Моя специальность - неприятности

Руби ждала Нору в их комнате. Вернее, не прям ждала, а просто знала, что эта умница будет ночевать именно здесь, да ещё и придет до полуночи. А пока, она сидела на своей кровати в полумраке и пыталась дозвониться отцу. Не то чтобы он не брал трубку. Руби сама несколько раз сбрасывала звонок, едва сделав исходящий вызов. Меньше всего ей хотелось, чтобы отец снова что-то делал для Лори. Усыновление. Откуп от обвинений со стороны семьи Виви во избежание судебных разбирательств и в целом каких-либо пометок в личном деле, которые могут негативно повлиять на жизнь в обществе в будущем. «Благодарность» авансом за особое отношение к пациенту одной из лучших (и дорогих) психиатрических клиник страны. «Благодарность» авансом за поступление в этот университет, помимо оплаты самого обучения. С одной стороны, мистеру Коллинзу на его должности и при его публичности не нужны заголовки, кричащие с каждой газеты или новостного сайта о «непутёвости» его приёмного чада. Руби и сама бы не хотела таких проблем отцу, да и себе. С другой — она ясно видела, что Лори не испытывал хотя бы должной благодарности или понимания того, что у подобного покровительство обязан быть лимит. Особенно сейчас. Руби пожирало чувство, что она не оправдала негласных ожиданий от отца, хотя она никогда не доставляла ему даже отдаленно похожих неприятностей. И даже тот факт, что она не была виновата в срыве Лоуренса, не уменьшал её переживаний. Она даже не могла себе представить, что спустя два года после начала терапии и очевидно стабилизировавшейся жизни, он вот так просто бросит таблетки. Она вспомнила слова лечащего Лори психиатра. «В случае несогласованной отмены препарата, откат его психологического состояния будет практически мгновенным, каким бы долгим до этого ни был курс. Не буду давать обратных гарантий, но на моей практике в таких случаях пациенты остаются на «пилюлях», как говорится, пожизненно». А ещё на его практике таких больных не забирали из стационара спустя всего три месяца терапии. На его практике в принципе таких «трудных» юношей было не сказать, что много. Руби никогда не ненавидела Лори, хотя его мать иногда откровенно выбешивала её своей истеричной беспомощностью. Взять хотя бы ту аварию. Ей было плевать, что там по итогу с Виви, да, даже с самим Лори, она страдала громче всех лишь по той причине, что это «свалилось» на её вечно страдающую персону. «Горе мне, горе», что-то вроде этого. Ту же картину Руби наблюдала, когда Лоуренса забирали в клинику, так как его отклонения подтвердились на самом деле, без денег отца. Не удивительно, что женские слёзы вызывали у него отвращение, ведь мать вела себя так столько, сколько он себя помнил. Капризная взрослая женщина, в любой ситуации мнящая себя главной пострадавшей, — то ещё зрелище. Именно там, в психиатрической лечебнице, и вероятно именно по этому поводу, Лори от нечего делать впервые взялся за кисти и нарисовал то, что сегодня было на выставке. Впоследствии, это превратилось в весьма небесталанное хобби, которое скрашивало его пребывание в клинике и просто доставляла удовольствие уже «на воле». Руби всегда удивлялась, что все в их семье так просто называли «отклонением» откровенно садистскую натуру Лори. Весьма безобидный термин для описания человека, который намеренно направил собственное авто на превышающей ограничения скорости в столб. Крайне неправдоподобное оправдание психопата, который сделал это осознанно и с точным расчетом на то, что столкновение придётся на сидящую рядом собственную девушку. Лоуренс и не думал её убивать, как он сам признался позже. Ему хотелось довести её до состояния ужаса. А ещё было интересно, есть ли представительницы женского пола, которые плачут не так одиозно и омерзительно, как его мать. Увы, Вивиан Смит его ожиданий не оправдала. «В прочем, стоило ли ожидать чего-то от человека со столь шаблонной фамилией?». Виви была очень милой девушкой. Наверное, как-то