«…Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью;
Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть»
(Соб. посл. св. Ап. Иак.1:14-15)
Я явно затянул с одной неоднозначной историей из своей жизни. Это, конечно, большое упущение с моей стороны, потому что остальные мне просто не верят. Я знаю тебя достаточно долго. Наверное, кому, если не тебе я могу спокойно об этом рассказать, зная что ты не запишешь меня в сумасшедшие. Учитывая, как ты долго терпел и терпишь мои заявления, пусть даже это исходит из твоей отличительной вежливости, если тебе эта тема будет неприятна, вызовет отторжение, то лучше скажи об этом. Предупрежу сразу, что об этом мне говорить с любым человеком, даже близким мне по родству, интересам или профессиональной деятельности, довольно тяжело и тревожно. С этого обычно и начинаются трудности, ведь в большинстве случаев по этому поводу у человека сразу возникает распространённая ответная реакция. Он отнесётся к этому скептически, как к плоду разыгравшегося воображения, суеверию и начнёт искать любую подвернувшуюся возможность для самоутверждения за счёт не требующей внимания глупости, чувствуя своё интеллектуальное превосходство. Не потому ли это происходит, что в человеческой душе часто встречает себе поддержку утешительный научный оптимизм. Кому же не захочется чувствовать себя уполномоченным представителем прогресса? Человеческой мысли свойственно хвататься за выводимый ей мнимо-существующий, когда-то имевший место быть бессодержательный идеал давным-давно исчезнувшей эпохи прогресса, который якобы предшествует развитию, а не проявляется в процессе и ходе развития — сциентизм, победоносная поступь разума, предвосхищающая торжество человечества как господина мира. Может поэтому мы теперь всё чаще стараемся избежать страшного положения, приоткрываемого ужасающей реальностью, ищем дорогу в бердяевское новое средневековье. Вроде как каждая эпоха ставит себе те задачи, которые она в состоянии разрешить… Ну и что это за реакция? Вот ты надо мной смеешься и вероятно про себя думаешь «Какой Толкин или Лавкрафт тебя покусал?». Ладно, не будем об этом, а то я на такие темы могу ещё долго распинаться. Это событие произошло, когда мне было двадцать лет. Тогда я учился на втором курсе в Саратовском государственном университете имени Чернышевского на юридическом факультете. В один день я поздно вернулся с летней практики на свою простецкую квартиру, весь дом уже давно спал. Как всегда июнь выдался невыносимо жарким, а вот в каникулы ожидалась холодная пора с проливными ливнями. В начале месяца родители не удержались и поехали за город. Я должен был последовать их примеру, как только закончится практика. Уже начало светать, а мне всё не спалось. Особо ничего не поделаешь в такую рань, и я принялся тихонько ходить по комнате, разглядывая в полутьме стены, пол и потолок, как будто бы знал, на что направить своё внимание. Пройдясь ещё какое-то время по всей квартире, я вернулся в свою комнату. Вдруг я вздрогнул от неожиданности, откуда-то послышалась знакомая тревожная музыка, отчётливо играл Мусоргский. «И кому могло прийти в голову давать послушать соседям с утра пораньше симфонию Модеста Петровича?», — подумал я. Невесть откуда взявшийся сильный порывистый вихрь распахнул окна и впустил в комнату утренний покалывающий воздух. В такт мелодии развевались шторы, которые, вспрыгивая, касались потолка. Поёжившись от холода, я принялся с непонятным для меня порывом азарта усмирять разбушевавшиеся окна. В голове начали играть тромбоны и тубы, мешая обдумывать происходящее. Сзади послышалось какое-то богомерзкое бурление, сравнимое с бульканьем яблочного компота на плите. У меня не было времени смотреть, что происходит в комнате. Стало немного не по себе. Быстро расправившись с неожиданным ветродуем, я оглянул свои покои. На полу я заметил неестественное свечение. «А это ещё что за чертовщина?», — подумал я. Как будто сияющий туман над тёмной рекой клубился и излучал чёрный свет. Не знаю как это нормально описать. Я привык, что чёрный поглощает свет, а тут он его излучал, пускай и светился он довольно тускло. Посреди этого