Укрощение огня

Знал бы юноша, как далеко от истины будут его небрежные слова! Зрелище, ставшее уже вполне привычным для него самого и всех, кто успел хоть немного узнать Амани за время его жизни в крепости, - для тех, кто пока только слышал невнятные слухи о подаренном их князю наложнике, оказалось, как видно, почти что за пределами воображения! И это еще при том, что все непосвященные зрители появились лишь под конец основного действа! Амир и Аман уже закончили свое обычное утреннее занятие, и князь ушел, поторопившись решить какие-то оставшиеся со вчерашнего дня вопросы. Избавленный от подобных забот, юноша с помощью добродушных близнецов Исхана и Ихаба отрабатывал переходы между бросками, с их помощью упорно добиваясь такой же пластики и точности, которая никогда не подводила его в танце. - Погоди! - внезапно вмешался долго присматривающийся к нему мастер Хишад, осадив лучившегося энтузиазмом Луджина, и придержав за плечо заинтересовавшегося Кадера. - Амир удар парню правильно поставил, не порть чужую работу... Попробуем чуть по-другому, мальчик? Аман почтительно поклонился на предложение пожилого мужчины, до поры лишь наблюдавшего за поединками: юноша мог только гадать, что последует дальше, но все его инстинкты просто кричали о том, что кем бы не был седой сородич Старого Лиса Фархада, - испытание по его воле уже само по себе честь не для каждого... В самый раз для него! - Аман улыбнулся предвкушающе, даже не заметив вытянувшееся лицо приятеля. Кивок, и... В отличие от князя Амира, у которого нет-нет да и прорывалось нечто дикое, живое, - движения пожилого мужчины были предельно скупыми и четкими. Казалось, он просто точно знает, где в следующий момент окажется клинок противника, и дальше уже по настроению — ускользал, или выставлял блок. Нападать всерьез Амани попросту не решался: слишком велика была разница в опыте и в умениях. Есть песок и утирать сопли в начале такого прекрасного дня совершенно не хотелось! Однако старого наставника, а точнее его методы юноша все же недооценил по вполне понятной причине. Наверное, он в самом деле где-то в глубине души уже уверился, что в Мансуре ему ничего фатального не грозит, и всего лишь рассудил, что стоило бы немного попытаться увеличить темп их пляски, чтобы рано или поздно вымотать гораздо более старшего соперника, - а там или ишак сдохнет, или эмир умрет... Вот только кто из них тянул на кого пока было не ясно. Пожилой воин без труда удвоил скорость хитрых атак, а по едва заметному знаку в бой включился Ихаб, только уже без обычных шуток. Когда же почти сразу вступил и его брат, Амани не то чтобы ощутил испуг, но очень неприятное беспокойство, и в довершении к ним, рядом каруселью закружили еще двое из обычно сторонних наблюдателей... В голове не осталось больше ни одной мысли. Аман взметнулся змеей, изворачиваясь прямо в прыжке и вытягивая тело, чтобы тут же подобраться охотящимся мангустом. Приземлился мягко, перекатываясь через плечо, и полоснул отточенным лезвием по сухожилиям ближайшему врагу... Без звука на плечах повис Кадер, останавливая удар за миг до того, как тот достиг цели. Секунда замешательства, и Амани поднялся с песка тяжело дыша. - Понял? - улыбнулся Хишад, как будто не было никакого поединка, и одновременно с кивком юноши, уголком глаза отметил, как снова отступает в тень бледный Амир, на котором точно так же висят Джинан с Издихаром. Спустя долю секунды князь с усилием отвел в сторону пылающие углями глаза... Хорошо, - согласился Хишад. Хорошо, что бывший ученик все-таки понимает, что самому ему никогда не хватило бы духа довести парня до этой черты, а ведь тот не струны перебирать учится! Беря в руки клинок, нужно всегда быть готовым пустить его в ход. А Амиру мальчик слишком верил, слишком спокоен был и весел, будто играл, зато теперь учение пойдет как следует, уж он за тем приглядит... Все верно рассчитал старый наставник, только не мог понять, о чем думали в этот момент сами его ученики — бывший и будущий! Как впрочем, не только они двое. Юноше