Золотой идол

О том, где скрываются дасью, совершающие регулярные набеги на ближайшие деревни, Дхана Нанду сообщили день назад. По донесениям шпионов была составлена карта местности, ныне пригвождённая стрелой к стене сабхи, чтобы все воины, участвующие в будущей вылазке, могли ознакомиться с расположением противника. Пылая яростью, самрадж поклялся напасть на разбойников на другой же день, но Ишвар его опередил. Только отправился воевать ночью, когда ни зги не видно. — Идиот… Какой же идиот! — скрипя зубами, бубнил про себя Ракшас, заставляя несчастного коня продираться сквозь густые заросли, пока не осознал: дальше верхом не проехать. Спешившись и привязав жеребца за ветку дерева, ругая себя на чём свет стоит, Ракшас продолжил продвигаться вперёд, расчищая путь мечом. Он действовал практически вслепую, ибо свет луны не помогал в непролазной чащобе. Куски отрубленных лиан падали на голову, засыпая глаза древесной трухой. Тени летучих лисиц бесшумно мелькали вверху, шелестя крыльями. Вдали надрывно выли волки. Пахло отцветающей магнолией и высохшими лепестками чампы. Аматья поднял лицо вверх. Сквозь густо переплетённые ветви он почти не видел неба, разве что крохотные кусочки в просветах между листьями фикусов и баньянов. — Зачем я тащусь за ним? А вдруг он не поехал сюда? А вдруг я заблудился, потому что неверно запомнил карту? Советник сделал ещё несколько неуверенных шагов, как вдруг до его слуха донёсся пронзительный свист, затем — чей-то крик, потонувший в гуле многочисленных голосов, подобных жужжанию рассерженных пчёл, начинающих вылетать из улья. Аматья замер. За гулом последовал звон мечей, разгорячённые вопли гнева и боли. Несомненно, впереди завязалась битва. Зато теперь Ракшас точно знал, в какую сторону идти. Звук сражения не утихал. Визжали женщины, кричали перепуганные дети, разбуженные посреди ночи, ржали кони, блеяли овцы… Сколько раз, участвуя в сражениях, аматья уже слышал такое! Он не сомневался, что Ишвар не тронет женщин и детей, несмотря на их принадлежность к разбойничьему племени. Но что сделают с ним самим? От одной мысли, что Ишвар, вероятно, уже ранен, и его добивают разъярённые дасью, во рту стало горько. Аматья с удвоенной силой рванул вперёд. Он ломился сквозь заросли, не замечая боли от ссадин и порезов, от царапин на руках и лице. В поселение дасью он ворвался, словно обезумевший тигр. Если бы его сейчас увидел самрадж — несомненно, удивился бы. Аматья, чьи способности воина никогда не казались Дхана Нанду впечатляющими, выглядел в данный миг опасным противником. То, что предстало перед глазами советника, заставило его ярость вырасти многократно. Посреди поселения пылал костёр, сложенный из огромной кучи хвороста, а к столбу, вбитому в центре, был привязан Ишвар. Между соломенными хижинами в панике метались отвязанные кони, волоча поводья по земле и топча копытами окровавленные тела разбойников. Большинство уже не шевелились, иные — дёргались в предсмертных судорогах. Дети и женщины жались к стенам жилищ, стараясь держаться в тени. Толпа, состоявшая из двух десятков мужчин разного возраста, окружила Ишвара, терпеливо ожидая, когда огонь подберётся к нему. — Гори, злодей!!! — брызжа слюной, кричал один из дасью. — Пусть после смерти тебя заберёт Патала! Ты уничтожил наших лучших людей! Ишвар поднял вверх залитое кровью лицо и криво усмехнулся. — Я предложил вам начать честную жизнь, представ перед императором и вернув незаконно нажитое добро. Вы могли бы стать жителями Магадхи, но предпочли битву. Я всегда был хорош в бою, и я предупреждал: если начнётся сражение, будут потери… Ракшас выскочил из зарослей. Взметнулась вверх рука с мечом, и от одного