Девушки бывают разные или папа-Мюллер

А я хоть раз в жизни кому-нибудь давал взбучку, а? Я старый, добрый человек, про которого распускают слухи. Мюллер.

1944 г. Вечером, в ведомстве Гиммлера был небольшой приём. Вино было красным. Вечернее платье — длинным и чёрным. Высокие шелковые перчатки — белыми. Настроение — в меру паршивым, сродни тому, что бывает когда зарядит немилосердно затяжной осенний ливень, стучащийся, будто испрашивая разрешения войти — в оконные стекла, когда сидишь перед камином, успев вернуться домой до начала всемирного потопа. А жена посла Румынии Роза Пироане — слегка навеселе. Сам герр Пироане разговаривал с Шелленбергом и Мюллером, Роза неторопливо потягивала вино, стоя рядом с мужем, скользя взглядом по другим гостям — разнообразное множество военных всех рангов и мастей, наряду с теми, кто предпочитал более демократичные гражданские костюмы. В поле зрения фрау попал Кальтенбруннер — высокий, стройный мужчина, привлекательности которому, безусловно, добавлял, по мнению Розы, шрам на лице — изысканно подчеркивающий его точеную худобу, резкость и остроту черт, как лица, так и телосложения в целом. Но всё же чего-то ей в нём не хватало и она продолжила свой осмотр, вполуха слушая разговор стоящих с ней рядом мужчин, умело подавая ответные реплики, когда супруг обращался к ней. Да, дорогой. Нет, дорогой. Ты совершенно прав, дорогой. На горизонте образовалось некоторое срочное дело в виде массивной фигуры Геринга и посол Румынии, извинившись перед собеседниками, поспешил к рейхсмаршалу люфтваффе. Супруга следом за ним не отправилась, и как только посол оказался на достаточном расстоянии, она спросила у стоявших рядом с ней офицеров: — Кто-нибудь из вас курит, господа? Как, оказалось, курили оба. — Угостите меня, пожалуйста. Муж категорически против этой моей привычки… Благодаря ему я почти распростилась с маленькими убийцами, но иногда мне вдруг так хочется закурить, что ничего не могу с собой поделать. — Почту за честь, — проговорил Шелленберг, доставая пачку американского кэмела. — Пожалуйста, если вы предпочитаете немецкие, — в тот же момент предложил ей свои сигареты Мюллер. — Вы так любезны, господа, — проговорила она, переводя взгляд с одного на другого. Её тонкие пальчики потянулись к заветной белой трубочке в пачке Мюллера. — Благодарю вас, группенфюрер. Она обворожительно улыбнулась, сама толком не зная, почему именно Мюллер приглянулся ей сегодня. Женщина взяла сигарету, генерал поспешил достать зажигалку, чтобы быть до конца любезным. Огонек запылал красным, завилась струйка дыма. Женщина с явным наслаждением сделала затяжку, прикрыв на пару секунд глаза. — Великолепно, — тихо выдохнула она. Где-то на горизонте появился новый маяк, теперь уже привлекательный для Шелленберга. Разведчик откланялся, оставив теперь их вдвоем. Маячка для Мюллера, позволившего бы ему оставить фрау Пироане, не находилось, да, собственно, шеф тайной полиции и не спешил и не хотел покинуть даму. Румынка неспешно курила, растягивая приятный момент, а Мюллер позволил себе немного расслабиться и откровенно любовался молодой женщиной, против чего та нисколько не возражала, увлеченная не столько сигаретой, сколько тем, кто любезно её угостил. — Предпочитаете немецкие? — спросил её Мюллер. — Раскрою вам одну тайну, почти государственную, — она кокетливо улыбнулась. — Валяйте. — Терпеть не могу Шелленберга, — черты её прелестного личика исказились в злобной гримасе. — Этого хитрющего, изворотливого сученка. Я как-то видела его в мундире, — её передёрнуло, — в форме он смотрится просто омерзительно. Но ещё опаснее он выглядит в штатском. С этой его вечной улыбочкой. Мюллер медлил с ответом. Шелленберг был