Атлантида

Дункану кажется, что он в сказке. Голову дурманит аромат аппетитной выпечки, который доносится из кухни. Солнце пробивается в комнату сквозь занавески, которые вчера, наверное, забыли нормально задёрнуть, но Дункан, по правде говоря, не против просыпаться от утренних лучей, щекочущих лицо и норовящих оставить на носу пару-тройку милейших веснушек. Он инстинктивно тянется рукой ко второй половине кровати, но натыкается лишь на скомканную простыню. Лука, видимо, проснулся раньше и умудрился за это время приготовить что-то на завтрак. И не что-то, а кулинарный шедевр, который одним только запахом заставляет вкусовые рецепторы дрожать от предвкушения. Дункан понимает, что пора бы уже вставать и хотя бы узнать, который час, но лень берёт над ним верх, и он остаётся в кровати, жмурясь от солнца и пытаясь угадать, когда Лука собирается его разбудить и собирается ли вообще. Спустя некоторое время в комнате появляется ещё одно солнце, в этот раз в человеческом облике, но своей милотой ослепляет ничуть не меньше. Лука заходит с улыбкой на лице и подносом со свежеиспечёнными булочками в руках, а Дункан заливисто смеётся. – А ты говорил, что не умеешь готовить. Лжец! Лука с загадочным видом ставит поднос с лакомствами на тумбочку, а сам присаживается на край кровати, одной рукой обнимая Дункана. – Даже если они получились съедобными, в чём я слегка сомневаюсь, всё равно твоя главная милая булочка – это я, – Хэнни ещё шире улыбается и подмигивает Дункану, гордясь своим мастерским уровнем пикапа. – С этим я даже спорить не буду, – соглашается Лоуренс, тянет Луку ближе к себе и оставляет ему лёгкий поцелуй на виске. – Но не будь столь критичным к своим кулинарным умениям. – Я просто реалист, который пытается здраво оценить свои способности и твои риски умереть от отравления, – Лука изо всех сил пытается сказать это серьёзным тоном, чтобы уж наверняка убедить Дункана, но на последних словах не сдерживается и начинает смеяться. Лоуренс бы тоже засмеялся, если бы не услышанное слово «умереть», которое эхом повторяется у него в голове и будто напоминает, что здесь что-то не так. Всё слишком хорошо. Такого быть не может. – Просыпайся, чёрт возьми, Лоуренс! Дункан открывает глаза, и всё становится на свои места. Хмурая погода без единого намёка на солнце. Лука, который вчера даже не ложился спать. И тревожность, которая сдавливает грудь, не позволяя вдохнуть на полную. Вот она – реальность. Никаких тебе булочек и утренних поцелуев в висок. – К подъезду только что подъехали две чёрные машины, и кажется, они только и ждут, когда мы выйдем. Автомобили такие же, как тот, из которого нас обстреляли, – констатирует Лука, а Дункан тщетно пытается переварить эту информацию с самого утра. Вещи были собраны ещё вчера, билет на самолёт в Рейкьявик уже куплен, и всё, что оставалось – это дождаться утра и незаметно ускользнуть в аэропорт. Незаметно не получится, и запасного плана на этот случай у них нет. Полминуты на сборы – это почти как в армии, наверное. Дункану кажется, что он ещё никогда в жизни так не спешил, когда в одной руке зубная щётка, а другой он снимает телефон с зарядки и одновременно пытается обдумать, что они должны делать. – Вариант номер один: окно в спальне. Вариант номер два отсутствует, – говорит Дункан, сам себе не веря, что на полном серьёзе предлагает выйти из окна. – Выбора нет, правильно? – Лука не ждёт ответа на этот вопрос, но Дункан кивает. Четвёртый этаж – не так уж высоко, если лезть сначала по трубе, а потом забраться на дерево и спуститься по нему вниз. Террористы ждут их у подъезда и, видимо, не рассчитывают, что те додумаются выбраться таким оригинальным способом, ещё и с другой стороны дома. – Но машина припаркована на переднем дворе, а там мы не можем явиться, ибо нас сразу заметят, – внезапно вспоминает Лука про автомобиль, который остался в том же состоянии, что и вчера: с простреленными окнами и поцарапанной краской, но всё же проехаться на нём можно, если пришлось бы. Дункан, не жалея слов, матерится на родном языке, но отступать не собирается, даже если придётся бежать пешком в аэропорт или ждать такси, рискуя быть расстрелянным посреди улицы. Он никогда об этом не вспоминал, но сейчас, стоя на подоконнике и смотря вниз, Дункан видит со стороны себя шестнадцатилетнего – мальчишку, которого с детства обижали и гнобили, который потерял веру в себя до такой степени, что не видел смысла обременять этот мир своим