мысли о неконтролируемых эмоциях, которые забивали голову, роились где-то под тонким слоем кожи на висках и затылке. — Но не каждого человека, — добавил Ганнибал, и его слова встретились с коротким кивком Андреса. Испанец слишком сильно отличался от привычных Лектеру пациентов. Другим было абсолютно все. Андрес был даже одет не как обычный пациент: темный костюм с черными вставками на пиджаке и выглаженная рубашка с золотыми запонками, и лишь свежие ссадины на руках выбивались из идеального образа, добавляя в него несколько капель хаотичности. Испанец держался уверенно, он ясно высказывал свои мысли, и с каждым словом Ганнибал ловил себя на мысли об их невероятной схожести во мнениях. Это впечатляло. — Какой Вы человек, Роберто? — Которому нечего терять, полагаю, –ответил Андрес, с непроницаемым выражением лица отводя глаза в сторону одной из картин, будто пытаясь найти поддержку в великолепном творении искусства. — Если бы это было на самом деле так, я не думаю, что Вы бы пришли сюда. Человек выбирает терапию только в том случае, если ему есть, что терять. Он хочет исправить тот неработающий механизм в голове, чтобы все самое дорогое не прошло сквозь пальцы, словно песок. Я вижу Вас именно таким человеком. Что в Вас изменилось? — произнес Ганнибал, глядя на напряженную жилку на шее пациента. — Что изменилось? Я бы сказал, что изменилось все. Мой диагноз стал последней каплей, которая заставила меня потерять контроль, — ответил Андрес, болезненно улыбаясь, переходя на приглушенный шепот и рассматривая свои ссадины, больше напоминающие трещины на хрустале, который дрожит даже при самом слабом дуновении ветра. Дрожь. Она преследовала, не оставляла в покое ни на секунду. Она указывала на слабость, которую Андрес де Фонойоса не привык показывать даже самым близким людям. — Вы сказали, что у Вас обнаружили миопатию? — осторожно спросил Ганнибал, будто прощупывая почву, которая окажется достаточно твердой для пациента, и, увидев, что испанец сидит в достаточно расслабленной и открытой позе, продолжил. — Что Вы чувствовали в тот момент, сидя у врача? — Я ушел сразу, услышав диагноз. Я злился, — внешне испанец был спокоен, но пульсирующая вена на шее говорила об обратном. — Я был в ярости. Скорее всего, в тот момент мне казалось, что это несправедливо, — закончил Андрес, слегка прищурившись, смотря в глаза доктора. — А сейчас? — спросил Ганнибал, наблюдая за тем, как его пациент медленно рисует на своем бедре запутанные узоры. Шершавый звук трения кожи о жесткую ткань брюк отражался в ушах Ганнибала, и тот оторвал взгляд от едва заметно подрагивающих пальцев испанца и перевел его на лицо Андреса. — Сейчас я думаю, что заслужил это, — голос Фонойосы был наполнен ледяной уверенностью. — Я полагаю, Вы не считаете себя хорошим человеком, не так ли? — слова испанца заставили Лектера улыбнуться и сменить позу, двинуться ближе, показывая свою заинтересованность. — Хорошие до мозга костей люди не видят картины в целом, — с хорошо скрываемым презрением произнес Андрес, медленно проговаривая каждое слово, будто каждое из них было горьким на вкус. — Я собирал детали изображения всю свою жизнь, чтобы трезво смотреть на вещи. Я не считаю себя хорошим человеком после всего, что сделал, доктор Лектер. — Значит, Вы видите картину в ее полном масштабе? — спросил Ганнибал, слегка наклонив голову набок, и продолжил, получив в ответ короткий кивок испанца. — Изображение всегда наполнено множеством портретов. Способны ли Вы на холсте различить самые трудноуловимые для Вас детали? Например, разграничить эмоции человека, отделить реальные чувства от тех, которые Вам так убедительно показывают? — увидев отстраненный взгляд Андреса, Ганнибал позволил тишине на несколько минут повиснуть невидимой тучей в кабинете, а затем прервал молчание. — Что насчет Вашей жены и друга? Вы знаете, что они чувствуют? — Конечно, я знаю, — без каких-либо колебаний начал Фонойоса. — Мы дружим с Эстебаном уже много лет. Я вижу его эмоции, знаю, когда он счастлив или зол, — спокойно произнес Андрес, пытаясь скрыть капающее на мозги раздражение, которое уже начинало полностью