его противником, но столь открыто признаваться в своей неприязни к кому-либо, тем более после столь непродолжительного знакомства и столь резких выражениях было верхом глупости и неосторожности. Фрау Пироане не была набитой дурой, в этом он был уверен. А значит, вела какую-то свою игру. Не обязательно тонкую, но партия могла оказаться весьма занятной. Женщина сделала пару коротких нервных затяжек. — Не боитесь говорить подобные слова в разговоре с шефом гестапо, фрау Пироане? — в свою очередь произнёс Мюллер. Злость исчезла, уступив место прежней развязной веселости: — Как жена посла Румынии, я обладаю дипломатической неприкосновенностью, группенфюрер, — она улыбнулась. И многозначительно добавила. — Так что прикоснуться ко мне — нельзя. Если я сама того не пожелаю. В её зелёных глазах был вызов. Точнее, приглашение, разрешение нарушить эту самую неприкосновенность своей персоны. Осторожно, бережно, а не так, как он привык это делать с людьми в подвалах гестапо. Тоненькая бретелька чуть сползла с плеча, чрезвычайно удачно выбрав момент для этого — аккурат через пару секунд после слов относительно одной из дипломатических привилегий. — Но это всё же не даёт вам право говорить некоторые вещи, фрау Пироане, — ответил на это Мюллер, протягивая руку, чтобы вернуть беглянку на место, непроизвольно касаясь кожи женщины, обжигая её своими горячими пальцами. Неприкосновенность была нарушена. Но штрафных санкций за это не последовало. — Но не бойтесь, фрау, я не причину вам вреда, даю слово. — Я вам верю, герр Мюллер. Вы — старый, добрый лис. Условно «добрый» (вне выполнения ваших служебных обязанностей, но их мы касаться не будем) и условно «старый» — в смысле хорошо знакомый, я хотела сказать. Мюллер коротко хохотнул. — Знать вас, фрау Пироане, безусловно, очень приятно, лично мне, но не думаю, что мы с вами ранее встречались, и тем более, чтобы я успел стать для вас — как вы изволили выразиться? — «старым», а тем более «добрым» знакомым. Слова «это легко исправить» так и вертелись на кончике её языка, но она сдержалась. Докурила сигарету, отправив останки в пепельницу, стоящую рядом на каминной полке. — Хотите ещё? — спросил её Мюллер. — Нет, благодарю вас, группенфюрер. Сигарет для меня на сегодня достаточно. Мюллер хотел было осведомиться, не желает ли она чего-нибудь другого, но в дверях появился посол Румынии и теперь направлялся к ним. — Прошу прощения, группенфюрер и благодарю, что вы составили компанию моей жене. Надеюсь, она не слишком утомила вас своей болтовнёй? Обычно Роза молчунья, но вино заставляет её говорить почти без умолку. — Что вы, что вы, — Мюллер улыбнулся. Молчунья, значит. Как правило. Но не тогда, когда доберётся до алкоголя. — Мне было приятно поговорить с вашей очаровательной супругой. — Смею ли в таком случае попросить вас о небольшой любезности, группенфюрер, и составить Розе компанию после моего отъезда? — Как? Вы оставите свою очаровательную супругу одну, герр Пироане? Не боитесь… — многозначительно произнёс Мюллер. Что кто-нибудь захочет украсть такую красавицу. Или наоборот, красавица, решит совершить хищение. Мюллер встретился взглядом с послом. Пироане был на несколько десятков лет старше своей жены и прекрасно всё понимал. И был согласен идти на компромисс, предпочитая не любить слишком сильно, дабы не потерять свою драгоценную спутницу вовсе. — Уверен, в ваших руках она будет в полной безопасности, группенфюрер. — Кристально-голубые (почти истинного арийца) глаза румына сверкнули. — Буду рад оказать вам эту любезность, герр Пироане, — согласился Мюллер. — Я пришлю машину, — сказал посол. — Не извольте беспокоиться, я отвезу фрау Пироане на своём автомобиле. Пироане нисколько