Укрощение огня

Как сменяют друг друга времена года, как солнце и луна от века следуют друг за другом, и буйством зелени зарастает шрам лесного пожара, так гибким побегом вновь распрямляется надломленный дух, пока душа молода, и живое горячее пламя питает ее. Он словно бы в глаза посмотрел себе в тот вечер, и туман, доселе мешавший разглядеть очевидное наконец рассеялся, а прежняя улыбка торжества и уверенности в собственном превосходстве осветила лицо. Аман жестоко встряхнул себя, напомнив простую истину – кто все время оглядывается назад, не видит пути перед собой и неизбежно споткнется. К чему снова и снова травить собственное сердце ядом бесплодных обид и бессильной горечи? Как будто и без того в мире мало забот! Так не лучше ли вместо того обратиться вперед, найдя достойную цель для своих усилий? Он молод, здоров, по-прежнему прекрасен, и все так же искусен в танце и любви. Уже немало! Но кто сказал, что нужно останавливаться на достигнутом? И если он не хочет больше быть чьей-то слепой игрушкой, не имеющей права на собственную волю, то должен убедить в том и тех, кто сейчас окружает его и составляет жизнь изо дня в день. А значит, прежде всего - его господина. Что ж, хоть поступки мужчины порой напоминали юноше сытого кота, с удовольствием наблюдавшего за мышью и иногда поигрывавшего с ней, зная, что добыча никуда не денется из его лап, Амани не мог не признать, что даже в этих играх князю присуще благородство. То уникальное свойство, которое способно надежнее всего обезопасить юношу от нежеланной участи… Ибо куда труднее переступить через того, в ком видишь человека, а не забаву либо же помеху. К тому же, человек благородный - сам по себе доверием пренебрегать не станет, а там, где не хватит одного благородства на выручку придет извечное желание человека хотя бы в чьих-нибудь глазах смотреться лучше, чем он есть! Аман впервые признал, что будущее его не так уж беспросветно, наоборот способно принести возможности, на которые он раньше и не смел надеяться. Однако это значило, что юноша тоже не может давать повода для упреков, и в первую очередь следует забыть о детских выходках и истериках. Добиться уважения, а не привычки, замешанной на вожделении – цель не из легких, но в последнем не было ничего нового, чтобы испугать. Тем более всерьез. Погруженный в мысли о наиболее успешной тактике, должной привести его к успеху, Амани поднялся по тропинке, ведущей на вершину одной из скал, в которых врастала часть громадного замка, и остановился, в задумчивости смотря на грандиозную твердыню: вид сокрушал воображение. И юноша с неудовольствием признал, что прожив в крепости уже несколько месяцев, знает о ней и ее людях лишь жалкие крохи, а между тем уклад и быт, вообще порядки - здесь совсем иные, и прежний опыт вряд ли явится подмогой. Так почему, когда гаремные стражи не дышат ему в спину, он еще не воспользовался предоставленной свободой? И люди… Помимо Тарика, который кстати княжеский племянник, уже сейчас, не прилагая никаких усилий, Амани мог бы ближе сойтись с тремя не самыми последними из обитателей Мансуры: библиотекарем Сафиром, лекарем Фархадом и ловчим Надебом, нужно было проявить лишь больше интереса! Улыбка юркой змейкой скользнула по губам юноши: пора окончить добровольное затворничество в пределах спальни с библиотекой… Низкий смех за плечом заставил его вздрогнуть от неожиданности. Мгновенно овладев собой, Аман развернулся навстречу с неторопливой величавой грацией, склонив голову перед господином: он не сомневался в том, кто отыскал его, и не ошибся - никто иной как князь, случайно заметив юношу, отложил дела и нарушил его уединение. - Ты смотрел вниз, - заметил Амир, и в голосе отчетливо сквозили дразнящие нотки, - как если бы выбирал место для атаки… Это не прозвучало обвинением либо холодной констатацией неотвратимо грядущего наказания, и помня о своих намерениях, Амани улыбнулся вполне искренне, но сдержано – только дрогнули слегка уголки чувственных ярких губ. - Господин опять шутит. Какой