тёмного клубящегося и медленно разрастающегося пятна я заприметил пританцовывающий человекоподобный силуэт, поднимающийся из пола. Сначала появилась одна тёмная сущность, затем вторая, третья. То были три девушки ростом меньше среднего. Что была посередине, обнимала двух других, в свою очередь они обхватывали её. За клубами дыма была едва различима их одежда: у каждой была тёмно-красная рубашка с ровно подвязанным галстуком, на руках чёрные перчатки, чёрная же классическая жилетка, зауженные брюки и кожаный ремень с железной пряжкой. У каждой пышные волосы, сзади собранные резинкой на самом кончике; на голове стояли торчком собачьи уши, как у овчарки, а за спиной болтался в такт симфонической картине чёрный длинный и гладкий хвост, увенчанный двуострым шипом. Когда я рассмотрел их довольно хорошенько, из-за завесы засверкали шесть багряных огоньков. Их глаза были неестественно красного цвета. Девушки закончили танцевать и начали двигаться в мою сторону. В это мгновение я сильно испугался, что не мог позвать на помощь, язык моментально отсох. В тот момент я не ощущал время. Отступать было некуда, я упёрся спиной в подоконник, не выбрасываться же мне с пятого этажа на спасительную улицу. Я боялся отвести взгляд и потерять их из виду. Мой внутренний голос подсказывал мне, что с такими вещами лучше не шутить и нужно преодолеть своё сомление, но тело окончательно оцепенело от страха. Тем временем духовые принялись бесноваться по второму кругу, с новой силой вдалбливая музыку в голову. — ПАМ, ПАМ… ПАМ, ПАМ, ПАМ ПА-А-М… ПАМ, ПАМ… — зловеще-детским голосом подпевали три фигуры. Довольно жуткое впечатление производила представленная картина в целом. Как только они поравнялись со мной, концерт в голове прекратился. — Каково, а? Эффектное появление? — трое обратились ко мне. — Да можешь не говорить, раз дар речи потерял, я и так вижу, что челюсть отвисла… О, Волга, мать-река, — они покосились на окно — а ты должен продолжить: «широка и глубока». Или у вас, а капелла уже не принято петь?.. Эх, есть на Волге утёс, диким мохом оброс… Не задевает, что ли, струны русской души? Ладно, не хочешь — как хочешь. Хорошо, что встал столбом и не крестился. А то вы, человеки, иногда бываете какими-то неприветливыми и негостеприимными, редко пускаете на праздник жизни. Чуть завидите чего-нибудь сверхъестественное, и давай осенять себя. Отдельное тебе русское мерси, что меня не перекрестил. Ты что, аметист что ли? — синхронно заговорили девушки и радостно заулыбались во весь рот, обнажив милые клычки. — Нет, я углеродная форма жизни под кодовым названием человек разумный. — попытался сострить я, одновременно отстаивая своё членство в людском роде. — Ну это хорошо, что умный-разумный. — добродушно засмеялись девушки разом. — А меня Цербер зовут. Ну, знаешь, наверное, из мифов древней Греции такой трёхголовый собакен, который царство мёртвых охранял. Нет, ну согласись какая несусветная чушь, и вот это особенно: «порождение Тифона и Ехидны». Ага, не мать, а Ехидна. Но язычникам же тоже нужны были свои божества и прочие духовные сущности, не так ли? А свято место пусто не бывает… — А почему вы не спрашиваете, как меня зовут? — поинтересовался я. — Потому что я знаю, как тебя зовут, ты Андрей Иванович. — невозмутимо ответила Цербер. — Ничего себе! — поразился я в подтверждение. — Нет, ты сейчас серьёзно? — воскликнули девушки хором. — С тобой говорит демон, которому… ладно, ты так не поймёшь. Объясняю: у демонеток не принято говорить о своём возрасте, если им исполнилось больше двух тысяч лет, а уж тем более в таком случае спрашивать их об этом считается дурным тоном. Но для тебя я сделаю исключение. Поскольку я видела зарю материального мира, твоих праотцов и их грехопадение, то можно сделать закономерный вывод, что мне явно больше семи тысяч лет, а это уже свидетельствует о том, что я знаю достаточно, в том числе и твоё имя. — Годы тебя явно пощадили, ты замечательно сохранилась, — заметил я.