не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, чьи шаги раздались за его спиной, кто мог найти его и для чего… Впрочем искать особой необходимости не было, он, собственно, и не прятался. Видимо сказались многие годы привычки, но каким-то образом, у Амана вышло быстро взять себя в руки, - почти сразу, едва неожиданно оборвался бой. Он поднялся, спокойно убрал кинжал, который Амир специально подобрал ему для тренировок, с должным уважением поблагодарил заслуженного мастера клинка за преподанный урок, и с улыбкой извинился перед с тревогой наблюдавшими за ним друзьями, заметив, что хочет умыться и сменить промокшую от пота рубашку. Однако вместо того, чтобы направиться к себе, Амани свернул на знакомые ступени и медленно поднялся на Ключевую, - чтобы попросту перевести дух без свидетелей, пусть даже самых доброжелательных. Понять, что только что произошло… И ему почти удалось это сделать, когда послышались торопливые шаги Амира, а сердце мужчины зашлось при виде бессильно опущенных плеч юноши и всей усталой позы - от привалившейся к зубцу головы до неловко заведенных рук, - так не похожей на привычный образ колючего и упрямого строптивца. - Не молчи… - попросил Амир, подходя ближе и едва сдерживая желание прижать его к себе до стона, зарыться лицом в растрепанные и чуть влажные волосы, и замереть так, до конца дней своих слушая сердцем ритмичное биение напротив. - Прошу, скажи мне, что тебя гнетет: ты обещал, помнишь? – он лишь слегка сжал плечо юноши. Как в свое время Фархад, Хишад был прав и не прав одновременно! Ни князь, ни его «наложник», - никто из них двоих не удовольствовался бы ролью, отводившейся Амани прежде, а останавливаться на полдороги к признанию кланом и впрямь было нельзя. И кто сказал, что этот путь будет сплошь увит цветущими розами?! Ум знал, а сердце верило, что не бывает таких случайностей как их встреча, и за любовь, драгоценейшую милость Создателя для них обоих - не жаль отдать ничего... И потому острее и резче рвалась надвое душа: от гордости, от радости за все блестящие удачи его Нари. От боли и страха за него, от желания увидеть вновь пробужденную вчера улыбку, укрыть и уберечь ее от всех тревог! Аллах, как... как суметь пройти по режущему острию, не оттолкнув, не уничтожив безразличием, не задушив заботой, как мягкой дохой или одеялом гасят огонек возможного пожара?! Ответ один — быть просто рядом. Чаще всего любовь похожа на цепи, но все же бывает на свете и та, что подобна полету, и становится легко развернуть крылья, зная, что под ними у тебя есть надежная опора! Амани не отбросил его руки, не отстранился, и опустив ресницы, заговорил с мягкой усмешкой: - Нет, ничего не случилось. Мастер... Хишад(?) все понял правильно! Я относился к занятиям недостаточно серьезно. Воспринимал лишь как... развлечение, - сосредоточенно подобрал Аман близкое определение. - Лестное внимание, приятный досуг, способ утвердиться и изучить то, что поможет мне разнообразить танец... «Но мне и хотелось не заставлять, а чтобы тебе это нравилось!» - Амир молча слушал. - С таким учителем, мне тем более не о чем было беспокоиться... - как само собой разумеющееся уронил Аман, разливая ароматный бальзам на незаживающую рану своего единственного слушателя. - Почтенный Хишад ошибся только в том, что меня не требуется учить убивать! - Прежде, чем взяться за нож, - пальцы юноши скользнули по тому месту, где навсегда остался шрам от его неудачной попытки, - я дважды пытался отравить нового любимца господина наместника... Однажды даже удачно. Да и до тех пор не раз вызывал ярость хозяина, навлекая его на тех, кто мог помешать мне, и прекрасно зная, чем оборачивается недовольство Гнева Небес! - Так что нет необходимости учить меня решимости встречать чью-то смерть... - подвел итог своей внезапной исповеди Аман, отвернувшись к горизонту. Черной, душной как грозовое облако, тяжкой, как мельничный жернов или причальный камень на шее утопленника, тянущей как гнилой зуб, - подсердечной ненавистью отозвалось в груди