***
16 февраля, 1936 год. Госпиталь Святого Мунго, Лондон. Прошло ровно две недели с того момента, как Элизабет Бёрк оказалась в госпитале. Её раны почти затянулись, а бинты уже не пропитывались каждую ночь кровью. Девочка кушала сидя, и в её рацион вернулась твёрдая калорийная пища, которую она не могла употреблять ранее из-за того, что организм не успевал переварить ничего проще уже готовых микроэлементов. Ей позволяли в руках держать книги и нужда в чтении вслух постепенно отпала: Анна-Мария посещала племянницу уже ради того, чтобы говорить с ней и обсуждать все желания девочки, возникшие за время пребывания в Мунго. Элизабет просила немного: чуть-чуть книг, чуть-чуть фруктов и информацию о её семье. Женщина могла принести с собой половину всей своей библиотеки, могла скупить все самые свежие фрукты в лавке, но последнее сделать она не могла. В горле образовывался ком, а губы предательски не хотели двигаться, лишь изображали кривую улыбку, которая должна была успокоить волнение в душе Лиззи. Это мало помогало — с каждым днём её желание знать правду усиливалось, крепло вместе с её здоровьем. На четырнадцатый день в Мунго Анамари сдалась. — Твоя мать и сестра. Лиззи, они, — женщина виновато опустила глаза к полу. Ей казалось, что она в достаточной мере собралась с мыслями, чтобы рассказать племяннице горькую, но правду, однако и этого не хватило. Она была не в силах травмировать и без того израненную детскую душу ещё сильнее. — Они погибли. — Ясно. Женщина замерла. Она могла ожидать чего угодно от Лиззи, но никак не ту реакцию, которую получила на произнесённую ею истину. Та прохлада и отрешённость, которые поселились в глазах Элизабет в тот момент, не столько пугали, сколько расстраивали. Да, возможно, это было самое настоящее разочарование. — Это из-за меня, — Элизабет положила голову на подушку, отворачиваясь от бабушки в сторону двери. Недочитанная книга осталась лежать раскрытой на краю кровати, а несколько спелых яблок, принесённых Анамари этим утром, её нисколько не интересовали. Девочке хотелось заснуть и больше никогда не просыпаться. — Нет, что ты, солнце… — Да. Из-за меня. Я знаю, бабушка, я помню, — Анна-Мария не знала, что делать в этот момент и как дальше вести разговор с племянницей. У неё никогда не было своих детей и уход за Элизабет пробудил в женщине некое подобие материнского инстинкта, спящего всю её жизнь. Сердце предательски заныло, стоило ей вспомнить про то, что Лиззи теперь совсем одна. — Бабушка, я болею. Ты знала? — женщина вздрогнула, так как после последней тихой фразы Лиззи, оставленной ею без ответа, прошло минуты три, не меньше. — Ну, Элизабет. Ты в больнице, здесь тебя вылечат от всех болезней, и ты снова сможешь жить, как прежде… — Нет, бабушка. Это не лечится. Это другое, — Элизабет сделала жест, похожий на тот, когда человек смахивает волосы с лица, а потом опомнилась и убрала руку от головы, не ощутив кончиками пальцев привычную длину. — Я из-за этого не могу колдовать, тебе не говорила мисс Соммерсби? Она ухаживает за мной, пока тебя нет. — Да, солнце, я знаю, что тебе тяжело даётся магия… Не беря в расчёт даже твой возраст, — Анна-Мария сцепила руки в замке, тем самым попытавшись собраться с мыслями для продолжения диалога на крайне щепетильную тему. — Но всё решаемо. Лиззи, не бери эту ношу на свои хрупкие плечи в одиночку. Ты всерьёз думаешь, что я никогда в своей жизни не слышала об обскури? — к женщине вернулась её привычная расслабленность, хотя в голосе всё ещё слышались нотки неуверенности. Она тщательно подбирала слова, чтобы не испортить момент и не разрушить то хрупкое доверие, которое смогла заполучить по отношению к себе от Элизабет. О, конечно Уолкэст знала об обскурах. Каков же был по величине конфликт в двадцатых годах, произошедший в Нью-Йорке, могли себе представить только его жители и случайные наблюдатели, оказавшиеся не в том месте и не в то время. Анамари всё ещё помнила те разрушения из-за неосторожности магического сообщества, которые повлекли за собой крупнейший скандал из-за нарушения Статута о секретности. Благо, скандал так же быстро утих, как и разгорелся. Анна-Мария была в числе тех работников Конгресса, задачей которых оказалось восстановление разрушенных кварталов Нью-Йорка после буйства обскури, чьё имя в данный момент знают лишь Невыразимцы — работники Отдела Тайн. Женщина помнила, как она и ещё пара её коллег буквально по кусочкам собирали некоторые улицы и бульвары в то время, когда не-маги «купались» в волшебном ливне, устроенным питомцем мистера Саламандра. Да, она лично видела этого великого волшебника. Волшебника, благодаря которому Тёмный Лорд был схвачен в первый раз и доставлен в тюрьму Конгрессом во главе с Президентом. Мощь обскури пугала, безусловно. Это был первый и последний раз, когда она видела паразитическую магию воочию, и, видит