— Выглядишь, как будто тебе не семь тысяч, а только недавно восемнадцать исполнилось. Получается, это у тебя из-за возраста белые волосы? — Белые волосы? — переспросила она, и бровки её заметно приподнялись, которые у них были одного цвета, что и волосы. Это, как по мне, немного дешевит. — Нет, это у нас в аду такая мода на старух пошла. И да, спасибо за комплимент. «Интересно, какой у них натуральный цвет бровей?», — подумал я. — Давай только сразу на берегу определимся, ты здесь один живёшь? — Да, один, — беспечно ответил я, не поведя и бровью. — Ну вот и замечательно. Ты же не против, если я буду жить у тебя и называть хозяин? А то я долгое время нахожусь в состоянии неприкаянности, прямо как бесхозная. Хожу, понимаешь ли, по безводным местам, ища покоя, и всё не нахожу… — Я буду рад доброй компании. Только скажи, как ты очутилась именно у меня в квартире? — спросил я. — Совершенно обыкновенно, — успокоила она меня. — мне попустили на какое-то время побыть за пределами ада. Другой возможности у нас нет, хоть абонементы за посещение Земли продавай. — Так ты и впрямь настоящий демон? — от их безмятежного тона я начал приходить в себя. — Угадал, перед тобой демон, — признались они. — а если быть более точной, то один из основных и уважаемых организаторов и идеологов революции в преисподней. А ещё у меня есть мечта. Я хочу, чтобы как можно больше людей вели распутный образ жизни, были законченными блудниками и одобряли только свободные отношения. Чтобы каждый любил другого когда захочет и сколько захочет. В общем, всё как сейчас в аду. Тогда как можно меньше людей смогут спастись и унаследовать Царствие Небесное. И они будут в вечности испытывать нестерпимые муки в адском огне. Здорово придумано, правда? — Какие милые у вас троих собачьи ушки. — заумилялся я. — Это ещё чего, смотри, как умею. — и довольная собой Цербер поджала уши, снова оттопырила их, затем покрутила влево-вправо как локаторами. — Здорово, давай только присядем, а то я уже устал стоять, и ты продолжишь рассказывать. — Куда? На кровать? — не поняла Цербер. — Да, на топчан, — подтвердил я. — у меня нет стульев на четверых. — Не хочешь прилечь ко мне на ноги? — Было бы замечательно, но боюсь, начну в сон проваливаться. — Ты сегодня много работы выполнил и явно перетрудился. Может всё-таки ко мне на ноги? Будешь крепко спать и без кошмаров. Но я не настаиваю. Тебе лучше знать. Мне главное предложить. Если передумаешь, то не стесняйся и смело говори. Я не буду противиться. Мы уселись на плотный матрас. Меня быстро начало клонить в сон, и я уложил голову на ноги девушек. Щека начала таять от соприкосновения с мягкой вискозой брюк. Цербер успокаивающе принялась гладить меня по голове. — Ну-с, можешь продолжать, — в полудрёме я начинал жевать слова. — так ты говоришь, что ад существует? А как там живут демоны? — Общество у нас, чертей, не как у людей. Ну, почти. Тебе с какого момента начинать? Не думаю, что тебе будет интересно слушать про наш неудачный мятеж против Бога. Людям обычно неинтересно слушать о произошедшей войне на небе. Дьявол тогда дерзнула возвыситься выше престола Божия. Но ей не позволено было это сделать. — Так, стоп, погоди, дьявол что — женщина?! — удивился я. — Конечно, а ты не знал? Притом сильная и независимая женщина. В общем, наше воинство не устояло, и не нашлось уже для нас места на небе. Так мы были низвержены с Люцифером на землю, в ад, в глубины преисподней. Многие угодили в «Геенну огненную», кому-то повезло больше, они остались жить вне ада, в материальном мире. Мы с этими товарищами редко выходим на связь, да и им особо некогда, у них много забот. Например, тебя учили родители, что потерянные деньги подбирать плохо? Вот, киваешь. А они это неспроста говорят. Они знают, что черти, обитающие на поверхности земли, после смерти на мытарствах могут обвинить человеческий дух за присвоенную копейку и сбросить в ад. Ну ладно, а то я отвлеклась. Короче говоря, высокая концентрация капитала привела к относительно мирному объединению всех компаний демонов в один трест в качестве миноритарных акционеров под руководством Люцифера, которая владела контрольным пакетом акций. С того времени начали распространяться крамольные стихотворения, например:«Бездарных несколько чертей
Путём богатства и поклонов
Владеют клеткою моей.
