Анна. Лекарство от ликвидации

Иногда в школе Анне подворачивалась редкая возможность сказать что-то своим лучшим подругам. Одна из девочек сидела с ней в третьем классе, ее звали Миранда. Между уроками они говорили, немного, но для того возраста достаточно, так что она ее хорошо узнала (тут есть разница в том, что детям не надо узнавать себя слишком детально). Поскольку у них не было лишнего времени, все, что хотела показать Миранда, она просто брала в школу. Некоторых своих кукол, коллекцию фантиков от конфет или шоколадок. У них не было лишней минуты, чтобы зайти в гости. В старших классах стало сложнее. Одноклассники просто так берут и спрашивают: «а что это за два охранника в черной машине? Куда они тебя везут после уроков?». Анна помнит, что Миранда никогда не спрашивала, ей было вообще все равно, кто они такие, а другим ученикам младшей школы и подавно. Однажды Миранда рассказала тайну: ее мама была пьющей и часто уходила в ночные клубы, возвращаясь оттуда с незнакомыми мужчинами. В один из вечеров она ушла, а Миранда упала в обморок. Таким образом Миранда поделилась первым секретом: что ее мама раньше была не той, за кого себя выдает, хотя этот случай ее резко изменил и она поставила интересы ребенка выше своей личной жизни. Саму Миранду спасли какие-то соседи и доставили в больницу, сохранив историю в анонимности. Она пролежала в коме неделю, потом из нее вышла, к ней приставили какого-то социального работника, молодую женщину того же возраста, что и мама. Детский соцработник долго интересовалась настоящими причинами обморока, Миранда ей ничего не сказала, а еще соцработник часто говорила о том, что она должна кому-то это сказать иначе ее сгубит чувство вины и она начнет ненавидеть людей. Миранда выбрала Анну — свою лучшую подругу во младшей школе. Никаким соцработникам она говорить это не будет, ведь у нее заберут маму, какой бы она не была. Сама же мама Миранды знала не хуже, к тому же после этого случая она часто была подавлена, плакала и постаралась измениться. Миранда рассказала это Анне как однокласснице, поскольку она не может принять никакого решения по вопросу ее семьи. Это было в школьном туалете когда они вместе отпросились на уроке. Они точно не знали, сколько это будет продолжаться и не накроют ли их разговорчики; вероятность встретить других школьниц в это время была крайне низкой. Это было всего лишь пару раз и никто об этом не узнал. Анна раскрыла свой секрет, точнее его часть (слишком высока была вероятность не избавиться от назойливых вопросов). — Я могу сказать, куда меня увозят эти двое охранников на черной машине. Обещай, что никому не скажешь. Кивни три раза, если понимаешь условия игры. Миранда кивнула трижды, спросив: — Кто они такие, Анна? Что происходит? Они отвозят тебя в музыкально-танцевальную школу? Она процитировала популярный миф, который пустила сама же Анна. — Нет. Они возят меня к врачам. Лекарства, уколы. Я смертельно больна и принимаю то, что должна, если я откажусь, или что-то пропущу, — она сделала пальцем волнистое движение, — меня здесь не будет. — То есть ты умрешь также, как я могла умереть? — Возможно. — Честно говоря, Анна, я не удивлена. Я после этого обморока тоже сижу на лекарствах и тоже принимаю уколы, правда медсестра приходит к нам домой. Наверно, ты просто из богатой семьи, но деньги не меняют организм. Когда это появилось? — С самого рождения. — А что у тебя болит? У тебя головокружения? — Трудно сказать, у меня нет головокружений, но они считают, что-то с головой. — Это какая-нибудь дорогая частная психиатрическая клиника? — Миранда, я не могу сказать все подробности, потому, что я и сама не знаю эту систему. Это не просто клиника, это целая лаборатория. Каждый год они следят за моим здоровьем, лечат токами, подключают всякие электрические приборы, похожие на наушники, только их крепят на лоб или чуть выше уха. Нет, мне не больно, я ничего не ощущаю. Но в основном, это просто дополнительная школа. — Школа искусств? — Нет, это ложь для прикрытия. Это медицинская клиника, я не знаю, как сказать. — Тебя учат ходить, писать, рисовать, и помогают тебе создавать иллюзию, что ты ничем не отличаешься от нас? — Ты правильно думаешь. Анна не могла сказать Миранде правду: про то, что она будущий солдат с другой ДНК, что ее усыновители — военная семья. Ведь на самом деле Проект Анна — секретен. Розенберги, приемные родители Анны из военных, говорили ей придумывать истории с самого начала. Поначалу в детстве Анна была наивной и спрашивала, кто ее настоящий отец, какую роль играет заказчик, но Розенберги ясно дали понять, что эта информация маленькой девочке ни к чему. Если она делала намеки, что говорит слова «проект» или «заказчик», даже произносит первые их слоги, разговор всячески отфутболивался или в ряде случаев ее даже наказывали за попытку что-то спросить об этом. Если по литературе задавали придумывать сочинения на тему проведения каникул, в ход шли только вымышленные истории и ни слова правды. — Но если это правда, то почему