не удивился такому предложению и ничуть не был против. — Хорошего вечера, герр Мюллер. Ни в чём себе не отказывай, моя дорогая, — на прощанье он поцеловал супругу в щеку, раскланялся с группенфюрером и удалился, предоставив возможность жене развлекаться и далее. — Ваш муж… — осторожно начал Мюллер. — Мой муж прощает мои некоторые слабости, — проговорила она с явной теплотой и любовью, провожая его взглядом, пока тот не скрылся из поля зрения. Затем она переключила всё своё внимание на Мюллрера и лукаво добавила. — Всё дело в том, что он «жаворонок» — рано ложиться спать и рано встает. Я же совершеннейшая «сова» — ложусь далеко за полночь и соответственно просыпаюсь не раньше полудня. В сумерках мы встречаемся… Они пробыли на приёме ещё некоторое время, за которое Роза успела выпить порядочное количество красного сухого вина, попутно запивая его минеральной водой. Таким образом, оставаясь на грани позволительной степени опьянения, по-прежнему держась на ногах и вопреки заявленной опасности быть крайне разговорчивой, больше молчала. Вероятно, вспышка болтливости происходила у неё после первых двух бокалов, а дальше язык переставал её слушаться, и она вполне благоразумно предпочитала молчать, ограничиваясь короткими репликами в ответ. Мюллер пробыл на приёме достаточно. Теперь следовало завершить свою нежданно-негаданно свалившуюся на него рыцарскую миссию и отвезти даму домой. Только вот к мужу или к себе? — Отвезти вас в посольство? — спросил Розу Мюллер, держа под руку в качестве превентивной меры. Терять равновесие и наваливаться она на него пока не собиралась, но не лишним было перестраховаться и предотвратить возможное падение. — Отвезите меня… — она задумалась, кутаясь в меха. Мужчина продолжал вести её к авто, не дожидаясь ответа. Он помог ей сесть в машину, сел следом. — Куда же? — повторил свой вопрос Мюллер. — А куда собираетесь ехать вы, групп… группенфюр… фюр… герр Мюллер? — спросила она, оставив безуспешные попытки выговорить его звание. Шофер ждал распоряжения своего начальника, всецело преданный шефу. Адрес был назван. Ехали они не особенно долго. Вероятно, поэтому Роза не успела сгореть от нетерпения и вела себя благоразумно, не пытаясь приставать к Мюллеру в машине. Хотя ей безумно хотелось поцеловать его как можно скорее. Одной рукой румынка придерживала свою меховую накидку, а другая коротко дрожала, то ли от нервов, то ли от холода, несмотря на большое количество выпитого ею солнечного света насыщенного красно-бордового цвета. Скорее всего, от того и другого в равных пропорциях. Мюллер накрыл её дрожащие пальцы своими, несильно, но уверенно сжав ладонь женщины. — Вы совсем замерзли! — проговорил он. Поднятое стекло позволяло если не действовать, то хотя бы говорить вполне свободно. — Но не волнуйтесь, совсем скоро я хорошенько вас согрею, Роза. — На то и расчет, Генрих, — ответила она, пристально глядя на Мюллера. *** В маленькой прихожей он снял с плеч гостьи меховую накидку. Женщина повернулась лицом к генералу, и начала терять равновесие, но не самообладание, переходя в рассчитанное и дерзкое наступление. Мюллер удержал её, пальцы в чёрных перчатках коснулись обнажённой спины, погладили, в то время, как женские руки в белых шелковых перчатках обвили массивную шею генерала. Поцелуй — её инициатива, уверенный и глубокий. Ей надоело ждать, даже нескольких секунд не даёт румынка генералу — снять фуражку, перчатки и плащ — это он сделает чуть позже, выпустив Розу из своих объятий. — Сейчас, сейчас, потерпи ещё немножко, — тихо проговорил он, ведя фрау Пироане в гостиную и усаживая её на мягкий диван. — Выпьешь что-нибудь? Хотя, с тебя, на сегодня, пожалуй, достаточно. С меня, впрочем, тоже. А