Человек с железным сердцем

— Господин Тэгтгрен, вы обвиняетесь в убийстве четырёх человек, сочинении песен, порочащих нынешний режим, и в незаконной деятельности по созданию биоников из живых людей. — Отчеканил Тилль, пытаясь поймать взгляд потупившегося Петера, и прибавил: — Готовы ли вы признать свою вину? Не поднимая глаз, Петер покачал головой с монотонностью китайского болванчика. От неподвижного сидения на железном стуле у него затекло всё тело, отчего конструктор с каждой минутой всё больше напоминал Тиллю робота. За несколько дней, что велось следствие по убийству на пляже, Петер совсем осунулся — большие запавшие глаза казались ещё больше, в длинных волосах появилась седая прядь. Он внезапно одряхлел, сгорбился, и выглядел совсем старым, но никак не пятидесятилетним. Тилль думал, что долго отнекиваться Петер не сможет. На всех допросах он упрямо молчал, словно дожидался, когда признание будут из него выбивать. Государственный следователь не выдерживал твердолобости преступника, у которого на лице были написаны все злодеяния, и отпускал Петера и на свободу, до следующего допроса, пока Тилль не решил поговорить с ним сам, прямо в здании фабрики. Лоренц поддержал его и отвёл для допроса крошечную комнату без окон, где даже один человек с трудом мог развернуться. В эту каморку с железными стенами, успевшими раскалиться докрасна в течение очередного невыносимо жаркого дня, поставили стол и два стула. В угол комнаты, ближе к двери, сам Тилль поставил что-то увесистое и небрежно повесил на него плащ. Неизвестно, кто из них раньше бы сдался в этих ужасных условиях — Тилль чувствовал себя картофелиной, которую бросили в полную кипятка кастрюлю и прихлопнули крышкой. Они сидели в этой комнате совсем недолго, но Тилль уже видел капельки пота, выступившие у Петера на губах. Утереться конструктор не мог — он был в наручниках. Это оказалось Тиллю на руку — он доставал носовой платок едва ли не каждую секунду и проводил им по лбу, с удовольствием наблюдая, как Петер мученически поджимает губы. Распущенные волосы сползали ему на лицо, прилипая к щекам. Всё шло к тому, что рано или поздно он обязательно бы сдался. Тилль сдался бы точно в этом поединке с горячим воздухом, который при каждом вздохе заливал лёгкие расплавленным железом, но Петер держался. Пока. Они оба устали молчать. — Ладно, — протянул Тилль, невольно расстёгивая нижнюю пуговицу на пиджаке, хотя делать этого было нельзя, — тогда позвольте поинтересоваться, откуда у вас шрам на руке? Петер поднял руки, чтобы закатить широкие рукава халата, и уставился на повреждённую руку так, будто видел её впервые. Нахмурил брови, обдумывая очередную ложь, и вяло выдал: — В пьяной драке порезал. — Наверное, у вас в группе был конфликт? — Предположил Тилль, мягко глядя на Петера. — Татуировку-то вы лет двадцать назад сделали. Конструктор кивнул. По-другому реагировать он не собирался. Но Тилль надеялся вытянуть из него правду. — Люди хотели жить и защищались? Кивок. — Надеюсь, в этой драке обошлось без убийств? Снова кивок и перепуганный взгляд. На тонких бровях крупными бисеринами повисли капли пота. — Петер, вы не умеете лгать. Вы убили. Двоих. И передали их трупы на фабрику Лоренца. Вашего третьего коллегу вы убили несколько дней назад на пляже в Варнемюнде. — Устало возразил Тилль, стараясь сохранять твёрдость в голосе, где металлически позванивало закипающее раздражение. — Почему я должен отвечать вместо вас? Я вообще не следователь, не в моих полномочиях допрашивать убийц и маньяков. — А что же вы тогда спрашиваете? — Ехидно прошептал Петер пересохшими губами. Его потухшие глаза на мгновение вспыхнули. — Потому что частное расследование дало мне материала больше, чем государственное. Ладно, это было лирическое отступление. Но всё же я попрошу вас, господин Тэгтгрен, — у Петера округлились глаза, когда Тилль во второй раз произнёс его фамилию без запинок, — не