ты умеешь рисовать, петь, ходишь не хуже нас? — Миранда задала один из последних вопросов. — А кто сказал, что я умею? Это просто роль. — Ты меня совсем запутала. Я тебя не понимаю. — Ты мне поверишь на слово? Только честно. Миранда снова три раза кивнула. — Допустим, это секретный правительственный проект по обучению в одной школе попеременно и инвалидов, и не-инвалидов. Просто кто-то хочет, чтобы у инвалидов был шанс на социальную жизнь, допустим, ребенок какого-нибудь богатого сенатора — один из них. А для этого надо сделать так, чтобы инвалиды ничем не отличались от обычных детей за одним только исключением: приезжают эти двое на черной машине и везут после уроков куда надо. Поскольку дети не-инвалиды не должны знать о том, что какой-то ребенок — другой, нас приучают лгать. — И твои родители в этом участвуют? — Да, участвуют. Все примерно так. Никому не говори. Надеюсь на твое понимание. — Я тоже принимаю уколы, Анна, это после того падения, но я реально думаю, что тебе гораздо хуже. Судя по ее интонациям Миранда была расстроена, что нежелательно. Не стоило ей это говорить, совсем не стоило, даже часть правды может сгубить и взрослого человека, не говоря уж о ребенке. — Со мной все в порядке, Миранда, правда. Если у меня и были какие-то слезы, то только до школы. Сейчас я не плачу как прежде. Этот разговор в третьем классе начальной школы был первым и единственным откровенным, по крайней мере пока. В дальнейшем, если Анна начинала диалоги на эту тему с более старшими детьми, даже намеки на какие-то уколы, ничем хорошим это не заканчивалось. Совпало, конечно, то, что Миранда сама имела похожую историю. После четвертого класса Анна и Миранда разъехались в разные средние школы и больше никогда не встречались. Подруга испарилась как пепел от свечи также, как и появилась, что подтверждало правило: хороших вещей много не бывает. В лучшем случае, став взрослой, Миранда предположила, что Анна рассказала похожую историю, придумав секретную мишуру: ведь тогда будет жалоба на ее семью от педагогов, и ее выведут от этих родителей, а так Миранде никто не поверит, Анна же будет отрицать вообще факт разговора. «Все уже украдено за вас и вы ничего не докажете». Охранники отвозили Анну в двухэтажное здание, напоминающее по виду прямоугольную церковную постройку типа католического костёла. * * * США, Сан-Аджело, штат Техас, 5 сентября 2084. Два человека в черном направлялись в кабинет директора начальной школы Little Hill. Один вошел к директору вовнутрь, другой держал дверь. Разговор длился примерно минут пятнадцать или тридцать и был не из приятных, но не для охранников, а для директора школы. — Здравствуйте, Мистер Джим Пенсандо. Приносим извинения за беспокойства, но вы должны сделать копию ключей взрослого туалета для Анны Гамильтон. — С чего бы это? — Она гермафродит. — Я не понимаю, почему из-за какого-то заболевания Анны школа должна делать исключения в социализации конкретного ребенка. Пусть пользуется туалетом на общих условиях. Если ее кто и увидит за перегородками, девочки меньше подвержены насмехательству, чем мальчики, а общих туалетов у нас нет. К тому же это младшая школа, наши дети не склонны к агрессивному реагированию. Перед дверью в кабинет директора школы направлялся Родригез, один из начальных учителей. Он увидел человека в черном, который блокировал дверь и не давал прохода. — Извините, сэр, вам сюда нельзя, — сказал человек в черном без конкретики, как бы невзначай коснувшийся кобуры пистолета на штанах. — Я не понимаю о чем вы говорите, — удивился Родригез. — Это кабинет директора школы, он меня вызывал. — Отложите встречу минут на пятнадцать. Идет конфиденциальный разговор, у которого не должно быть свидетелей. Родригез махнул рукой и про себя подумал: «Эти бизнесмены с частной охраной уже совсем оборзели. Считают, что деньги дают права им и их детям быть особенными, якобы более лучшими и всячески качают права». Так Анна стала во младшей начальной школе Little Hill особенной даже не потрудившись сделать ничего плохого. Просто у нее было другое тело, а охранников волновала ее возможность пользоваться туалетом без насмешек, даже если ее кто-то увидит в туалете, открыв дверь. Или, что более вероятно, это нужно было не охранникам, а они выполняли приказ какого-то засекреченного заказчика, кем бы он не был. Тем же днем, еще не отпуская учителей на обед, мистер Пенсандо собрал важное совещание среди всех учителей. В начале он обманул их, сказав, что оно касается противопожарной безопасности и в подвале был небольшой пожар. Видимо, чтобы не смущать монахов раньше времени. Позже назвал настоящую причину, всячески подчеркнув: никто и никогда не должен говорить о самом факте подобного разговора, и это останется только в стенах школы. Равно как и подчеркивать, что Анна чем-то отличается от других. В те годы Анна вообще не могла представить, что в этом есть какая-то проблема. Хотят охранники, чтобы она пользовалась другим туалетом: почему нет? Лишь когда началось половое образование