удара, быстрого, словно взмах крыльев сокола, к подножию горящего костра повалился один из разбойников. Остальные дасью мгновенно повернулись лицом к новой опасности, выхватили оружие и бросились на очередного врага. Советник всегда знал, что он, в отличие от Ишвара, никогда не был хорош ни в ближнем, ни в дальнем бою. Все его сильные стороны заключались в умении продумывать стратегию боя или оказывать содействие царю в управлении государством. Ракшас всегда знал, что, случись ему ввязаться в битву, без поддержки самраджа его быстро убьют. Но в тот миг он не думал об этом, а если бы задумался, то пропустил бы вражеский удар и точно стал покойником, как те несчастные, чьи мёртвые тела устилали землю вокруг костра. Он не задумывался, как парировать. Впервые в жизни тело защищалось само, словно знало, куда и как надо бить нападавших! Ракшас не понял, в какой момент сильная спина вдруг прижалась к его спине, и он услышал глубокий, тревожащий душу голос Ишвара: — Благодаря вам, я успел отвязаться. Спасибо, советник. Так их! Они вдвоём кружились, словно Рудры-близнецы, почти слившись друг с другом. Опустевший деревянный столб полыхнул. Языки пламени взметнулись к небу, рассыпая вокруг сонмы сверкающих искр, подобных волшебной пыльце лотосов, растущих в небесных мирах. Искры быстро гасли, превращаясь в серый пепел, бесконечно сыпавшийся на головы сражающихся. Аматья чувствовал уколы чужих мечей, но даже не осознавал, насколько глубоки его раны. Каждое ранение лишь сильнее распаляло его, и он чувствовал такой же яростный огонь, истекающий от Ишвара, сражающегося рядом. Последний выживший дасью внезапно упал на колени, отбросил меч и сложил руки перед грудью: — Я бы не сдался людям, но вы — дэвы, — неожиданно воскликнул он. — Я никогда не видел, чтобы кто-то из людей так сражался! И вот тогда Ракшас снова стал прежним собой. Выпустив рукоять меча из внезапно ослабевшей руки, он в ужасе оглядел поле битвы. — Как? — только и вымолвил советник, не веря собственным глазам. — Неужели… Мы вдвоём?! Тяжёлая ладонь Ишвара опустилась на его плечо. — Мы, аматья. И вы были великолепны! Вы — настоящий воин. Это он-то великолепен? Да сколько раз и самрадж, и бывшие соученики в ашраме насмехались над его жалкими попытками сражаться, сколько раз его называли никчёмным воином, ставя ему в пример проклятого Чанакью! — Я сдаюсь, — продолжал бормотать стоящий на коленях дасью. — Пощады… — Не беспокойся, — спокойно отозвался Ишвар, заметив, что аматья всё ещё погружён в себя и не способен говорить, — мы не тронем ни тебя, ни детей, ни женщин, живущих здесь. Однако, разбойник, задумайся о том, чтобы покончить с неправедной жизнью, иначе в другой битве, возможно, тебя не пощадят. Ловко поймав за повод одного из пробегавших мимо коней, всё ещё мечущихся по поселению, Ишвар собрался уже вскочить в седло. Кажется, он не обращал ни малейшего внимания на свои раны. Аматья невольно залюбовался им. — Берите другого коня, если и вашего убили, и едемте отсюда, советник, — сказал Ишвар, обернувшись к Ракшасу. — Доложим самраджу о победе. — Да, — растерянно пробормотал Ракшас, чувствуя, как ноет продырявленное чьим-то мечом бедро и больно дёргает задетая в бою рука, — но мой конь жив. Он привязан неподалёку. — Тогда вернёмся за ним, — передумав садиться верхом, Ишвар взял под уздцы позаимствованного у дасью жеребца. — Как ваши раны? Я могу перевязать. — Не стоит. Со мной всё в порядке. А ты как? — Ракшас сам не знал, зачем интересуется, ведь Ишвар ему, по сути, безразличен. — Кажется, тоже цел, — царский телохранитель широко усмехнулся. — Бывало и хуже. Всё ещё оглушённый недавним сражением аматья двинулся через наполовину