Золотой идол

Продолжение, которое изначально не планировалось, но как-то само выросло после обсуждений фанфика в комментариях. Будет ещё как минимум одна длинная глава или две короткие. Поначалу я хотела заставить аматью подсмотреть за самраджем и испытать шок, но потом мне стало жаль беднягу. Не заслужил он сердечного приступа! И я вознамерилась в кои-то веки Ракшаса осчастливить, причём не отбирая счастья у Дханы с Чандрой. Впрочем, Бхадрасал в финале фанфика тоже не уйдёт обиженным :) *** Чудеса начались с утра. Взгляд проснувшегося Чандрагупты зацепился за перевязанный алой лентой пергамент, лежащий возле самой двери. Похоже, кто-то подбросил записку в опочивальню, пока он спал. Чандрагупта приблизился к пергаменту, наклонился, поднял его и развернул. Сердце сладко замерло от первых же строк, начертанных рукой царя. «До вечера ты должен решить, сколь много в тебе отваги, прие. Ответь до наступления сумерек: как далеко я могу зайти, играя с тобой? Ты предпочтёшь ласки руками, губами или согласишься принадлежать мне всецело?» «Он назвал меня любимым! — кровь ударила в голову, а щёки загорелись, будто согретые пламенем костра. — Значит, это не просто игра, я ему действительно дорог!» Уже невозможно было ни о чём думать, только об этом прекрасном слове. Строчки послания плясали перед глазами. Чандра быстро смаргивал и вытирал со щёк слёзы, катящиеся помимо воли. «Прие…» — стучало в висках. Наконец, придя в себя, Чандрагупта продолжил чтение: «Есть только одно важное условие. Придя после наступления темноты к месту встречи, ты обязан сделать вид, будто тебе неизвестна моя личность. Я желаю сыграть в игру, где ты считаешь меня охранником и поначалу сопротивляешься, но довольно скоро сдаёшься. И я буду вести себя как незнакомец, принуждающий тебя к любви силой, но не беспокойся: разыгрывая грубость, я не причиню боли. Сможешь притвориться испуганным, чтобы доставить мне удовольствие, Сокровище?» Чандрагупта почувствовал, как кружится голова, а ноги подкашиваются от блаженства. «Смогу!» — мысленно прокричал он. Недолго думая он метнулся к столу, чтобы ответить царю согласием на все его условия, но внезапно обнаружил полное отсутствие необходимых письменных принадлежностей. «У Дурдхары точно есть павлиньи перья и кошениль! — осенило Чандрагупту. — Но эта вредная царевна не даст мне ровным счётом ничего. Придётся действовать хитростью. Поможет лесть и полная покорность». Так он и поступил. С раннего утра и вплоть до дневной трапезы юноша старался изо всех сил, изображая пылкую преданность, пока Дурдхара не растаяла и не спросила, чего он желает. — О, всего лишь одно из ваших павлиньих перьев, раджкумари, пергамент и немного кошенили, чтобы написать стихотворение о любви! — пафосно изрёк Чандрагупта. — Кажется, моё сердце переполнено чувствами, которые мне с трудом удаётся сдержать. «К твоему брату», — добавил он про себя, но вслух, разумеется, этого не произнёс. Дурдхара неожиданно расплылась счастливой улыбкой и протянула Чандрагупте всё требуемое. — Надеюсь, завтра утром ты прочтёшь мне своё стихотворение? — лукаво прищуриваясь, спросила царевна. — Конечно, светлейшая госпожа! — быстро откликнулся Чандрагупта. — Вы будете первой, кто услышит его из моих уст! А сейчас могу я быть свободен, чтобы уже начать переносить на пергамент свои горячие чувства? Дурдхара отпустила его коротким движением руки, нежно посмотрев ему вслед. Вернувшись в свою комнату, Чандрагупта быстро начертал на царском пергаменте ответ: «Господин, я принадлежу вам телом и душой с первого мгновения, как увидел вас. Я мечтаю о взаимности каждую ночь, поэтому любые ваши ласки — счастье для меня. Каждое ваше условие, каким бы оно ни было, я выполню с радостью! Я согласен принадлежать вам всецело. С нетерпением жду наступления ночи…» В порыве чувств он хотел ещё добавить: «Встретимся возле статуи. С любовью, Чандрагупта», но потом сообразил, что предосторожность прежде всего. Вдруг записка случайно попадёт в чужие руки? Уж лучше не называть имён и не обозначать точное место встречи. Так безопаснее. Осталось придумать, как передать записку Дхана Нанду. Юноша нервно шагал из угла в угол, на ходу стараясь изобрести способ приблизиться к вечно занятому царю. Наконец, его осенило: «Скажу, что мне передали важное донесение от доверенных людей. Да, конечно, никаких доверенных людей у меня в помине нет, но никто из царских братьев не знает об