выставлять себя в дурном свете. Я надеюсь поговорить с вами, как с человеком. Просто признайтесь в своих грехах, словно пришли на исповедь. При этих словах Петер ещё сильнее сжал губы, злобно глядя на детектива. Казалось, он сейчас задымится. — Хорошо, если вы атеист, я не буду задевать ваши чувства. Но пока вы не признаетесь, эту комнату вы не покинете. Можем посостязаться, кто раньше умрёт здесь от голода и обезвоживания. От разговоров пересыхает в горле — для вас же будет лучше, если вы признаетесь и сможете после допроса подышать свежим воздухом. А потом уж отмотаете свои двадцать лет. Кто знает — если вы совершили все эти убийства в состоянии сильного душевного волнения, срок вам скостят. Подумайте, пока мы не изжарились тут, как на сковородке. Петер по-прежнему молчал, безуспешно пытаясь освободиться из наручников — об этом свидетельствовали суетливые движения плеч под белым халатом. — Насколько я знаю, убийство порноактёра Кристофа Шнайдера во время проведения бионической операции было совершено вами не по неосторожности, а именно в таком состоянии. Почему вы убили именно его, а не вашего соперника, к которому вы ревновали вашу коллегу? Вам была разница, кого убивать, или ревность настолько ослепила вас, что вы были готовы разрушать всё подряд, в том числе и организм живого человека? — Вы как-то слишком много знаете, господин детектив, — выдавил Петер осипшим голосом. — Мне интересно, откуда у вас такие доказательства. Иссохший от жары, Петер напоминал мумию, которую вытащили из саркофага прямо в посмертном облачении и посадили на стул. От железных стен шёл удушающий жар. Оба мужчины срочно нуждались хотя бы в стакане холодной воды. На часах — без минуты час дня. Ровно в час Тиллю должен был позвонить Лоренц, чтобы у детектива появилась возможность ненадолго отлучиться. За день до допроса Тилль вспомнил про тот самый незаконный способ вытянуть признание, про который говорил Оливер. Зная, что просто так Петер не станет признаваться, Тилль решил рискнуть и попробовать. Но для этого нужно оставить Петера наедине с доказательством. Целую минуту детектив и преступник молча глядели друг на друга, ожидая каждый чего-то своего, пока ровно в час едва ощутимая вибрация телефона не защекотала Тиллю живот. Он вынул телефон из кармана под удивлённым взглядом Петера, который нашёл его действия странными, и на дежурный вопрос Лоренца ответил, что скоро выйдет, и действительно поднялся. Петер, вдруг оживший, недоверчиво смотрел, когда детектив отошёл к двери и произнёс: — Меня вызывает доктор Лоренц. Не знаю, когда вернусь, но вы остаётесь здесь. Советую вам в моё отсутствие всё же подумать, чтобы потом не мучаться угрызениями совести. Я всё ещё надеюсь на вашу сознательность. Сказав это, он решительно захлопнул за собой дверь, не дав Петеру даже осмыслить своё исчезновение, и, выйдя в холодный коридор ощутил, как возвращается к жизни. Дверь он тут же закрыл на ключ, отрезая Петеру путь к побегу, и шумно протопал в другой конец коридора — преступник должен понять, что остался совершенно один. Немного выждав, Тилль на цыпочках вернулся обратно, и, прижавшись ухом к нагретой солнцем стене, решил по еле слышным звукам определить действия оставшегося в одиночестве Петера. Как думал Тилль, готовясь к допросу, Петер сначала обязательно должен был подождать некоторое время, прежде чем встать и размяться. Он бы точно пытался стянуть наручники, но, отчаявшись, принялся бы метаться по комнате. Потом от скуки пригляделся бы к помещению, желая обнаружить хоть одну щель для побега и наткнулся бы взглядом на странный предмет, который Тилль сделал вешалкой для плаща. Петер бы долго не решался откинуть плащ и посмотреть, что там — в такой ситуации он не мог бы не терзаться от любопытства. Затем, он, конечно же, снял бы плащ и увидел того самого робота, который стал невольным свидетелем убийства Кристофа. Видя, что Тилль всё не