Мерлин, она бы согласилась не встречать это премерзкое явление магии до конца своей жизни. Но судьба часто была настроена против неё и желания Анамари не учитывала. Кто же знал, что дочь её дорогой Мории окажется обскури? Кто вообще мог бы предположить, что в семье её крестницы, за закрытыми дверьми, может произойти нечто, что доведёт ребёнка до такого состояния. Уму не постижимо! Мориа ограничивала Элизабет? Ругала? Не разрешала интересоваться магией или, может, сравнивала с младшей сестрой, чётко вычерчивая между ними грань и тыкая носом в превосходство старшей над младшей, которой не повезло родиться без магии вовсе? Этого она уже не узнает, разве что Элизабет не захочет рассказать ей лично. — У меня сохранился экземпляр дневников мадам Голдстейн, милая. Той, что когда-то была другом семьи Скамандр. — Элизабет, до этого отвернувшаяся от бабушки, повернула голову на заинтересовавшие её слова Уолкэст. Неужели её бабушка владеет дневниками сестры знаменитой Порпентины Скамандр? Элизабет была чрезвычайно заинтригована, но старалась сохранить маску невозмутимости. На детском личике это выглядело забавно, что заставило Анну-Марию смягчиться и улыбнуться. — К сожалению, она не разделяла взглядов своих родственников и дневники повествуют о её жизни в Нурменгарде, рядом с Грин-де-Вальдом. — Ужасно. Бабушка, откуда у тебя дневники сторонницы Тёмного Лорда? Какие секретные архивы ты ограбила? — женщина тихо засмеялась в кулак. Что ж, по крайней мере она смогла убрать эту печаль и холод с лица племянницы. — Никакие, солнце. Я в своё время работала на Конгресс, а дневники Куинни Голдстейн… Это небольшой презент по поводу моего выхода на пенсию. — Ты всё-таки их украла. — Одолжила в личное пользование, не более, — женщина деловито покачала головой, скрестив руки на груди. Краем глаза она отметила, что Элизабет села на кровати, чуть пододвинувшись к её краю, где сидела сама Уолкэст. Подобное тактильное общение девочки говорило о её доверии к женщине, что, безусловно, радовало последнюю. — Из моих слов ты уже могла понять, что дневники мадам Голдстейн больше не пригодятся. Она погибла в одна тысяча девятьсот тридцатом, унеся с собой большую часть тайн Геллерта Грин-де-Вальда. Ты знала, что Куинни была легилиментом?..***
23 февраля, 1936 год. Карнаби Стрит, Лондон. Двадцатого февраля тридцать шестого года Элизабет Морию Бёрк выписали из госпиталя Святого Мунго. Девочка, заметно посвежевшая и пришедшая в себя, бойко дралась за раннюю выписку из больницы и ужасно не хотела оставаться в ней хотя бы на день дольше. Белая стерильность, с которой, цитата: «Она сливается и ощущает себя частью интерьера, а не пациенткой», угнетала Элизабет. За то время, что девочка восстанавливалась в Мунго, Анна-Мария успела посетить Министерство и обратиться в нужный ей Сектор, занимающийся делом убийства миссис и мисс Бёрк. Женщине довелось увидеть и домового эльфа почивших Бёрков. Домовиха, к слову, тряслась как осиновый лист, ни на секунду не выпуская из рук палочку своей мёртвой хозяйки. Среди её бессвязных бормотаний иногда можно было выделить что-то на подобии «госпожа дала мне сохранить» и «Малуша очень-очень плохой эльф», что информации давало крайне мало. Врачи из Святого Мунго были прекрасно осведомлены положением Элизабет, и к делу подключился один из секторов Отдела Тайн. Аргус Тенебри, ведущий расследование, был крайне смущён и немного рассержен из-за внедрения в «его труд» невыразимцев. Миссис Уолкэст, как бывшая работница МАКУСА, прекрасно понимала такую борьбу за свою карьеру, но так как дело касалось её племянницы, соревнований на месте работы не терпела и при любом удобном случае намекала Тенебри, что они тут вообще-то не в плюй-камни играют, а расследуют несчастный случай, связанный со смертью её крестницы и племянницы. Палочку домовиха согласилась, в конце концов, передать исключительно в руки своей «последней и несчастной» госпожи, в лице которой выступила немного растерянная Элизабет. В Министерстве память девочки успели подробно прошерстить на предмет несостыковок и чего-то подозрительного, так как не верили, что вина за смерть двоих чистокровных волшебниц (а если точнее, волшебницы и сквиба) может лежать на одном потерянном и болезненном ребёнке. Всё встало на свои места, когда пришло заключение от главврача Мунго. Строфа «магический недуг» соседствовала с аккуратно выведенным словом «обскури», дважды подчёркнутым красными чернилами для ясности. Тенебри вместе с работником Отдела Тайн неопределённо покачали головой над листом со штампом госпиталя, медленно переваривая факт того, что им попалось дело о, скорее всего, моральном насилии и ограничении ребёнка из чистокровной семьи в отношении использования магии. Может показаться: разве в двадцатом веке такие случаи не должны были прекратиться? Разве общество не двигается вперёд, прогрессирует