Записки офицера племенной полиции Матаиса

Я еще в детстве слышал историю про странствующего шамана из Людей Веревки, которого апачи попросили узнать о судьбах четырех пропавших во Вьетнаме парней, используя Силу. Силой эти шарлатаны называли все подряд, от актерства, до наркотиков. Так вот этот шайенн долго выл у костра, потом курил, потом плясал, потом сообщил апачам, что духи Силы требуют, чтоб они привязали к ограде самого крайнего дома на севере лучшую лошадь резервации. Потом еще часик позавывал, потом сообщил очумевшим людям, что сила ведет его во тьму на север. Он непременно должен идти один. Апачи где-то час еще сидели и ждали результата, пока не поняли, что шаман мало того, что исчез в северной тьме, так еще и вместе с их лучшей лошадью. Я отлично знал, как это делал мой дед. Когда он еще питал надежду, что я пойду по родовому пути, он частенько показывал мне разные трюки. Как сделать так, чтобы человек сам рассказал о себе всю правду, но при этом оставался в уверенности, что шаман читает мысли, как ввести даже трезвого, разумного человека в религиозный транс, как обращаться с травами, с дымом и огнем. Я думаю, будь он фокусником в цирке, мы жили бы куда богаче. Но мой дед, как и большинство населения этой планеты, страдал слабоумием. Он верил в духов, в дар и в то, что его трубка — это проводник в мир мертвых. Несуразный парадокс. Один из самых хитрых и умных людей, каких я знал, был свято уверен, что койоты служат посланниками Великого духа, нужно лишь разгадать, что именно в их тявканье зашифровал Всеотец. Моя тетка Ингрид протянула мне старую резную трубку — калумет. — Так вот куда она делась, — сказал я. — Твой дед отдал ее твоему отцу, но твой отец не смог отдать ее тебе, потому что ты валял дурака, — проворчала она, — бери. Бери, говорю! Она раскрошила в ладонь половину сигареты «Винстон», достала с полки над новой плитой банку из-под чая в форме золоченого слона, и взяла оттуда щепотку какой-то дряни. — Теперь иди к костру. Я не смогу тебе помочь уйти за духами. Если сам не сможешь, значит, конец твоему белому. — Послушай... — я решил, что пора включать дипломатию в этом бардаке, поскольку мое раздражение никак не помогало, — ты же понимаешь, что я не знаю, что делать. — Тебе не надо знать, Прервавший род, — она посмотрела на меня сердито, но беззлобно, словно устала уже от моей тупости, — тебе нужно только освободить себя от чужой дряни, и слушать. Дар внутри тебя все сделает сам. Иди. — Что там? Не говори, что ты решила подсунуть офицеру полиции наркоту! — Кора красной ивы, табак и полынь, Матаис. Я, что, сумасшедшая по-твоему?! Иди, а то уже три часа ночи, мне спать пора. И ведь она завалилась спать, совершенно не интересуясь тем, что происходит у нее на заднем дворе. Старая, намертво пропахшая дымом расшитая рубаха, древний, лысоватый, поеденный молью роуч, и мои форменные штаны — я чувствовал себя клоуном без публики. Но я сел на землю у костра, раскурил трубку и выпустил струю пахучего дыма во влажный холодный воздух. За языками пламени, почти невидимый, на меня смотрел темный, непроглядный лес. Что я должен был почувствовать, накурившись коры, опилок и дерьма, которое теперь кладут вместо табака в сигареты?