покрывать занозами его разум. Говорить об искусстве или даже о болезни для него было гораздо проще, чем о своих или же чужих эмоциях, которые для него были спрятаны где-то на дне в самой глубокой точке океана, и Андрес вряд ли был готов с головой погрузиться в этот внушающий страх омут. В оглавлении белоснежной, пористой бумаги большими буквами с острыми засечками красовалось звучное имя Роберто Рохас Арройо. Человек с маской спокойствия и вежливости, намертво приклеенной к лицу. Человек, трепетно относящийся к своему внешнему виду, полностью контролирующий себя, но не до конца разбирающийся в истинной природе своих чувств. Человек, видящий мир именно с точки зрения искусства, он не может смотреть на вещи под другим углом. Человек, полностью избегающий разговоров на тему эмоций. Эмоции — настоящая слабость Роберто, которая вызывает в нем раздражение и чувство беспомощности. Человек, не так высоко ставящий отношения с женой, как отношения с другом. Эстебан вызывает в нем гораздо более яркие эмоции. Аккуратные записи были только на первой стадии превращения в настоящую характеристику пациента, но вскоре они займут свое место в библиотеке доктора Ганнибала Лектера.Март 2016 года. Флоренция, Италия.
Вибрирующий звук расстегивающейся молнии ударил по ушам, а грубая ткань чемодана вызывала неприятные ощущения. Серхио не любил уезжать из дома, тем более на такой долгий срок. Путешествия в принципе не очень привлекали его. Он больше любил находиться в окружении книг, а не вечно суетящихся людей, но, если план требует покинуть комфортную для себя территорию, можно наплевать на свои предпочтения. Испанец провел холодной ладонью по покрытому ледяными испаринами лбу, смотря на аккуратно сложенные вещи в чемодане. Только самое необходимое. Серхио по привычке поправил очки и взглянул на часы на левом запястье, которые довольно сильно выбивались из общего стиля мужчины. Старый кожаный ремешок потрескался под напором скользящего в воздухе времени, но на циферблате не было ни царапины. Серхио всегда носил эти часы, подаренные братом много лет назад. Талисман. Единственная вещь, которая помогла испанцу справиться с потерей отца, и которая сейчас отсчитывает вязкие секунды до последнего вздоха Андреса. Не думай, что это обычные часы, Серхио. Видишь это маленькое колесико? Тебе под силу остановить эти стрелки, взять необходимую передышку и восстановить силы. Время — это самое ценное, что у нас есть, и оно приобретает особое значение, когда тебе под силу управлять им. Эти слова, родом из прошлого, постоянно крутились в голове Серхио. Они успокаивали, заставляли делать новый шаг и выбирать правильное направление. Андрес всегда знал, что сказать, как найти выход из самых трудных ситуаций, поэтому Серхио ни на секунду не сомневался в своем выборе, сделать его главным на ограблении. Единственной проблемой, которая может пустить идеальный план под откос, был Мартин, и Фонойоса не хотел слышать брата, когда тот в очередной раз указывал ему на то, что аргентинец может разрушить все, что создавалось и просчитывалось годами. Холодный пол под грубой подошвой ботинок Серхио рождал новое эхо, которое обрывалось возле тонкой границы между каменной обителью и кишащим природой внутренним двориком. Вьющаяся зелень практически полностью покрыла собой тяжелые колонны монастыря, а разрезающие солнечные лучи слоями ложились на все поверхности, до которых им удавалось достать, преодолевая довольно высокие стены. Запах всегда зажженных свечей, которые горели даже в дневное время, смешивался с цветущими растениями и оседал на языке приятным, узнаваемым привкусом. Так пахнет ранняя весна недалеко от Флоренции. Мягкие страницы теряли свою чистоту, когда их касались острые стержни двух перьевых ручек. Андрес наносил один штрих за другим, окрашивая белую бумагу в смолистый цвет чернил, уделяя особое внимание теням, ложащимся ровными линиями на лицо инженера, чья бежевая рубашка практически полностью сливалась с кожей. Мартин сидел неподвижно, уставившись в толстую книгу в грубой оправе, и только уголок его рта иногда подрагивал в нежной улыбке. Они находились в полной