этом. Они не сомневаются, что я — шпион, нанятый Дхана Нандом для наблюдения за собственной семьёй, поэтому у меня особые привилегии во дворце, — Чандрагупта криво усмехнулся. — Заодно напугаю старших царевичей. Пусть думают, что я там такое написал в пергаменте? Не полетят ли чьи-то головы после моего доноса? А пусть боятся! Нечего издеваться над младшим братом и козни за его спиной строить!» Решившись, он скатал пергамент трубочкой, перевязал той же лентой, и с убийственным лицом отправился в сабху, словно молодой слон, движущийся утолять свой голод к зарослям сахарного тростника. Юноша тогда и представить себе не мог, что благодаря его записке, переданной Дхана Нанду на глазах у всех, кардинально изменится жизнь ещё двоих людей. *** — Первый советник, вы не представляете, что стряслось! — запыхавшийся Бхадрасал влетел в покои аматьи Ракшаса и, глотая слова, торопливо заговорил. — Чандрагупта и Дхана Нанд с раннего утра обмениваются записками. Когда один из слуг, которому я щедро плачу за доносы, украдкой шепнул мне на ухо, что самрадж на рассвете, проходя мимо покоев проклятого Чандрагупты, собственноручно подсунул ему под дверь свёрнутый пергамент, перевязанный алой лентой, я насторожился, но не придал этому особого значения. А сегодня днём в сабхе Чандрагупта на глазах у всех передал такой же пергамент царю… Мне кажется, это повод бить тревогу! Мальчишка о чём-то доносит самраджу. А вдруг про нас? Ведь он знает, что мы его ненавидим, и наверняка мечтает извести нас, придумывая всякие небылицы! Я заметил, что Дхана Нанд с большим недовольством глянул в мою сторону, когда заметил, что я внимательно слежу за передаваемой запиской. Что делать, Картикея? — Возможно, те доносы не о нас, а о старших царевичах или о дэви Дайме? — задумчиво предположил аматья. — Ведь Дайма, Панду и Кайварта ещё более опасные враги для Чандрагупты. В любом случае я бы вмешался и пресёк грязную клевету. Но как? Сам видишь, за одно моё предположение о том, что наглый мальчишка тайно связан с Чанакьей и, скорее всего, является учеником хитрого брамина, я впал в немилость. Уже несколько дней Величайший не зовёт меня в сабху, а если я сам прихожу — выгоняет. Боюсь, если я снова покажусь ему на глаза, меня выставят прочь из дворца. Или казнят. — Но надо сопротивляться! — Бхадрасал рубанул ладонью воздух. — Я не позволю, чтобы вас, всеми уважаемого аматью, выгнали из-за этого отвратительного Чандрагупты! Нам непременно надо узнать, что в записке. Прочитав её, мы узнаем, как действовать дальше. Ракшас вздрогнул, но ничего не ответил. — Я заметил, что Величайший положил пергамент, переданный ему Чандрагуптой, за пазуху. После собрания самрадж непременно будет менять одежды, готовясь к вечерней трапезе. Если бы кто-то его отвлёк ненадолго, я бы сумел достать ту записку, которую он наверняка спрячет под ворохом одеяний, отправляясь в купальню. Мне хватило бы всего нескольких мгновений на прочтение! — Отвлечь царя должен я? — аматья вопросительно посмотрел на Бхадрасала. — Да, первый советник. Мне сердце подсказывает: речь в записке идёт о нас с вами. Значит, больше никому её видеть нельзя. И никого постороннего я не могу просить о помощи. Ракшас вздохнул. — Чувствую, что сегодня настанет час моей смерти, Бхадрасал. Но так и быть, идём. Одно моё появление, несомненно, вызовет у самраджа сильный гнев. А пока Величайший будет поносить меня, грозя смертью или заточением, ты прочтёшь письмо. Бхадрасал радостно кивнул. *** Хитрость удалась легко. Ракшас даже и не подозревал, что его появление в закрытой купальне вызовет не гнев Дхана Нанда, а неожиданно бодрое восклицание: — Вот и мой любимый аматья! Почему же ты так давно не заходил? И в сабхе тебя не видно. «Так вы сами потребовали исчезнуть с ваших глаз и не появляться более», — подумал аматья, но вслух ничего не сказал, только прочистил горло и вкрадчиво произнёс, боясь, что царское отличное расположение духа долго не продлится. — Самрадж, я пришёл спросить у вас, как вы предполагаете усилить охрану вашей сокровищницы? В связи с недавним неприятным случаем с Чанакьей я бы посоветовал приглядывать за государственным золотом особенно тщательно. — Уж не намекаешь ли ты… — с гневом начал Дхана Нанд, начиная подниматься из воды, но Ракшас быстро замахал руками. — Никаких намёков на вашего верного Чандрагупту. Ни малейших! Он — отличный парень, я зря его подозревал! Но у Чанакьи достаточно