возвращается, он бы включил робота и на маленьком экранчике, вделанном посреди груди, увидел бы кадры с места преступления. После того, как Петер посмотрит запись, Тилль планировал ворваться в комнату, и, не давая тому опомниться от увиденного, добиться признания. План, основанный на истории с туфлями, казался ему простым и надёжным, но чем дольше Тилль ждал, тем больше сомневался в своём предприятии. Он уповал на любопытство Петера, которого конструктор вполне мог быть лишён — слишком уж тихо было за бронированной дверью. Но через несколько тягучих минут невыносимого ожидания Тилль наконец услышал, как Петер загремел стулом и принялся в нетерпении ходить по комнате. Потом послышалось шуршание ткани, писк включённого робота и крик Петера по ту сторону экрана. Возликовавшему детективу невыносимо остро захотелось вломиться в комнату прямо сейчас, однако он, держа наготове ключи, ждал, когда кончится запись. Как только робот затарахтел, выключаясь, Тилль отпер дверь, слыша, как Петер гремит стулом, возвращаясь в прежнее положение, и вошёл, заперев дверь изнутри. Петер сидел на своём месте с таким видом, словно ничего не было — только уже не решительный и дерзкий, а сгорбленный и дрожащий. Он не отреагировал, когда Тилль грузно опустился напротив, и выждал немного, прежде чем поднять на него пустые глаза человека, которому нечего терять. Тилль задержал дыхание, давая Петеру высказаться, и тот тихо произнёс: — Это я убил Кристофа Шнайдера. В следующую секунду за спиной Петера раздался взрыв. Тилль зажал ладонями уши, чувствуя, как летит куда-то вниз вместе с обломками бетонного пола. В последний момент, уже готовый проститься с жизнью, он догадался, что Петер, предчувствуя конец жизни на свободе, по всей фабрике укрепил взрывные устройства, чтобы уйти триумфально, не оборачиваясь на огненные облака. Но додумать Тилль не успел — ударившись спиной о что-то твёрдое, он осторожно открыл глаза и в конце очередного коридора увидел убегающего Петера. Тиллю хватило секунды, чтобы броситься следом. Как крыса, преследуемая кошкой, Петер бежал вниз — глубоко под землю, где спирало дыхание от недостатка воздуха. На пути встала покрытая ржавчиной дверь подвала, которую Петер с ходу распахнул. Его высокая стройная фигура растворилась во мраке, но Тилль не отставал, чувствуя, как дрожит сердце и хрустят под ногами железки — похоже, в этом подвале хранили запчасти для биоников. Пытаясь разглядеть Петера в темноте казавшимся бесконечным подвала, Тилль не видел, куда бежит, и в последний момент ощутил, как споткнулся и натянул ногой тянущийся по полу провод. По проводу тут же побежали красные огоньки, перекинулись на другие провода. Возмущённо запищала сигнализация, лампы под низким потолком подвала замигали, освещая медленно пробуждавшихся роботов. Тилль испугался и тут же вспомнил, что надо бежать вперёд — и устремился прочь из подвала вслед за мелькающим вдали белым халатом Петера. Но подвал уже ожил — не оборачиваясь, Тилль знал, что их преследует полчище громыхающих консервных банок. Он нагнал Петера, который убегал теперь от погони, и, схватив за цепь наручника, оттащил его в угол. Оба надеялись на несовершенство роботов, приближавшихся к укрытию, но ждать, что они пройдут мимо и не заметят их, было бесполезно. Тилль, нервничая, сжимал напуганного не меньше Петера в объятиях, а лязгающие шаги разбуженных роботов доносились всё отчётливее. Тилль зажмурился, ощущая, как Петер вертится и тянет скованные руки к стене, словно стараясь что-то нащупать. Придерживая Петера за талию, Тилль перехватил его руку и принялся слепо шарить по той же стене, пока сотни остервенелых светящихся глаз роботов смотрели на них. Не помня себя от ужаса, Петер принялся ощупывать другую стену, как вдруг Тилль решительно нажал на первую попавшуюся кнопку — самую большую на закреплённой вдоль стыка стен панели. Свет потух, а пол под ногами мужчин провалился, выбросив