***
«Куора завела очередную зверушку, — с примесью чего-то горько-грустного думалось Ахиллеану. — Ну, как завела. Пассивно, её назначили быть хозяйкой». Когда-то в её возрасте у Ахиллеана был пёс. Он нашёл его в диком лесу, отощавшего, одинокого (собственные сородичи выгнали из стаи?) и самолично приручил, откормил и надрессировал, из-за чего эмоциональная привязанность стала невероятной. Они были лучшими друзьями, несмотря на то, сколько у Несториса во все времена было друзей среди других детей. Но собачья жизнь несоизмеримо коротка по меркам Ардони. Он тяжело переживал ту потерю, и с тех пор не привязывался к питомцам, даже не заводил оных. Но Куора, он отчего-то был уверен, не такая. Дело было даже не в степени привязанности, а в её типе. Любовь к животным у Ахиллеана была как к равным, имеющим сознание и душу, друзьям, у сестры же — как к не достающим до неё, но и не игрушкам, скорее, как к многочисленным пациентам (даже если те были здоровы). Девочка ещё ни разу не сталкивалась со смертью, но почему-то подростку казалось, что она, как истинный звериный лекарь, — если столкнётся с неизбежностью, перенесёт потерю без боли и без слёз. Он не знал, но был уверен, оценивая сейчас. Что по этому же поводу думал Джерменус, понять было тяжело. Тот типично счастливо трепался с Куорой о том, как она собирается ухаживать за рептилией, беззаботно хрустя приготовленной к семейному завтраку (к слову, не рассчитаному на некоторых ранних гостей) морковкой. Но кто станет упрекать его — бесполезное и неблагодарное дело, забирать счастье у большого ребёнка. — Джерменус.? — не совсем уверенный в своих намерениях спросил Ахиллеан торговца. — Да, Ахиллеан? — медовым голосом отозвался тот, словно ему не было важно, с кем и про что болтать. — Скажи, ты когда-то встречал Волтарис? Дальше произошло то, чего мальчик и во сне бы себе не представил: Джерменус — Пустота, неужели мир остановился — абсолютно замолк и перестал есть, так и замерев с недонесенным до рта овощем. Лицо его стало таким неподвижно-хмурым, что торговец начал напоминать собой древнюю каменную статую. Жёлтые глаза сначала расширились, как в страхе, а затем необычайно потускнели. Будь он Человеком, наверняка бы ещё и побледнел. Целых пять секунд Ахиллеан не слышал ни звука от торговца, когда тот наконец подал мертвецки слабый голос, стараясь смотреть куда-то в стену у пола мимо младших: — Волтарис изгнали задолго до моего рождения… Когда я дорос до сознательного возраста, в обществе уже привыкли считать Волтарис не одними из нас. Все говорили, какие они ужасные, безжалостные, и что при встрече с ними у тебя есть только 2 варианта: либо ты их, либо они тебя. Как с бездушными криперами, единственная цель которых — превратить твоё тело в удобрение… — взрослый с мрачным видом сглотнул и решительно отчеканил: — Я встречался с Волтарис, — после чего замолк и погрузился в себя — выглядело жутко, учитывая обычно яркую громкую натуру юноши. Ахиллеан не сразу понял, что кузен имел в виду. А когда понял, даже на секунду задержал дыхание: Джерменус, встретясь с изгнанным кланом, остался жив, а значит… Мальчик скосил глаза на сестру, одновременно прижимая младшего брата ближе к груди. Девочка хмурила брови и пожирала глазами взрослого, очевидно не поняв (Слава Пустоте!) своим детским непосредственным умом скрытого смысла и ожидая продолжения — которого, в принципе, уже и не требовалось. Прежде, чем подросток успел сказать кузену, что Куора тоже, гаст раздери, слушает, а слышать ей подобное пока рано, Джерменус «ожил» и снова заговорил: — Это было во время одного из моих первых торговых походов. Мы как обычно разделились по двое-трое и разошлись. Со мной были два моих друга, наш путь лежал из Гиперии в Белестар, и мы решили остановиться на ночёвку в лесу. Но, как вы уже могли понять, она прошла не слишком спокойно. Посреди ночи я отчего-то проснулся — и увидел их. Это было очень странно. Их было всего двое, парень и женщина постарше, они стояли и воровали нашу еду. Настолько тихо, что, не открой я глаза, и проснувшимся бы не услышал. Прежде чем я успел как-либо отреагировать, хотя бы встать из лежачего положения, тот парень стремительно, словно с телепортацией (а может, так и было, уже не вспомню), оказался рядом со мной и приказал…***
