Укрощение огня

Аман очнулся от того, что лба касалось нечто холодное, и, раскрыв глаза, обнаружил, что лежит на шерсти плаща в тени от широких листьев. Под головой юноши было подложено что-то мягкое, а на грани слуха раздавалось прохладное журчание воды. Он шевельнулся, пытаясь опереться на локоть и осмотреться, но был немедленно остановлен твердой рукой, только тут соображая, что оказался в оазисе далеко не самостоятельно и естественно не один. - Шш… не вставай пока, ты сильно расшибся… - раздался хорошо знакомый низкий рокочущий голос, который сейчас почему-то разбавился хрипотцой. Аман поднял руку, сдвигая со лба влажную ткань, чтобы видеть отчетливее, и сквозь зубы зашипел от боли, но не столько в затылке, хоть тот тоже сказал свое, а в плече и спине, боку. - Кости не сломаны, - все так же ровно сообщил Амир, осторожными касаниями обтерев лицо юноши, после чего встал и отошел, чтобы вновь смочить край платка в источнике. Мужчина говорил вполне спокойно, но опомнившемуся Аману захотелось взвыть от злости, досады и чего-то невероятно похожего на обиду: не с проклятого жеребца он только что свалился, он упал в глазах своего благороднейшего и щедрого господина! Это разом привело в чувство, и юноша сел, уже не обращая внимания на острые вспышки боли по всему многострадальному телу, а затратив еще немного усилий – принял ту позу, которая ему пристала изначально, невзирая на нрав и игры князя Мансуры… Он слышал, как скрипнули под каблуками сапог мелкие камушки и песок, но не шелохнулся, лишь ветерок растерянно перебирал рассыпавшиеся спутанные пряди, скрывавшие опущенное лицо. Медленно сочились мгновения. Тишина звенела перетянутой тетивой, для которой лопнуть – лишь вопрос времени и неумелости лучника… - Я дал слово, что никогда не подниму на тебя руку, - наконец раздался такой же чересчур ровный голос. – Но если ты станешь приветствовать меня подобным образом, я могу не сдержаться! Казалось, что на миг даже светила остановили свой бег и замер сам воздух. Амани широко распахнул глаза, вскидывая взгляд к подрагивающей черте между землей и небом, попытался подняться с колен, но пошатнулся… и оказался крепко прижатым к обнаженной груди и удобно лежащим в кольце надежных рук. - Нари!!! – юноша бездумно опустил ладонь на напряженное плечо князя, как было удобнее всего, и ответом стал яростный выдох в висок. – Бога ради, зачем?!! Аман подумал и закусил губу, глядя в сторону. - Я ведь все равно узнаю, скажи сам! – это была не угроза. Амир несколько отстранился, приподнимая подбородок юноши, и заставляя взглянуть в свои глаза, все еще клубившиеся на дне одновременно лютым гневом и смертным ужасом. - Нари… ответь, пожалуйста… Губы юноши судорожно искривились в подобии усмешки, а затем Аман выпрямился и кратко и сухо поведал о предшествующих его эскападе событиях дня. Он видел, как по мере его слов каменели плечи отошедшего в сторону князя, все сильнее сжималась рука у пояса, и понимал, что ходит по грани более опасной, чем испытание непокорной лошадью. - Я не мог отступить и поступить иначе! – юноша не оправдывал ни себя, ни других, лишь перечислив действия участников ссоры и приводя слова их сопровождавшие. Амир ответил не сразу, тяжело выдохнув сквозь стиснутые до хруста зубы. Аман был в чем-то прав, и его безрассудный поступок можно было понять… Но как, какими словами возможно передать, как оборвалось и замерло сердце в тот миг, когда увидел, что юноша падает, что он не поднялся после и не пошевелился, - и вновь забилось, оглушая грохотом крови в висках, лишь тогда, когда убедился, что любимый жив, дышит, что если и ранен, то ничего непоправимого не стряслось! - Ты мог погибнуть! Или покалечиться…- тихо произнес Амир, опускаясь на колено перед сидящим на плаще настороженным Амани. Протянул руки, отводя от лица темные волны спутанных прядей, самыми кончиками пальцев – с трепетом очертил линию золотисто-смуглой щеки и дрогнувших губ, с укором и болью заглянул в ставшие растерянными глубокие очи… - Нари! Юношу затрясло, и он не смог бы сказать точно отчего именно: от того, что осознание насколько