не заварить ли нам с тобой крепкого чая? Да, это то, что нужно. — Я не чай пить с вами приехала, группенфюрер, — вдруг отчетливо связно, даже резко, совершенно не путаясь во множестве согласных в его звании, произнесла Роза. Чуточку даже жестоко и зло. — Вы очень нетерпеливы, фрау Пироане, — генерал тоже вернулся в этот момент к официальному «вы», хотя они и успели уже перейти на «ты». Женщина легкомысленно и фривольно развалилась на диване, закинув ногу на ногу, и теперь легонько покачивала ею — острый нос туфли явственно был направлен в сторону Мюллера. — Вам это не нравится, герр Мюллер? — Напротив… Что ж, если вы не хотите пить чай, то это можно сделать и позже. Она улыбнулась. Мюллер сел с ней рядом: — А теперь давайте сюда свои прехорошенькие ножки, — проговорил он, и она повиновалась, положив ноги ему на колени. Генерал снял лаковые туфли, провел пальцами по шелковистым тонким чулкам, убирая в сторону ткань платья (юбка была с запахом), позволил себе поцеловать колени женщины, пробираясь всё дальше. Подмяв, таким образом, её под себя, навалился сверху, прежде сняв с себя форменный китель. Было приятно, но всё-таки не очень удобно. — Нет, так у нас ничего не получится. Пойдём в спальню, моя девочка. Вот там-то я согрею тебя как следует! Группенфюрер поднялся, протянул руку даме, помогая ей встать. Спальня располагалась на втором этаже, и преодоление ступенек представляло собой серьёзную преграду для Розы. Но отнюдь не для Мюллера, которому пришлось (и ему это понравилось) взять румынку на руки и отнести её в спальню. Там он усадил её на кровать, а сам снял с шеи железный крест, убрав его в футляр, а тот в свою очередь, положив в ящик трюмо. Затем снял часы. Роза не сводила с Мюллера взгляда, он видел её отражение в зеркале. — С ножками мы разобрались, теперь давайте сюда свои ручки, фрау, — перешёл на игривое «вы» Мюллер, присаживаясь на кровать рядом с Розой. Женщина протянула ему руки и генерал начал снимать белые перчатки, стягивая ткань, пальчик за пальчиком, наконец, снимая всю перчатку и теперь позволяя себе поднести ладонь к губам и невесомо поцеловать, едва коснувшись, лишь обозначая поцелуй, а затем коротко целуя всё же каждый пальчик. То же самое потом проделав со второй рукой. Обручальных колец никто из них снимать не стал. Далее он придвинулся к ней ближе, развернув к себе спиной. — И это мы снимем, — проговорил Мюллер, расстегивая сережку, аккуратно кладя затем жемчужину на покрывало рядом с перчатками. Позволяя себе легонько и непродолжительно пососать мочку женского ушка. Тот же самый манёвр проводя после с другой стороны, предварительно убрав распущенные и забранные на одну сторону волосы — чёрные, пышные волны. Затем запуская руку в эту роскошную гриву, касаясь ладонью затылка, и медленно накручивая волосы на руку, не сильно по началу, но вдруг делая свою хватку крепче и безжалостнее. Хищно улыбаясь, чувствуя, как Роза напряглась от этого его движения, придерживая её за талию свободной рукой, чтобы она не вздумала дернуться от него прочь и тем самым причинить себе боль. — Не надо, Роза. Папа-Мюллер не причинит слишком сильной боли. Скорее вам будет приятно, — горячим шепотом произнёс группенфюрер и ослабил хватку, ощутив, что Роза снова расслабилась в его объятиях, к тому же положила свою ладонь поверх его, лежащей на талии. — Вот и умница. Мюллер расстегнул застежку на жемчужном ожерелье, и поцеловал шею женщины, плавно скользя вниз, спуская бретельки платья, целуя обнаженные плечики. — А теперь помогите мне с вашим платьем. — Для этого мне придется встать, Генрих, — проговорила Роза. — Что ж, прервёмся ненадолго, — согласился генерал, выпуская женщину из своих рук. Платье оказалось