— Молчи… — тихо, но твёрдо промолвил Волтарис, приставляя меч к горлу торговца. — … или замолчишь навсегда, да? — не до конца проснувшийся разум ещё не понимал, что пора выключать режим королевского шута и начинать максимально серьёзно воспринимать ситуацию. Парень яростно напрягся, подаваясь с мечом слегка вперёд, так что самый конец лезвия весьма убедительно проткнул нежную кожу шеи, и Джерменуса чуть ли не впервые в жизни сковал ледянящий, всепоглощающий, животный страх. Теперь он бы даже если захотел, не смог бы выдавить ни звука. Несторис, как испуганный кролик, смотрел в немигающие красные глаза, в которых был намешан такой ураган чувств и эмоций, что, казалось, хватило бы, чтоб стереть с лица земли всю Ардонию. Женщина как-то грустно взглянула на парней, задержав взгляд на торговце, и молча продолжила заниматься своим делом. Несколько минут показались Джерменусу медленно убивающей вечностью. Он вот-вот был готов начать трястись от паники и от «ифритовые-стержни-почему-так-холодно» — вон зубами уже стал невольно постукивать, чем заслужил укорительный взгляд от своего временного смотрителя. «Ну, прости, что не могу контролировать рефлексы!» — хотелось бы крикнуть Несторису — если бы за ним оставалась способность мыслить словами. А так он лишь с широко распахнутыми глазами лежал, как послушный пёс, чувствуя, как мелкая струйка крови стекает по шее куда-то в ямку на предплечье. О том, что у каждого из них был рядом со спальным местом нож для самозащиты и о том, что стоило бы попытаться хоть как-то разбудить друзей, которые лучше владели боевыми навыками, он благополучно позабыл. Наконец женщина подошла со спины к своему партнёру и положила руку тому на плечо, подавая знак, что пора уходить. Джерменус перевёл взгляд на неё и вздрогнул, тут же после этого став бояться чуть меньше, поскольку голову заняли другие непонятные эмоции: у той был огромный шрам через весь правый бок аж до бедра, отчего она слегка хромала. Удивительно, как в таких условиях можно было оставаться абсолютно бесшумной. — Не думай, что в следующий раз при встрече с Волтарис тебе так же повезёт, — сказал парень перед тем, как медленно убрать клинок, пока женщина — Джерменус не поверил своим глазам — кинула несколько монет на место, откуда забирала еду. Она в последний раз обернулась к торговцу, приставила палец к губам и скрылась между деревьями с сообщником. Несторис вдруг почувствовал себя таким усталым, что, даже не меняя положения тела, опустил веки и вмиг отрубился. Очнулся уже утром, когда проснулись его друзья и обнаружили отсутствие некоторых продуктов на продажу и вместо них горстку монет — к слову, лишь едва недостающей до реальной стоимости украденного, так что они даже не так много потеряли. Естественно, Джерменус рассказал о случившемся ночью, о том, как безвольно следил за воровством-грабежом и ничего не мог поделать — понятливые друзья не стали его упрекать в трусости, лишь искренне обрадовались, что все втроём дожили до рассвета.***
— «Не думай, что в следующий раз при встрече с Волтарис тебе так же повезёт» — эту фразу я советую вам, дети, запомнить лучше всего из этой истории, дабы не попасть в обманчивые тенёта доверия. Потому что то, что тогда случилось — исключительно. Чтобы вам по жизни так везло, как мне в ту ночь. А так Волтарис были и остаются одним из… опаснейших явлений, которые могут приключиться с Ардони. «Кажется, мне уже начало так невероятно везти», — мысленно хмыкнул Ахиллеан; его всего разрывало от двоякого ощущения по поводу сами-знаете-кого. С одной стороны, он уже привык к постоянному присутствию того рядом и ежедневного общения, с другой — только что ему живо напомнили, что Волтарис все опасаются не беспричинно. Пусть об этом обычно и молчат. Джерменус как будто именно к нему и обращался: «Чтобы не случилось, не доверяйся». Ахиллеану уже начинало казаться, что в его душе топчется стадо самых разномастных животных, и каждое оставляло свой противоречивый остальным след. Как в этом всём найти свои мысли и решения, он уже не был уверен. Вдруг на улице началась необычная суета, кто-то что-то крикнул и Ардони торопливо