Амира признание юноши… Но не к нему, нет! Наоборот, - от того стынущего изморозью провала бездны, что крылся за его словами. Создатель и природа щедро одарили Амани не столько телесной красотой, сколько свойствами характера и боевыми качествами! Сильный, умный, смелый и храбрый наперекор всем и вся. Хитрый, где нужно злой, и, да, - вполне ожидаемо мстительный, и как оказалось способный на ярость и свирепость… Такой же человек, как и прочие создания Аллаха - со своей судьбой, своей дорогой, своими чаяниями и разочарованиями. Нельзя любить, расставляя условия, словно огородник забор вокруг рассады! Тот, кто благосклонно соглашается любить лишь совершенное и превосходное, на самом деле - не любит ничего и никого… В тот час, злость, гнев, раздражение – клубок из всех ядовитых змей, от века свивающих гнездо на сердце человека, - так и не подняли голов. Их место в душе мужчины пустовало, давно вытесненное куда более значимым и важным чувством – еще не близостью, но ожиданием ее! Аман не сбросил руки со своего плеча, не укрывался за насмешкой, и впервые говорил открыто… «Ка»льби, ужели теперь - я могу судить и упрекать тебя!» Лишь дышать было немного трудно, и казалось, что появись сейчас здесь тот, кто так изуродовал юность любимого – убил бы сам. На месте и не раздумывая! - От отчаяния люди способны на странные и страшные поступки, - вместо того смирив себя, негромко проговорил мужчина, ободряюще сжимая его плечи. Амани усмехнулся уголками губ, но не успел ничего возразить. С ласковой силой Амир развернул юношу, ладонь мягко легла на щеку, направляя и принуждая посмотреть на него прямо: - Нари, что было – то уже в прошлом! Все изменилось, и изменился ты. Я помню, когда увидел твои глаза при первой нашей встрече, в них стыл горький пепел. Вчера же и еще сегодня утром – они сияли ярче звезд, а счастливый человек не думает о смерти и убийствах. Ты сам – негасимая моя звезда, Нари… Прежде, чем завороженный Аман успел воспротивиться и даже осознать, что происходит, мужчина поднял его, обнимая, и легонько коснулся губами непослушного темного локона у виска. - Хишад, - не заметив растерянного взгляда ошеломленного его порывом юноши, Амир отступил, не дав Амани времени на протесты и возмущения, и заговорил совсем другим тоном, - непревзойденный мастер, который не возится с кем попало. Его внимание к тебе, высокая оценка боя — говорят о многом тем, кто его видел... И я, признаться, даже не задумывался о такой удаче, когда хотел, чтобы Мансура стала тебе домом, а род — семьей. Но, ошибаться свойственно любому! Он вынудил тебя сражаться как в последний раз, забыться и забыть обо всем, выкладываясь на пределе... Узнав тебя настолько, я верю, что ты это умеешь. И я стремился научить тому, чтобы даже в горячке внезапного свального боя, ты вдруг не потерял головы и хладнокровия тем более в том, что ново для тебя. Понимаешь? - Да, - спокойно подтвердил Аман, вполне опомнившийся и от «урока», и от мимолетного объятия. Действительно, он понимает разницу, и потому почтенный Хишад, быть может, великий мастер боя и знаток приемов, у которого учиться будет большой честью, но именно вы, мой господин, - князь! И подлинный, а не по звучному титулованию. - Мы же можем продолжать наши тренировки? - с тревогой поинтересовался юноша. Амир посмотрел на него в изумлении, а затем многообещающе улыбнулся: - Само собой! Хишад не будет муштровать тебя с рассвета до заката, он просто в обычной его манере, которую ты уже видел сегодня, станет иногда устраивать в своем духе проверки с секретом и направляя советами нас обоих, - мужчина резко нахмурился. - Но если ты не хочешь... - Нет! - вырвалось у Амани прежде, чем Амир закончил свою мысль. - Я думаю, что это будет трудно, но полезно: ведь нельзя достичь умения, не приложив стараний! Успевший снова сесть, юноша вскочил с проема между зубцами и лукаво рассмеялся, прежде чем уйти: - Я хочу, чтобы ваш булатный дар держали достойные его руки! *** - Сегодня вечером будет праздник! - одновременно упреждающе и искушающее