учеников, которые могут взломать сокровищницу и выкрасть оттуда ваши ценности. — Это верно, — самрадж снова опустился в воду. — Что ты предлагаешь? Ракшас заговорил, осторожно наблюдая боковым зрением за тем, как из-за колонны тенью выскользнул Бхадрасал и, присев на корточки, начал бесшумно копаться в сброшенной Дхана Нандом одежде. Наконец, генерал отыскал пергамент, перевязанный лентой, развернул и начал читать. Ракшас как раз вдохновенно расписывал царю свой план по поводу меняющейся трижды в сутки охраны, дополнительных засовов на дверях и сети тайных ловушек по пути в сокровищницу. Бхадрасал дочитал записку, снова свернул, завязал лентой и положил на прежнее место. Выглядел он неважно и почему-то судорожно хватал ртом воздух, словно пергамент был отравленным. Когда главнокомандующий снова исчез за колонной, Ракшас завершил свою пламенную речь: — Вот это всё я и советую сделать, самрадж! — Хорошо, я подумаю. Мысли дельные, — Дхана Нанд с мечтательной улыбкой поигрывал тёплой водой, переливая её из ладони в ладонь и даже не глядя на Ракшаса. — Ступай. Благодарю за службу. «Не похоже, что он вообще вспомнит о сказанном мной, — с подозрением покосился на своего господина Ракшас. — Судя по всему, он погрузился в собственные мысли и ни слова не слышал. В каких облаках сегодня витает Величайший?» Ответ на свой вопрос Ракшас получил довольно скоро. Вернувшись в покои, он застал у себя Бхадрасала, который бегал по комнате аматьи, схватившись за голову. Тюрбан генерала наполовину развязался, тёмные волосы торчали спутанными лохмами в разные стороны. — Что в записке? — прямо с порога поинтересовался аматья, не имея сил терпеть. — Гнусный донос? — Нет, — ошалевший Бхадрасал остановился и медленно повернулся в сторону Ракшаса. — А что? — Они свидание назначили. Ракшас застопорился на месте, как старая лошадь, вёзшая телегу с мукой и попавшая ногой в яму с грязью. — Не понял, — тихо вымолвил он. — Какое свидание? — У самраджа с Чандрагуптой. Не знаю где, но они договаривались, как всё будет происходить. Записка об этом. Аматья снова ненадолго «застрял». Потом изрёк: — И чем займутся? Будут ловить чужеземных шпионов? Арестуют старших царевичей спящими и бросят в узилище? Нас с тобой отравят?! — Да при чём тут шпионы и царевичи!!! — отчаянно завопил Бхадрасал. — У них будет любовное свидание!!! Ракшас смотрел на Бхадрасала будто на скорбного разумом. — Как двое мужчин могут устраивать любовное свидание друг с другом?! — А вот я и сам бы хотел это знать, — с подковыркой в голосе ответил ему молодой генерал. — И я бы посмотрел, как всё будет происходить, ибо из послания я узнал, что любить можно тремя способами: руками, губами и «принадлежать всецело». Последний вариант выбрал проклятый Чандрагупта, отвечая Дхана Нанду. Что это значит, аматья? — Это секс айони, — задумчиво пояснил Ракшас, воздевая глаза в потолок и поглаживая указательным пальцем свой подбородок. — Чего? — Бхадрасал выставил одно ухо вперёд, отогнув его пальцами. — Я услышал незнакомое название, можно повторить? — Можно. Секс без использования йони — большая адхарма. Для браминов сие деяние абсолютно запрещено, как и секс вийони, когда йони вроде бы используется, но не то, которое положено. Для царей оба деяния тоже не слишком почётны. Но Величайший, как вижу, ничего не боится. — Не боится, как истинный самрадж! — подтвердил Бхадрасал, кивнув. — Странные дела, — продолжал Ракшас. — Три дня назад мне тоже пообещали «принадлежать всецело», а я рассвирепел и выгнал добровольца вон. Поклялся голову снести, если вернётся. Зря, наверное. Если Величайший не отказывается от таких предложений, значит, не так уж это и плохо? Теперь идти самому и просить вернуться того, кого выгнал, как-то неправильно. Да и не смыслю я ничего в любви. Я не Величайший. Мне недоступен талант любить мужчин тремя способами. У меня и женщин почти не было, если не считать пары служанок по молодости. А потом я взял себя в руки и поклялся больше не творить адхарму. И пока ещё ни разу не нарушил клятву, посвятив плоды своих аскез Величайшему! Бхадрасал с ужасом воззрился на аматью, внезапно ударившегося в откровения о своей личной жизни. — А всё-таки кто обещал принадлежать вам всецело? — осторожно уточнил генерал. — Да вот, подбросили записку под дверь, как Чандрагупте. Ну, я и поднял. И прочёл на свою голову… И Ракшас начал подробно рассказывать недавнюю историю своих любовных похождений.