Пепелище

      — Терра, ты все еще считаешь, что это хорошая идея? Сниматься здесь? Ну же, милая, это же так скучно! — стонет Нина, безвольно опуская плечи и голову.       Она сидит на шоколадного цвета паркете с имитацией рисунка древесины, и ее белая кожа контрастирует с ним. На ней лишь белого цвета белье, почти сливающееся с кожей, и черные ботильоны, выделяющиеся настолько, что выглядят лишними. Но именно об этом фотосессия — о лишнем. Бледная Нина в антураже пятидесятых годов со своей привычной пошлостью образа и поз. Растрепанные белые волосы, подведенные черным голубые глаза, тронутые тушью белые ресницы и розовые губы, отсутствие приличной одежды и похоть во взгляде. Я вижу ее усталую надломленность и делаю фотографию, но знаю — моя Нина может гораздо лучше. Хоть эти эмоции и лишние, мне нужно другое.       — Это отличная идея, Нина. Оглянись вокруг, это же красиво. Ты, вся такая развратная и пошлая, в приличной гостиной в окружении цветочков, рюшечек и всякой такой фигни. Давай, дорогая, я жду, что ты разрушишь здесь все! Не знаю, возьми что-нибудь со стола, разбей.       Пожимаю плечами и умоляюще смотрю на любимую модель и девушку. Она умеет быть дерзкой и вульгарной, умеет завладеть кадром, умеет перевернуть все вверх-дном и устроить из благотворительного ужина сварливых снобов безудержную оргию. Ее худенькое тело было бы украшением любого порно-фильма, а белые кожа и волосы могли бы заставить обложку итальянского «Вога» по-настоящему засиять. Но Нина выбрала мою камеру и нашу страничку на Патреоне, и я лишь передаю для мира ее талант, ее бесценные умения, ее красоту и силу, ее дух и чувства. Мы получали огромное количество комментариев о том, что снимки эротичные, но они о чувствах. О боли в улыбающихся по заветам Тайры Бэнкс глазах, о любви к недосягаемому, о чертовом пире во время чумы. Я знаю — моя Нина может гораздо лучше, ее надо только немного распалить.       — Сама и снимайся в своей скучище. Тут все… фу. Я будто к бабке в Айову приехала. Узнаю ее светлый диванчик, круглый стол, чашечки, чайничек… Фу, Терра, ну пощади! Давай лучше что-нибудь модерновое? Киберпанковое. Неон, полумрак, нуар… — перечисляет самозабвенно и так чувственно, но не могу не прервать. Мы должны закончить здесь. Мы договаривались.       — Нео-нуар?       — Пост-нуар.       — Не хочу пост-нуар. В следующий раз я сделаю тебе неон, прозрачный жакет, чтобы было видно твои сладенькие сисечки. Сделаю тебе, ну не знаю, хочешь косплей какой-нибудь? Я сделаю. Только сейчас надо закончить здесь.       Устало вздыхаю. Уже и мне не кажется эта идея хорошей, но спешу мотнуть головой и отогнать дурацкие мысли. Это прекрасное тихое место, и вульгарная Нина не оставит в нем и камня на камне. Разрушит, взорвет, сожжет и выжжет. Нужно только подпалить. Вот только чем? Оглядываюсь по сторонам. Обычная студия. Из декораций только диван, сервант с посудой, стол и стулья. На столе белая скатерть и старая посуда. И правда, у бабки из Айовы на фотографиях все так же. Даже ваза с фруктами на том же…       — Кстати, фрукты свежие, — произношу, лукаво глядя на Нину. Я знаю, она любит быть отвратительной и пошлой, готовой измазаться в чем угодно, лишь бы это было сексуально. И я знаю, как она любит фрукты. И заказать свежие оказалось действительно хорошей идеей, о которой я уже успела забыть.       — Н-да? Зачем? — Смотрит на меня исподлобья, но я ловлю во взгляде слабый огонек интереса.       — Я так захотела. Знала, что ты точно возбудишься и захочешь в чем-нибудь измазаться, представляя, как с тебя это будут слизывать.       Усмехаюсь. Нина фыркает. Поднимается с пола и задумчиво осматривается. Складывает руки под грудью и уродливо сутулится. Хмурит лоб, прищуривается, водит цепким взглядом по столу. Щелкаю затвором. Она прекрасна всегда.       Нина берет в руки нож, крутит в пальцах, ухмыляется и бросает на меня хищный взгляд, поворачиваясь корпусом. По телу бегут мурашки. Она могла бы убить меня, если бы хотела, и я не уверена, что однажды ей не захочется. Она безумна. Без справок, без диагнозов, просто чокнутая, способная на все.       Видит мой легкий страх и закатывает глаза. Говорит, что я глупая. Поворачивается обратно к столу. Берет с большого блюда с фруктами гранат и кладет на белую скатерть. Заносит над ним нож, и я скреплю зубами. Она разрезает фрукт прямо на белоснежной ткани и капли красного сока падают на нее, оставляя яркие пятна. Щелкаю затвором. Небрежно бросает нож на стол. Поднимаю взгляд на ее глаза и снова вижу в них любимую похоть. Моя вульгарная вошла во вкус. Поворачивается ко мне с половинкой граната и нахально ухмыляется. Делаю снимок.       