же из меня воин! – уронил он. Самый настоящий! – князь оценил реакцию и сам ответ, и горделивое достоинство, с которым тот прозвучал. - Ох, мальчик! Тебе б родиться принцем! Но тогда и в самом деле не иначе джинов бы пришлось призывать на помощь, чтобы забрать тебя… Благослови Аллах ошейник прежнего хозяина на твоем горле за то, что ты сейчас стоишь передо мной! Он не сломил твой пламенный дух, а лишь привел к назначенной – Создателем ли, звездами Его – судьбе, и верно, что то что нас не убивает, наоборот, делает сильнее… Аман не мог знать, о чем думает в этот миг мужчина, но то же задумчивое восхищение в его глазах, порождало собой странное чувство, которое юноше совершенно не нравилось, ибо самым близким к нему значением было бы смятение. Он отвернулся, сделав вид, что любуется панорамой. - По-твоему воин это только тот, кто носит на поясе меч? – мужчина подошел и стал рядом так близко, что при желании Амани мог коснуться его плеча своим. - Отчего же, - медленно проговорил юноша, тщательно взвешивая каждое слово, - любой может взяться за нить, но это не сделает его ткачом, тем более мастером… Это было сказано, чтобы что-то сказать. Аман уже успел понять, что господин его оценит скорее искренность и откровенность в разговоре, либо же нечто, что хотя бы выглядит таковым. Пожалуй, если бы он не был настолько выбит из колеи, и с первых же дней ударился бы в привычные игры с искушением и провокационной дерзостью – вот тогда бы он проиграл наверняка и сразу! Не говоря о том, чтобы теперь ставить себе цель прямо противоположную господскому ложу. А господин его не обманул ожиданий. - Мы говорим об одном и том же, - спокойно заметил мужчина, оправдав расчеты и надежды его необычного невольника. Аман промолчал: чем-то этот диалог до боли напоминал их шахматные партии, но было одно отличие. Беседа – даже между хозяином и рабом, - не имела таких жестких правил, чтобы их нельзя было изменить… Некоторое время царила тишина, а немыслимая в своей несокрушимой чистоте синь – золотом света сияла над миром. - Что ты чувствуешь, когда смотришь?.. Вопрос был неожиданным и неоконченным, но не неясным. - Восторг, - отозвался юноша прежде, чем вообще задумался над его смыслом, а тем более - возможными подтекстами. - И ты говоришь, что не воин! – Амир от души рассмеялся, а в следующий момент Амани с изумлением увидел протянутую ему руку. – Идем! Я знаю, что еще тебе понравится! Аман застыл, словно ноги его вросли в скалу под ними от неодолимого заклятия. Сайль в своем неистовстве не мог бы потрясти его больше, чем ладонь свободно и уверенно принявшая в себя его руку. Пальцы чуть сжало и тут же отпустило: - Если хочешь посмотреть Аль Мансуру – я покажу тебе ее... Властный взгляд затягивал глубже, в густую взвесь пережженных горьких кофейных зерен. - …так, как не видел никто! Юноша с усилием оторвался от взгляда, устремленного в него стрелой на вылет, снова оборачиваясь к наиболее безопасному предмету разговора: - Кто я такой, чтобы отказаться от предложения насладиться сокровищем, которому нет равных, - поклон. *** «Если какому сокровищу и нет равных, то это тебе, звезда моя!» Пустота холодила ладонь, требуя немедленно заполнить ее, ввернуть ощущение тонких прохладных пальцев, а еще лучше – окунуться в смоляной водопад волос, нежиться о шелковистую мягкость юношеской кожи, заставляя тепло жизни под ней переплавляться в жар страсти… И все же мужчина сдержал неистовый порыв. Так будет! Тогда, когда красавец-бунтарь сможет принять его ласку не как случайную прихоть нового хозяина. Хотя случай порой оказывается мудрее самых хитроумных планов. Кто мог подумать, что первыми ступенями к сердцу гаремного мальчишки, которому вовсе не положено знать что-то дальше хозяйского ложа и комнат сераля, - окажутся исторические книги, шахматы и беседы о фортификации! Наверное, и впрямь звезды вели его, когда Амир вдруг согласился на невыгодный союз, чтобы в конце не столько разделить славу очередных победителей очередных неверных в бесконечном