тишине, которая прерывалась редким шелестом страниц и звуком касающегося бумаги карандаша. В воздухе повисло дрожащее умиротворение, очень похожее на затишье перед тем, как торнадо из осколков разрушит все на своем пути. — Андрес, — Серхио наклонился к брату, бесшумно подойдя со спины и кладя руку ему на плечо, ощущая приятную на ощупь ткань темного пиджака, из-под которого виднелся жесткий воротник белой рубашки. — Можно тебя на минуту? — Мартин вопросительно выгнул бровь, отвлекаясь от книги, которая в принципе его не очень-то и интересовала. Возможно, Берроте смог бы с головой погрузиться в мир, созданный автором, но точно не сейчас. Ловить на себе изучающий взгляд Андреса было куда более приятным занятием, чем чтение первой попавшейся в библиотеке книги. — Конечно, — Фонойоса положил на теплую от солнца поверхность стола карандаш вместе с блокнотом и последовал за братом в глубь монастыря. Звук каждого шага эхом отскакивал от стен из ледяного камня, а пламя свечей начинало судорожно двигаться из-за потоков воздуха, оставляемых двумя мужчинами. — В чем дело? — Мне нужно снова уехать в Испанию на несколько месяцев, — произнес младший, замечая в соседнем проходе трех монахов, направляющихся в их сторону. — Твоя память тебя подводит, Серхио? — Андрес мягко улыбнулся брату, ловя на себе раздраженный взгляд. — Я знаю, ты мне уже говорил об этом. — Мне нужно уехать… а тебе нужно попрощаться с Мартином, — Серхио коротко вздохнул и поправил очки, наблюдая за тем, как губы Андреса складываются в тонкую линию, а на лице появляются разные оттенки одной эмоции. Злость. — Повторяю тебе, Серхио, он не будет мешать. — Не оттягивай момент, тебе придется это сделать, — испанец пытался удерживать зрительный контакт с братом, но холодный взгляд то и дело вызывал дрожь по телу. — Он не мешал на протяжении десяти лет. Dios mio, Серхио, перестань, — прошипел Фонойоса и закатил глаза. — Я не перестану, — Профессор поправил очки и прочистил горло, прежде чем продолжить. — Андрес, он влюблен в тебя. Это, несомненно, не мешало тебе держать его рядом с собой столько лет, но сейчас это стало огромным грязным пятном на чистой схеме с идеально просчитанным планом. Он вспыльчив и импульсивен. Андрес, он безумен. Мартин в любой момент может все испортить, — Серхио осторожно положил руку на плечо брата. — Ты должен избавиться от него. — Я не думаю, что это хорошая идея, — Андрес сложил руки на груди, на его губах появилась нервная, натянутая улыбка. — Я не хочу, чтобы наш план провалился, — голос Серхио звучал более, чем уверенно. — Через месяц я вернусь, и Мартина здесь быть не должно. У тебя есть достаточно времени, чтобы попрощаться с ним как можно вежливее. — Позвони, как приземлишься, — как можно более мягко произнес Андрес, убирая руку брата со своего плеча и быстрым шагом направляясь в противоположную часть монастыря, где, как он знал, людей практически не бывает. Холодный камень стен монастыря обжигал кожу на лбу Андреса, отражая прерывистое дыхание мужчины. Выкинуть из своей жизни ту часть, что всегда казалось вечной. Скомканные мысли бросались друг на друга, сдавливая виски испанца. Вырезать из мозга огромный кусок памяти, наполненный ярчайшими эмоциями, которые Фонойоса мог испытать только с одним человеком, и швырнуть его на пол. Десятки ограблений, на которых они всегда были вместе, скрываясь от полиции и вваливаясь в очередную арендованную квартиру, что мгновенно наполнялась запахом дорогого вина и звуком латиноамериканской музыки, под которую аргентинец любил танцевать, в одну секунду так забавно двигая бедрами, а вдругую — подпевая голосу исполнителя. Андрес улыбался этим воспоминаниям, в глубине души прекрасно понимая, что Мартин непредсказуем. За все годы их дружбы, испанец не раз испытал это на себе, но именно горячность и импульсивность гениального инженера притягивала его. В какой-то степени Андрес был согласен с братом, но удалить из своей жизни нечто столь драгоценное было безумием. У тебя есть достаточно времени, чтобы попрощаться с ним. Раньше Серхио давал ему несколько лет, постоянно кидая намеки, что нужно избавиться от Мартина. Андрес