как в кино

В полном духе сюрреализма — снова семь утра, снова Канарян у него на кухне. Ефим сам его позвал вчера опять; что-то дёрнуло, — он парился над тем, куда именно засунуть сочетание кофе с дор блю, и над тем, как бы не прибить слишком говорливую Настю, — а Эдик в нескольких метрах от него пялился на какой-то свой капустный шедевр, разве что усищами в тарелку не залезал, и чем-то был недоволен. Было восемь вечера, они часов десять — с перерывами — отработали на тот момент, и Ефим ему сказал: а давай лучше завтра обсудим? Валик с Настей, вроде, и не поняли ничего; а Эдик кивнул — и пришёл сегодня снова. Ефим даже проснулся по будильнику. В шесть пятьдесят пять. — У тебя корица заканчивается, — сообщает Эдик, пока колдует над кофе; про капусту они уже успели поговорить, прямо с порога, потому что Эдик когда-то там в ночи придумал, что ему сделать с подачей, и сходу начал описывать. Ефим — спустя пять минут — не помнит подробностей. Помнит, что звучит круто; знает, что уже сегодня днём распробует очередную эту кулинарную гениальность лично, — Эдик, тем более, сказал, что блюдо хоть и закусочное, но с мыслью всё равно о десертах, — Эдик не впервые за последние пару дней это говорит. Ефим не собирается принимать такое на свой счёт; ну правда, не собирается. Всё равно приятно. — Не может быть. А паприка там? — Полно. — Ка-айф. Завтракать будешь? — А шо есть? — Сейчас сделаю. Грейпфрут намутишь? Эдик кивает только; ну загляденье, а не человек — молча соглашается на часть работы, которую Ефиму меньше всего хочется делать. Сам он отлепляется наконец от дверного косяка, к которому всё это время прилипал плечом, открывает холодильник; Эдику отдаёт грейпфрут, сам достаёт остатки хлеба, над которым вчера издевался в «Мох и ель», томаты и лайм; хватает авокадо с подоконника. Становится рядом с Канаряном, который чистит уже грейпфрут на одной из разделочных досок, — второй раз тут, а на кухне уже разобрался, — Ефиму нравится. Ефиму вообще всё в этом абсолютно бессмысленном, непонятном утре нравится; нравилось и во вчерашнем. Ну, вчера он ещё раздражён был внезапным звонком, а сегодня — заранее готов, и в атмосферу псевдо-уюта провалиться легко. Слегка за семь утра, он мнёт вилкой сбрызнутую лаймовым соком мякоть авокадо, Канарян помешивает кофе и что-то заливает про свою сезонную концепцию горячих блюд, которые должны обязательно сочетаться с барной картой. Ефим думает: нихрена себе, что это вообще такое? Ефим думает: ещё бы трахаться начать, и мы почти как идеальные женатики с общей профессией. Ефим проснулся минут пятнадцать назад, и думать ему ещё рано. — А как считаешь насчёт того, что я хочу продавить? Ну, тему с витриной? Раньше в «Мох и ель» полноценной кондитерской витрины не было, — наборы конфет продавались типа с кассы, и всё на этом, по сути, — десертов-то в целом было совсем мало, непозволительно мало для их статуса и численности посадки, и Ефим собирается это исправить. Мысль докручивалась у него в голове вплоть до вчерашнего вечера: было бы неплохо поставить на поток часть простых десертов, чтобы люди могли легко забирать их с собой и даже пустить в доставку, — те же наборы конфет и бисквитов из печенья, макаруны, чизкейки и тарталетки. А всё остальное из карты позиционировать уже более элитарным и изгаляться как хочется, хоть панна котта из авокадо с аквафабой, хоть мороженое еловое, хоть десерты из овощей, необходимостью которых Эдик его настойчиво доёбывает. — Да хорошо будет. Отлично. Грейпфрут — так? — Ага, — Ефим забирает у Эдика его доску с разделанным грейпфрутом, свои мелко нарезанные томаты досыпает к авокадо, доливает на глаз оливковое масло. — Ну только тебе придётся дохера работать. — Эдик, — Ефим грустно шмыгает носом, — в чём новость? — Дохера больше, чем я сам думал. Тебе в первое время и на ужины надо оставаться без вариантов. А с витриной ещё получится, что раньше всех приходить по-любому, нет? Заготовки там. — Да что мне там эти сложности, — слабо улыбнувшись, Ефим принимается за хлеб для тостов. — Сковороду поставишь, пожалуйста? Нормально, справлюсь. Какие мои годы. Эдик снимает с конфорки турку, ставит вместо неё сковородку; без вопросов уже идёт к нужному шкафу за чашками. — Ну смотри. Твои перегорания — твоя ответственность, я предупредил. — Очень мудро, шеф! — ржёт Ефим. — Очень мотивирующе. Если что — я сам виноват, я понял. — Без