Анна. Лекарство от ликвидации

Анна вовсе не собиралась уходить из квартиры Марины. Они обе знали, что так часто делают полицейские, если чего-то ищут. Пока они вы не выполнят скрипт, они не покинут дом. Марина начала догадываться, что Анна, возможно, как-то связана с полицией. Прошел час. Марина перестала плакать. — Ладно, я уже спокойна. Что вы хотите, Анна? Зачем вы здесь? Вы, наверно, не соцработник, вы из полиции? — Формально, это называется не полицией. — Какая разница, как это называется! Большинство соцработников дают бланк отказа от помощи, у вас же его нет. — Почему, есть, — Анна достала его из кармана джинсов. — Просто мои методы другие. Обычно надо всего лишь подождать. Это действительно было правдой. Чего учит работа на телефоне доверия, так это ожиданию. Некоторые звонящие молчали минуту, две минуты. У человека психологически неустойчивого может возникнуть ступор, исчезновение мыслей. Надо всего лишь подождать. Она повесила трубку после звонка трудного школьника лишь после того, как в течение десяти минут не услышала никакого ответа. Но он уже вряд ли что-то стал бы совершать. — Вы умеете утешать людей, но я вам почему-то не верю. Что вы хотите узнать? Вы здесь для того, чтобы не везти меня в участок? — Не больше, чем вы мне расскажете, — сказала Анна, явно выбиваясь из амплуа женщины-полицейской. — Расскажите мне, что вас беспокоит. — Хорошо, я расскажу, только, пожалуйста, никому об этом не говорите. Я и так уже пострадала от этой информации. Не успела Марина начать разговор, как в дверь позвонили. Марина подошла к двери: — Откройте, это полиция. У нас есть электронный ордер на обыск. — Что вы хотите здесь найти? — Стандартная процедура, мисс. Трое полицейских вошли, показали электронные удостоверения со смартфонов, подчеркнув официальное имя домена и значок сертификата страницы. Анна не знала этих людей; они были не из костёла. Те заявили, что отец Марины погиб при странных обстоятельствах от лихорадки, напоминающей провоцируемую вирусом Зикка, который не распространен в Великобритании. Если у кого-то возникало сомнение в легальности сотрудника полиции, тот выходил из логина и переавторизовывался заново, демонстрируя подлинность. Мошенники показывали статичную страницу, и некоторые люди, типа адвокатов, легко ставили их на место, если были уверены в своей честности. — Кто вы, мисс? — один из полицейских спросил Анну. — Соцработник, — сказала она, показав зеленый сертификат ID со смартфона. — Вы будете понятой. Они заходили во все подряд двери, обыскали спальни, туалет и ванную комнату. Открывали крышку сливного бочка унитаза, спустили воду из стиральной машины на кухне, чтобы проверить ее содержимое, рылись и в гардеробе. Интересовались карманами одежды. Переместились на чердак. Через час обыск закончился, но внезапно полиция ничего не нашла, а вот подозрения Марины росли все больше и больше. — То есть вы изначально не покидали мою квартиру, зная о том, что должны быть понятой? — спросила Марина. — Нет. Я заранее ничего не знала об этих парнях, — сказала она правду. — Полиция не работает с соцслужбами. — Я вам не верю! Обыск окончен — покиньте мою квартиру! И дайте расписку об отказе от соцпомощи. Анна честно протянула документ, в конце концов разговор все равно не клеится, но это не значит, что Марина исчезнет из ее жизни в течение ближайшего времени. После того, как она подписала бумагу формального отказа от соцпомощи, Анна протянула ей свою страницу в соцсети. — Захочешь поговорить со мной как женщина с женщиной — буду ждать, — сказала Анна. — Это ни к чему не обязывает. — Ладно, я подумаю. Марина рассматривала адрес страницы Анны в соцсети, раздумывая, написать ли ей. Но все-таки спрятала бумагу на чердаке. У нее было пару дней на размышления. В конце концов, она решила написать Анне. Так сказать, воспользуется дармовой помощью, пока ей можно воспользоваться. Такова русская психология, попытаться урвать пока рвется, и получить преимущества, но особенно такой была психология ее отца Сергея. Когда-то отец сказал ей, что самый главный