близко в очередной раз он был от смерти, и насколько глупой она была бы, - наконец пробилось к рассудку? Или же от того невероятного, еще не познанного и не осознанного, что происходило сейчас вопреки всем его ожиданиям? Чуткие пальцы отстранились, и тут же вернулись обратно, пройдя по линии роста волос и зарываясь глубже в живой поток черного шелка, набирая его в пригоршни, играя и позволяя причудливым водопадом спадать вниз, либо же прозрачной пеленой, - тоньше сверкающей на солнце паучьей сети, - оплетать крупные красивые кисти до самого запястья. Словно в забытьи, юноша откинул голову, и только опустившиеся ресницы вздрагивали, когда перебиравшие его волосы руки изредка, невольно касались плеч или шеи – в самой ямочке над косточкой позвонка… Он не понимал себя, но даже не пытался анализировать реальность, почти растворяясь во властных и нежных прикосновениях, - это было слишком прекрасно, неуловимо-несбыточно, сродни настоящему колдовству, чтобы посметь нарушить таинство даже неловким движением… И когда пальцы случайно задели вспухшую ниже затылка шишку, Амани лишь выдохнул тихонько, пропустив боль сквозь себя. Но все же, ласковые руки немедленно замерли, едва не сорвав с губ юноши стон острого разочарования, хотя опасался он зря. Мужчина просто сместился немного, чтобы было удобнее, и сместились немного пальцы, бережно разбирая густые пряди, мешавшие осмотреть ушиб. - Голова кружится? - негромко спросил Амир: крови не было совсем, но опухоль оказалась довольно большой, чуть ли не с яйцо размером. - Немного, - зачарованно отозвался Амани, не став скрывать очевидное. Он лишь опустил собственные подозрения, что в это мгновение оно вызвано скорее не столько падением, сколько волнующей близостью князя и его удивительной заботой. - Сними рубашку, я посмотрю остальное, и ссадины лучше промыть сразу, - попросил Амир, и юноша безропотно подчинился, радостно ухватившись за мысль, что болезненные ощущения помогут вернуть ясность рассудку. Зря! Невольно морщась от острой боли в боку, Амани стащил с себя пыльную рубаху, и вздрогнул всем телом от неожиданности, когда князь вначале мягко отвел его волосы со спины вперед, аккуратно уложив через менее пострадавшее плечо. Амир не торопился, откровенно любуясь безупречной линией гибкой шеи и плавными очертаниями гладких мышц — хотя в 18ть лет человеческое тело еще меняется, и меняется достаточно быстро, но Аман был уже в том возрасте, когда юноша гораздо ближе к мужчине, чем к мальчику, и пусть он никогда не походил на хилое изнеженное создание, но все же новые его занятия исподволь внесли свои неуловимые изменения, сделав линии тела более завершенными. Это был сильный, красивый молодой хищник, и Амир от души понадеялся, что спустя еще совсем немного времени и усилий он навсегда позабудет о золотой клетке, переступив ее окончательно. Непривычно, а потому неприятно нервничающий из-за заминки юноша слегка повернул голову, отчего стрелы долгих ресниц полоснули бритвенным лезвием: - Что-то серьезное?.. - опять лишаться танца, уроков с князем и Хишадом, и... к тому же, этого чертового выплодка от иблисового семени, названного почему-то конем?! - Нет, - теперь в тоне мужчины явственно скользнула улыбка, а голос разбавился низкими мурлычущими нотками. - Но пятен на тебе на целого леопарда. Юноша тихо фыркнул, и опустил голову, опрометчиво позволяя господину и дальше творить с ним, что заблагорассудится. Амиру понадобилось всего несколько скупых и точных движений, чтобы удостовериться, что Амани умудрился не сломать себе даже ребер, и сполна воспользовался невысказанным разрешением. Прикосновение прохладной влажной ткани обожгло нагретую солнцем кожу и сорвало дыхание... Юноша плавно повел плечами, опять поморщившись от боли в боку и, кажется из-за перемены позы еще решило заявить о себе бедро и колено. Его вновь поддержали. Следующее, скользящее вдоль позвоночника касание - заставило выгнуться дугой и охнуть... Притом, что мужчина в самом деле всего лишь осторожно стирал с него пыль и песок, затем более внимательно перейдя к ссадине вдоль локтя и тем, то