и меняется? Нет, конечно, люди меняются. И меняется общество. Но неизменным остаётся тот маленький мирок, та элитарная часть того самого общества, которая называет себя «Священные двадцать восемь». Консерватизм внутри этого маленького общества был абсолютен. Как бы не прогрессировало общество, как бы далеко не двигался прогресс — древнейшие дома не позволяли себе забывать прежние устои и строго придерживались традиций так, как то делали их предки полвека назад, век или даже четверть тысячелетия до этого. Чистокровные волшебники не собирались прогибаться под всеобщим прогрессом. Они прогибали под себя тех, кому не повезло родиться и жить внутри их небольшого сообщества. — Бабушка, а что мне с ней делать? Я ведь плохо справляюсь с собой и со своим… Со своим недугом. Как я могу пользоваться палочкой? Особенно — маминой, — Элизабет держала в руках красивое тёмно-красное древко волшебной палочки. Малуша, её домовиха, со слезами и молитвами просила хозяйку и мадам-родственницу хозяйки не дарить ей одежду. Лиззи даже в силу своего нежелания держать рядом кого-то, кто напоминал бы ей о её разрушенном доме, не смогла прогнать эльфа, дав ей вольную. Малуша рыдала, вцепившись в ногу маленькой госпожи, и долго благодарила её, обещая быть самой послушной и полезной домовой эльфийкой из всех, кого она встречала. Лиззи пожала плечами, не припоминая, чтобы она видела хотя бы одного домовика, помимо Малуши, в своей жизни. — Ты ведь читала дневники? Помнишь, что там было сказано? — Да. Что обскури, достаточно хорошо управляющие своим паразитом и эмоциями, могут подчинить себе паразитирующую их магию и обрести над ней контроль. Но ведь… — Не каждая палочка как проводник выдержит такую тёмную и нестабильной магию, верно? — Анна-Мария потягивала такой любимый ею чёрный кофе без сахара. — Да, солнце, это так. Путь в светлые волшебники тебе заказан, душа моя. Ни целителем, ни изобретателем тебе не быть. Разве что можно заняться артефакторикой, как чем-то более или менее легальным… — Или, исходя из твоего намёка, пойти в тёмные волшебники и изучать проклятия. И руны с обрядами. — Элизабет старалась держать лицо, дабы не выдать своего волнения и совсем лёгкого страха от обсуждения такой щепетильной темы. — Верно, Элизабет. Именно поэтому, солнце, я начала этот разговор с тобой сегодня. Малуша, — на зов женщины появилась домовиха, которая подхватила переданную ей пустую чашку с блюдцем и тут же исчезла, должно быть, чтобы вымыть посуду. — Ты хочешь… Хочешь, чтобы я продолжала учиться дома? Ни одна магическая школа не… — Постой, Лиззи. Не беги вперёд паровоза, — женщина похлопала по софе рядом с креслом, в котором сама расположилась. Лиззи, задумчиво посмотрев на указанное место, переместилась на софу, поближе к бабушке. Анна-Мария погладила племянницу по макушке, мягко улыбнувшись. — Я начну с того, что попробовать, чтобы решить что-то для себя, никогда не возбраняется. Как я поняла, мать тебе уже рассказывала про Хогвартс? — женщина хмыкнула. — Ну конечно же рассказывала, о чём это я. Ты же не из магловской семьи, магия — часть нашей жизни, а не привилегия. И всё же, почему маглы?.. Странное название придумали британцы… — Ба, ты отошла от сути, — Элизабет нахмурилась, скрестив при этом руки на груди, всем своим видом выказывая скептицизм. — А, ну да, дорогая. Я могу и такое провернуть, — она хохотнула, взяв попутно в руки свою палочку. Лиззи в первые же дни обратила внимание на палочку бабушки, подробно рассматривая ту, когда она покоилась на тумбе подле кровати женщины. Анна-Мария никогда не оставляла древко лежать где-либо и всегда носила палочку с собой, но дома позволяла себе вынимать её и перекладывать на видное место. Это говорило не только об ощущении комфорта и о защищенности места, в котором она находилась, но и о второстепенной роли проводника в жизни женщины. Мало кто знал, но и беспалочковая магия бывшему аврору вполне сносно удавалась. — Итак. Я начну с того, что Хогвартс — не единственная школа магии и волшебства в мире. Заранее сделаю примечание: я не состою в группе поддержки Ильверморни и пропагандировать свою школу не буду. Это сугубо мой выбор, и таким же выбором наделена ты. — Я знала только про Хогвартс, пока ты не назвала Ильверморни, — Элизабет задумчиво приложила руку к подбородку. Она всегда так делала, когда размышляла о чём-то, что могло бы оказаться для неё полезным. — Она в Америке, да? — Именно так, Элизабет. Ильверморни — лучшая и единственная школа в Штатах. Когда-то очень давно существовала Салемская Академия Магии, но в связи с… некоторого рода проблемами с маглами, академию закрыли и переименовали в Салемский институт ведьм. Как ты уже могла понять — школа эта закрытая и предполагает обучение в ней только юных ведьм. — Что-то вроде закрытой школы для девочек, — пояснила для себя самой Элизабет. — Да, закрытая