ресурс — человеческий. Подчинить людей до конца нельзя, но ими можно пользоваться. Неудивительно, что она написала. * * * В начале Марина заявила, что увлекается прозой и рисованием, хотя не зарабатывает этим. Она написала небольшой рассказ про заварку кофе двумя парнями и спросила ее мнения. — Тебе нравится настроение этого рассказа? Я все никак не приду в себя после смерти отца. Мне не хотелось видеть разнопольных собеседников. — Да все нормально, Марин, эти парни могут быть хоть двумя братьями. Я не вижу никакой проблемы. Лучше, если ты добавишь деталь на этот счет. Раз в неделю, а иногда три раза в неделю она присылала ей разные рисунки, сделанные на компьютере. Это портреты всевозможных парней. Анна быстро заметила, что все отличались общими признаками. Они были по-женски стройными и соответствовали скорее женской фигуре. Типичный портрет: парень с зелеными, синими или вишневыми волосами. Они обычно были с каре, почему-то копируя женские прически, или коротко стриженными. Но точно не были седыми, лысыми. Также они были молоды и напоминали подростков. Ее парни не были настоящими, она училась рисовать и выдумывать, а не срисовывать. Однажды она нарисовала страуса, закопавшегося в песок. Анна никогда об этом ничего не слышала. — Странно, мне казалось, что это все знают. Наверное, ты не взяла курс биологии. — Я знаю больше о муравьях, чем о страусах. Пару раз Анна не была умерена в оценке ее рисунков. Она нарисовала парня, обрезанного по пояс, причем несколько компьютерных мазков подобно нитям шли вниз, Анне показалось, что это тело какого-то разорванного гранатой парня. Она сказала, но не упомянула, где конкретно могла это видеть. — Чего у тебя этот парень разорван? Ты бы дорисовала до конца. — Извини, Анна, но ты написала глупость. Художники часто так рисуют. Через некоторое время Анна поняла психологический аспект ее портретов. Марина, очевидно, была пухлой девушкой и очень хотела выглядеть иначе. На ее странице никогда не было реальной фотографии: только аватарка. Возможно, она подверглась отвержению из-за своей фигуры. Она рисовала парней, а значит хотела быть парнем, ненавидела свою эмоциональность или женственность. Возможно, Сергей запрещал перекрашивать волосы. У нее было странное обращение, которое она иногда использовала, типа The boy thinks, The boy knows, The boy watches. — Как тебе мой рисунок, Марина? — Анна скинула ей несколько своих работ. — The boy thinks they are very good. Это мое альтер-эго. The boy — это я сама, Анна. — Может, The girl? — Иди ты. Ты психолог-соцработник, должна понимать заморочки людей, а не корректировать их. Я общаюсь с тобой, кстати, как женщина с женщиной. Помнишь, я подписала отказ от своей помощи? Таким образом Анна поняла, что играет по ее, а не своим правилам. Чего она от нее хочет? Чтобы Анна стала отдушиной для ее творчества? Рисунки были не очень профессиональными с технической точки зрения, зато видно, что она хотя бы старается что-то придумать. Через какое-то время Марина решила написать масштабное фэнтези, по идеи это что-то вроде Средневековья с лучницами, эльфами и различными войнами. Причем для стимуляции своей фантазии она предложила Анне также поучаствовать. Ей выпало описание некоего средневекового бара с барменом, посетителями и раненой лучницей. Анна написала некий диалог: обсуждение легенды про то, что в лесах бродит какой-то призрак, который окрикивает всех подряд и называет их своим именем. Ее озвучил некий путник, вернувшийся из соседней деревни, пересекший лес, и повидавший многое на своем веку. Бар и гостиница были совмещены, и он попросил переночевать в их номере. Путник казался странным, назвал некий дух по имени Дюнкель (dunkel — нем. темный), который якобы окрикивает всех по имени в лесу и называет себя, а посетители решили, что путник — это и есть Дюнкель. Что-то он слишком много знает о легенде, о которой здесь прежде никто не слышал. Его хотят выгнать, пока в баре не оказывается человек, говорящий о том, что его тоже окрикивал Дюнкель, но это было пятнадцать лет назад. И, судя