бросил Амир в спину уходящему юноше. Амани не обернулся на оклик и не задержался, а нота озорства в тоне мужчины только придала воодушевления. Лишь дрогнули уголки губ в намеке на улыбку: вот как! В свете состоявшегося поединка с Хишадом трудно представить более удобный момент, и он был благодарен князю за известие, а особенно – за саму возможность… Сегодня он будет танцевать! Слепящее сияние небесной тверди раскинулось шатром над рукотворным чудом каменного кружева из стен и башен, отдаваясь и вибрируя в груди эхом грядущей феерии. Страха не было – лишь шальная, непрошенная, искристая радость торжества и предвкушение грядущего триумфа: наконец-то он будет танцевать!! Сбегая по узким ступенькам под каменным сводом, юноша был предельно собран и сосредоточен на главной свой задаче: господина Мансуры он понял правильно — вечером будет пир в честь гостей, а значит для него – шанс наконец заявить всем о себе по-настоящему. В том числе показать, что хотя ему приходится многому учиться в своей новой жизни, а некоторые предпочтения могут вызывать у кого-то чувства от неприятия до открытой неприязни, но есть то, в чем его еще никто не превосходил, - его искусство, всегда рождавшее восхищение… И, насколько он уже узнал склад мышления горцев, несомненно отзовущееся среди них уважением к чужому мастерству! Амани не волновался, давно продумав все детали вплоть до мелочей, но до вечера нужно было успеть позаботиться о многом, а в первую очередь найти Кадера, чтобы предупредить. Возвращаться на тренировочную площадку без князя Амира все-таки не хотелось, пусть даже юноша уже успокоился после тяжелого для него боя, но - главным теперь было совсем иное нежели какие-то капризы! Он уже углядел хмуро перебрасывавшихся между собой фразами близнецов, когда громкое замечание, сделанное скучающе-сокрушенным тоном, задело внимание юноши, заставив остановиться: - Я говорил, Амир сошел с ума со своими звездами… Видано ли, учить владению клинком раба, предназначенного согревать для мужчины пустующее ложе, чтобы тот однажды ночью перерезал ему горло! У Амана даже дыхание перехватило от ярости, да так, что заметивший его молодой мужчина, к которому и были обращены опрометчивые слова другого незнакомца, - невольно выпрямился, опуская руку на рукоять кинжала и не сводя настороженного взгляда со вкрадчиво подступающего к ним «наложника». - Амани… - его заметили другие, и, почувствовав неладное, Ихаб самоотверженно попытался заступить навстречу. Ему дружелюбно улыбнулись улыбкой королевской кобры, перед которой слон попытался растоптать ее гнездо и кладку, к тому же когда от голода уже свело все данные природой зубы. - Видать, хорош тот хозяин, которому приходится бояться своих рабов! По счастью, мой господин не из их числа, - веско уронил Аман, замирая в небрежной скучающей позе за мгновение перед тем, как мужчина обернулся. Не первой молодости, но еще вполне крепко сложенный и довольно привлекательный мужчина развернулся резко, но смерив застывшего со сложенными на груди руками юношу, усмехнулся тому со снисходительным пренебрежением, уточняя с предельно прозрачным намеком: - Страх – добродетель для раба, дарующая здравый смысл в тех границах, что ему положен! - Вот как? – антрацитовые крылья густых бровей всплеснули в притворном глубочайшем изумлении, и Амани почтительно склонился. – В таком случае, прошу покорно извинить меня, ведь очевидно, что в рабских тонкостях вы куда сведущее скромного танцора! Если бы молния, ударив вдруг с безоблачного неба, огненным древком вонзилась бы в песок под их ногами, - тишина после издевательски небрежно брошенного замечания Амани не смогла бы стать более глубокой и полной. Казалось, шорох ветра, осторожно перебирающего песчинки внезапно стал громче барабанной дроби… - Как видите, - безмятежно уточнил Аман, - ошейник не дополняет мой наряд, а собственными рабами я пока не обзавелся. Не мне судить о тонкостях столь щепетильного вопроса… Я лишь хотел заметить, что господин мой, князь Амир Фахд аль Сакхр, заслуживает