бесполезным существованием и был готов выброситься с окна. Он так же, как и сейчас, стоял на подоконнике, направив сосредоточенный взгляд на улицу. Колени дрожали, а дыхание перехватывало то ли от страха, то ли от осознания близости конца. Тогда ему нужно было решиться на этот шаг ради смерти и призрачного обретения свободы от всего, что мучило его на протяжении недолгой жизни. Сейчас Дункан должен сделать это ради спасения собственной жизни. Шестнадцатилетний Дункан де Мур так и не решился покончить жизнь самоубийством, а нынешний Дункан только что потерял возможность спастись. Лука, который до этого момента высматривал на горизонте появление подозрительных машин, с силой тянет его назад, подальше от окна, и кричит неразборчивое «Мы не успеем, они уже и с этой стороны подъехали, это конец, мы окружены». Дункан слабо соображает и пытается вернуть себе умение анализировать ситуацию, которое так невовремя покинуло его. – Мы окружены, – повторяет Лука, и паника в его голосе слышна так сильно, что у Дункана сердце сжимается от желания успокоить его, погладить по голове и сказать, что всё будет хорошо, но вот проблема – ни-че-го не может быть хорошо, пока террористы охотятся на участников «Евровидения», и уж тем более ни-че-го не будет хорошо, когда эти террористы оказались настолько близко к своим мишеням. Дункан напряжённо думает, но быстро понимает, что им поможет разве что чудо божье. – Вот бы уметь телепортироваться куда угодно, – невзначай говорит Лоуренс и с удивлением замечает, как загораются глаза у Луки. – Ты гений! Дункан ничего не понимает, но Лука сказал эту фразу с такой надеждой, что хочется верить, будто он придумал что-то стоящее. Лука – он такой человек, своеобразный. В один момент может паниковать, не зная, куда деваться и что делать, а в следующий – выдать гениальную идею, которая даст им шанс выбраться отсюда целыми и невредимыми. – Эти террористы... Они же как-то нашли нас здесь, правильно? А что, если дать им другую наводку? Убедить, что нас тут нет, и мы где-то вообще в другом месте, – Лука старательно пытается сформулировать мысль, а Дункан понимает его с полуслова. – СМИ! Если они напишут, что застукали нас где-то другом районе Роттердама, то террористы могут рвануть туда, – добавляет Лоуренс, и этот шаткий, на первый взгляд, план начинает обретать смысл. Лука хмурит брови, потирает виски и всем своим видом показывает, что напряжённо думает, и Дункан готов наблюдать за этим процессом вечно. Но никакого «вечно» может и не быть, если они не начнут действовать прямо сейчас. – Понадобятся доказательства. И знакомые из прессы, которые не прочь похайпить на нас. – Такие найдутся. А что касается доказательств... У нас же есть вчерашние фотки, можно использовать их, – говорит Дункан. Луке в один миг становится не по себе, когда он представляет, что снимок, на котором он в шутку целует Дункана в щёку на фоне знаменитого Роттердамского моста, разлетится по интернету. – Что-то не так? – спрашивает Лоуренс, заметив обеспокоенный взгляд Луки. – Нет, – слишком неправдоподобно отвечает он, и Дункан начинает догадываться, что именно его смутило. – Ты боишься слухов, да? – Лоуренс не нуждается в ответе на этот вопрос, ведь он и сам всё знает. Вчера, когда соседка Дункана увидела их в критической близости друг от друга, Лука боялся именно слухов. Но сейчас Дункану интересно, каких именно слухов он боится. Громких заголовков а-ля «Фанатки в шоке, ведь Лука Хэнни оказался геем!» или чего-то вроде «Конкурс "Евровидение" свёл двух своих участников. Смотрите совместные фото Дункана Лоуренса и Луки Хэнни онлайн и без регистрации»? Дункан был бы не против, если бы второй вариант был реальностью, но Луке он об этом, конечно же, не скажет. – У тебя есть выбор: репутация или жизнь. Эта фигня со СМИ может быть нашей последней надеждой, но если ты не согласишься, я пойму, – говорит Дункан, в глубине души надеясь, что эти слова убедят Луку рискнуть, а не дорожить репутацией, когда на кону стоит жизнь. Хэнни думает недолго. Кажется, будто он принял решение сразу, просто не мог его озвучить, ведь сам от себя такого не ожидал. – Ладно, действуем по плану. Фотки – в инстасторис, потом связываемся с журналистами и ждём от них статью. Дункан облегчённо выдыхает и на радостях обнимает Луку, но тот не отвечает тем же. Лоуренс чувствует неловкость и недосказанность, повисшую в воздухе, но убеждает себя, что сейчас не лучшее время для личных разборок.