обид. Если на моих глазах откинешься от работы — мне тоже не улыбается. — Да всё нормально будет. Ты за возраст паришься? Так у меня сил больше. — И за возраст тоже, — Эдик ставит перед ним чашку. — Помочь? — Пахнет очень вкусно, — Ефим аж вздыхает глубже; кофе — бомба, реально, у Канаряна как-то само собой получается. Ну, или путём долгих тренировок. В любом случае, сам себе Ефим так не варит обычно. — Хлеб там подсуши, ладно? — Ладно. Это типа веганский завтрак? — Слушай, не спросил. Тебе ещё что-то? Пашот, может? Я сам иногда люблю просто такое, а ты, может, хищник по утрам. Мясо добавить? — Да не, не, — Эдик улыбается — внезапно, как и всегда у него это получается; быстро выкладывает оба куска хлеба на сковороду. — Давай, я за любую движуху. — Правильный ответ… А какой сегодня день недели? — Ефим одной рукой достаёт из холодильника рукколу, второй уже тычет в экран смартфона. — Воскресенье?! Эй, шеф, это нормально, что мы работаем семь дней подряд? Ответом ему — молчание, и Ефим поднимает голову; Эдик смотрит на него странно: — Мы сейчас вообще не работаем. — Ну да. Я имею в виду — поедим и пойдём же. А послезавтра уже поваров учить. Ой, хлеб всё, хорош, снимай. Твои кстати как, обучаемые? — Надеюсь, — бурчит Эдик; сам достаёт тарелки, выкладывает на них хлеб. — Дальше? — Дальше кофе свой пей, — Ефим легко подталкивает его в плечо в направлении стола. — Я доделаю. — Ты себе одному тоже над завтраками запариваешься? — Эдик упрямо не садится; нависает рядом — как на своей профессиональной кухне — и наблюдает за процессом. Ефим решает не настаивать и просто заливается хорошим кофе по самые уши. — Я просто сам себе вообще, типа, смысла не вижу. Колбасы там отрезал, или яйцо сварил, может. Пиццу разогрел. И вперёд. — Ага, ещё скажи лапшу быструю, — красноречиво закатив глаза, Ефим принимается за основную часть тостов; выкладывает на хлеб авокадо и кусочки грейпфрута, накидывает сверху рваную рукколу, затем сыпет паприку и остатки каких-то семечек. — Не, дядь, я себя слишком люблю. Либо никакого завтрака, либо нормальный. Всё, садись уже. Эдик слушается на этот раз, забрав чашки; Ефим ставит на стол тарелки, приборы рядом кладёт, садится наконец. Шумно нюхает остатки кофе из своей чашки; Эдик наблюдает за ним с усмешкой. Ефим от этого нервничает. Ну, не совсем от этого, — Эдик его спустя неделю совместной работы уже вообще не нервирует, успокаивает даже, наоборот, всем своим видом, и голосом, и отношением к своему делу, и терпением каким-то бесконечным, заземлённостью, от которой Ефим немного заземляется сам, — нервничает он так, больше в целом. Сегодня и завтра — последний рывок, дальше они отправляют все виды нового меню в печать и в ускоренном режиме готовят поваров к предварительному открытию. А ещё надо за это время прожать в головы собственников тему с десертным прилавком; организовать систему закупки для своей станции; проверить техкарты, которые Настя готовит чуть ли не на ходу; разобраться с расписанием — Валик пообещал, что будет готовить его и на кондитеров тоже, — большого ума не надо, «Мох и ель» не будет работать по понедельникам, а во все остальные смены всем нужно будет основательно так заебаться, — но всё же… Что, если у него что-то не получится? Не будет получаться? Что, если Юля не вывезет, или Витя вдруг взбрыкнёт в неподходящий момент? Что, если Эдику не понравится финальный вариант десертной карты? Что, если он не понравится гостям? Эдик вопросительно поднимает брови; смотрит и смотрит всё это время, иногда отвлекаясь на тост. — Как говорят друзья-иностранцы, — резковато заговаривает Ефим, — лайк уот ю си? Эдик ржёт только; падла. — Веганский завтрак — рабочая прям история, — кивает он вместо ответа на риторический, в целом, вопрос. — Вкусно. Ефим улыбается первую секунду; на вторую — вспоминает, что можно и лицо держать: — Понятное дело. — Даже добавить нечего, — сообщает ему Эдик, и от него это — Ефим уже сообразил — высшая форма комплимента. Шок. *** — Да Витя! Витя, блин, куда ты лезешь?! — голосит Юля не первый уже раз. — У тебя тесто там сырое, куда ты его? Не видишь? Шо ты орёшь? — Сам ты, блядь, сырой! — Заткнитесь оба, — твёрдо советует Ефим, не пытаясь даже их обоих перекричать — а всё равно затыкаются. — Замолчите и друг к другу в процессы не лезьте. Юль, сейчас гляну, что там с твоим тестом. Вить… — помедлив, он машет