противостоянии, сколько обрести собственную уникальную награду, внезапно канув с головой в шторм танца юного раба и пожелать того, о чем не мыслил никогда прежде... Чтоб жалил и язвил зной черных глаз, а изогнувшиеся в дерзком призыве губы касались отнюдь не кубка и не из чужой руки! Да так, что сам себя счел одержимым, ведь уже готовился выкрасть черный бриллиант из сокровищницы недруга-союзника! Не успел просто. Звезды решили сами, и самая желанная его звезда упала на ладонь… Звезда горяча и жжется, так в том и прелесть, ибо в чем радость от обладания мертвым куском породы! Амир нахмурился, представив себе реакцию того Амана, которого немного узнал за эти пару месяцев, на похищение от господина, которого он любил, или по крайней мере думал, что любил… Случай уберег от ошибки его, а юноша тверд душой и рассудком. Пусть разочарование больно ранило его, Амани не сможет не понять разницы между прошлым и настоящим. Если уже не понял, и поэтому явно воспрянул духом. А еще было какое-то искрящееся, совершенно безумное чувство оттого, что мальчику понравился его новый дом. Именно такой, как есть, в своей грозной сути, в которой юноша сумел увидеть присущую цитадели красоту суровой мощи… Забывшись, мужчина вел его по стенам, рассказывая кто и когда возвел их, указывая сверху, что следует отремонтировать, а что достроить. По узким лесенкам всходил на башни, открывая следовавшему за ним Амани все новые виды и новые планы, делясь о том, как можно еще больше усилить оборону крепости, превратив ее в орлиное гнездо, абсолютное в своей неприступности. Показывая, где и как живут здесь люди, где принимают пищу, где она храниться, где веселятся, отдыхая, вел дальше - под сводами, переплетеньем коридоров, извилистыми улочками, оборачивающимися то площадкой, где тренируются обычно воины, то выходом к конюшням, то просто незанятым пространством… И спускался вниз, до самой сердцевины под толщей скал – к журчащим источникам родников, тихо собирающим свои струи в мерцающее озеро. - Ей более чем триста лет, - говорил Амир, облокотившись о проем бойницы. - Мансура – ключ к долине, где от века живет мой род, и те, кто ему присягнули. Конечно, ущелье не единственный путь туда, но остальные куда хуже и войско там повел бы лишь безумец… - И все равно вы держите дозоры и на тропах, - вырвалось у юноши, застывшего на ветру меж зубцов. - Само собой, - усмехнулся мужчина, откровенно любуясь им. Аман же, забывшись, смотрел и слушал, изумляясь даже не гению и усердию строителей, сколько другому: подумать только, у прежнего его хозяина было каменное сердце, сердцем же нового господина был камень. Твердыня от черепичных крыш и исполинских врат до самого последнего кирпичика под узорчатыми сапожками его невольника. Закат окутал плечи юноши пурпуром в золоте, постелил под ноги пышный ковер теней, увенчал короной тающих лучей четкий профиль на фоне густеющего мраком купола неба, заплетая в волосы прохладу коротких сумерек. Миг расколотой вечности пронзительно звенел тишиной, скрепившей своей печатью пересечение двух судеб. Мягко всплеснули антрацитовые крылья ресниц, когда Амани поднял взгляд на приблизившегося мужчину... - Ты очень красив сейчас, - тихо произнес Амир, пропуская меж пальцев своевольно змеившуюся по плечу юноши прядь. - У тебя в глазах дышит ночь... На какое-то мгновение показалось, что вот-вот дразнящие губы приоткроются в приглашении к поцелую, что узкая грациозная ладонь легко накроет другую, касающуюся сейчас его плеча, и юноша откликнется на сорвавшееся с уст признание... но вместо того, Аман резко выдохнул и отвернулся. Собранные в хвост пряди хлестнули по спине, выручая свою товарку из плена чужих пальцев. - Ну вот, - продолжил мужчина совсем другим тоном, как будто ничего только что не произошло, - теперь ты видел Мансуру целиком и можешь строить более верные планы по захвату! Юноша нахмурился, прикусив губу: совсем не смешно! За сотую часть того, что ему показали, - традиционно лишались языков и глаз. Помнить об этом