на боку. Его спокойные размеренные прикосновения постепенно унимали ноющее напряжение в мускулах, и против желания успокаивали не только тело. Аман далеко не сразу заметил и еще позже осознал, что ссадины очищены от грязи, он сам – от засохших потеков крови из них, а платок уже забыт, и сильная горячая ладонь просто легонько поглаживает спину, завораживающе покружив у шеи, мягко очертив лопатки, и медленно спускаясь к пояснице. Что больное плечо удобно устроено, не доставляя хлопот, а он почти лежит, откинувшись на широкую грудь мужчины и вздрагивая в такт ее колебаниям... Костяшки пальцев прочертили бьющуюся под кожей венку, чтобы невесомым касанием подушечки пощекотать впадинку между ключицами, и юноша беззвучно всхлипнул, - разум демонстративно отказывался возвращаться и прерывать эти изумительные и такие опасные мгновения. - Шшш… Нари, огненный мой… мой… негасимое мое пламя… Если бы он стоял, то после почти опалившего его, тяжелого выдоха над ухом, и коротких быстрых касаний жадных губ рядом, по границе волос и у основания шеи, - Амани наверняка добавил бы себе синяков, потому что кости мгновенно превратились в плавящееся масло. Юноша резко втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы, и схватился за запястье мужчины, невольно выгибаясь вслед движению ладони, свободно ласкающей его обнаженный живот. Пах сводило от накатывавшего душной волной возбуждения, но искусав себе губы едва не до крови, Аман все же неведомо откуда нашел силы прошептать: - Нет! – он выпрямился, пытаясь уйти от туманящей рассудок власти рук мужчины, и потерпев неудачу, неожиданно сбился на отчаянную мольбу. – Нет, прошу… Амани чувствовал, что князь замер, и сердце колотилось где-то в висках, а в следующую минуту, его крепко обняли, прижимая к себе и опять с нежностью гладя по волосам. - Хорошо, успокойся, Нари! Моя ясная звезда… Успокойся, - хотя голос князя звучал глухо и сдавленно, но щадя его гордость, он в самом деле отпустил юношу, ограничившись лишь тем, что осторожно придержал у локтя, чтобы тот не упал. – И нам действительно пора возвращаться! Амир осторожно помог ему натянуть рубашку обратно и прежде, чем юноша успел снова как-нибудь воспротивиться, собрал ему волосы шнурком вместо потерявшейся заколки. Мужчина неохотно отстранился, поднимаясь, отряхнул свою рубашку, которую подкладывал под голову потерявшего сознание юноши, и отошел к лошадям... Хмурый Аман безотрывно наблюдал за ним, и странное чувство ужалило сердце, оставляя после себя едко-кислую, как от незрелого плода, ноту нелепого разочарования. Амани затруднился бы определить, что вызывало его злость – что сам просил отпустить его, или что князь исполнил просьбу, как и те желания, что он разбудил чуть раньше… Даже самое невинное и мимолетное прикосновение мужчины обжигало, разливаясь по телу приятной дрожью, и было бесполезно отговариваться долгим воздержанием и привитыми с раннего возраста привычками, ведь он же не реагирует так на, допустим, Кадера или Сахара, изголодавшись по члену до умопомрачения… Справедливо опасаясь выводов, к которым вели эти мысли, Амани зло прикусил губу, заставляя себя отвлечься наконец от щекотливой темы, и тоже встал. - Почему он так спокоен сейчас? - спросил юноша, мрачно кивая на пофыркивавшего жеребца, которым Амир занялся в первую очередь, за неимением щетки или скребка воспользовавшись пучками травы. Вороной одарил его явно насмешливым взглядом, словно говоря, что пять минут назад он тоже не особо вырывался из таких умелых, крепких и ласковых рук. Юноша намек понял и негодующе фыркнул, заставив жеребца тряхнуть гривой и едва ли не издевательски стукнуть копытом. Коронным взглядом Амани пообещал шайтанову порождению сквитаться при первом же удобном случае за все, когда странный звук отвлек обоих: Амир едва не плакал от смеха, наблюдая за своеобразным диалогом. - Выбирай я тебе специально, и то не мог бы найти более подходящего коня! От смущения и досады у юноши слегка порозовели скулы, а черные глаза полыхнули молниями, но Амир никак не мог перестать улыбаться. Хотя смешного по большому счету