порубленные им самим заросли. Он ощущал некую внутреннюю опустошённость после яростного прилива сил. По телу пробегала дрожь — не от страха, а от усталости и желания передохнуть прямо здесь, — но советник старался ничем не выдать свою слабость. Он шёл из последних сил, гордо выпрямившись. Когда они достаточно углубились в чащу, Ишвар внезапно догнал его и стал идти шаг в шаг, почти вплотную к нему, дыша в затылок, и от его частого, сбившегося дыхания аматья почувствовал, как слабеют колени, а в паху заметно тяжелеет. — Советник, — донеслось до него вдруг едва слышно, с какой-то отчаянной, изломанной интонацией, — остановитесь. — Зачем? — грубовато откликнулся Ракшас. — Я прошу. — Ишвар, мы теряем время. Кстати, ты выпустил повод. Конь убежит. — Коня я не отпустил, а привязал. Стойте, умоляю! Он мог бы не останавливаться, но проклятые ноги встали на месте, словно Ишвар, а не Ракшас был их господином. И стоило ему замереть, как его обняли поперёк груди, безжалостно сдавив рёбра, а горячие губы нетерпеливо прижались к его шее. Влажный язык грубо и властно приласкал вспотевшую, пахнущую кровью кожу. Ладонь Ишвара накрыла пах советника, обхватывая так крепко, так… сладостно. — Аматья, вам тоже надо, — зашептали ему на ухо. — Я чувствую, не отрицайте! Эта битва разгорячила нас больше, чем следует. Обычно от боли и запаха крови я только сильнее возбуждаюсь. Как вижу, и вы такой же. Мы просто созданы друг для друга. — Нет! — отчаянно вырвалось у Ракшаса. — Нельзя. Я — брамин, и за такие дела лишусь своей варны! — Никто не узнает, — продолжал сзади страстный голос Ишвара. — Кто увидит нас? Птицы? Звери? Они молчаливы и никому не расскажут. — А потом? — Ракшас ощутил, что ему не хватает дыхания. — Ты ведь не остановишься и во дворце! — Не остановлюсь, но я придумаю способ отводить подозрения. Никто не заподозрит нашей связи. Положитесь на меня. Я сделаю всё лишь бы быть с вами! — Почему ты выбрал меня? — Ракшас извернулся и в упор посмотрел в красивое мужское лицо. — Чем я хорош? Стар, грузен, неповоротлив… Ишвар улыбнулся. — Это вы-то? Не наговаривайте на себя. Сегодня вы были так быстры и ловки, что многим юношам стоило бы поучиться у вас! А я бы согласился снова постоять привязанным к столбу в центре разгорающегося костра и пережить предсмертный ужас, лишь бы опять увидеть, как вы появляетесь внезапно и убиваете тех разбойников. Я так счастлив, что вы примчались сюда спасать меня! Аматья, я не выпущу вас отсюда, пока не отблагодарю вас! И не успел Ракшас сказать ни единого слова, как Ишвар, распалённый и, несомненно, обезумевший, сполз на колени перед ним и прижался губами к его лингаму сквозь влажную ткань, пропитанную кровью, грязью и дымом костра, едва не ставшего для молодого кшатрия погребальным… Ракшас хрипло выдохнул, прилипая спиной к ближайшему дереву и помогая одной рукой торопливо стащить с себя пояс и набедренную повязку. — Нет, — шептал он, словно в бреду, — нет… Его «нет», сопровождаемое нетерпеливыми движениями и стонами, звучало как «да, ещё», и Ишвар воспринял правильно затаённую просьбу советника. Вобрав жадным ртом обнажённую плоть, начал ритмично ласкать её, водя по ней языком. Блаженство всколыхнулось, сладостной волной прокатилось через всё тело, заставляя забыть про недавнюю битву, про строжайший запрет на неправедные отношения… Ишвар не давал наслаждению ослабеть, лишь слегка замедлял ласки, а потом снова возобновлял их торопливо, безудержно. Приближаясь к экстазу, аматья утратил последние силы, невольно сползая меж корней дерева, под крону которого их двоих забросила судьба. — Нас покарают боги, — шептал Ракшас, запрокидывая голову, стёсывая спину о грубую кору