было неприятно, хотя сама прогулка, как и взятый князем тон не могли не льстить: с наложниками обычно не ведут изысканных бесед, а тем паче не обсуждают водоснабжение крепостей, например. И что с того, что ему это понравилось! Хорошо, очень понравилось! Он испытал огромное удовольствие от прогулки, а самолюбие сыто урчало и жмурилось, безразличное к призывам здравого смысла подумать о причине подобного широкого жеста и щепетильного обращения. Как и о том, что в принципе князь ничем не рискует, открывая ему секреты своей твердыни... Хотя делать что-либо подобное тот все же был не обязан, как не обязан развлекать своего невольника. Однако раздражение и злость обернулись почему-то азартом. - Значит ли это, что господин предоставляет мне полную свободу... действий? - он развернулся обратно, дерзко вздергивая бровь. - А по-твоему, я должен был посадить тебя на цепь у своей кровати? - с необидной насмешкой парировал мужчина. - Почему бы и нет! Разве господин не знает, что кровать это собственно то, куда приобретают рабов с моим обучением, - ядовито бросил Амани. - Или все ваши наложники пользуются такими же неслыханными привилегиями? - Нет, - задумчиво признал Амир, с долей рассеянности провожая глазами последние отсветы от солнечного диска. - Видишь ли, до определенного дня, мне не приходило в голову приобретать себе... хм! Кого бы то ни было. Аман рассмеялся вначале, но всмотрелся в своего господина, и фальшивое веселье стекло с него, растворившись без следа, как струи предрассветного тумана в горах. - То есть... - недоверчиво произнес он, - то есть, я — первый?! - Ты не первый, - спокойно поправил его мужчина, прямо взглянув в расширенные от безграничного изумления черные глаза. - Ты единственный. - Почему?! - непроизвольно вырвалось у Амани, в ответ на еще более ошеломляющее заявление. - Потому что, - князь с улыбкой обнял ладонью лицо юноши, склонившись так, что они оба чувствовали дыхание друг друга, - когда ищешь уникальный, единственный на весь мир алмаз, не станешь набивать карманы стекляшками! Опять! Юноша задохнулся, стремительно отшатываясь с искаженным гневом лицом. - Благодарю за столь высокую оценку! Но уже почти стемнело, и если мы хотим спуститься вниз без переломанных костей, то лучше поспешить! - Амани рывком оттолкнулся от зубца, к которому успел отпрянуть и опереться, и без единого поспешного движения шагнул в проем выбитого в скале хода. Сегодня он был собой доволен: он только что сумел сдержаться, ни жест, ни голос не выдали той бури, что творилась в душе. Как и сумел устоять, а его уход не смахивает на бегство, хотя по сути таковым является... Нет, скажем аккуратнее: тактическое отступление. Аман исступленно убеждал себя, что этот день ничем не выделился из остальных. Да, господин его весьма настойчив и запросто не отступает от своих целей! Он знал это. Так же как без излишнего тщеславия знал, что красив, знал, что в прочем - тоже превзойти его дано немногим, благодаря старательной работе над собой и с собственными досадными ошибками... И все же... Тогда почему так странно отозвались в нем слова мужчины, лишь повторяющие тоже самое? Быть может потому, что были произнесены иначе, и истинный их смысл он не понял, не узнал? Не понял, и даже слов не получалось подобрать, чтоб описать то, что смотрело на него из марева над завораживающим круговоротом из пережженых кофейных зерен... Иначе прозвучали, обдав вдруг теплом неторопливого потока, смывающего пыль и пот с усталого скитальца, и прохладой тени от широких листьев у самого берега... Нет, неправильно! Не там, не так и... не тому?! И этих слов просто не могло существовать! - вынес Аман беспристрастный вердикт уже в своих комнатах, медитативно запуская пальцы в загривок урчащей Баст. Но они были. И просто уходить от этого, как и от того незнакомого, что ощутил в себе, - до бесконечности он не сможет... Что ж, не самая долгая и насыщенная событиями жизнь, тем не менее научила юношу, что врагу всегда нужно смотреть в лицо! Даже если это ты сам.