рукой. — Закончи с блюдом, а? У нас три дня на то, чтоб вы выучили меню, осталось, считай, два. Хорош грызть друг друга. — Да я его не… — Юля! — Ладно, — она раздражённо вытирает запястьем лоб. — Ладно, всё, всё. Ну посмотри вот тесто… — По-моему, — негромко говорит Эдику Валик, толкнув его локтём в бок, — всё идёт супер. — Думаешь? — Ну с Катей Юлька похлеще воевала. А тут всё мирно, можно сказать. — Да ща они между собой разгребутся, — спокойно добавляет Макс, не отвлекаясь от своей сковороды, — норм будет. Этот Витя вроде не конфликтный, только в каждой бочке затычка. Типа вон Мицыка. — Эй! — Мицык, шучу, шучу. Ну Фима Витю отучит быстро. — Ты прям уверен? — усмехается Ермаков; бросает вслед за Эдиком взгляд на кондитерскую станцию, где Ефим уже совсем тихо втолковывает что-то Вите, затем — на самого Эдика. — Максюта в людях разбирается, конечно, но по-моему — кто-то кого-то не вывезет. Я так думаю. — Ты поменьше думай, — советует Эдик, борясь с приступом внезапного раздражения на Влада. — Про кондитеров. А про соус свой побольше, вот там чили нахрена столько? — Так я… — Карта, — Эдик небрежно стучит по листку двумя пальцами, — вот перед тобой, дядь, внимательней. Переделываем, двадцать минут на всё. Сейчас последнее горячее будем учить уже. — Эдик! — он переключиться даже не успевает, Сашка прибегает молнией, суёт ему под нос ложку. — На попробуй. Как у Жени, да? — Только лучше, — кивает ему Эдик. — Не соус, а песня вообще, — светится Сашка; Эдик не уверен, что и пробовать надо было, малой сам себя похвалить может. — Валик! Попробуй. Эдик бегло осматривает кухню. Валик быстро кивает в ответ бурно жестикулирующему Сашке; Влад и Макс тихо переговариваются над своим горячим; Давид выкладывает на презентацию один из салатов, посекундно сверяясь с техкартами; Юра хлопает дверцей своей печи; Мицык бурчит себе под нос что-то ругательное, запихивая в холодильник контейнер с базовыми заготовками. — Классно тут у вас, — Ефим возникает рядом, замирает плечом к плечу; поправляется, когда Эдик смотрит косо. — У нас. Живо так. — Как там твои? Ефим откровенно уставшим выглядит; Эдик, конечно, и за себя самого такое мог бы наверняка сказать, но в своём глазу и бревна, говорят, не запалишь. А Ефим в последние дни работал не меньше него, на встречу с собственниками очередную тоже вместе с Эдиком таскался, изнывал над своими десертами, выбирал идеальную посуду на витрину. Дядь Женю даже разок набирал по видео — так и познакомились, — чтобы презентацию авторских десертов показать. Технологички проверил даже больше раз, чем Эдик — свои; на Настю малую дважды чуть не наорал за что-то там. Ни разу не пожаловался. Ни разу Эдик не услышал, типа там, — я устал, я заебался, мне надоело, а где выходной, — если и было, то не всерьёз, и Эдик это не может не уважать — пацану едва ли двадцать, и он вывозит. Эдик беспокоится, конечно, надолго ли; но глядя на работу Ефима — беспокоится с каждым этим взглядом всё меньше. — Справляемся, — Ефим вздыхает; ярко улыбается затем. — По-моему, всех надо совместно набухать. — Чтоб притёрлись? — Чтоб притёрлись. Сегодня. Завтра под общим похмельем сюда притащатся, будут нас с тобой крыть за идею, а не между собой там собачиться. — Дядь, меня к своим идеям не приплетай, — смеётся Эдик; Ефим закидывает локоть ему на плечо, смотрит заискивающе: — Ну Канарян, помоги коллективу. Эдик. Ты же шеф. Как шеф с шефом, раздели со мной это тяжкое… — Да всё, всё, заглохни, — отмахивается Эдик, не сдерживая ухмылки. — Можно никуда не гнать далеко, наш бар используем, там остатки есть кое-какие со старых закупов. — А потом спишем как побитое? — Ефим хитро щурится, ловит на лету. — Шаришь. — Ты лучший, — радостно сообщает ему Ефим; настолько же радостно принимается орать: — Эй! Господа профессиональные повара! У нас по плану ещё работы минут на семьдесят, потом застолье! — Какое застолье? — оживляется незамутнённый Сашка; Ефим ржёт: — Спиртное! Ещё вопросы? — Нету вопросов, всё пушка, — деятельно кивает Мицык. — Давайте закончим уже побыстрей, хочу спиртное застолье. — Он мне начинает нравиться, — шепчет Ефим Эдику, отступая на шаг в сторону кондитеров. — Ну всё, договорились, час пiшов! *** Алкоголь на всех действует по-разному; Ефим — из тех, кому сначала сильно-сильно весело, а потом собственная правда начинает так же сильно-сильно лезть в мозг и обращать на себя внимание.