не меньше, чем искреннего уважения! Глубокий голос юноши свободно играл тонами и интонациями от сочувствующе - сокрушенных и извиняющихся с раболепной покорностью, до несгибаемо стальных. Амани грациозно поклонился, и развернувшись на каблуках, покинул это место, чтобы уже без помех выместить на чем-то владевший им гнев за то, что так не вовремя испортило настрой. - Похоже, у тебя открылся еще один несомненный талант! – без обиняков известил приятеля вместо приветствия поздно подоспевший Луджин. Амани сдавленно зашипел в ответ и сбросил с плеча его руку, неуклонно направляясь к себе: времени подготовиться оставалось все меньше, а за Кадером можно было послать и Тарика, где бы его черти не носили… - Ты хоть знаешь, - только вздохнул вслед молодой человек, немного задетый пренебрежением нового друга сразу после достигнутого меж ними не так давно взаимопонимания, но все же развернувшись за юношей, который даже не сбавил шага, - кому именно только что так изящно указал на его заблуждения?! С безумцами не спорят, но наставлять их все же иногда необходимо. - Некоторое фамильное сходство не трудно было заметить, - отрезал Аман, так и не обернувшись. - То есть, знаешь, - уточнил несколько обескураженный Луджин, вновь попытавшись его задержать. – Амани, пикировки с этим семейством не бывают безобидными… По счастью, его прервали прежде, чем на искреннее предупреждение, - окончательно взбешенный юноша, высказал все, что в тот момент теснилось в его душе и ужаленной осой вертелось на языке: - Не сказал бы, что полностью поддерживаю способ выражения, - вставая вровень с Аманом, догнавший их Кадер с тяжелой улыбкой кивнул юноше, - но хотя твой язык порой бывает острее чем следовало бы, - он был прав! Последние слова были уже обращены к насупленному Луджину, а за спиной музыканта мрачной тенью маячил все еще катающий желваки Исхан. - Покорное молчание не пристало свободному и воину, а самая знатная кровь никому не дает права на оскорбления, и унижая даже последнего из черных слуг — невежа умаляет прежде всего свое собственное достоинство. Аман не должен был молчать, к тому же... Джавдат не просто болтал с приятелем о младшем брате — он говорил о своем князе и повелителе, на самом деле достойном только уважения. Да вот в словах его, как раз уважения было чересчур мало... Замешкавшийся Луджин озабочено прикусил губу: - Так думаешь ты... - Нелепо притворяться, что больше никто ничего не слышал и не понимает! - неожиданно взорвался обычно спокойный и доброжелательный музыкант. - Быть может, мне не дано понять, о чем думает совет, но Амир должен знать все, что происходит за его спиной... - Не думаю, что князь пребывает в заблуждении о своем близком родиче! - сухо оборвал обсуждение Аман, одновременно подводя под ним итог, и обращая внимание на более важное: - Кадер, танец будет сегодня... Подавитесь все и Джавдат-как-его-там в особенности! Да он теперь даже на углях станцует, и так, что все поганые рты разом захлопнутся навсегда... Или наоборот, от впечатлений не смогут закрыться до скончания их дней! - последняя мысль заставила юношу злорадно улыбнуться, понемногу возвращая настроение в нужное русло. Правда, кажется эту его улыбку оценили не совсем верно: - Аман, может к пиру тебе что-то надо из... от... или твоих снадобий у Сахара попросить? - Луджин похоже лихорадочно соображал, что такое может предложить, чтобы отвлечь Ас-саталь от его явно кровожадных планов, и неловко умолк внезапно для себя открыв, что похоже благодаря княжей звезде буквально за 2 дня научился видеть двусмысленность в любых словах и фразах. Кадер же оказался более удачливым, потому что в самом деле тут же встревожился о танце юноши, на подготовку которого они потратили столько времени: - ДА! - мужчина мгновенно преобразился, глядя на Амани такими же горящими глазами. - Все у тебя хорошо и даже лучше, но теперь мы сможем сделать и то, о чем думал я... Звезды во истину с тобой, дешадаб! С Джавдатом и Джинаном приехали Хисеин и Салех, и они уже ждут... но