было мало! Брат вторично при всех оскорблял Амани, вынудив пойти на опасное испытание, ведь не нужно обладать всей мудростью мира, чтобы понимать, что юноше просто негде было научиться держаться в седле и обращению с лошадьми, а при падении можно разбить не только самолюбие, но и голову… Это само по себе заставляло задуматься. Тем более, когда есть большая разница между высокомерным презрением к рожденному рабом, пусть даже тот одарен природой лучше многих свободных, желанием унизить и проучить, и тем, чтобы намеренно пытаться его убить! Джавдат обвинил Амани в том, что юношу целенаправленно делают центром интриги, искусственно создавая вокруг него соответствующий ореол и вводя в заблуждение простых воинов клана. Но было что-то неуловимо-настораживающее в поведении жеребца еще там, во внутреннем дворе… здесь, уже после того, как он сбросил Амана, - что наводило на подозрения о том, что как раз именно вороной, а не прочие лошади, подвергся какому-то воздействию, и сейчас Амир тщетно пытался определить какому. Жеребец еще заметно нервничал, но не бесился, не пытался укусить, и окончательно утихомирился стоило избавить его от упряжи, которую мужчина перебрал до последнего ремешка и кольца, после чего так же тщательно осмотрел самого коня. - Тебе лучше сесть со мной, - обратился Амир к юноше. Десны и углы губ вороного ему не понравились. - Если я вернусь не на Иблисе, то не стоило и браться! – возразил Аман. - Как ты его назвал? – изумился мужчина и хмыкнул. – А что, метко! Поименованный Иблис с ним согласился, благосклонно позволяя гладить себя по роскошной гриве, и опять утыкаясь мордой в ручей. - Но ты впервые садишься в седло, - Амир сразу же посерьезнел, - ты упал… - Именно по этому! – юноша упрямо сжал губы: раз он ввязался во всю эту историю, значит и завершить ее должен так же блестяще как и начал. Князь смерил упрямца тяжелым взглядом и покачал головой. - Я не могу вернуться в Мансуру иначе! – Амани до белизны стиснул пальцы на жесткой пряди. Амир еще раз взглянул в пылающие отчаянные очи своей строптивой звезды, и… сдался, против воли признавая его правоту, а заодно рассчитывая оценить реакцию остальных действующих лиц на триумфальное возвращение Амана, - сказать она могла о многом! *** Расчет Амира более чем оправдал себя! К тому времени, как двое всадников неторопливо въехали в распахнутые настежь ворота, напряжение в крепости достигло такой степени, что его можно было резать ножом, и оружие вот-вот вполне могло быть пущено в ход. Вокруг мрачного Кадера и еще более мрачных Издихара с Сафиром глухо переговаривались разведчики, Тамид и близнецы. Сахар нервно кусал губы поглядывая, из-за плеча невозмутимо оглаживавшего бородку наставника на них, на опасно щурившегося почтенного мастера Хишада, бледную мордашку потерянного Тарика, не отрывавшего глаз от пустой дороги, и пунцового после яростного спора с отцом Халида, чей зоркий глаз было не обмануть, - превосходный танцор князя впервые сел в седло... Если то, что вытворил Амани можно назвать сел! От сторонников хранившего многозначительное молчание Ризвана аль Амала сыпались насмешки и намеки, от которых сводило скулы от ярости, и надо сказать, что семена ее сеялись весьма искусно, хотя прямое обвинение в том, что Амир прикрыл свою сумасшедшую и недостойную страсть к постельной забаве, нечистому, погрязшему в похоти и скверне, прикрывшись судьбой и «звездами», играя на судьбе всего клана... пока не прозвучало! Как видно, до поры. И были те, кто просто не имел возможности определиться с выбором посреди разброса событий и мнений: те, кто признавали, что парень, в принципе, ведет себя достойно, и сам достоин многого, но осуждали некоторые его склонности, и те, кто вообще не видел Амани и знал о ситуации лишь по слухам, те, кто безоговорочно доверяли Амиру в малом так же, как и в большом, и те, кто рубил с плеча... Много было слов, но мало истины, а между тем, Мансура уже кипела! И как и князю, юноше хватило одного взгляда на собравшуюся толпу, чтобы понять — главное сражение еще лишь впереди! Впрочем, неожиданным это ни для кого из них