школа для юных волшебниц. Ты правильно поняла. А теперь рассуди: если школа закрытая, в ней учатся исключительно женщины из, скорее всего, знатных и древних чистокровных домов — что это даёт в итоге? — Хм… Клубок змей? — Анна-Мария как-то странно улыбнулась. Эта улыбка сочетала в себе удовлетворение от ответа племянницы и некое злорадство, понятное только самой Уолкэст. — В точку! Самый настоящий клубок змей, дорогая. К слову, моя дражайшая старшая сестра училась в ней, твоя бабушка — Элладора Флинт. Я думаю, не стоит говорить о том, какой пресквернейший у неё был характер. Но волшебницей она была замечательной… — а теперь в голосе женщины мелькнула тень досады, которая была завуалирована гордостью. Без сомнений, Анна-Мария, как младший ребёнок в семье, завидовала старшей и признавала её таланты. — Кхм, но мы остановились на выборе школы. Так как тебе Ильверморни как вариант? — Ты говорила пару минут назад, что не хочешь пропагандировать свою школу, бабушка. — Ну да, ну да, что же я… Я люблю свою школу, чего греха таить, — Анна-Мария пожала плечами, а довольная улыбка так и не сошла с неё лица. — Ильверморни выпустила множество достойных волшебников и волшебниц в своё время. Там учились сёстры Голдстейн, там училась бывшая глава Конгресса — Серафина Пиквери. Замечательнейшая была женщина! Ну, и менее престижное достижение, но не менее значимое — там училась я. — Ты хвастаешься, ба. — Не упрекай меня, старуху, в лелеянии своей молодости, — Анна-Мария покачала головой и наигранно-обиженно вздохнула. — Краткая сводка: в Ильверморни, как и в Хогвартсе, четыре факультета. Принято считать, что факультеты Ильверморни отображают всю суть избираемой волшебницы или волшебника: ум — Рогатый змей, тело — Вампус, сердце — Пакваджи, душа — Птица-гром. — И на каком ты училась? На Птица-гром? — предположила Элизабет. Во всяком случае, у неё было на то основание. — Нет, на Вампусе, солнце. В отличие от Хогвартса, в Ильверморни процесс выбора факультета происходит более… Избирательно. Там нет этой смутной, почти призрачной черты между храбростью, верностью, хитростью и тягой к знаниям. Дорогая моя, люди на храбрых или хитрых не делятся — это те черты, которые свойственны каждому человеку в той или иной степени. Вся суть в личном выборе, а не решении какого-то дряхлого артефакта. — А что в Ильверморни изучают? Ну, я имею ввиду, схожести с Хогвартсом должны быть. Ну, наверное, в заклинаниях… А другие вещи? — Учебная программа базируется на магии коренных жителей материка, а именно на магии индейцев. Безусловно, как школа, которая многое переняла от британской школы магии, она имеет довольно обширный пласт базовых знаний. Есть определённый процент теории, который должен изучаться везде, вне зависимости от местоположения учебного заведения. Это что-то вроде международного стандарта, — Элизабет слушала внимательно, хотя и понимала, по правде говоря, только треть из того, что ей объясняла бабушка. Нет, девочка была не глупой, но она всё же ребёнок с довольно узким кругозором, ограниченным до определённого времени одними стенами поместья и каким-то маленьким процентом территории Лондона. — То есть… Без разницы, куда я поступлю, ведь в итоге знания мне дадут везде одинаковые? — Это только моя философия, солнце, но по сути да, это так. Отлична только обёртка, в которой их тебе преподнесут. Это как с…религией. Ты ведь знаешь, что не-маги верят в эфемерные силы, которые в случае бед, настигших их по жизни, помогут им и защитят их? — Да, мне репетиторы что-то такое рассказывали, когда мы проходили мировую историю, — Элизабет виновато опустила голову, сверля глазами белоснежный ковролин. — Но я мало что помню, потому что они сложно рассказывали. — Но, согласись, звучит похоже на магию, да? — Лиззи неуверенно кивнула. Она не понимала, как вера во что-то выдуманное может быть сопоставлена с волшебством, которое, ну… Существовало? — Вот только они могут довольствоваться лишь верой. Никакой практической стороны в их религиях нет. Хотя, встречаются и шарлатаны, — Анамари погрузилась в свои воспоминания о том, как она с коллегами рейдами зачищала так называемые «Бродячие цирки с фантастическими существами», во главе которых стояли маги-нелегалы, показывающие фокусы не-магам и контрабандой вывезенных магических тварей всё им же. — Это я к тому, солнце, что в каждой стране, на каждом материке мира есть своя вера во что-то несуществующее, отличная только обрядной формой, которую маглы берут в стандарт. Всё та же ситуация — суть одна, обёртки разные. — И, в общем… Я могу выбрать Ильверморни как свою школу магии? — Лиззи всё ещё думала над выбором школы, в которой она сможет получить базовое образование, и совершенно точно могла бы сейчас сказать, что ответа она для себя не нашла. Её всё ещё пугала перспектива отказа управления в предоставлении возможности обучения. Где это видано, чтобы обскури в магических школах обучались! Но, если один человек когда-то смог обуздать свой мрак, то и она сможет. Пусть Элизабет мала, пусть недостаточно осведомлена о многих аспектах, но она чётко для себя решила — магия в её жизни имеет место быть. Если она дожила до своего десятилетия и пережила его — значит, сможет прожить ещё пять таких десятилетий, а то и больше. Элизабет будет бороться за своё будущее. — О, так я тебя заинтересовала? — Анамари удивлённо посмотрела на племянницу. — Твоя пропаганда сработала. Тебе бы в шарлатаны, бабушка. Они непринуждённо засмеялись.***