их в новый проход, где оказалось так жарко и сухо, словно у самого центра Земли. Недавние противники переглянулись, заметив в конце коридора пятно ядовито-зелёного света. Тилль проверил, на месте ли очки, и, убедившись, что они по-прежнему надёжны, пошёл за Петером, который знал эти места наизусть. За дверью, в комнате, откуда лился призрачный зелёный свет, обнаружилась та самая секретная лаборатория, о которой говорил Зоран. Оглянувшись, Тилль, уставший от впечатлений, не поверил своим глазам. Казалось, будто он очутился в кабинете Фауста, который выращивал в колбе гомункулов. К стенам уходящими вдаль стеклянными пилястрами крепились огромные капсулы до потолка, где, погруженные в зелёный раствор и начиненные механической начинкой, спали без снов живые люди. А посреди этого безумия стоял стол, возле которого колдовал над почти собранным биоником доктор Лоренц. — Вы про эту лабораторию у меня спрашивали? — Невозмутимо поинтересовался он при виде незваных гостей, к которым тут же подскочили два робота и накрепко скрутили их в металлических объятиях, не давая даже вздохнуть. — Доктор Лоренц, — возмущённо обратился к учёному Тилль, — я думал, с вами можно поговорить по-человечески. А вы... Вы такой же садист и псих, как ваш ближайший пособник! — Яростно кивнул он в сторону дёргающегося Петера. — Никогда не делайте поспешных выводов, — не изменившись в лице, так же спокойно ответил Кристиан, тщательно вытирая руки, и приблизился к Тиллю. — Вы детектив и должны знать это лучше, чем я. Как барышник, продающий коня, он пощупал бицепс Тилля и остался удовлетворенным. — Из вас получится хороший бионик, — произнёс он ласково, в то время как лицо исказилось жуткой улыбкой. — За такие слова вы ответите по каждому пункту, — взбешённый, Тилль выпростал руку, чтобы ударить его, и в этот же момент робот, держащий Петера, с грохотом повалился на пол — а сам конструктор, обороняясь, распахнул освобождённые руки. На тощем запястье болтались перерезанные наручники, и в этой же руке Петер крепко сжимал пистолет, с весёлым безумием во взгляде смотря на оказавшихся у него в плену мужчин. — Господин Тэгтгрен, бросьте оружие, — холодно скомандовал Тилль, стараясь не подавать виду, что испугался. Но Петер торжествующим взглядом окинул Лоренца, который теперь прижался к детективу, ища защиты, и хищно глядя на них, произнёс: — Я не просто так загнал вас сюда, господин детектив. Я знал, что вы искали ту лабораторию, о которой ходят слухи по всему городу. Теперь вы в ней. Вы довольны? Знаю, на самом-то деле вы ищете вашу сестричку, но пришли слишком поздно, — надавил он на самое чувствительное место, и расхохотался, наблюдая, как лицо Тилля страдальчески искажается. — Дело не в этом. Я пришёл, чтобы наконец-то узнать все секреты создания биоников из живых людей. А вас, доктор Лоренц, — обратился он к дрожащему коллеге, — я собираюсь устранить, желательно, подстроив все, как несчастный случай. Поэтому сейчас я быстренько пристрелю вас, а роботов обезвредят шокеры. Ну а лаборатория... — Окинул он помещение задумчивым взглядом, словно что-то прикидывая, — лаборатория взорвется. Типа от какой-то неисправности. И уже ничего нельзя будет доказать. На своем пути, господин детектив, я крепил взрывные устройства. Они работают, стоит мне нажать кнопку, которая у меня в кармане. — Петер потянулся в карман, не сводя с пленников дула пистолета, чтобы они не могли отвести от него взгляд, и продолжал. —Если же мне помешают... Что ж, меня удовлетворит и просто взрыв, а данные, черт с ними тогда. Себя мне не жалко. Как только он произнёс это, железные руки, держащие Тилля, разжались, а робот застрекотал и выключился, оседая на полу грудой металлолома, которая отбросила Тилля в сторону, оставив наблюдать, как Петер дрожащей рукой наводил пистолет на замершего рядом с Тиллем Кристиана. Но Петер не стрелял. Он чего-то ждал. И в то невыносимо тягучее