времени мало!! - Времени нет! - только уточнил Аман, буквально срываясь на бег вслед за напарником и тем же молчаливым Исханом. Провожая странную троицу взглядом, обескураженный Луджин вслед за несчастным Тариком, пришел к выводу, что наверное и он тоже не зря не подошел в ученики дядюшке Седому лису, знатоку не только человеческих тел, но и помыслов. Если первую часть беседы молодой человек еще понял, и от души хотел предостеречь друга от вмешательства в подковерные битвы, да еще в чуждом ему месте... то окончание разговора заставило его к тому же понять, что в настоящие поэты — будь то музыка, танец, либо пресловутые стихи — он не годится тоже! Он еще вполне в своем уме. «Зато, - неунывающе определил Луджин, - более талантливого зрителя, слушателя и так далее, просто не найти!» А зритель, само собой не должен быть единственным! «Ну, может, и должен, - в некоторых особых случаях...» - Луджин покраснел. Не обязательно обладать исключительным талантом, чтобы видеть сокрытое. Порой достаточно влюбленного сердца, которое нашептывает подсказки и приметы... А сердце истинно любящее, не способно осуждать такое же чувство. Парень мудро не стал лезть туда, куда его не приглашали, но в предвкушении потирая руки, поторопился осчастливить каждого встречного и невстречного известием, что сегодня вечером им всем предстоит увидеть что-то грандиозное! *** Множество драгоценных дворцов возвели от начала времен человеческие руки, а возведут еще больше, но ни одному из них не сравниться красотой и величием с творением Аллаха, создавшего этот мир! Войнам не пристало валяться на камчовых подушках, подобно одалискам, да и не гоже делить братьев по оружию на тех, кто достоин сидеть за одной трапезой, а кто нет. Каменные уступы стали пиршественными ложами, хотя подушки и камча на них все же были… Красные разводы скал сменили собой соревнующиеся с ними твердостью крепостью стены, а расшитое самоцветами звезд чернильное полотнище небосвода над головами пирующих – простерлось сводом кровли, дивный узор которой не дано повторить ни одному мастеру. Бронзовые чаши пылали, освещая выжженные солнцем пустыни лица свободных воинов: от князя в тяжелом золотом оплечье до самого простого из них, чье достояние – сабля да конь и две переметные сумы с их немудреным содержимым. От Седого Лиса неторопливо беседующего с пожилым хранителем библиотеки, до безусого юнца, неделю назад прошедшего свой первый бой. Они все были здесь – те, кто ведут в сражение и те, кто за ними следует, те, кто говорят на равных с правителями на переговорах, и те, кто изо дня в день несет свою службу в дозорах или на крепостной стене, те, кто не брезгует промышлять караванами, лихие рубаки в шрамах, и те, кто следит за устоями клана, направляя его повседневную жизнь и хранит ведущих хозяйство женщин и их детей… До поры незамеченный, Аман стоял на ступеньках, смотрел и думал: уж конечно, грядущий миг своего триумфа он продумал до мелочей, потому что если речь идет именно о триумфе, то мелочей не бывает, ведь хороший полководец тоже не полагается лишь на удачу… Но наверное только в этот момент он до конца прочувствовал дух твердыни и понял душу этих людей! Амир мог играть с ним в шахматы, собирать книги и смеяться шутке какого-то мужчины, сидевшего от него по левую руку. Кадер – поэт каких мало, Луджин – рубаха-парень, мечтающий о своей невесте, даже лекарь Фархад беспокоился о том, чтобы у Аленького цветочка не осталось шрамов от когтей пантерыша… Но это здесь! А там – во всем остальном мире, мире вне клана, - Амир становится Черным Мансуром, добрый и чуткий Сахар тщательно отбирает и сортирует яды, и даже блаженный Тарик скорее сдохнет, вцепившись в глотку врага, чем проведет кого-нибудь тайными тропами в горах… Это Мансура, где даже на пиру ножны не сияют драгоценными камнями, - а Амани пиров видел достаточно, даже рукоять из цельного изумруда видел! Глаза юноши ловили казалось бы совсем незначительные детали, но кусочек за кусочком – мозаика вставала на свое место, и перед ним