Четыре мелодии

      Ветер швыряет в лицо порыв колючих снежинок, и Иори бегло оглядывается, всматривается, где в огне гирлянд затерялась алая шевелюра. Рику замечает его взгляд и тут же высоко натягивает шарф чуть ли не до самого носа, сразу становится похожим на нахохлившегося виноватого воробья. Иори наливает ему какао из термоса.       Съёмки рождественского клипа должны были проходить бесснежным ясным днём, но вредный снегопад тоже хорошо подходил под бодрый ритм песни. Крупные резные снежинки маняще сверкали в свете гирлянд и путались в волосах. Таяли на губах. Хотелось половить их ртом.       Рику же хотелось укутать в плед и выкатить с этого парка, в котором им надо было заснять весёлые моменты зимней прогулки. Зима для него — то ещё испытание. Резкий глоток холодного воздуха в любой момент может вызвать приступ, да и просто застудить связки, хотя это уже относилось ко всем, поэтому съёмки старались провести быстро, а Цумуги была настороже с запасом пледов и термосов с какао. Иори был же вооружён парочкой ингаляторов, бережно упакованных в рюкзаке. У Рику с ними всегда не складывалось удачно — то потеряет, то сломает. То специально не возьмёт, считая, что пожертвовать здоровьем ради звонкого голоса — нормально. Иори на такие приступы вредности нарочито зло ворчит, что такому раздолбаю места центра точно не вернёт.       Да, это место он сам бережёт аккуратно и на самом деле очень ждёт того момента, когда Рику, восстановившийся и полный сил, сможет снова его занять, вернуть группе особенное искристое сияние, которое Иори порой не может вытянуть. Словно не хватает какой-то искры, чуть-чуть до того, чтобы их группа стала неповторимой. Пока они всё делают правильно и идеально, и, может, в этом и беда. В этом их рамки, которые Иори пока не может сломать.       Рику тыкает его пустой остывшей кружкой в плечо и чуть хмурится. Молчит. Негласное у них правило — молчать, когда что-то не так. Когда сам Рику не берёт ингалятор, а Иори запирается в тех мыслях, что крадут его улыбку.       Съёмки всё-таки проходят отлично, и, когда все, раскрасневшиеся и замёрзшие, возвращаются в общежитие, Цумуги каждого заставляет выпить горячее молоко и съесть по несколько кислых таблеток с витамином С. Ещё и притаскивает гору грелок и тёплых носков и не терпит пререканий даже от Тамаки, пообещав его связать и насильно укутать в тёплое одеяло, если он так и будет ходить босиком. Ямато же, несмотря на извечную упёртость, теперь же счастливо млеет больше всех от такой заботы, и Иори незаметно хмыкает, и Мицуки, заметив это, весело подмигивает ему. С братом они всегда мыслят на одной волне. Только вот Мицуки потом ещё Ямато будет весело подкалывать.       Рику же необычно тихий — устал. Иори следит за ним краем глаза, отмечает и лёгкое покашливание, и небольшую бледность. Цумуги, тоже заметив, кивает ему. Когда дело доходит до приступов, то за Рику берётся Иори. Правило ли это? Кто знает. Может, просто только у Иори хватает духа насильно прижать ингалятор к его лицу. Его собственное негласное правило — прятать после этого руки в карманы, чтобы никто не заметил, как они у него дрожат.       — Пойдём, провожу тебя до твоей комнаты, — он тихо наклоняется к осоловелому Рику, и тот, видимо, устав, даже не протестует. Бредёт по коридору рядом, неловко закутавшись в плед так, что его край тащится по полу, как какая-то мантия.       — Сразу бы пошёл отдыхать, раз тебе нехорошо, — ворчит Иори, подавая ему пижаму, и даже помогает Рику стянуть свитер и футболку — руки того не слушаются.       — Все бы заволновались, — о, и язык тоже не слушался, вон, едва хватило сил на эту фразу.       — Все и так волнуются, но только тебе не говорят. Чтобы ты уже не волновался.       — Замкнутый круг, — тихо хмыкает Рику, кое-как натянув пижамные штаны, и садится на кровать, устало сжимая в руке смешные тёплые носки с веселыми мордочками Санта-Клаусов. Иори сдаётся перед печальным сонным взглядом и опускается на колени на пол, ловко натягивает носки на чужие ледяные ноги, ворча под нос, что кое-кто — избалованный мальчишка.       Стоит Рику только лечь, его забивает кашель, долгий и сильный, словно больше не хватает сил его сдержать, и Иори взволнованно помогает ему сесть.       — Ингалятор? Лекарство какое-нибудь? О, выпей воды.       — Нет-нет, мне просто тяжело порой спать на спине. С детства с этим беда, когда приступ. Надо спать полусидя, и Тенн…       Он замолкает, пользуясь тем, что Иори протягивает ему стакан с водой. Тенн для Иори — как красная тряпка для быка, и Рику об этом хоть и помнит, но разве спрячешь эту сильную братскую любовь и привязанность? В этом Иори его понимает, даже не желая думать о том, как вёл бы себя, окажись он с Мицуки в подобной ситуации.       — Брат сам был моей подушкой. Смешно звучит, знаю, — тихо смеётся Рику. — Садился у меня за спиной так, чтобы я мог полежать у него на груди. Так я и засыпал. Но ты можешь просто мне подать вон ту запасную подушку, я тут сам разберусь… Иори?       — Ты невыносим, — вздыхает Иори, щёлкая выключателем, и поначалу в полутёмках Рику кажется одним размазанным силуэтом. Иори запинается об его рюкзак и, похоже, сшибает со стола какую-то ерунду, но добирается до кровати и точно тыкает его кулаком в плечо. Молча.       Меж ними слишком много неловких недомолвок, почему бы не добавить ещё одну? Рику тоже молчит, аккуратно подвигается, когда Иори садится за его спиной, и нерешительно, не сразу устраивается меж его колен, медленно опускаясь на грудь. Дыхание у него сбитое, чуть сиплое, и Иори кажется, что и собственное сбивается и не слушается.       Слишком неловко. Настолько, что даже молчать невозможно.       — Прости, я снова доставляю тебе неприятности, — бормочет Рику, и Иори, решившись, легко обнимает его под одеялом. Нет, Рику точно никуда не сбежит, но было бы лучше, чтобы он расслабился, а то совсем закаменел от смущения.       — Но ты всё-таки жёсткий, — вдруг добавляет Рику и сразу расслабляется, тихо и весело хмыкнув, и Иори уже сомневается, так уж ли ему стыдно и неловко.       — Уж прости, бери то, что дают, — цыкает он, на ощупь легонько щёлкая его по лбу. Рику немного ёрзает и наконец ложится так, как ему нравится.       — Почему ты так… Так беспокоишься обо мне и всё замечаешь? — говорит он через несколько минут, и Иори утыкается подбородком в его макушку.       — Я хочу, чтобы ты дышал полной грудью.       «Иначе я сам тоже задыхаюсь», — думает он про себя. О таком они не говорят. Не говорили — но Рику на этот раз решил.       — Тогда и ты сам не бойся дышать. Не бойся быть центром.       — Ты всё-таки невыносим, — повторяет Иори, как заклинание, и Рику, словно оно и правда сработало, сонно сопит уже через какую-то минуту.       Он тёплый, от него пахнет какао, и Иори делает глубокий вдох, зарываясь носом в его волосы.       Ладно, он попробует. Когда-нибудь он сможет и не молчать.