с шестого класса, она начала догадываться, что ее тело устроено иначе, чем у большинства других девушек. Ныне же она считала, что охранники обошлись жестоко, но они хотели лучшего, и потом, Пенсандо все равно не пострадал и согласился. Они могли где-то изучить его личное дело, узнать, какой он как директор школы, чего он боится, и как его убедить. Не исключено, что саму школу искали по этому критерию. * * * Джон Ярд одновременно был и похож на Анну Розенберг, и сильно отличался. Его родила школьница-подросток и отказалась от него в родительском отделении детской клиники (в США не строят отдельных роддомов). Далее он сменил множество приемных семей, пять или шесть, а настоящих родителей никогда не искал. При обучении в школе проявлял полную антипатию ко всему, очень трудно учился хотя бы грамотному английскому, но и не был иностранцем или не-носителем языка. Симптомы шизофрении обнаружились в 14 лет, но даже до них он не нравился приемным родителям по самым разным причинам. Замкнутый, с узкими и ограниченными интересами, он казался жалок. Его последними опекунами стала одинокая соцработница, живущая со своим дядей потому, что многие нормальные родители не желали возиться с каким-то шизофреником, а Джон не соответствовал их представлению об усыновленном ребенке. Джона ведь не возьмешь на пикник, в цирк, на американские горки, к дальним родственникам в другой штат, ведь он не любил шумные кампании, застолья, да и в колледж или университет он тоже не пойдет. Дома опасности не представлял, теоретически даже мог жить один. Если он долго не принимал лечение, начинал воображать себя продюсером известной телекомпании, ходил по квартире и снимал на видеокамеру пустые стены, стулья, разумеется в своем сознании он видел живых людей. Бредовые идеи предположительно зародились после того, как он нашел в Интернете backstage со съемок одного телеканала. Линейный режиссер там перечислял цифры, типа «5, 8, 2, 12» — номера камер для изменения планов. Все, что Джон Ярд говорил при этой деятельности, это только одни цифры. Но он видел настоящих собеседников, журналистов, гостей и действительно идущие разговоры. В обычном состоянии он знал, что бредит и болен, он терпеть не мог смотреть свою фейк-деятельность вне психоза. Вот ходит какой-то любитель по разным комнатам квартиры и называет какие-то цифры раз в семь секунд. Именно за это его и преследуют, именно поэтому он не мог никого пригласить к себе домой и довольствовался форумами и Интернетом как Анна Розенберг. Но если Анна Розенберг была профессиональной в вопросах общения, Джон Ярд палился легко. То видеоролики в соцсетях выкладывал, где ничего не происходит, кроме называния цифр, то постоянно упоминал, что жил на соцпособие и не имел работы. Получается, что Анна Розенберг и Джон Ярд жили в вымышленных мирах, только Анна Розенберг должна была создавать этот образ поскольку ее настоящий мир все равно не поймут. Джон Ярд — это заложник вымышленного мира в силу болезни, а не потому, что кто-то за него определил его карьеру или образ жизни. Оба знали, что психиатрия существует и более, чем реальна, хотя какое-то время Джон Ярд одевал на себя маску антипсихиатра, но поскольку Гамильтон отличалась более подвязанным языком и после правильно подобранных примеров на форуме большинство поддержало ее точку зрения, Ярд перестал писать об антипсихиатрах. Однако он остался обижен Анной Гамильтон: она якобы бросила школу и никогда не поступит ни в один колледж, почему она выглядит лучше него? Анна думала, что Джон больше всего пострадал не столько от шизофрении и этих вымышленных фейк-роликов, которые перечеркивали в его жизни все, сколько от постоянной смены приемных родителей. Он не испытывал ни к кому никакой эмоциональной привязанности, за исключением только мотоциклов, когда переобулся в байкера. Зачем нужны были факты психиатрии самой Анне, тем более, что в индустрии она далека от военных врачей? Джон считал, что Анна — это комнатное растение в каком-нибудь инвалидном кресле, ничего не умеет, и не будет, страдает от какой-нибудь болезни, но никогда не говорит на эту тему, предпочитая обсуждать других. И всю жизнь живет только для того, чтобы быть внешне другой хотя бы в Интернете. Он не так уж далек был от истины, в период длинных отпусков Анне просто нечем было заняться, хотелось какого-то социума, но также как и Джон Ярд она не любитель тусовок и шумных мероприятий. Если бы у него были хотя бы какие-то родители, которых он уважал, или такая подруга как Миранда из третьего класса начальной школы. Если бы Анна как-то смогла объяснить Джону, что вся эта психология и психиатрия нужна не самой Анне, не ей лично. Она просто пыталась помочь другому человеку, хоть и не смогла. Болезнь все равно победила. Что же, Джон может и был шизофреником, но писал-то он ей не в состоянии шизофрении, а в обычном. Любой другой человек сказал бы точно также, как и Джон Ярд, вне зависимости от психического статуса, но она не могла вдолбить другому память из своей биографии.