разворачивалось панорамное полотно. И вот теперь было самое время повторить вопрос нынешнего господина: по нраву ли тебе? Ответ – не стоил даже упоминания, и единственное, что сделал Аман, выступая из мрака – сорвал с безупречно собранных волос чеканную заколку! …Так мог бы улыбаться ифрит, погружаясь в родное пламя! Тонкий, черный, - как клинок наивысшего качества, - лишь буря волос колеблется ветром, чуть стянутая у лба золотым шнурком, и отблески огня танцуют в черных очах… - Ты запоздал, - в ту же секунду потянуло горьким кофейным ароматом. Амир поднялся, протягивая руку, и все стихло. – Звезды уже взошли и лишь твоей не доставало! - Я был здесь, - ясно отозвался юноша, медленно спускаясь на встречу. Сошествуя… Улыбка его - дохнула жаром кипящей магмы. - Смотрел и видел, - с долей лукавства продолжил Аман на невысказанный короткий вопрос. - Станцуешь нам? – вызов. А вызов ли, - руки соединились и разомкнулись, продолжая невидимо поддерживать расправлявшиеся в предвкушении полета крылья молодого сокола... - Сейчас? При… всех? Создатель, совсем иные слова говорили они в тот миг друг другу, не разрывая взглядов меж собой и чувствуя у горла наточенное острие других, направленных на них! Постепенно наливающееся густотой молчание потянуло преддверием бури… - Если хочешь, «они» - уйдут! – веско уронил князь. Такого не ожидал никто!.. Но Аман обернулся, обводя внимательным взглядом неровные стены исполинской чаши Зала собраний, и каждый из присутствующих мог бы поклясться, что на это мгновение встретился с ним глазами. - Для меня честь порадовать танцем тех, кто настолько превосходен в ином искусстве!.. – звонкий голос завибрировал в стенах ущелья. Аман вскинул голову, словно вслушиваясь в торжествующую тишину ночи, и своенравная госпожа не оставила достойнейшего из своих сыновей! Густая, тягучая и томная мелодия потекла, как прозрачная слеза смолы по стволу босвеллии… Или то был совсем не душистый ладан, а анчар, чей яд смертелен, если попадает в кровь?! Резко соединив ладони: тревожным рокотом бубна со стремительным перебором струн, торопливым, как вихрем вздымающие песок копыта скакуна, - без вызова и объявления войны ночь явила себя во всей красе и мощи с неистовством песчаной бури! Пламя и сталь. Черный огонь, его ревущие языки, вздымающиеся к безмолвному небу, и бесшумный шелест холодного железа, высвобождающегося из ножен, чтобы одним изумительным броском оставить свой росчерк в великой Книге Бытия… И мимолетный взгляд антрацитовых очей через плечо – испепеляет до золы плещущейся в нем страстью! Резко, остро, ярко, неистово, на грани возможного – каждым движением, похожим больше на высверк пламени на разящем полумесяце ятагана, отталкиваясь каблуками сапог от земли и устремляясь всем существом в бездонный сияющий мрак неба! Один неуловимый жест - и в руке юноши зажата сталь уже вполне осязаемая, а серебристый мазок падающего метеора по бархатному полотну торжественного вечера, - внезапной молнией с глубокого ясного неба вонзается смертоносным жалом в песок у его ног. Вздох – взмах, разворот! И еще один холодный цветок расцветает короткой вспышкой у самых узких мысков впивающихся в розовый песок сапог, чтобы позвать за собой прочих собратьев... Разворот, пируэт, защита! Не Аленький цветочек, греза желания, до сих пор не превзойденный от Гранады до Магриба во дворцах на ложе их владык, но - в звенящий натянутой тетивой миг обрушившейся тишины - Ас-саталь, Звезда!.. упал на колено в центре пылающей каменной чаши, и если левая его ладонь была в предельно ясном жесте раскрыта и обращена вверх, то правая – сжимала клинок в столь же ясной готовности к бою. Кругом у его ног с обманчивой невозмутимостью чуть подрагивали 13 метательных листов… Аман плавно распрямился, - и язычок огня почти угасшего костра вновь лизнул сухую ветвь, набирая силу. Взгляд юноши прошел по замершим воинам, царственно кивнув их восторгу, как единственно должному и подобающему, и обратился к князю. Амани отступил на шаг и вогнав подаренный им кинжал в