***

– А потом мы подумали, что статьи будет недостаточно. Никогда себя не прощу за то, что подвергнул миссис Франкен такой опасности, но эта бабуля невероятно смелая. – И что она сделала? – с интересом спрашивает Эстер. – Мы попросили, чтобы она вышла во двор и очень громко говорила по телефону про нас с Лукой. Так громко, чтобы террористы услышали. Знаешь, что она сказала? – Дункан еле сдерживается, чтобы не рассмеяться во весь голос, вспоминая эти слова. – Да говори уже, не тяни! Дункан начинает цитировать, точно передавая интонацию этих слов: – «Мой сосед с самого утра сел в такси и укатил куда-то в центр, и жениха с собой взял! Милейшие мальчики! Может, хоть на старости лет на свадьбе погуляю», – Дункан уже не может сдержать хохот, и они с Эстер одновременно взрываются смехом. Он поверить не может, что этот кошмар уже позади. План с фотографиями сработал, а миссис Франкен сделала так, чтобы у террористов не осталось сомнений, что ни Луки, ни Дункана дома нет. Злосчастные машины с террористами поехали искать их по всему Роттердаму, а за это время они успели доехать на многострадальном автомобиле Дункана до аэропорта. Рейкьявик кажется безопасным. Хатари убеждают всех, что Исландия – единственная территория, на которую террористы точно не посмеют явиться, ведь иначе это будет считаться нарушением уговора. Дункану и остальным хочется верить, что так и есть, но тени сомнения всё же прокрадываются в сознание, а чувство тревожности уже стало привычным для каждого из бывших участников «Евровидения». Из Рейкьявика в Гриндавик едут на автобусе, и Дункану это напоминает школьные экскурсии, на которых так или иначе кто-то должен был облеваться, и обычно это был он. Не самые приятные воспоминания, поэтому Лоуренс выбрасывает их из своей головы и пытается переключиться на всё, что происходит прямо сейчас. Чингиз привёз с собой колонку, и в автобусе на полную громкость звучит его конкурсная песня. Атмосфера настоящей школьной экскурсии, ей-богу. Србук уже миллионный раз за последнюю минуту закатывает глаза, Эстер и Дункан обсуждают все жизненные подробности друг друга, Клеменс считает себя экскурсоводом и пытается обратить внимание пассажиров на окружающую местность, но единственный, кто его действительно внимательно слушает – Билал, который перед этим пытался поговорить с Алессандро, но тот предпочёл компанию Чингиза и Мики, и Ассани не осталось ничего, кроме как отвлечься на рассказы Клеменса. Лука, как бы странно это ни было, кажется самым неразговорчивым, и даже Дункан оставил его в покое после нескольких попыток узнать, всё ли в порядке. Захочет – сам расскажет, хотя смысла в этом нет: Дункан и так знает, что это из-за сегодняшних событий. – На пару слов, – Хэнни неожиданно подходит к Лоуренсу и зовёт его поговорить. Они уходят вдаль автобуса, который кажется слишком большим для такой начисленной группы людей. Музыка глушит всё вокруг, и Луке приходится говорить громко: – Не обязательно рассказывать Эстер обо всём, что произошло. И уж тем более не нужно впутывать в это меня! Дункан смотрит на него крайне удивлённо. – Как я могу не впутывать тебя, если ты был там со мной? Мы же вместе это пережили. Лука демонстративно делает тяжёлый вздох и продолжает: – Я тебе не жених, и свадьбы у нас не будет. Если бы Дункан сейчас что-то пил или ел, он бы точно поперхнулся. – Я просто процитировал слова миссис Франкен. Если тебя это задело – извини. Лоуренс, честно говоря, понятия не имеет, за что он извиняется. Не он называл Луку своим женихом, не он пророчил им свадьбу. Слова соседки никто даже не думал воспринимать всерьёз, и почему Лука так вспылил из-за них – непонятно. – Мало того, что про нас и так уже все новостные сайты пишут, а мы не можем даже прочитать это, так ещё и ты добавляешь масла в огонь. Прочитать новости они действительно не могут, ведь интернета в этой местности нет, и Лука, как зависимый от соцсетей человек, страдает от этого чуть ли не больше всех. – Какая муха тебя укусила, а? – вырывается у Дункана прежде, чем он