двоих не стало. Аман заметил, как почти неуловимо подобрался мужчина, становясь как никогда похожим на хищного снежного кота, и в свою очередь горделиво выпрямился в седле, надевая привычную маску блистательного совершенства. Что до закатанных рукавов и растрепанных ветром волос — толика небрежности только придает образу пикантности, разве нет? Тишина упала снегом с ясного неба пустыни, только мерное цоканье копыт отмеряло время. Юноша склонил голову, взмахом ресниц на мгновенье приоткрыв темную бездну взгляда, и господин его улыбнулся в ответ, придержав своего коня. Под рукой Амана вороной выдвинулся вперед, с ленивой издевкой обошел спешно образовавшийся круг и остановился в центре, вскидывая голову и тряся густой гривой. - Ну, что... Условие выполнено? - высокомерно дернув губами поинтересовался юноша, глядя прямо в глаза подходившему Джавдату. Прежде, чем пауза стала неприлично долгой, навстречу выступил юноша одних лет с ним, но в отличие от блистательного Аленького цветочка, выражение надменной снисходительности у него не получилось, да и вообще не шло к лицу: - Не слишком ли долго тебя не было, о несравненная звезда пустыни?! Аман пренебрежительно фыркнул, поглаживая рукой с переливающимся на солнце алмазом шею согласно пофыркивающего жеребца и густую гриву. Иблис стоял как вкопанный. - Тот, кто слышал начало спора и видел его конец, подтвердит, если дорожит правдой и своей честью, что условия о времени — не было сказано... И тем более, кто ты такой, о достойнейший, чьего имени не могу назвать, что говоришь тогда, когда молчит твой... отец(?), заключавший само пари? Звонкий голос юноши отразился от стен и сводов, вслед тускло звякнула сбруя скакуна, и неторопливо спешивавшийся Амир бросил поводья метнувшемуся подростку. - Шафик! - раздался негромкий оклик будто очнувшегося Фархада. - Действительно, помолчал бы вперед отца! И без того омраченный возвращением «звезды», Джавдат резко выпрямился. Еще раз обежал взглядом застывшие в напряжении лица, и неохотно процедил: - Конь действительно твой... Если путь по ущелью был завершен! - Да я отыскал его уже у Наш»вуа! - небрежно, но веско прервал жесткую дискуссию Амир, потрепав на прощание своего Ахасифа. Аман слету подхватил игру, подбавив во вспыхнувшую улыбку толику смущения: - Я увлекся, и слишком поздно вспомнил, что не знаю окрестностей... Если бы не ваше благородство, мой повелитель, я искал бы обратную дорогу до заката, если не дольше! Влекуще-дерзкие алые уста щедро сыпали жемчугом слов, обильно лили густую патоку и тягучий мед, а черные очи говорили в жгуче карие глаза господина другое, иначе... и смысл против гордой воли упрямца оставался тем же, что и звучал. Да уж, Амани был не из тех, кто теряется в тени или безвольно бредет на поводу у событий! Но сейчас был не тот случай, чтобы спокойно отойти в сторону и любоваться как молодой зверь точит когти и сверкает клыками в свое удовольствие, и Амир в несколько весомых коротких фраз поумерил кипевшие страсти. Хватит на сегодня споров и скачек, а триумфальное возвращение юноши в очередной раз опрокинуло в пыль все пренебрежительные домыслы и сплетни на его счет. Аман добился своей цели и не уронил себя ни в чьих глазах, и теперь следовало разобраться с тем, чьи цели были прямо противоположными, для начала удалив юношу с линии огня, потому что каждый удар по нему без промаха бил в сердце. Отдав несколько тихих распоряжений Издихару, мужчина приблизился к кривившему губы «брату», с нажимом поинтересовавшись: - Что скажешь, брат? Хотя, понимаю — расставаться с таким красавцем жаль... Джавдат явственно скрипнул зубами, окатив ненавистью дожидавшегося его ответа Амани, и процедил: - Он твой! - он тоже не мог себе позволить терять лицо, даже если хотелось вместо того сбить нахального мальчишку наземь и заставить вымаливать о порке, как о милости и спасении, чтобы накрепко заучил свое место. И тем более, не смел вмешиваться в расстановку сил. Такие взгляды не проходят даром, заставляя спать с кинжалом под подушкой, но Аману было не до того, и Амир беспокоился о нем не зря. Выдержки