дерева, впиваясь ногтями в узловатые корни, торчащие из земли, и наконец закричал долгожданное «да» так громко, что в лесу на миг настала тишина. Казалось, все шорохи и звуки стихли, даже ветер прекратил шевелить листву, осталось только слабеющее эхо, повторяемое голосом первого советника. Ишвар поднял глаза, медленно облизывая губы. — Вам было хорошо, аматья? Скажите ещё раз «да». Прошу. В наступившей тишине слышалось лишь хриплое дыхание Ракшаса, пытавшегося прийти в себя. Отвернувшись от Ишвара, советник прижался к шершавой коре щекой. Лицо горело, и он радовался, что цвета его кожи сейчас не видно в темноте. Заботливые руки осторожно вернули одеяния первого министра на место, тщательно разгладив каждую складку ткани. Ишвар коснулся руки Ракшаса, переплетя с ним пальцы. — Если бы вы только решились ко мне прикоснуться, — услышал аматья. — Но если для вас такое прикосновение неприемлемо, позвольте отлучиться ненадолго и покончить с напряжением. Терпеть нет сил… К величайшему изумлению Ишвара, Ракшас вдруг обнял его и рванул к себе, заставляя улечься на свою грудь, а потом скользнул рукой меж их сплетёнными телами. Ишвар задышал чаще и глубже, потом содрогнулся, издав стон, похожий на глухое рычание, и прижался к советнику, наваливаясь всей тяжестью. — Это всё безумие какое-то, — неожиданно раздалось желанное признание над ухом Ишвара, — но мне так хорошо. Никогда и ни с кем не испытывал подобного. Однако я не стану лгать самраджу. Я признаюсь. — Нет! — вскрикнул Ишвар. — Вас предадут позору, лишат звания брамина, а если самрадж будет не в духе — и вовсе казнят! Зачем губить самого себя? Ракшас странно улыбнулся, и темнота поглотила его улыбку. — Я не могу лгать Величайшему, скрывая от него неправедность, — спокойно отозвался министр. — Адхарма первого советника бросает тень на царя. Моя прежняя чистота была для Величайшего защитой, теперь же мой грех станет камнем на его шее… Накажет — значит, так тому и быть. Я всю вину возьму на себя, тебя наказать не позволю. — Нет, если нас накажут, то вместе! Я разделю вашу судьбу, — возразил Ишвар. — Воля твоя, но к самраджу признаваться я пойду один. Пусть его первый, самый сильный гнев изольётся на меня и там, где никто не увидит и не услышит. Я признаюсь самраджу, когда мы останемся наедине. Я терпеть не могу чужой лжи, Ишвар, и никогда не лгу сам. Я желаю получить царское прощение или наказание. Ишвар ничего не ответил, только крепче обнял советника, словно желая защитить его от всех бед. *** На следующее утро Чандрагупта проснулся и, потянувшись в постели, обнаружил, что тело ноет изнутри, умоляя о снисхождении. Перекатившись на бок, юноша дотянулся до столика и взял сосуд со снадобьем, вручённый ему вчера Дхана Нандом. «Стоило оно того? — задумчиво спросил он себя и невольно расплылся счастливой улыбкой, вспоминая, какое наслаждение испытал ночью в объятиях самраджа. — Это всё оттого, что я спешил. Самрадж пытался действовать медленнее, а я не мог терпеть, умолял его не щадить меня! Вот и расплата». Закончив наносить мазь, Чандра отставил целебное средство в сторону и улёгся на бок, вспоминая слова Дхана Нанда перед их расставанием: «Как бы хорошо тебе ни было сейчас, прие, но утром станет тяжело. Это неизбежно. Держи заживляющее и охлаждающее средство. Полежишь некоторое время, медитируя на шивлингам, ну или на мой лингам, и вскоре исцелишься… Фрукты, ладду и питьё прикажу принести в твою комнату, голодным не останешься. Дурдхаре скажу, чтоб не входила. Пусть думает, будто ты заразился опасной лихорадкой, тогда точно не придёт. Как сможешь встать, приходи в сабху или в мои покои. Буду ждать!» И как можно лежать пластом, если тебя ждут? Чандра