по голосу путника, он вряд ли Дюнкель. Бармен был сыном, который потерял своего отца на войне (что явно альтер-эго самой Марины), формально он не умер, просто пропал без вести. Его дядя говорит ему, что видел ту войну, они не щадили женщин и детей, а мужчин и подавно пускали в расход. Глава заканчивается тем, что он видит раненую лучницу и пытается ей помочь, эту сцену придумала сама Марина. Диалог дяди и племянника написан Анной, она постаралась вложить все стереотипы Второй Мировой и гражданской войны в Швейцарии последних лет. Самих персонажей выдумала Марина, кроме Дюнкеля, этот дух стал общим персонажем. Несмотря на творческое сотрудничество, оно не было простым. Анна хотела вставить французский или немецкий язык, но не знала русского, Марина вставляла язык своего родного отца. You must find the tsel (Тебе нужно найти цель). Так, Марина изобретала искусственный англо-русский язык своего фэнтези. Проблема только в том, что это слово совпало с немецким, и оно пишется иначе: ziel. — Марина, мне показалось, что ты хотела написать You must find the ziel, ведь по-немецки это пишется так. — Мой родной язык кроме английского — русский, а твой, видимо, немецкий. Хорошо, я не буду писать tsel, раз это совпадает с немецким словом, но пишется иначе. Люди по-разному реагируют на критику, замечания или похвалу. Анна хотела исправить ошибку Марины, думая, что это ошибка, но не запрещать ей пользоваться словами, Марина же решила, что она запрещает. В итоге подруги написали всего две или три главы. Марина просила Анну искать опечатки и пропущенные запятые, но после первой главы сделала предупреждение: только техническая правка текста, никаких tsel/ziel или замены орфографии. Позже Марина сказала, что поступает учиться на второе высшее: хочет стать доктором медицины. Через некоторое время Анну посетили мрачные мысли. Хотелось использовать Марину не по заданию (хотя костёлу она все еще сливала информацию о Марине), а спросить ее саму как женщину. В ее жизни ведь почти не выпадало никаких шансов встретить человека. Словно Марина поймет ее и не будет судить. Что Марина это и есть то самое радио «Красный канал». Она написала ей примерно в 19:30 по местному времени. «Марина, это я, Анна. Надеюсь, ты поймешь мою историю. Допустим, у меня имеется проблема с телом. Поэтому я не знакомлюсь. Мне не нравится, как я выгляжу. С одной стороны, я наблюдаю, что все вокруг меня живут, а я как будто не живу. До того, как меня вызвали в твою квартиру, я сидела на телефоне доверия. Думаешь, что для меня это просто работа? Не умею слушать или слова типа „у меня умер отец“ — для меня предложение из четырех слов? Нет! Я могу поставить себя на место людей, но мне кажется, что я помогаю другим, не помогая себе». Это не было полноценным диалогом в соцсетях, скорее парой сообщений. Марина ответила ей через несколько часов, записав ответ голосом на аудио со своим британским акцентом: «Да не беспокойся ты, Анна, кажется, что проблемы не такие уж большие. Ощущение, что ты много работала и устала. Ты просто пока не нашла никакого мужчину, за которым хотелось бы пойти. А может и нашла, но не скажешь мне. Не волнуйся, мне после смерти отца кажется, что мы все мазохисты. Мы вечно что-то находим, теряем, сожалеем. Мы не умеем отпускать проблемы. Если ты нашла мужчину, который тебя не ценил, так это его проблемы. Почему из-за этого надо сожалеть». Ее ответ не совсем был актуален тому, что она испытывала на самом деле, но он действительно успокоил ее. Почти все женщины проходят через какой-то период, когда просто хочется поныть, даже если какой-то причины для этого нет. Не понятно, Марина действительно является такой сильной или просто хочет такой казаться. Через некоторое время всяких сюжетов, картинок и прочего она вдруг написала о себе: «Знаешь, Анна, я долгое время боялась тебе объяснить свою проблему. У меня есть знакомая психологиня, но я ей не верю. Ее навязал мой отец, Сергей. В действительности мы общаемся в режиме подруг. Шмотки, отношения, парни, ничего серьезного. Я не рассказывала ей никогда