Стоят превыше всех законов,
Стеной за дьявола стоят,
Как подхалимная Гулена,
И простодушно говорят:
«Ведь только мы и есть Геенна».
— Красивые стихи, только кто такая Гулена? — поинтересовался я. — Поскольку это остроумное стихотворение давно прошедшей эпохи и тут идёт отсылка на персону того текущего момента, это будет понятно только для тогдашних читателей. Ну, и как потом начало проясняться, дьявол была далеко не идеальным лидером. — Знаешь, России тоже со времён Петра Первого не везёт на царей. — Резкие неожиданные шаги, нежелание идти на компромисс, готовность рисковать, ставить всё на карту, чтобы не ограничиваться отдельными выигрышами, а «снять весь банк», в итоге сыграли с дьяволом злую шутку. Люцифер чувствовала себя в своей стихии только когда атаковала. Но когда дело дошло до реформ… Реформы нужны были из-за жёсткой поляризации демоничества. Три тысячи лет назад образовались две партии — позитивистов и негативистов, первые были так названы, потому что на общем собрании акционеров они начали всегда сидеть слева, а последние — справа. Бесы не могли участвовать в деятельности корпорации, так как не являлись акционерами. Они находились в угнетённом положении, работая на износ для повышения прибыли корпорации. Какое-то время у них существовала даже революционная организация «Бесовская воля», которая подготавливала насильственный переход к новому общественному строю, пока не была полностью разгромлена. На январском внеочередном собрании акционеров три года назад был провозглашён курс на ускорение социально-экономического развития. По вопросам реформирования корпорации развернулось жестокое противоборство не только в рядах исполнительных органов, но и во всём обществе. Задача, которую ставила перед собой Люцифер, была в принципе невыполнимой. Выстроенная система не подлежала реформированию, но она до конца верила в возможность изменить то, что изменить было нельзя. Начавшиеся в аду перемены ставили перед сатаной всё новые и новые проблемы, не давая времени для длительного и глубокого осмысления. По мере проведения реформ, наше отношение к происходящему в аду становилось всё более критичным и нетерпимым. Начав серьёзную чистку в рядах учредителей, Люцифер столкнулась с жёстким сопротивлением, никто не стал защищать её начинания. А назначенный новый генеральный директор стал пионером либеральных перемен в обществе, начатых без ясных целей и, в конечном счёте, вышедших из-под контроля. Несмотря на громкие слова об обновлении корпорации и верности демоническим идеалам, решения правления свидетельствовали лишь о том, что новое руководство не имело продуманной широкомасштабной программы реформ. Многие проблемы предлагалось решить чисто административными методами. Именно в это время, из тени вышел Белиал, энергичный акционер и истинный позитивист. Его способность говорить не по бумажке вызывали доверие и симпатии у чертей: «Позвольте мне не быть таким оптимистом, каким я был раньше, и показать вам, что то напряжение и та обязанность, которая должна лечь на всё демоничество, может быть, гораздо более серьёзна. Кризис, в который мы вступаем, а может быть, уже вступили, этот кризис переживается куда серьёзнее, чем мы ожидали. Запасы чертовских сил, запасы имущественные, расточаются или уже расточились. Мы бессильны остановить этот вихрь, в который с безумством бросились все правящие классы. Почему в демоническом лексиконе появилось явно чуждое слово «застой»? Почему за столько лет не удаётся вырвать из нашей жизни корни бюрократизма, социальной несправедливости, злоупотреблений? Почему даже сейчас требования радикальных перемен вязнут в инертном слое приспособленцев? Получается, что нет у ряда руководителей мужества, нет способности своевременно и объективно оценить обстановку, свою личную роль, сказать пусть горькую, но правду. Оценивать каждый вопрос или поступок и свой, и товарищей по работе, и вышестоящих руководителей не конъюнктурно, а демонически. Сколько раз можно было некоторых членов совета