медленно спустил ноги с ложа. Поморщился, пережидая болезненный спазм, обул сандалии и похромал к выходу. Первые шаги давались непросто, но потом стало значительно легче. К сабхе он уже подходил привычным шагом. Заглянув в тронный зал, Чандра убедился, что в собрании никого нет. Зато в личной комнате царя внезапно обнаружились первый министр и генерал. Бхадрасал и Ракшас стояли перед своим повелителем с виноватыми лицами, а Дхана Нанд смотрел на молочного брата и первого советника с озорным любопытством. Чандрагупта просочился в покои так осторожно, что его поначалу не заметили. — Давайте медленно, подробно, с начала. Я ничего не понял из ваших сумбурных речей! — бодро воскликнул Дхана Нанд, разглядывая «кающихся грешников». — Ракшас, докладывай свои новости первым. — Простите, самрадж! Я согрешил с вашим личным охранником. — Любопытно. И как это вышло, учитывая вашу обычную непоколебимую, сияющую праведность? — Это вышло… само. Ночью, в лесу, после того, как мы разорили поселение дасью, на которое вы сегодня планировали напасть. — На адхарму вас сподвигло разорение разбойничьего поселения? — ещё более изумился Дхана Нанд. — Да, Величайший, бхуты попутали, — Ракшас низко опустил голову. — Казните меня или лишите звания брамина, но Ишвара простите. Это я его… соблазнил, воспылав к нему страстью. Он не виноват. — Много ли удовольствия тобой получено от той адхармы? — голос царя звучал весело и беспечно. — Давай-давай, не молчи! Признавайся честно! Ракшас вздрогнул и залился густой краской. — Очень много, самрадж, — еле-еле выдавил аматья. — А как нынче дела у соблазнённого? Может, снадобье хорошее подарить? Заживляет все повреждения за один день. Если верить лекарю, конечно. — Не надо, — казалось, Ракшас сейчас провалится сквозь пол от стыда. — Мы не зашли… настолько далеко. — Ну, если всем участникам было хорошо, и при этом никто не пострадал, кроме дасью, да и те — до того, а не в процессе, какой же это грех? Передавай Ишвару мои пожелания твёрдой руки, крепкого лингама и долгих лет жизни. И не стесняйся просить снадобье, случись в том необходимость. Я не жадный. — Вы… Вы не накажете нас? — Ракшас не верил своей удаче. — Совсем никак?! — Разве я похож на изверга, чтобы наказывать счастливых влюблённых? — царь сиял, словно бриллиант, и аматья не нашёлся, что ему ответить. — Ну, а ты? — обратился Дхана Нанд к Бхадрасалу. — Что у тебя стряслось? — Простите, самрадж, и я согрешил! — генерал упал ниц, уткнувшись лбом в пол. Лицо Дхана Нанда озадаченно вытянулось. — Вот это да! Неужели тоже с охранником?! Надеюсь, не с тем же самым, которого возлюбил аматья? А то нехорошо как-то… — Нет-нет, со служанкой. Она вдова, но я теперь хотел бы на ней жениться как честный человек! — И всего-то грехов? Это несерьёзно, Бхадрасал, — благодушно отозвался Дхана Нанд. — Я ожидал большего. Как зовут вдову? — Сонам. Она красавица! — на лице Бхадрасала расплылась радостная улыбка. — И, бесспорно, хороша в искусстве Камы, раз уж ты возжелал связать себя узами брака, проведя с ней всего одну ночь? Теперь настала очередь Бхадрасала краснеть. — Что ж, я дам этой женщине щедрое приданое, поговорю с Даймой — и твоя трудность решена! Можешь жениться по обряду гандхарвов. — Благодарю, благодарю! — Бхадрасал начал неистово кланяться царю. — Вы так добры, о мой Повелитель! — Чандра, входи, — наконец заметил царь своего юного возлюбленного, застывшего возле дверей. — Я уже скоро освобожусь и смогу выслушать твои откровения. Лицо Бхадрасала при виде Чандрагупты приобрело странное выражение, и это не ускользнуло от внимания Дхана Нанда. — Ты что-то ещё хочешь сказать, брат? — опасно прищурился царь. — Ничего, — замотал