о том, за чем охотятся люди, вроде нее. Я готова прервать молчание и рассказать о моей жизни, но с одним условием. Ты не будешь использовать психологические техники. Как ты думаешь, с чего началась проблема, Анна? С того электронного ордера, когда ты была понятой? Когда-то я работала в отделе информации MI6. Я никого не убивала, но я поставляла информацию тому, кто это делает. Погодные сводки, а дальше уже секретно. Причина, по которой об этом не знает моя психологиня — секретность самой службы. Она может написать характеристику и лишить меня рабочего поста. Ты думаешь, это типично, а я просто не уважаю психологов? Уважаю, но на моей прошлой работе надо не болтать. К тому же, взяв в London Politic Relations курсы юриспруденции и политологии я прекрасно понимала, что вы, психологи, умеете читать между строк, но юридически ваши мысли очень трудно доказать. Пока вы не прогнали меня через какой-нибудь специализированный тест, типа MMPI и не поставили электронную подпись. Да, у вас есть мнение психологов-профессионалов, специфических людей. Мнение ничему не равно. Поэтому меня устраивает только неофициальное общение. Я знаю, Анна, делая свою работу, ты хорошо ставишь себя на место других людей, судя по тем трем главам в фэнтези, которые ты мне дала. Спасибо. Так о чем это я? Я не знаю, как они это узнали, но меня уволили из MI6, когда я была на втором месяце беременности. Ты наверняка мне напишешь, что MI6 вряд ли будут увольнять беременных женщин. Дело в том, что я познакомилась с парнем. У нас начался роман. Но я тайно слила его сперму себе через шприц. Он не хотел ребенка, а я хотела родить. Его друг — работник полиции. Дед друга — генерал полиции в отставке, сейчас он не имеет доступа ни к документам, ни к прежним ресурсам, но у него остались связи. Я знаю о чем ты думаешь, Анна. Ты думаешь, что я сейчас ищу какого-то утешения. Мне утешения не нужно, это моя ошибка; я не знала ни о чем перечисленном, а поняла всю серьезность много позже. Я думаю, что мой отец умер не случайно, ведь его лихорадка с симптомами, похожими на вирус Зикка, появилась сразу после той упавшей сумки с ноутбуком. Считаешь меня параноиком? Считай дальше, это твоя работа. Только оставь мнение при себе, я предпочту об этом не знать. Я работала в MI6 и почерк этих людей знаю. Ты мне вряд ли поверишь. Секретный агент здесь я, а ты просто какой-то психолог. Я уволена из MI6, и это было секретной информацией, я все равно там не работала, а проверить это трудно. Подсыпать порошок, случайно уронить чемодан, чтобы тайно что-то передать. Дополнительный аргумент в этом деле — без суда и следствия кто-то выписывает ордер для проверки, могла ли я заразить родного отца вирусом Зикка. Просто пугают меня, чтобы я держалась от этого парня подальше. После того, как меня уволили из MI6, я писала разным британским журналистам, пыталась раскрутить дело, вылететь на феминизме при помощи газет и ТВ. Не знаю, работает ли это в США, но в Великобритании это не работает. Скандала не получилось, газетные материалы левых изданий быстро забыли (официальные и вовсе не заинтересовались), ответа от „женской солидарности“ не было. А генерал только собирал информацию обо мне, причем из открытых источников». Анне хотелось не утешать ее, а найти убедительную легенду, чтобы сказать правду, что кто-то еще из британской разведки хотел убить Сергея. Наверняка, интересы этого генерала просто пересеклись. Ей хотелось сказать, что Сергей был черным брокером и купил акции британского металлургического завода будучи несостоятельным. В таком случае Марина решит, что Анна — агент MI6. Вот хочешь помочь человеку и рассказать правду, но нельзя. Она уже совершила ошибку с tsiel/ziel на примитивном примере в фэнтези-главе, а здесь ошибок допускать нельзя. — Да, Анна, все понятно. Мы проверим достоверность этой информации, в том числе их имена, — говорили из костёла через зашифрованную интернет-связь. — Сделайте это так, чтобы генерал не узнал, наверняка он заметит слежку и утроит охрану, — предложила Анна. — Постараемся. До связи.