успевает обдумать эти слова. Если именно они положат начало ссоре, то он не удивится, но сделает всё, чтобы этого не допустить. Автобус резко тормозит, и Клеменс радостно оглашает: – Приехали! Что ж, увиливать от ссоры не пришлось, ведь она уладилась сама собой, как только все вышли из автобуса и стали оглядываться вокруг, восхищаясь исландской природой. Кажется, что даже Лука забыл про свой негативный настрой и вместе со всеми крутил головой в разные стороны, удивляясь красоте вокруг. Дом, в котором им предстоит жить – это никакой не дом, а целая вилла. И всё было бы прекрасно, если бы она не выглядела как идеальная локация из фильма ужасов. Первое, что они видят – высокий старинный забор, за которым скрывается большое мрачное здание. Вокруг аккуратно выложена брусчатка, да и вся территория в очень даже хорошем состоянии, зато сад выглядит очень депрессивно с почти высохшими деревьями и заросшими клумбами. – Смотрите, этот сад такой же унылый, как наша Србук, – хохочет Чингиз, и девушка с размаху даёт ему подзатыльник. – Ай! За что? – За твой говёный характер, – огрызается Србук и гордой походкой уходит от него подальше. Пока Хатари проводят инструктаж по технике безопасности, к дому подъезжает машина, на которую все сразу обращают внимание. Спустя минуту к Маттиасу и остальным подходит высоченный мужчина с длинными волосами, и участники сразу догадываются, что это – Дади Фрейр, хозяин поместья. – Чувствуйте себя как дома, – любезно говорит он, а затем, перекинувшись несколькими милыми словами с участниками, уходит куда-то с Маттиасом и Эйнаром, пока Клеменс ведёт всех внутрь дома. – Привёз? – нетерпеливо спрашивает Харальдсон. – Да, но надеюсь, что оно вам не понадобится, – Дади открывает багажник, набитый разного вида оружием. Эйнар издаёт восторженное «вау», а Маттиас вручает Дади чемодан с оплатой. – Пересчитывать не буду, но если узнаю, что там хоть на одну крону меньше – ты знаешь, что будет, – говорит Дади, и Маттиас без малейших сомнений кивает.

***

– Алес, прошу, не отталкивай меня. Тот оборачивается и сразу попадает под проницательный взгляд Билала. Мамуд не готов к этому разговору. Долго думал, как правильно сказать, чтобы не задеть, не обидеть и не ранить, но в итоге ничего не придумал, а лишь потратил драгоценное время. А время в таких обстоятельствах нужно ценить, ведь кто знает, сколько им осталось жить и в какой момент террористы ворвутся сюда и поубивают тут всех одного за другим. А Билалу нужен ответ здесь и сейчас. – Всего несколько слов, и всё станет понятно. Не мучай меня, чёрт возьми! И Мамуд наконец-то решается на шаг, который сделает бесконечной и без того немаленькую пропасть между ними. – Я сейчас в отношениях. Прости, что не сказал раньше. Секунду-вторую Билал смотрит на него непонимающе. Он думал, что когда Алес наконец скажет, в чём дело, ему полегчает. Появится какая-то предельная ясность, и это лучше, чем теряться в догадках. Но легче не стало, а даже наоборот. Алессандро наверняка выбрал кого-то, кто всегда находится ближе; кого-то, с кем его репутация не рискует быть очернённой сплетнями и чересчур громкими заголовками в прессе. Билалу интересно, кто тот человек, которого выбрал Алес. – В отношениях с кем, если не секрет? – едва слышно спрашивает он, но в пустом коридоре его вопрос кажется громким и бестактным. – Не думаю, что это имеет значение, – Мамуд не хочет добивать Билала ещё и тем фактом, что начал встречаться со своим конкурентом на фестивале Сан-Ремо. Но Ассани смотрит на него так, что уклониться от ответа уже не получается. – Никколо Морикони. Ультимо. Мы познакомились на фестивале, потом немного повздорили, но с тех пор всё время где-то пересекались, – Мамуд как будто ищет оправдание этим отношениям, но никак не может найти. – Когда я вернулся из Тель-Авива, он позвал меня отпраздновать успех. А потом как-то так получилось, что... – Я рад за вас. Правда рад, – перебивает Билал и почти не лжёт. – Спасибо, – сухо отвечает Мамуд и собирается уходить. Эти отношения – одно сплошное «как-то