Собрав всё, что можно было с собой увезти, из дома номер 17 по Карнаби Стрит Элизабет Бёрк и Анна-Мария Уолкэст вышли в приподнятом настроении. Женщина, предусмотрительно купившая в Косом переулке сумку с наложенными на неё чарами незримого расширения, непринуждённо несла эту самую сумку на плече. Помимо указанных чар на неё ещё были наложены чары облегчения веса, отталкивания маглов (вряд ли кто-то из них позарился бы на кражу) и сокрытия артефактов, которые могут находиться внутри. Не то, чтобы Анамари имела в своём распоряжении что-то зловредное и запрещённое Министерством, но свою маленькую коллекцию «трофеев с работы» она оставить в Лондоне ну никак не могла. Даже сейчас, будучи человеком на пенсии, она с теплом на душе вспоминала о тех временах, когда гоняла туда-сюда по Нью-Йорку, Вашингтону, по всей Западной Вирджинии и Мичигану, и краю Великих Озёр. — Мы переедем в штат Массачусетс, в Бостон. Так тебе проще будет добираться до школы, хотя всех учеников всегда собирают на вокзале в Куинси, чтобы те доехали на повозках до Спрингфилда, а оттуда — до начала Аппалачской тропы. — Повозках? Почему не на поезде? — Американцы не слишком жалуют поезда, — женщина пожала плечами. Она сама когда-то задавалась этим вопросом, ведь до Ильверморни было бы намного проще добираться на поезде. Но, кажется, американские волшебники даже тут вели вечную войну с Хогвартсом и их экспрессом. — Большая часть волшебников предпочитают аппарировать в необходимое им место, нежели добираться до него своим ходом или на транспорте маглов. Если расстояние слишком большое — используют портключи. — А ученикам почему не создадут портключи? — У студентов Ильверморни есть портключи, но пользоваться ими можно только начиная со второго курса. Везти первокурсников долго и с тряской до школы — традиция, — Анна-Мария, кажется, брезгливо поморщилась, вспоминая свой первый год в школе. Женщина ни за что бы не призналась племяннице, что её стошнило в тот день из-за непереносимости высоты и тряски на горных тропах. — То есть, в первый раз мы добираемся своим ходом, а потом нам выдадут портключ. Хорошо, звучит неплохо. Один раз я потерплю, — Элизабет кивала своим рассуждениям, когда они шли по улицам Лондона до нужного им места аппарации. Марка, переданная Министерством в письме для Уолкэст, уже давно растратила свои силы и представляла собой не больше, чем просто кусок бумаги. Благо, женщина позаботилась о перемещении обратно в Штаты и направлялась к своей знакомой, располагающей собственным «ходовым местом» меж Старым и Новым светом. — А Ильверморни правда на самом пике горы находится? — Да, на самом пике горы Грейлок, округа Беркшир. Ближайшие магловские города — Спрингфилд и Гринфилд. Рядом со школой есть небольшая деревня магов, но люди там живут не слишком приветливые. На старших курсах вам разрешат ходить в деревню, так как там расположены несколько торговых точек, но с местными волшебниками я тебе строго-настрого наказываю дружбу не водить. — Почему? — Элизабет очень старалась задавать как можно меньше вопросов, чтобы не раздражать бабушку, но детская «почемучка» в ней всё не утихала. Слишком уж был любопытен весь тот новый мир, который ждал её в Новом свете, как бы иронично это ни звучало. — Потому что живущие там маги — самые настоящие индейцы. Там когда-то жили Массачусет, индейское племя. Небольшое количество их потомков всё ещё находится на территории штата, но в большей мере они утратили свою этническую целостность. Хотя магия у них противная, чёрт возьми, — женщина готова была совершенно неаристократично плюнуть на тротуарную кладку, вспоминая тех людей, с которыми её сталкивала жизнь. — Ты ругаешься как магла, бабушка. — Да и Моргана с ним! — хоть Анна-Мария и ассимилировала, привыкнув к тому факту, что люди на первый и второй сорт по признаку наличия у них магии не делятся, но она всё ещё по праву рождения оставалась чистокровной ведьмой, а потому статность в ней смутно, но проглядывалась. В Лондоне женщина играла роль благопристойной пожилой волшебницы, которая дорожила своим родом и именем. За закрытыми дверями она позволяла себе ругаться, как не-маг, слушать свинг по радио и готовить своими руками, а не волшебной палочкой. О, как Анамари