всегда оттягивал этот момент, выбрасывая из головы слова брата, и просто продолжая жить в мире, где присутствие аргентинца было обязательным пунктом. Сейчас же в распоряжении Фонойосы было всего полтора месяца. В такой ситуации было всего два развития событий: либо Андрес расстанется со своим лучшим другом прямо сейчас, либо будет тянуть до последнего. Звук тяжелых шагов разрезал тишину во внутреннем дворе монастыря, что заставило Мартина едва заметно вздрогнуть. Он знал эти шаги. — Все в порядке? — спросил инженер, наблюдая за тем, как его друг садится за стол с абсолютно поникшим выражением лица. — Да, — спокойно ответил Андрес, покручивая перьевую ручку между пальцев и задумчиво вглядываясь в глаза друга. Полные преданности глаза, в которых испанец раз за разом находил новые оттенки эмоций. В один момент, Мартин смотрел на него с плохо скрываемым обожанием, в другой — с едва заметной грустью, спрятанной где-то на дне синего океана, заключенного в яркую радужку. Сейчас в них мелькало искреннее беспокойство и непонимание. Мартин медленно поднялся на ноги, обходя испанца со спины и кладя теплые ладони на его плечи. — В чем дело, Андрес? — спросил инженер, начиная массировать до предела напряженные мышцы друга. Теплые руки проходились по плечам, иногда задевая шею. Мартин мягко надавливал на выступающие позвонки, ощущая, как с каждым касанием друг все больше расслабляется. — Нам нужно поговорить, — прошептал Фонойоса, касаясь левой руки аргентинца и слегка поворачивая голову в сторону, чтобы встретиться с его глазами. — Мартин… — начал Андрес, и на губах друга появилась теплая улыбка, будто одно лишь произнесенное им имя инженера способно сделать второго счастливым. В глазах Берроте больше не было тревоги и беспокойства. Только преданность и предельная нежность. Это застало Андреса врасплох, он просто не мог произнести вслух такие болезненные для них обоих слова. Он множество раз проговаривал их у себя в голове, но сейчас все они свернулись комом где-то глубоко в глотке. — Андрес? — аргентинец выгнул бровь, чуть сильнее сжав плечо друга и заставив того выйти из ступора. — О чем нам нужно поговорить? — спросил Мартин, уже начиная заметно нервничать. — Опера, — с улыбкой сказал Андрес и ухмыльнулся мгновенно появившемуся удивлению на лице друга. — Что? — Сегодня вечером мы идем в оперу, — кивнул испанец, словно сам себя убеждая в произнесенных словах. — Это то, о чем ты хотел поговорить? — ухмыльнулся Мартин внезапности друга, наблюдая, как тот встает и поворачивается к нему лицом. — Помнишь ту черную рубашку, которую ты купил, когда мы были в Милане? — Андрес перевел тему, не отрывая взгляда от глаз аргентинца. Его руки лежали на плечах Мартина, лицо которого расплылось в теплой улыбке. Какой же ты дурак, Фонойоса, подумал Андрес, уверяя себя в том, что у него еще будет подходящий момент, чтобы расстаться с другом.𓂀𓂀𓂀
Острое лезвие, плавно скользящее по щеке, намазанной густым слоем пены с мятным запахом, от которого щиплет глаза. Уилл абсолютно спокоен, наблюдая за тем, как бритва, уверенно лежащая в руке Ганнибала, проходит по его коже, прямо по месту, где Красный Дракон оставил свою метку. Звук льющейся воды, смешивающийся с ровным дыханием как Лектера, так и Грэма наполнил ванную комнату, освещаемую холодным светом ламп. — Ты решил, куда мы пойдем сегодня вечером? — спросил Уилл и тут же был встречен строгим взглядом Ганнибала. — Тебе сейчас лучше молчать, — прошипел Лектер, наблюдая, как на губах Грэма появляется широкая улыбка. — И не двигаться, Уилл! — Ганнибал вздохнул, делая перерыв на несколько секунд и промывая лезвие. — Сегодня в городе будет потрясающая опера, и, если ты не против, я бы очень хотел ее послушать. — на лице Лектера появилась нежная улыбка, когда он увидел короткий кивок Грэма. Ганнибал кинул быстрый взгляд в сторону настенных часов, замечая, что стрелки начали двигаться быстрее. Медленно текущие минуты, которые обволакивали их с того момента, как они уехали из Америки, вновь стали резкими, обрели свою прошлую динамичность. Ганнибал улыбнулся, глядя в глаза Уилла. — Кажется, мы возвращаемся к жизни?