Я дам тебе всего один шанс

      Волнующую утреннюю тишину прервал громкий звон колоколов. Две колокольни отбивали чёткий ритм, сообщая о наступлении раннего утра и оповещая алтарников о скорой службе и предстоящей работе.       В пустой комнате, озарённой мягким солнечным светом, совершенно тихо, лишь где-то слышно чириканье птицы, опять застрявшей рядом с колонной. — Грех. Ты отвратителен. Неужели не понимаешь, для чего Бог подарил прекрасных женщин? Это извращение. Я заставлю тебя измениться.— всё также холодно отчеканил монах. Даже обидно, что взрывной реакции по защите своего пукана не последовало. Чтож, пытаемся выкрутиться. Зря я что-ли соврал? — Тут, вы не правы, — он удивлённо оценил меня взглядом, давая прочитать в его глазах полную неприязнь. — неужто, сам Боже, считает нормальным существование мужчин, домогающихся до женщин, в последствии чего появление ребёнка.  — всё тот же ледяной взгляд обжигает меня. — Ребёнка нежеланного. — Что ты хочешь этим сказать? Не думай, что на примере какого-то мужчины, я посчитаю твои вкусы не психическим отклонением.  — Филио встал со своего места, громко стукнув ладонями по рядом стоящему стулу, предназначенному для более высокого по рангу монаха. — Похотливые мужчины не в силах сдержать своё богатство в штанах, из-за чего страдают невинные девушки, которым приходится отдуваться. Это ли не извращение? — как можно отчуждённее произношу я, возвращая бездушный взгляд монаху. —Принуждение девушки заниматься этим, да ещё и применяя физическую силу. Вы, правда считаете, что после такого, безобидные люди нетрадиционной ориентации НЕ лезущие ко всем своего пола и НЕ текущих лишь от вида тела подобного своему, намного больше ущерба? — я был доволен собой: после такой своей речи я совсем потерял остатки гомофобии, которых и так было мало. Его лицо побагровело, а руки сжались в два мощных кулака, выдававших непостоянность эмоционального состояния. — Да что ты такое несёшь? Я больше не имею желания говорить об этом с тобой. Отправляйся в трапезную и приходи в притвор. — он быстрым шагом удалился от иконостаса, сворачивая на солею и покидая среднюю часть храма.       Куда именно мне нужно идти я не знал. Все алтарники которых я встречал, либо игнорировали меня, либо, согнувшись в вежливом поклоне, быстро извинялись и покидали часть монастыря. Следующим кого я встретил, оказался диакон. — Извините, не могли бы вы помочь мне? — останавливаю я мужчину средних лет и задаю вопрос. — Всё, что Вам угодно, молодой человек. — Филио сказал мне отправляться в трапезную, но я совершенно не знаю где она находится. — Так Вы, тот парень, которого наш Архимандрит Филио привел вчера на закате. — скорее утверждая, нежели спрашивая, ответил он, на что я лишь кивнул. — Все церковнослужители сейчас завтракают. Следуй за мной.       От него как и от Филио, веет бесконечным холодом. Интересно, здесь все такие неразговорчивые? Не вытянешь и пятиминутной речи.       Весь путь до трапезной мы прошли в абсолютной тишине. Покинув комнату и завернув в южную часть церкви мы столкнулись с мощными, на вид неприподъёмными, дверьми. Шли мы недолго, но даже за это время можно почувствовать себя некомфортно в этой практически мёртвой тишине.       Подойдя чуть ближе, диакон потянул за ручку одной из дверей. Послышался жуткий скрип, а вместе с ним и обыденная утренняя суета. Из-за дверей доносились разные голоса, обсуждающие последние новости, стук и грохот посуды на кухне и манящий аромат свежей выпечки.       От такого обилия еды и смеси прекрасных запахов у меня потекли слюни, но сдаваться и есть здесь я не собираюсь. На мои слова Филио отреагировал слишком уж бурно: для такого как он, такая реакция просто неприемлема. Что-что, а вот про церкви я знал многое. Иногда во снах мне видится моя, возможно, мама, молящаяся за упокоение моего… отца? Не знаю кто это был, но суть была такова: я совершенно точно знаю как должен вести себя монах, тем более высокопоставленный.       «Что-то явно не сходится» — рассуждал я направляясь к притвору где меня обещал ждать Филио. Только я перешёл знакомый порог как сзади меня оказалось двое молодых мужчин. Монах стоял повернувшись ко мне спиной, что сильно напрягало меня. — Ты ведь знал, каковы будут последствия. Зачем же влез в это?  — спросил один из мужчин, надевая маску, чем-то похожую на поколеченное и изуродованное шрамами лицо. — Ты мог бы стать одним из нас. Почему не раскаялся?  — поворачивает мою голову к себе второй мужчина, закрывая одной ладонью изуродованный нос.       Честно, что сейчас происходит я вообще не понимаю, как это связано с моим раскаянием и кто эти люди?       В этот момент ко мне повернулся Филио. В руках у него лежала тонкая ткань, напоминающая ночнушку, которую обычно надевают женщины перед сном. — Надень это.  — ещё одна короткая фраза адресовалась мне. — Что? Прям здесь? Перед вами? — уже немного в растерянности спрашиваю я.       Парень с изуродованным носом глухо промямлил: «А что, стесняешься?». Кажется, кто-то из них явно подслушивал наш разговор. Жаль они не собирались напасть, я бы сразу понял, что мы не одни. Да, неловко вышло. Медленно снимая жилетку, я поглядывал в сторону Филио, наблюдая за его реакцией. Его взгляд был опущен в толстую старую книгу, уже побывавшую, судя по обожённой обложке, в огне.       Я натянул это подобие одежды на себя, предварительно сняв штаны и откинув в сторону к жилетке. Некомфортная легкая ткань раскрывалась с каждым порывом ветра, что заставляло чувствовать дискомфорт. — Читай.  — приказал мне Филио и ткнул пальцем в отрывок данной мне книги одним из мужчин.       Я медленно, но верно начал повторять сложнопроизносимые слоги, потихоньку привыкая и ускоряя темп. Это всё мне казалось белибердой: зачем звать после завтрака в такую рань в притвор, одевать в раскрытые одежды и заставлять читать невнятную дичь? Более менее свыкшись с писаниной в книге, я уже стал на автомате повторять слова. — На колени!  — крикнул мне мужчина в маске, надавливая на моё плечо.       Я решил пока не прекословить, а посмотреть, что же будет дальше, поэтому опустился на колени, продолжая бормотать кажется… молитву?       Сзади меня один из алтарников стянул и так полупрозрачные одежды с плеч, раскрывая всю спину до пояса. — Молись! Молись же громче! Искупи грехи свои!  — как-то торжественно произнёс Филио, от чего тело покрылось гусиной кожей.       Раздался громкий свист и на кожу приземлился, будто ошпаренным кипятком, хлыст.       Первый крик не удержался внутри и отозвался в глухих стенах громким болезненным стоном.