юноши еще хватило на изысканную благодарность и удержать в себе крик, когда спешиваясь снова побеспокоил пострадавшие от падения колено и бедро, однако и она не была безграничной. - Вы позволите мне удалиться, не отвлекая вас дольше? К тому же, хотелось бы смыть с себя пот и пыль, - Аман склонил голову перед князем, будто нарочно подчеркивая кого здесь считает господином. - Ступай, - тепло улыбнулся мужчина, - о твоем подарке позаботятся. Их глаза опять встретились на миг, и юношу словно омыло мягкой согревающей волной от того, что он успел уловить и прочесть в их глубине, прежде чем князь обернулся к брату. Тугой клубок из нервов разгладился, распрямляясь и отпуская сжатую пружину внутри, стало чуть легче дышать... С облегчением подчиняясь невысказанному приказу, Аман развернулся и, больше не произнеся ни слова, удалился в сторону своих покоев. Как видно, что-то было такое в лице Амани, взгляде, что никто не решился обратиться к нему с вопросом или замечанием, и даже догнавший его Тарик, все еще бледный как полотно, кусал губы, но молчал. Пока они шли, спина юноши оставалась прямой, однако едва оказавшись у себя Аман буквально рухнул на низкий диванчик: падение было серьезным и по большому счету ему вообще не стоило садиться в седло, а на обратной дороге пришлось не только бороться с дурнотой и болью, но и запоминать советы Амира, чтобы не повторить свой плачевный «полет» и не ударить в грязь лицом перед всеми. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Только от последствий никакие умные соображения не избавляли, да и радость от своего успеха не пробивалась сквозь нарастающее недомогание. При попытке встать тошнота усилилась, юношу скрутило, и Тарик едва успел подскочить к нему, поддерживая и подставляя ведерко, в котором таскал воду для предполагавшегося умывания. Как ни странно, стало чуть легче. Аман взглянул на вернувшегося с новой порцией воды мальчика, на тяжеловатое для него ведро и произнес хрипло: - Молодец. И не вздумай никого звать! Он отослал бы и его, но теперь опасался, что не сможет вымыться сам, а вымыться было нужно. Тихий вскрик за спиной, когда он кое-как стянул с себя одежду, заставил юношу поморщиться и добавить резче: - Никому об этом не рассказывай! Вообще забудь, что у тебя есть язык!!! Князь и так все видел, а прочим знать не зачем, не зачем портить лишними подробностями такую красивую историю с черным бесом в образе скакуна и его укрощении, и вводить Джавдата во искушение. Аман подумал и добавил к тону грозный взгляд, добившись от мальчишки неуверенного кивка. - Я все сделаю сам, - тихо пообещал мальчик, с надеждой вскидывая глаза на обожаемого Ас-саталь, - я умею, я знаю... Юноша усмехнулся его порыву одними губами, но спорить не стал — сил не было, как впрочем и желания. В четыре руки удалось избавить волосы от набившегося песка, уже тщательнее промыть и обработать ссадины, да и вода немного уняла ноющую боль в мышцах и царапинах. Как всегда чувствуя себя несколько лучше после купания, Аман лег, понадеявшись, что вечера в постели и сна будет достаточно, чтобы вернуться в норму и не придется придумывать никаких отговорок для внезапной болезни. Он на самом деле довольно быстро заснул, выпив принесенное мальчиком снадобье, и проснулся лишь от приглушенных звуков голосов рядом. Чтобы узнать их не понадобилось утруждать себя, так что Амани даже не открывал глаз. Все еще находясь на грани яви и сна, и плавно покачиваясь на волнах дремы, он слышал, как Тарик сбивчиво и торопливо рассказывает князю то, о чем кажется обещал молчать, и усталый ответ Амира: - Хорошо, ты правильно все сделал. - Мне сказать, что вы пришли? - Нет, - почему-то юноша точно знал, что князь улыбнулся в этот момент, а кофейные взгляд затянула нежная дымка, - не тревожь его, пусть отдыхает... Звука шагов и всего остального Аман уже не слышал, ошеломленно распахнув глаза в ночь... Потому что пять простых слов - независимо от чьей бы то ни было воли — вдруг, внезапно и неожиданно, своим существованием перевернули весь мир в душе бывшего наложника, достойно завершая более чем бурный день!