мгновение, что он давил на спусковой крючок, не решаясь нажать его до конца, в другом конце лаборатории прогрохотали тяжёлые шаги, и трое мужчин, застыв соляными столпами, обратили поражённые взгляды к новому лицу. Это был бионик, но какой — Тиллю хватило одного взгляда, чтобы содрогнуться от ужаса. Очередное создание Лоренца больше походило на машину из фильмов ужасов, чем на слугу человека, но, судя по изгибам металлических деталей, изображало лицо женского пола. Бионик выглядел просто жутко: проступающий железный остов наспех обтянут искусственной кожей, припаянной заклёпками, чтобы ничего не развалилось. А на голове закреплён генератор, от которого через проведённый в грудь провод питалось человеческое сердце, оглашавшее помещение нестерпимо громкими ударами. Глаза-фонари скользнули зелёными лучами по трём мужчинам, и бионик, руководствуясь заложенной в жестяную голову программой, протянул к Тиллю руки. — Вы искали сестру, — ехидно произнёс Петер у него за спиной, — попрощайтесь с ней, если не верите своим глазам. Матильда, видишь своего братца? Подойди к нему, он будет рад. Матильда — Тилль больше не сомневался, что видит именно её, хотя отказывался в это верить — сделала несколько неуверенных шагов и протянула к Тиллю металлический протез, заменявший руку. И когда Тилль осторожно коснулся холодных пальцев, в лице бионика ему почудились знакомые черты. Он хотел рассмотреть сестру поближе, сказать ей что-нибудь ободряющее — но в этот момент грянул выстрел. Петер стрелял в Кристиана, который опомнился и решил подойти к Тиллю и Матильде. Отсчитывая последние секунды своей жизни, Тилль видел, как пуля пролетела совсем рядом с его грудью и, ударившись о железный корпус Матильды, рикошетом ударила Петера в ногу. Не веря тому, что жизнь ещё продолжается, Кристиан бросился на шею к Матильде, которая пока не понимала, какой совершила подвиг. А Тилль видел, как Петер, ругаясь себе под нос, пытается зажать рану под коленом и одновременно нащупать взрыватель в кармане. Останавливать его было бесполезно. Петер вытащил взрыватель, но что-то подкосило его — он не смог нажать кнопку твёрдой рукой и выронил смертоносную машину. Тилль отступил, нашаривая железную руку Матильды, но прежде чем закрыть глаза, снял очки, чтобы лицо не исполосовали стёкла. Взрыватель детонировал. Второй раз за этот день на фабрике прогремел взрыв, едва не разорвавший людям барабанные перепонки. Лаборатория почему-то не была заминирована — об этом Тилль догадался, когда бросился на пол, закрывая затылок от осколков обвалившегося потолка. На мгновение он всё же рискнул и, приоткрыв глаза, увидел зелёные глаза-фонари Матильды, которая прикрывала его и Кристиана своим телом, как детей. Очнувшись, Тилль увидел, как Кристиан, стоя на коленях, рылся в бетонных завалах и откидывал в сторону камни, раня в кровь руки и всё надеясь найти что-то важное под обломками потолка. В углу тихо стонал Петер — ему придавило ногу тяжёлой панелью, но вызывать врачей никто не спешил. Достав из кармана чудом уцелевшие очки и неверным движением нацепив их на нос, Тилль осторожно приблизился к Кристиану. Тот обратил к нему глаза, полные слёз и отчаяния, и, отвалив последний камень, взвыл. Надрывный крик ещё долго звенел у Тилля в ушах, но, заглянув в раскопанное Кристианом углубление, детектив сам захотел закричать. Из-под груды строительного мусора на него смотрели навсегда потухшие зелёные фонари. Матильда не выжила, если это слово можно было применить к бионику. В тот момент, когда она со знакомой Тиллю самоотверженностью защищала их, падающая металлическая балка насквозь пронзила ей грудь. Генератор сгорел, разорвалось сердце — Матильда пожертвовала своей жизнью ради троих мужчин, которых любила. Они почти не пострадали — только склонившись над ней, Тилль почувствовал, как сочится кровь из разбитого лба. Но они продолжали жить, а Матильду уже было нельзя починить.