Отводит голову в сторону, держит гранат на уровне лица и высовывает язык. Приближает гранат, проводит по его зернам кончиком языка. Нервно сглатываю и делаю несколько снимков самого процесса. Берет половинку граната двумя руками, аккуратно держит тонкими бледными пальцами и продолжает водить языком, обрисовывая, кажется, каждое зернышко. Прикрывает глаза и с наслаждением выдыхает. Ложится на пол вверх аппетитной задницей, кладет гранат перед собой, бросает на меня быстрый взгляд. Снова усмехается. Чувствую, как в студии становится жарче.       Спина Нины соблазнительно выгнута. Она держится на локтях, ноги немного раздвинуты. Черные ботильоны все так же смотрятся ужасно лишними. Вместо того, чтобы дальше изводить меня наблюдением за языком, Нина касается граната кончиками пальцев. Нежно оглаживает зернышки, проводит по срезу корки, наслаждается, черт побери, будто перед ней совсем не фрукт. И дышит, томно дышит полной грудью, возбужденно выдыхает и едва ли не стонет. Стараюсь ловить каждый вдох на снимок, кручусь вокруг нее, щелкая каждое движение. Наслаждается, знаю, наслаждается, ведь давно заметила, что от возбуждения я щелкаю ее гораздо чаще и беспорядочно меняю ракурсы. Наслаждается пристальными вниманием.       Садится на полу, подгибает под себя согнутые в коленях ноги. Раздвигает их. На меня совсем не смотрит — все ее внимание приковано к чертовому гранату. Она ставит его между своих ног и прислоняет к тонкой ткани трусиков. Мечтая отбросить фотоаппарат, сжимаю его сильнее и делаю новый снимок. Плечи Нины опущены, спина немного сгорблена, глаза смотрят вниз. Одной рукой изящно держит фрукт, кончиками пальцев второй снова водит по зернышкам. Находит одно вверху и гладит его круговыми движениями, массирует. Краешками рта самодовольно улыбается. Не смотрит на меня, но знаю, делает это только для того, чтобы разозлить именно меня, чтобы зацепить и проверить, сколько я продержусь в этот раз. Но я уже давно не делала снимков, и нам нужен классный сет для наших Патронов.       Нина бросает на меня короткий взгляд. Смотрю на нее через объектив, мое лицо скрыто камерой. Она не видит моей прикушенной губы, не видит красных щек. Хотя камерой ведь не прикрыты сжатые напряженные бедра. Делаю еще один снимок — ее взгляд бесподобен, и эта фотография попадет на превью.       Опускает пальцы ниже, к центру граната и надавливает средним и безымянным. Указательный и мизинец оттопырены. Шумно выдыхаю, снимая стекающие красные капельки. Продолжает надавливать и немного погружает пальцы внутрь. Я уже не думаю, что хочу оказаться там, с ней, на месте граната или ее пальцев. Не думаю ни о чем, только снимаю, гадая, что еще она сделает, только надеясь, что в этот раз смогу не сорваться слишком быстро и успею сделать еще несколько хороших кадров. Уж не знаю, замечают ли подписчики, но я прекрасно вижу на своих снимках собственное же настроение. Те, что сделаны, пока я еще ужасно возбуждена, и сделанные во время секса или после, сильно отличаются. Я никогда не могу сказать, чем именно, но всегда это четко понимаю. И Нина тоже это чувствует, но ей так нравится меня испытывать.       Капли красного сока стекают на пол. Выпадают зернышки. Нина начинает ерзать и тихонько стонать. Фотосессия превращается в порно.       Снимаю камеру и ставлю на стол. Подхожу к Нине и сажусь перед ней. Забираю чертов гранат и отбрасываю в сторону. Нина тут же набрасывается на меня с поцелуями. Целует страстно, требовательно. Кладет на холодный пол. Ее руки забираются под одежду, снимают рубашку, майку. Снимают шорты. Гладят. Она отстраняется и рассматривает, облизывается. Встает, берет фотоаппарат и фотографирует меня сверху. Встает прямо надо мной, и я оказываюсь между ее ног. Мои щеки полыхают, прикрываю рот тыльной стороной ладони, смотрю в сторону. Мои волосы темные, глаза не накрашены, и я совсем не люблю сниматься, не умею, я ведь не модель. Но Нина периодически делает снимки и заставляет включать их в сет. На мне тоже белое белье, но кожа у меня совершенно обычная, немного загорелая, с совершенно обычной пигментацией. Я неправильная в этой фотосессии.       Лишняя.       Сжимаю бедра, поднимаю взгляд и смотрю мимо объектива прямо в ее глаза. Прикусываю ребро ладони, вторую руку кладу на живот. Нина снимает меня. Пожирает взглядом через линзы. Чувствую себя ужасно вульгарной, пошлой, лишней уже даже не в рамках сегодняшней темы, а во всем. Смущаюсь и краснею, а ведь нужна была пошлость, раскованность.       