нравились магловские фасоны пальто и юбок!.. Это совсем другая история. — Бабушка, а как зовут твою подругу, к которой мы идём за портключом? — Элизабет в этот день выглядела свежее, чем обычно, за счёт того, что попросила у Анны-Марии новое светлое пальто, скрывающее всё ещё забинтованную шею и руки, а так же возникшую за полмесяца худобу девочки. Волосы ребёнка женщина предусмотрительно отрастила бытовыми чарами Капиллус Агументум. Вышло в итоге ровное каре, достающее Лиззи только до подбородка. Выбор такой длины остался за самой девочкой, которая, пролистав свежие американские каталоги, решила не отходить от современной моды и заиметь на голове нечто похожее на то, что сейчас носят молодые дамы в Штатах. — Энн Херринг, милая. Она училась со мной на одном факультете, хотя и была на два курса старше. Мы были хорошими подругами и продолжаем дружить спустя пятьдесят лет, представляешь? — Анамари мягко улыбнулась, закапываясь мысленно в воспоминания из своей молодости. О, как просто и легко тогда было жить! Они, кажется, не замечали ничего вокруг, кроме своей школьной жизни. Их двоих ребята со старших курсов называли «Двойная Эн» из-за созвучия форм их имён, а сами себя девушки звали Энни и Мари. Никто, кроме Херринг, не сокращал имя Уолкэст из-за угрозы получить слизня в свою порцию еды или ходить с волдырями всю оставшуюся неделю. — Ого, должно быть, вы очень дружны и хорошо понимаете друг друга. Это… здорово, — Элизабет не знала никого из друзей матери, а уж тем более никого из прошлого её бабушки. Её ограниченный мирок внезапно стал расти и наполняться самыми интересными фактами, а себя Лиззи в этом мире считала скучной и ничего не значащей. Странное чувство для десятилетней девочки, пережившей смерть своей семьи, да? — Не расстраивайся, солнце. Ты в школе заведёшь себе множество друзей и совершенно точно кто-то из них продолжит дружить с тобой вне стен Ильверморни. Ты ведь замечательная, верно? — Анна-Мария поцеловала племянницу в лоб, попутно заправляя несколько локонов ей за ухо. — Если меня ещё возьмут туда… С моей-то магией. — Не накручивай себя, Элизабет. Конечно тебя возьмут учиться. Когда мы приедем в Бостон, я отправлю письмо лично директору школы с просьбой о твоём зачислении. Конечно, надо будет ещё пошаманить с перечнем несовершеннолетних волшебников на территории Штатов, чтобы твоё нахождение там было легальным, как и приобретение палочки… — женщина глубоко задумалась, размышляя о том, как много ей потребуется собрать и подписать документов. Это не беря в расчёт магловские документы, которые она на крайний случай завела и себе — мало ли что случится в жизни? Может, им срочно нужно будет попасть в не-магическую часть Бостона или Нью-Йорка, кто его знает. — А что, заранее палочку мне иметь нельзя? — Нет, к сожалению. Это одно из правил Ильверморни — ты получаешь свою палочку уже на месте, выбирая её в вестибюле школы. Тем распределение у нас и роскошнее — помимо учащихся и персонала, в школу каждое первое сентября прибывают ещё и три мастера волшебных палочек, привозящих с собой по сто сорок четыре экземпляра из своих мастерских. У тебя будет выбор из четыреста тридцати двух палочек, представь себе! — А если в них не будет той самой? Что мне тогда делать? — женщина на секунду стихла, призадумавшись. А ведь верно — как она сама не думала об этом раньше?.. Ведь не у всех выбор останавливается после первых трёх-пяти вариантов. Волшебники бывают разные, и среди них могут встречаться действительно уникальные личности. — Хм… Я думаю, Лиззи, что на такой случай всегда есть возможность заказать палочку прямо на месте. Или выбрать мастера и прибыть в его мастерскую после распределения. Но, уверяю, среди предложенного числа ты точно найдёшь ту, что станет для тебя продолжением руки. В конце концов, доказано, что одному волшебнику могут подойти до четырёх разных палочек от разных мастеров. Всё дело в наполнении. В Англии, к сожалению, юных магов ограничивают одним лишь монополистом-Олливандером, поэтому никто и не проверяет — подойдёт ли им, к примеру, палочка старины Майкью или того же Джимми Киддела, молодого изготовителя, который часто мелькает на страницах артефакторных буклетов. Кто знает, что из его предприимчивости выльется… — Ты опять ушла в дебри, бабушка, — Лиззи поморщилась, к концу совсем перестав слушать рассуждения Анны-Марии. — О, ну точно. Извини, солнце, меня иногда заносит, — женщина хохотнула, упрекая саму себя в излишней страсти и тяге к артефактам. — Хочу ещё добавить, что Надзор в Америке работает иначе, нежели в Королевстве. Конгресс позаботился о том, чтобы у юных магов не было обходных путей для колдовства, и присёк попытки колдовать на корню: ученики Ильверморни оставляют палочки на время каникул в школе, в отведённом для этого хранилище. Никто, кроме директора и мастеров палочек не может войти в