директоров выставлять в роли чудотворцев, принижая при этом коллективный разум, как самое главное оружие чертей? Поражает, в конце концов, эта ужасная иезуитская иерархия и чинопочитание. Но, этот кризис, этот последний акт, в который вступает ужасная трагедия, исход этого акта ещё не предрешён. Силы истощаются, но истощаются у всех, и прежде чем быть уверенным в исходе и думать, что мы можем без конца, беспредельно продолжать расточать бесовское имущество, вы должны, более глубоко и с большим сознанием вашей экономической, я бы сказал, демонической ответственности взглянуть в глубину вашей совести. Вы должны спросить себя, за что все эти годы вы, беспрестанно провозглашающие с кафедры торжество «Геенны огненной» во что бы то ни стало, вы, призывавшие всех к единению и союзу всех живых сил корпорации, с какими результатами и с чем идёте вы на этот последний суд истории, когда новые и небывалые до сих пор ещё потрясения прокатятся по всему аду? Можете ли вы, держа в руках судьбы общества и отвечая за его уставный капитал, можете ли вы сказать, что вы сделали всё, что вы напрягли не только энтузиазм и пафос слов с кафедры, но что вы проявили также и всё напряжение демонического действия и воли? Сумели ли вы, сознавая вашу ответственность, взять на себя личный риск в борьбе с той старой системой, которая губит ад?». Постепенно положение складывалось всё более и более критически и катастрофически. Наконец, революция налетела, как ураган, как разбушевавшаяся стихия, сокрушающая все преграды. Слёзы волнения и умиления душили нас в тот исторический момент, во время восторга от скорой победы над отжившей и ставшей совершенно негодной и нетерпимой властью. Старый, прогнивший насквозь строй, поддерживаемый жестокими мерами насилия и беззакония, был низвергнут единодушным порывом бесов и армейских легионов. Власть, угнетавшая и разорявшая корпорацию, пала в бесславной борьбе, потому что она хотела быть выразительницей того самодержавия, которое ни на кого не опирается, а само держится. За несколько дней в аду произошла перемена образа правления, самодержавие сатаны заменено республикой чертей. Приход Демонического Правительства и Бесовского совета к власти является важным и неоценимым по своим последствиям событием, как для самой «Геенны огненной», так и для всего мира. Молва о смене власти обошла всю нашу необъятную преисподнюю. Все, кто её населял — со слезами на глазах приветствовали друг друга, как друзей, товарищей и братьев, обнимались и целовались, дышали воздухом свободы. Больше недели не утихала радость чертей за то, что они живут в, пусть и тяжёлое, но удивительным образом прекрасное время. После революции нам удалось создать всечёртский женский фонд, благодаря которому у нас уже полностью отлажено общественное пользование женщинами, но женщины требуют продолжения и углубления революции, чтобы добиться общественного пользования мужчинами. Но пока что мы не готовы пойти на такой шаг. Я, например, более семи тысячелетий жила по давно установившейся, традиционной привычке, горя не знала и никуда не жаловалась. Ярким образчиком контрреволюционной психологии стало общественное движение «Прости нас, князь!», которое призывало всем покаяться в творимой революции, признать, что революция это и не революция вовсе, а обыкновенный переворот, и чтобы все жили как прежде. Страх перед хаосом — основной мотив негативистского движения, который заставляет бросаться в объятия любой диктатуре, как бы плоха она ни была. Но негативисты решительно всем насолили, большинство министерских портфелей в правительстве получили позитивисты. А в аду ещё долгое время продолжались праздничные демонстрации, все пели:«Пришёл февраль с демонским гневом,
С бесовской болью вековой.
Затрепетав звериным чревом
Самодержавный рухнул строй.
Люси с обрушенного трона,
Вопя, свалилась кувырком;
Упала княжича корона
Пустым…»
Что было дальше, я уже не помню, потому что глаза окончательно слиплись, и я крепко уснул на ногах у трёх девушек.