Нина опускается на колени и садится на мои бедра. Фотографирует ближе. Снова отворачиваюсь от нее, но не могу сказать и слова. Она опускает одну руку мне на грудь. Аккуратно водит пальцами по коже. Сжимаю пальцы на ногах. Нина резко хватает меня за горло, и от неожиданности вдыхаю, широко распахнув глаза. Щелкает затвором. Надеюсь, этот снимок тоже можно будет поставить на превью. Но надолго меня не хватает.       — Верни, — выдыхаю и смотрю на нее, тянусь руками к дорогущей камере. Нина уворачивается, поднимается, гаденько хихикая.       — А ты заставь. Давай, милашка, покажи, как сильно ты не хочешь быть в объективе.       Нина довольна, как сам Дьявол. Подражает мне во всем, в словах, в действиях, в ракурсах. Щелкает затвором. Ловит на камеру мое возмущение, мою злость. Я сдалась не ради того, чтобы попасть на снимки, не ради ее издевок и не ради того, чтобы потом снова фотографировать. Я сдалась ради нее. И я хочу ее.       — Я не буду тискать гранат. Отдай камеру и иди сюда.       Поднимаюсь, морща лоб, и иду к ней. Пятится назад, хихикает. Упирается в стол. Оглядывается, смотрит на меня. Садится на стол, раздвигает ноги и снова щелкает меня. Подхожу ближе. И еще — совсем вплотную. Забираю камеру, а Нина спихивает со стола все, что есть на нем. Белый фарфор, чашечки с сиреневыми цветочками и блюдца с золотой окантовкой летят на пол и с грохотом разбиваются. Расходы на эту фотосессию безбожно растут. Лишь бы не разбить камеру, лишь бы не разбить камеру, а на все остальное уже наплевать.       Склоняюсь над Ниной, обнимаю ее, обнимает меня. Целую нежно, отвечает трепетно, улыбается сквозь и прижимает к себе. К черту все эти фотосессии, к черту камеру и декорации, к черту студию, к черту фарфор, к черту ботильоны, к черту гранат. Ногами прижимает к себе и не отпускает. Но и не снимает белье и не дает снять с себя. Дает целовать ее шею и отворачивается. Ставит камеру на столе, разворачивает к себе откидной экранчик и нажимает на спуск. Раз за разом слышу щелчки, но продолжаю целовать. На «пленке» останется наша нежность, наша любовь и наша страсть. Может, именно этому и пыталась все время научить Нина? Все время, что, смеясь, отбирала камеру и снимала, все время, что соблазняла во время съемок и не давала работать, все время, что заставляла бронировать студию на гораздо большее время. Смеется, закидывает ноги мне на спину, обнимает и продолжает снимать.       Мягко нажимает на плечи, заставляя отстраниться. Просит сесть на пол. Сама садится на столе и поворачивается ко мне спиной. Берет камеру в руки, снимает нас. Поворачивается ко мне и снимает уже меня. Говорит, как лучше сесть, комментирует, хвалит. И во всех словах сквозит желание, сквозит любовь. Стараюсь не на камеру — для нее, стараюсь показать, что она мне дорога, стараюсь показать, как сильно хочу ее, но и пытаюсь обходиться без пошлостей. Я лишняя на этом полу, лишняя по эту сторону кадра, но если она так хочет, если хочет видеть меня в беспорядке, ненакрашенную, неуложенную, хочет снимать — пусть. Я лишняя здесь, но именно об этом сегодняшняя съемка.       Беру гранат и поднимаю на вытянутых руках над собой. Держу перед лицом и смотрю на оставшиеся зернышки. Нина выдавила так немного. Нахожу, как мне кажется, именно то, которого она касалась пальцами, именно то, которое она оглаживала, смотря прямо мне в глаза через объектив. Касаюсь его аккуратно, провожу пару раз подушечкой среднего пальца, пытаюсь ощутить то же, что и она. Слышу щелчки, но не обращаю внимания. Если Нина смогла в этом увидеть что-то сексуальное, смогла создать это для меня, смогу и я увидеть и почувствовать. Всего лишь фрукт, и я никогда не была любительницей смешивать еду и секс. Но влажные зернышки на ощупь так похожи…       Нина замечает, что я задумалась, и уже не обращаю внимания ни на что. Только глажу зернышки, пытаясь понять, как же их ощущала Нина и почему у нее это получилось так возбуждающе. Она выхватывает гранат из моих рук и отбрасывает в сторону, делает снимок в тот же момент. Успеваю только подумать, как же глупо я выгляжу испуганной. Нина шепчет, как я прекрасна, выглядывает из-за камеры и влюбленно смотрит. Подмигивает.       Может быть, в этот раз моих фотографий в сете будет больше? Патроны давно просили моих снимков. И может, не так уж и плохо будет по-настоящему продемонстрировать нашу любовь? Пошлую, нежную, но без порно. Может, Нина все-таки права, беря в руки камеру. Я часто к ней прислушивалась во время съемок и постобработки. Это будет наш первый по-настоящему совместный фотосет. Сегодня мы обе лишние.