хранилище до начала учебного года. Тем самым, на каникулах вы, юные дарования — элитарное подобие маглов, — женщина попыталась пошутить, что у неё плохо, но вышло: Элизабет слабо улыбнулась. — Но книжки читать не возбраняется, верно? — Да, конечно. Хотя на одной теории далеко не уедешь. В магии, как и в любом ремесле, нужна практика, — Лиззи скептически выгнула бровь, когда услышала сравнение волшебства с ремеслом. Ну, возможно, в этом высказывании было некое подобие смысла. — Мы пришли! Они остановились у ничем не примечательного кирпичного дома. Он был двухэтажным и тесно расположился меж другими жилыми домами. Единственное его маленькое отличие составлял странный на вид цветочный горшок без земли и без, собственно, цветка. Горшок стоял на крыльце под козырьком и Лиззи бы его вовсе не заметила, если бы не тёмно-коричневая табличка рядом с дверным звонком, гласящая:Пожалуйста! Звоните прежде, чем постучаться. Стук мало, что даст, звон пугает моих собак, которые тут же отвлекают меня от работы своим лаем и оповещают о приходе гостей.
Лиззи обратила внимание на маленькую надпись, помещённую так, что её вряд ли кто заметил бы, не подойди он вплотную. — Это магическое примечание, Лиззи. Его видим только мы, маглам достаточно первых двух строчек, — женщина обратила внимание на замешательство племянницы, которой снизу мало что было видно, и прочла примечание вслух:Если вы пришли выпить по бокалу огневиски и поговорить со мной о политике, или по любой другой менее уважительной причине — стукните три раза по цветочному горшку. Не сильно, он из китайского фарфора.
Что, собственно, женщина сразу же и сделала. Выудив из рукава своего кремового пальто палочку, она огляделась, убедившись, что не попадает под угол обзора случайно проходящих маглов, и три раза легко стукнула по цветку. Женщина взяла за руку племянницу и соскочила со ступенек, оказываясь на тротуаре. То, что увидела далее Лиззи, было настоящей магией, не иначе: дом словно отъехал чуть назад, что сопровождалось умеренным гулом, и начал «пересобираться» из ярко-красной кирпичной кладки в тёмно-бардовую, угловую; серая черепица на крыше потемнела на несколько тонов, окончательно став чёрной, а простые ступеньки вдруг стали на пару десятков лет старее; рядом с ними теперь находилось небольшое металлическое ограждение, которое поросло плющом, а между находилась низкая калитка, всё так же поросшая буйной растительностью. Возможно, будь Элизабет маглой или маглорождённой волшебницей — она бы стояла, разинув рот, и не верила бы своим глазам, ведь прямо перед ней один дом превратился в совершенно другой. И это осталось незамеченным никем в округе! Но Лиззи уже доводилось наблюдать такого рода явления, и девочка лишь улыбнулась, смотря на такую же улыбающуюся бабушку, в глазах которой читался немой вопрос: «Нравится?» — Красивый дом. У миссис Херринг есть вкус. — Мисс Херринг, Энни никогда не была замужем. Она бы скорее повесилась, чем вышла бы замуж, с её-то натурой, — Анамари отперла невербальными чарами калитку, лишь махнув палочкой, что активировало сигнальные чары и сообщило владельцу дома о приходе гостей. Стучаться им не пришлось: спустя секунду дверь открылась, и на пороге оказалась низкая худая женщина в квадратных очках, оправа которых была так тонка, что казалось, будто бы стёкла просто летают в воздухе. Очки ничуть не делали её лицо безобразным, наоборот — с ними женщина выглядела строже, серьёзнее, а её взгляд был острым и цепким. Лиззи за секунду поняла, почему она училась на одном факультете с бабушкой — так сильны были ауры у обеих. — О, вот и вы! Право, я ждала вас несколько позже, потому чайник, который я поставила на огонь, ещё не вскипел. Но вы проходите-проходите, — женщина махнула рукой в сторону двери, завлекая гостей за собой в дом. Элизабет, которая старалась держаться ровно и не раздражать незнакомого человека своей детской любознательностью, исподтишка осматривала парадную, в которой она оказалась. Как человек, всю жизнь проживший в доме волшебников, она не сильно удивилась декору стен и мебели, хотя и нашла их довольно любопытными. Очевидно, что мисс Херринг, как и её бабушка, увлекалась артефакторикой, а потому стены были увешаны различными ацтекскими масками, какими-то амулетами и тростями, а в одной из потолочных корзин, которые обычно содержали в себе ползучие растения, свисающие сверху, находился странного вида цветок. Странный он был не из-за своей формы, а из-за цвета: он был синим. — О, это Де Морте Фур, я привезла его из Аппалачей. Смерть ворам, если дословно. Это то растение, магические свойства которого легли в основу заклинания Гибель воров, — женщина сразу заметила интерес ребёнка по отношению к её ползучему любимцу. Девочка же отметила, что от растения странно пахнет и этот запах напоминал чем-то мамину пудру, которую она однажды заметила