***

Несколько дней спустя Тилль и Кристиан сидели на скамейке у одинокой могилы в отдалённом углу городского кладбища. На том, чтобы похоронить Матильду в гробу, по старинному обряду, настоял Лоренц — он относился к телесной оболочке Матильды с тем же ревностным фетишизмом, что и Тилль к её школьному костюмчику. Где-то там, под тяжёлой плитой, Матильда лежала в своём любимом розовом облачении, а двое мужчин, устало прислонившись друг к другу, смотрели на ту самую металлическую балку, которая убила Матильду и стала её надгробным памятником. Ни имени, ни даты на ней не выбили — некогда оказалось, пусть Тилль и боялся сознаваться в этом. Похоронами занимался Кристиан, в то время как детектив ходил из одной инстанции в другую, чтобы Петера посадили в тюрьму. Сейчас бывший конструктор, чья вина оказалась доказана, находился под стражей, но сегодня-завтра должен был очутиться за решёткой. На похороны его не приглашали. Только Тилль и Кристиан в полной тишине шли за гробом. В похоронном бюро Тилль из уст Лоренца узнал, что бионик, спасший их ценой своего существования, вовсе не бионик даже. А человек, пусть и в таком теле. Мыслящий. Настоящий. И мертвый. Это рассказал агенту Кристиан, но Тилль надеялся когда-нибудь услышать всю историю сестры. И сегодня этот момент настал. — Матильда скрывала свои отношения ото всех, — внезапно начал Лоренц, не задумываясь, слушают его или нет. Уставший от переживаний, но, как мужчина, не умеющий плакать, он хотел выговориться. Тилль внимательно его слушал, из последних сил сжимая зубы, чтобы не спросить лишнего. — Не дело инженеру с главой компании в кабинете целоваться, — продолжал Лоренц, поправляя очки забинтованной рукой. — Она была разумная девушка и понимала, что тогда у меня будут проблемы. Мол, скажут, своего поставил. Поэтому о факте наших отношений не было известно никому, кроме Петера. Тилль ничего не мог сказать на это и терпеливо молчал, пока Лоренц глядел на мелькавшее между деревьями небо и думал, что ещё можно сказать. — Матильда была идеалистка, — поймал он мысль, возникшую невпопад с предыдущей. — Она и меня этим заразила. У нас с ней появилась общая мечта. Мы хотели изобрести лекарство от смерти — возможность заменять людское тело бионическим, не теряя разум. Даже втайне от Петера разрабатывали модель. Которая в итоге и стала тюрьмой-спасением Матильды. Когда это случилось? Она с Петером как-то отправилась на машине в строительный магазин за чертой города, закупить запчастей. Петер был на водительском месте, Матильда рядом с ним, на пассажирском. Я остался на фабрике. Она всегда любила сидеть спереди. Ей тогда было тридцать. Так вот... — Он тяжело вздохнул, не решаясь озвучивать то, о чём даже думать было страшно. — Петер... Он решил показать Матильде, как здорово водит машину, и на обратном пути, когда они с кучей железок в багажнике возвращались в город, решил обогнать шикарный автомобиль. Владельцы таких тачек терпеть не могут, когда какая-то мелкая сошка пытается их обогнать, и не стал этого допускать. А Петер продолжал ехать по встречке. В них врезался другой автомобиль. Когда я приехал на место происшествия, скорая помощь вынимала Петера из машины по кускам. От Матильды не осталось ничего. Если Петера заново собрали, у неё не было шансов выжить после аварии. Врачи хотели похоронить её тут же, на обочине, но я выпросил у них сердце и то немногое, что осталось под черепом. Всё, что я мог сделать — это попытаться сохранить Матильде жизнь хоть так. Сделать из неё наполовину машину. Я сохранил её сердце в физрастворе, заменил мозг процессором, способным думать и любить. Я создал её заново и оживил, как Пигмалион Галатею. И она жила в этом теле, по-прежнему помогала мне с работой. Время от времени мне приходилось её перекраивать — детали изнашивались, я менял их на новые. Но когда Матильда стала биоником, в ней что-то поменялось. Её движения стали чёткими, взгляд прямым, слова конкретными — я не узнавал в ней ту робкую неуверенную девушку, которую полюбил. Петер её ненавидел — Матильда служила ему неоспоримым напоминанием о его глупой кичливости. Несколько раз он пытался сломать её, но я успевал прийти на помощь. Но теперь все напрасно. Он замолчал, ответив тяжелым вздохом на сочувствующий кивок Тилля, которому эта история вышибла землю из-под ног. Над высокими деревьями сгрудились тучи. Надо было уходить, пока не пошёл дождь. Но Тилль не торопился вставать. Он повернулся к Лоренцу, взял его вялую, безжизненную руку в свою и решительно произнёс: — Кристиан, я не верю, что нынешняя наука не способна возродить жизнь. Она гораздо мощнее, я знаю, если смогла спасти жизнь моей сестре. И... — он вдохнул, наблюдая, как Лоренц недоверчиво хмурит брови, — возьмите меня к себе. Сами понимаете, после всего того, что произошло со мной, пока я расследовал дело об убийстве Кристофа, я больше не могу быть детективом. Возьмите меня к себе, — попросил он, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Научите всему, что знаете сами. И может, когда-нибудь, мы сможем восстановить Матильду заново. Вместо ответа Кристиан накрыл его руку второй рукой и потряс. Глаза за очками у него были мокрые и красные. Он сдавленно улыбнулся и предупредил: — Но если у нас получится, мы дадим ей железное сердце.