головой Бхадрасал. — Надеюсь, если нет желания говорить сейчас, то ты не выскажешь свои потаённые соображения вовсе никогда, — выразительно посмотрел на него Дхана Нанд. — А иначе мне придётся наказать всех в этом дворце, кто грешит в опочивальнях со служанками-вдовами! Бхадрасал с готовностью кивнул, прекрасно поняв намёк. — Как мне кажется, — переглянувшись с генералом, заговорил Ракшас, — большая очистительная пуджа решит все трудности. Наши общие трудности, — многозначительно прибавил он. — Правильная мысль, — притягивая к себе ближе Чандрагупту и обнимая его за талию, улыбнулся самрадж. — Позаботьтесь о пудже, аматья! И да, с нынешнего дня пусть слуги украшают цветами мою статую. Хочу, чтобы она красиво выглядела и приятно пахла. — Будет сделано, самрадж! Низко поклонившись царю, Бхадрасал и Ракшас покинули покои Дхана Нанда. Оставшись наедине с Чандрагуптой, повелитель Магадхи заставил Чандру усесться меж своих расставленных ног. Заметив, что юноша морщится и кусает губы, нежно погладил его по спине. — Ты слишком рано пришёл, прие. Тебе стоило отдохнуть. — Скучно лежать одному. Мысли разные в голову лезут. — Какие же мысли не дают тебе отдохнуть? — Я бы хотел учиться, чтобы быть вам полезным. Хочу не только уметь сражаться, но и знать тактику ведения боя. Во-вторых, мне бы неплохо почитать пергаменты в библиотеке. Я бы не отвлекал никого, а занимался сам, задавая вопросы аматье и Бхадрасалу лишь о том, что мне будет непонятно. Обещаю ничего не портить и всё складывать на место! — он умоляюще сложил руки перед грудью. Дхана Нанд довольно улыбнулся. — Разрешаю. Занимайся в библиотеке, спрашивай… И, конечно, я непременно найду время, чтобы потренировать тебя сражению на мечах и стрельбе из лука. Я знаю много такого, о чём другие учителя тебе не расскажут. — Но это далеко не всё, — на лице юноши заиграла хитрая улыбка. — Я придумал одну интересную игру, но я опасаюсь обидеть вас, рассказав о ней. Обещайте не обижаться на меня! — Говори, я обязан знать все твои тайные мысли. Чандра склонился к уху царя и зашептал ему что-то, отчего лицо Дхана Нанда вдруг приобрело потрясённое выражение. — Ты действительно хочешь, чтобы я сделал такое?! — удивлённо спросил он. Чандра кивнул, весело блестя глазами. — Если у вас однажды появится время на такую игру, самрадж. Я ж понимаю, вы обычно всегда заняты. — А я думал, у меня одного странные фантазии! Но то, что я сейчас услышал, не пришло бы в голову даже мне. Говоришь, через несколько дней мне стоит переодеться погонщиком слонов, тебя нарядить царевичем и разыграть твоё похищение на слоне со связыванием и овладением тобой в лесу? — Ага, на какой-нибудь удобной поляне! Ещё можно с предварительным купанием в лотосовом озере, где вы будете соблазнять меня, а я с презрением вас отвергну, наговорив кучу дерзостей, вы сильно рассердитесь, потому и овладеете мною на берегу, не дожидаясь моего согласия. Обещаю кричать и сопротивляться, словно по-настоящему. Хотите развлечься так, мой царь? — у Чандрагупты блестели глаза в предвкушении новой игры. Дхана Нанд засмеялся. — Хорошо, я исполню твоё желание. В лесу мы будем скрыты от чужих глаз, и любознательный Бхадрасал нас не увидит… Одна проблема, куда слона девать, когда доедем до заветной цели? Слону не понравится, что о нём забыли! Он своенравный. — Совсем как его хозяин, — окончательно осмелев, прошептал Чандрагупта, неотрывно глядя на Дхана Нанда и будто невзначай очерчивая подушечкой большого пальца контур его губ. Не выдержав столь откровенного выражения чувств, Дхана Нанд схватил в охапку своего возлюбленного и, склонившись к нему, запечатлел на его губах долгий, жадный поцелуй. 03.10.2020