оставленной на кофейном столе в гостиной. — Он не только для красоты висит: Де Морте Фур испускает запах через поры в своих листьях, который выявляет в человеке плохие намерения и наложенные на него чары сокрытия. Вдохнувший в себя запах предполагаемый грабитель менее чем за три минуты потеряет эффект действующего на него оборотного зелья. Это одно из возможных действий цветка. — Загрузила ребёнка, Хенеки, ради Мерлина, — Анна-Мария по-дружески толкнула женщину в бок. — Анамари, я смотрю, ты, как всегда, пунктуальна. Пришла точно в срок — за полчаса до предполагаемого визита! — женщина пыталась выглядеть серьёзно и даже враждебно, но пляшущие огоньки в её глазах выдавали весь азарт. Элизабет предположила, что «Хенеки» и «Анамари» — это видоизменённые формы имён подруг. Может, они так звали себя во время учёбы в школе, и это были некоторого рода прозвища. — Что ж, раз прибыли раньше — то давай сразу к делу. Нечего оттягивать, — Уолкэст вместе с Херринг прошла в гостиную, которая располагалась впереди по коридору, сразу за дверью. Тёплый свет от свечей (что казалось Элизабет очень непрактичным — всё-таки зажигать свечи в жилом доме огнеопасно) создавал какой-то незримый экзотичный уют, если брать в расчёт страшные индейские маски, растыканные по углам дома. — Да, ты права. Ещё увидимся в Бостоне, а в Лондоне у меня нет ни малейшего желания вести светские беседы: я сюда по работе приехала. — И нам очень повезло, что мы тебя застали, иначе пришлось бы возвращаться в Штаты паромом, — Анна-Мария убрала палочку обратно в рукав пальто, где у неё располагался специально приделанный кармашек-резинка для древка. — Как продвигается работа, кстати? — Меня, как чернокнижника по образованию, припахали к переводу какого-то старинного фолианта ещё времён, кажется, короля Артура. Обещали за него четыре сотни сакгавов, по итогу я получу триста двадцать за задержку, а на чёрном рынке вообще предлагают все семьсот. Вот и думай сиди — быть добросовестным МАКУСовским работником или зарабатывать на стороне! — Херринг махнула палочкой, заставляя низкую мягкую табуретку пододвинуться прямо к Элизабет, дабы та села. — Жить-то на что-то нужно. — Я почти на сто процентов уверена, что в Лютном тебе предложат больше. Учитывая курс доллара к галлеону — ты разбогатеешь. Может, съездишь на месяц-другой пообследовать Гималаи, ещё чего найдёшь для работы, — Анна-Мария пожала плечами, присаживаясь поодаль племянницы. — И с чего ты так решила? — В местной артефакторной лавке мой деверь работает. Старший сын старика Бёрка, то бишь. — А, жениха Мории-то брат? Да неуж-то старый Карактак лавку сыну уступил. Сто лет не прошло, ещё полвека бы отработал, до гроба! — Энн всплеснула руками, попутно хохотнув. Обсуждение Карактака Бёрка (не в самом положительном ключе) было их общим хобби. Элизабет, слушая эти «старческие сплетни», начала скучать, подперев голову рукой. — Впрочем, ладно. Я вижу, у тебя внучка-то заскучала. Отправляйтесь-ка вы в Бостон, потом ещё поперемоем родственникам кости, — женщина вновь сделала плавный жест древком палочки, и по воздуху к ним из другой комнаты приплыла металлическая соусница. Судя по области применения предмета, находилась соусница точно на кухне. — Это ваш портключ. У меня их два — и оба отправляют только в ту сторону, но не обратно. Делать с ним по приезде ничего не нужно — соусница в течение четырёх минут вернётся на своё место сама. Появитесь вы на Южном вокзале, около телефонной будки. Оттуда ты, Анамари, до нужного места доберёшься сама. Надеюсь, ты не забыла, как выглядит Бостон. — О, ещё бы я забыла. Сколько раз мы туда сбегали на старших курсах… — мягкая улыбка ностальгии озарила лица обеих подруг. Это было даже печально — знать, что школьные годы далеко позади и больше это время не вернуть. — Элизабет, возьми меня за руку. Девочка кивнула, вставая с насиженного места, и положила своё беленькую ручку в морщинистую ладонь женщины. Несмотря на возраст, за руками (и в принципе за внешнем видом) Анна-Мария ухаживала: её руки украшал аккуратный французский маникюр. Девочка заправила свободной рукой белые пряди за уши и с благодарностью посмотрела на мисс Херринг. Женщина, всё это время стоящая рядом с ними, как хозяйка дома, кивнула девочке, когда поймала её взгляд. — Спасибо, что помогла, Энни. И спасибо за понимание, — теперь взгляд подруг стал слишком сложным, чтобы Элизабет смогла его прочесть. Они буквально говорили глазами, ведя друг с другом немой диалог, а когда закончили, женщина мягко посмотрела на племянницу и шепнула ей на ухо: «Она владеет легилименцией, Энн попросила меня кое о чём». — Ну-с, в добрый путь! Ни пуха ни пера. — К чёрту, — Херринг отошла от них на метр, чтобы не оказаться вовлеченной в вихрь магии. И две её гостьи растворились посреди комнаты, оставляя после себя только разряжённый аппарацией воздух.