ножны у пояса, повел стрелами ресниц, склоняя голову, как ветвь клонится над водой под тяжестью пышных соцветий и темные воды мерно колышутся, отражая в себе зарево. К этому мигу стояли все, кроме Амира, сжимавшему чашу в своей руке так, будто висел над пропастью, а чеканная ножка сосуда – последнее, что удерживает его от падения... Конечно, в недавнем обнадеживающем порыве откровения Аман поделился с ним идеей танца о Мансуре и что собирается танцевать с кинжалом. Князь Амир безоговорочно верил в своего Нари, который был в своем искусстве не просто мастером, но художником, идеально умевшим почувствовать и отразить условия как места, так и времени. Аман вполне мог знать о ритуальных танцах мужчин, танце с мечом, ведь те же арда, аль-бара, хафиф других народов и кланов – не являются тайной. В задумке Амани он увидел едва ли не указующий перст: специально выдумывая способ ввести его в клан, инициировать как равного среди них мужчину, воина и брата – невозможно было отыскать лучший и за добрый десяток лет раздумий! Однако, спокойно смотреть, как вокруг кружащегося юноши в воздухе тонко поют разящие жала ножей… Это было немного чересчур даже для его стальной выдержки! Амир с усилием перевел дыхание, поднимаясь и протягивая руку навстречу его негасимой пламенной звезде: еще считанные минуты назад он был уверен, что нет никого прекраснее этого мальчика, но Амани - со скулами, тронутыми легким румянцем, чью грудь под черным шелком рубашки вздымает участившееся дыхание, а губы на точеном лице в обрамлении клубящегося облака волос – пылают будто после поцелуя… Будь милосерден ко мне, Аллах! Один клинок уж точно вошел сегодня прямо в сердце. В то же мгновение, возвращая от грез на бренную землю, казалось, сами остывающие от дневного зноя скалы взорвались слитным торжествующим ревом, хлопками и восхищенными выкриками. Аман ступал по ним, как по ступеням к трону, и точно следуя одной, лишь ему различимой нити. Не разрывая взглядов, Амир принял его ладонь в свою, и поднимая выше соединенные руки, чтобы их видели все – снял тяжелый перстень с пылавшим алым огнем камнем, бережно нанизывая его на тонкий палец юноши. Алый бриллиант словно вспыхнул на его руке от нового всплеска одобрительных и восторженных выкриков! Сжимая до боли ладонь юноши, Амир не отпустил его, усаживая рядом с собой. Какой-то мальчик тут же протянул танцору душистую чашу, и прежде чем исчезнуть в тени, обдал изумленно зачарованным взглядом… Аман купался в них, губкой впитывая упоенный экстаз его нового дома от его неистовой пляски. Всякое было в его жизни, а такого еще не было! Он внимательно, и где-то взволнованно, оглядывал ущелье, понимающе улыбнувшись Кадеру, который вернулся на свое место, ласково уложив рядом неразлучный уд. Благодарно качнул головой суровым вожакам разведчиков Хиссеину и Салеху, без мастерства обращения с метательными ножами которых, нынешняя феерия потеряла бы половину себя. Почтительно поклонился задумчиво оглаживающему бородку, глядя на него, Седому Лису Фархаду, плечом чувствуя близость крепкого плеча князя Амира. Усмехнулся в ответ покрутившему головой со звонким щелчком пальцев Сахару – трое ножей были его… Пожалуй, еще ни одна его ночь не кипела такой страстью, не била в высь фонтаном жизни, брызжущим вокруг себя искрами хмеля! Лишь одно облако посмело омрачить горизонт: обводя оценивающим цепким взглядом ожившие стены Чаши Собраний, чуть правее князя Амира черные очи споткнулись о приснопямятного Джавдата, и тех, кем он окружил себя. Знатный родственник, что-то говорил скрытому мраком собеседнику, гневно и зло кривя губы… Аман слегка наклонил голову и отвернулся, продолжая следить из-под ресниц за беседой, увы, не различимой посреди шедшего своим чередом пира. - Нари?.. – Все еще касавшийся его запястья Амир не мог не почувствовать напряжения юноши. - Он предаст тебя!!! – вдруг вырвалось само собой. Мужчина отвернулся к другому своему соседу, слева, и лишь Амани мог уловить его слова: - Я знаю! Как и крепкое признательное пожатие.