так получилось». И Мамуд это знает, но ничего делать не собирается. Им обоим хорошо: и Алесу, и Никколо. Наверное, в этом и причина. Наверное, поэтому они и не спешат расставаться, ведь обоих устраивает расклад, когда можно раз на пару дней позвонить, договориться встретиться, а потом как в заезженной пластинке: вечер, ресторан, вино, потом что-нибудь покрепче, и вот уже на утро они разъезжаются по разным частям города, делая вид, что ничего не произошло. Никакого напряга. Никаких сообщений в духе "доброе утро, солнышко, как дела?". Возможно, даже никаких чувств, но чтобы знать наверняка, нужно об этом поразмышлять. А эти отношения не про то, чтобы думать. Они про секс и фиктивный статус "в отношениях", про возможность наконец-то удалить тиндер и не забивать память телефона и про понимание того, что где-то в мире есть человек, которому на тебя не наплевать. Хотя нет, последнее в этом списке лишнее. Билал чувствует себя так, будто мечту всей его жизни взяли и обломали на корню, не оставив ни шанса. Но был ли Алессандро его мечтой? Или же просто увлечением, интерес к которому не пропал даже спустя столько времени? Больше нет смысла разбираться, что из этого истина, а что фальшь. В тот вечер он впервые за долгие месяцы звонит бывшему. С Нофэлем они расстались, пообещав не держать зла друг на друга и иногда общаться. Забавно, что за столько времени ни один так и не снизошёл до того, чтобы написать или позвонить и просто поболтать. Боялись, что чувства вспыхнут с новой силой? Точно нет. Таили обиду друг на друга, хотя всячески убеждали себя в обратном? Возможно. Нофэль понятия не имеет, как его успокоить, и говорит примитивное «Держись», после которого Билалу ещё больше хочется разрыдаться. Он прощается поспешно, жалея, что вообще позвонил. На что он, блин, рассчитывал? На психологическую помощь от человека, который когда-то изменил ему? Билалу не на кого злиться, кроме как на самого себя и свою наивность. Но нужно жить дальше, хотя при нынешних обстоятельствах правильнее говорить «выживать». Полночь. Все давно разошлись по комнатам и наверняка уже видят десятый сон, а у Билала не получается уснуть. Гробовая тишина в доме нагоняет сонливость, но внезапно эту тишину прерывает звук удара и какая-то неразборчивая ругань, потом ещё один удар и ещё. Ассани сразу догадывается, что драка происходит на кухне, и без доли сомнения направляется туда. Тут ведь все свои, чего опасаться? На кухне он видит удивительную картину: Чингиз держит Маттиаса за шею, прижав к стене. У Харальдсона разбита губа да и в целом не лучший вид, но он в очередной раз замахивается, чтобы нанести ответный удар Чингизу. – Ну, началось в колхозе утро, – вздыхает Билал, заходя на кухню. – Может быть, объясните, что происходит? – А я говорил, что это был их план! Привезти нас сюда и отдать на растерзание террористам! – орёт Чингиз, всё сильнее сдавливая шею Маттиаса. – Придурок, ты его задушить хочешь?! – Билал бросается разнимать их. – Что происхо... – сонная Србук появляется на кухне, зорким взглядом окидывает всех вокруг и кидается оттаскивать Чингиза от Маттиаса, пока не поздно. У неё это получается куда лучше, чем у Билала. Кажется, будто Мустафаев ослабил хватку, как только девушка появилась на кухне, а сейчас и вовсе отпустил Харальдсона. Маттиас, отдышавшись, задаёт ему давно тревожащий вопрос: – Если ты знал, что так и будет, то почему прилетел сюда? Почему не остался дома, пытаясь выжить в одиночку? Чингиз сплёвывает оставшуюся во рту кровь в раковину, вытирает рот тыльной стороной ладони и процеживает сквозь зубы: – Да пошёл ты, – и, не прощаясь, уходит. Не будет же он признаваться, что согласился на эту авантюру, потому что боялся отпускать Србук одну в Исландию в столь опасное для всех время. Следующим на кухню заходит Мики, который только что на ступеньках столкнулся с разъярённым Чингизом. Он не успевает ничего спросить, как Маттиас говорит: – Раз уж вы тут собрались, нужно разбудить остальных. Случилось то, чего мы так боялись: террористы окружили дом.