начали стягиваться в сторону запада. — Что там? — с интересом спросила Куора. — Не знаю… Надо проверить! — Джерменус, постепенно принимая свой привычный настрой, широкими шагами вышел из пещеры (по пути ловко стащив ещё одну морковку). — Ты же в курсе, что это был семейный завтрак? — Ахиллеан, заметив, что младенец в его руках уснул, быстро положил его в колыбель и вышел с остальными. — А я что, уже не семья? — развёл руками взрослый, поднимая брови и театрально опуская уголки губ. Глазки строил, зараза. Иногда Ахиллеан благодарил небеса, что Джерменус не был его родным младшим братом. Потому что так он хотя бы имел право не покупаться. Компания вышла на улицу и словила первого попавшегося, который выглядел осведомлённым, куда и зачем спешит. — Аурелиус вернулся. Говорят, не в лучшем состоянии, — хмуро сообщил Ардони и продолжил путь. Троица встревожено переглянулась, хоть первая часть новости была хорошей и слегка обрадовала. — Куора, не боишься? — спросил Ахиллеан, когда они вместе двинулись за остальными. Малышка покачала головой, в её глазах действительно не было страха, только ожидание. Её брат не знал, правильно ли это; но, в конце концов, Куора ведь шла по пути лекаря, пусть и звериного, но всё же… Всё же пока оставалась дитям.***
Ингрессус был одним из первых, кто увидел новоприбывшего Несториса. Тот практически лежал на загнанном коне, не падая с перепуганного скакуна кажется лишь благодаря тому, что был привязан верёвкой за талию к седлу. Из спины и живота того текло весьма много крови, некоторые разводы уже даже подсохли, голова безвольно лежала в гриве — сперва даже не сказать, что всадник был всё ещё жив. Мастер Эгус стремглав (серьёзно, Ингрессус ещё ни разу не видел того таким резвым) подскочил к раненому, развязал узлы и с несколькими другими мужчинами спустил застонавшего Ардони на землю. Резкими командами он приказал принести всё необходимое для первой медицинской помощи (что незамедлительно было выполнено) и принялся колдовать над ранениями. Белая черепная лошадь и упавший с прибывшего длинный тонкий меч, практически шпага, были по какой-то причине слабо узнаваемы для подростка. Как-будто в голову попало пёрышко и дразняще щекотало мозг. Толпа вокруг становилась всё больше. Волтарис, заметив только что подошедших переговаривающихся Ахиллеана, Куору и Джерменуса, направился к ним. — Кто это? — без вступлений спросил мальчик. — А, легендарный спаситель черепашек! И тебе доброе утро, — усмехнулся Джерменус, игнорируя вопрос. Ингрессус по-доброму закатил глаза, всё же поприветствовавшись как надо и повторил свой вопрос. — Кай’Аурелиус, — объяснил Ахиллеан с каким-то уважительным восхищением. — Невероятно, как он смог доехать до самой Нестории с такой кровопотерей. «Аурелиус?» — Ингрессуса как молнией ударило. Это одно имя пробудило нежелательные, пусть и крайне ценные воспоминания. Прибывший Ардони в одночасье стал живым воплощением всего, что Волтарис опасался, презирал… и всей душой ненавидел. Хотелось прямо сейчас с голыми руками кинуться вперёд толпы и наконец довести до конца то, что не вышло у оставившего эти внушительные раны. Но сдерживали даже не осознание и страх, что после такого его буквально разорвут на месте, а то, что все старания мастера Эгуса и Ахиллеана по спасению его жизни декаду назад и предоставлении нормальных условий будут напрасны. Не хотелось их разочаровывать — и это желание было сильнее всех остальных вместе взятых. Оттого — сознание пронзило ледяной ясностью — он ощутил себя предателем — более не один из своих, но и не один из чужих — трепет, радость и сочувствие окружающих Несторис он никак не мог разделить. И не хотел. Поэтому он молча, не слыша удивлённых окликов троицы — ничего не слыша, — развернулся и ушёл, напоследок обведя отчаянным, потерянным взглядом толпу и склонившегося над прибывшим мастера. Куда-нибудь, лишь бы подальше. Уберите с его глаз этого — слишком больно, как ненароком полученный от того, кому доверял, в чью ловушку добрых слов и улыбок попался, меч в груди, который, тем не менее, нельзя вытягивать — лучше уж пусть меч, спасительная пробка для крови, чем огромная сквозная дыра — в гарантированном в ближайшее время трупе.