по-своему Лоуренс её и любил. Она много и искренне улыбалась, а когда смеялась, я её кудряшки, обрамлявшие лицо, игриво вздрагивали, словно пружинки. Она была вечно счастлива, а её детская доброта оставила её совершенно беззащитной перед миром, в котором ей повстречался Лори. И он её сломал. Сломал не только её представления о любви, но и её жизнь. Лори Коллинз — садист и чёртов психопат в самом прямом и страшном значении этих слов. Грёбаный Тед Банди в перспективе, только действительно хорош собой. Руби успела об этом как-то позабыть за тот период, пока брат послушно принимал нормотимики, нейролептики и антидепрессанты. Конечно, ангелочком это его не сделало, но всё же «волшебные» таблетки превратили его в неплохого парня. Да, он всё еще не мог полноценно прочувствовать и влиться во всеобщее веселье, по-прежнему не любил, когда к нему относились снисходительно, и терпеть не мог, когда не получал чего хотел. Как и многие люди в целом. По большей части он просто начал подражать общепринятым паттернам поведения, будучи не в способным понять их суть. Благодаря таблеткам это давалось без сопротивления и озлобленности, а иногда Руби замечала, что ему и уже и не приходится «играть». В какой-то момент она выдохнула, радуясь за Лори, которого начала воспринимать именно как брата. Сколько было совместных поездок в Новый Орлеан к Лу, которая научила его танцевать. Сколько по-настоящему душевных моментов они прожили, что Руби уже начала радоваться за состояние Лоуренса больше, чем тому факту, что тот больше не был занозой в заднице. И вдруг, всё исчезло. Резко треснуло и рассыпалось осколками, обнажая страшную реальность за этим большим розовым стеклом. Эти два года были неправдой, галлюцинацией, иллюзией, которую им обоим дала терапия одного Лори. Все последствия просто позабылись, хотя Виви Смит так и была парализована ниже пояса в своей инвалидной коляске, с которой она никогда уже не встанет. У мистера Коллинза не было денег на чудо, да и врачи были бессильны. Ветви дерева за окном комнаты отбрасывали благодаря уличному фонарю живые дрожащие тени на стену у кровати Норы. Сегодняшний вопрос Лори о сходстве Роджерс и Виви был предупреждающим выстрелом, от которого сознание Руби вздрогнуло. Сходство было очень приблизительным, да и отметил он его скорее для обозначения своих планов. Сейчас она жалела о том, что ни разу не сказала Норе обо всём как есть, прямо. С другой стороны, они были знакомы едва ли месяц, если учитывать две недели после заезда в общежития до начала учёбы. И ведь ничто, ничто не предвещало беды. И Роджерс ей правда нравиться, их зарождающаяся дружба была уже очень дорога Руби. И теперь, Нора могла быть в опасности из-за того, что она её не предупредила. Говорила чуть ли не загадками. Имела ли она право так скоро посвящать новую подругу в столь нелицеприятные тайны их семьи? А имеет ли право держать её в неведении теперь? Руби не знала. Дверная ручка негромко щёлкнула, опустилась, и дверь медленно открылась, впуская в комнату свет из общего коридора. В дверном проёме показался силуэт Норы, которая, по всей видимости, опасалась разбудить подругу своим возвращением. — Время ещё детское, ты можешь не красться, — голос Коллинз прозвучал неожиданно нежно для неё самой. Почему-то сейчас её особенно тронула забота Роджерс. — Но надеюсь, у тебя есть для меня интересная история на сон грядущий? Она запнулась. В руке Норы, прижатая к груди рукавом свитера, было ничто иное как книга. Ну просто девочка — картинка. — Я думала, она придёт с засосом, — Руби вздохнула, — а она пришла с книжкой. Ты неисправима. — Артур дал мне её, — Нора светилась от счастья и вместе с тем, как будто бы смущалась, осознавая забавность ситуации, — давно хотела перечитать Андерсена. А мы были как раз в секции детской литературы… — Боже! — Коллинз искренне и умилённо вздохнула: как же Норе идёт счастье! — В следующий раз место вашего свидания буду выбирать я.