вовсе не платьем, а комплектом: юбкой с запахом — стоило лишь развязать пояс, и ткань послушно сползла вниз, — и топом. Женщина повернулась к Мюллеру спиной, позволяя тому самому разбираться с маленькими крючочками, притаившимися в засаде, генерал одержал над противником полную и безоговорочную победу. Он притянул женщину к себе, усадив на колени. — Осталось совсем немного, — хрипло проговорил Мюллер, начиная и сам терять терпение. Наличия бюстгальтера вечерний костюм не предполагал. В меру пышная грудь оказалась в распоряжении шефа гестапо, как раз умещаясь в его ладонях — самое то, что надо. Мюллер сначала коснулся губами заострённых тёмных сосков легонько, посасывая их нежно, с удовольствием слыша, как она тихонько застонала, затем пустил в ход зубы, кусая ощутимо, но всё же не сильно. Крепко держа женщину, на всякий случай, не давая ни шанса на то, чтобы вырваться. Но попыток к бегству предпринято не было, Роза только застонала сильнее, и рефлекторно дернулись её пальцы, лежавшие на затылке генерала. Наконец, он закончил с этой своей сладкой пыткой, и пальцы его скользнули вниз по животу. — Это нам мешает, это мы уберем, — проговорил Генрих, касаясь кружева, для начала лаская мягкую плоть через ткань, легонько нажимая на пухлые губки женщины, запуская пальцы под кружево трусиков, проводя по нежной коже вверх вниз. Делая маленький перерыв, чтобы стянуть с неё бельё. — Так-то лучше! Теперь ничего не мешало ему проникнуть в святая святых женского тела. Сперва в разведку отправились пальчики, несильно нажимая и чуть разводя в стороны внешние губы, скользя по бархату внутренних, легонько и аккуратно, нащупывая особо чувствительный бугорок клитора (понимая, что нашёл по короткому «da, chiar aici», что в переводе с румынского означало «да, вот здесь») и теперь с мягким нажимом массируя заветную точку и её окрестности, свободной рукой сжимая грудь Розы. Женщина разочарованно застонала, когда пальцы Мюллера скользнули вглубь, но снова блаженно улыбнулась, ощутив новую ласку — уже внутри себя. Несколько непродолжительных чуть резковатых движений и пальчик выскользнул из своего временного укрытия, снова даря блаженство, касаясь ещё раз самого заветного и чувствительно места. Нажимая сначала легонько, а потом чуть сильнее, делая капельку даже больно, замечая, как изменился её голос — в сладкие довольные полу вздохи, полу стоны вкрались чуть обиженные нотки, но о пощаде она ещё не молила. — Тише, тише, девочка моя, папа-Мюллер знает, что делает, — проговорил генерал, позволяя себе ещё немного её помучить, ускоряя ритм, свободной рукой не давая ей свести ноги вместе и тем самым поймать себя в ловушку. Затем пальчиком снова забираясь в горячую щелку, чтобы зачерпнуть оттуда немного живительной влаги, и распределить её по высохшей розовой плоти, чтобы опять скользить и делать женщине очень-очень приятно. — Да, папа-Мюллер хорош… просто восхитителен! — простонала она, снова ощутив, что ласки стали мягче. Не желая даже думать о том, при каких обстоятельствах гестаповец мог получить столь двусмысленное прозвище. Запрещая себе об этом думать. Благо мозг, одурманенный алкоголем, а ещё более, горячим, сильным мужским телом, мог только наслаждаться происходящим. Результат проведённой рекогносцировки Мюллера вполне устроил — на его пальцах осталось достаточно влаги, чтобы переходить к более решительным действиям. — Сладенькая моя, — прошептал военный. Роза собралась было расстегнуть пояс, но Мюллер остановил её: — Пояс и чулки снимать не будем. Мне нравится так, — хрипло проговорил генерал, любуясь заветным треугольником (гладко выбритым) в обрамлении кружевного пояса и чулок — весьма возбуждающее зрелище. — Знаешь, мне кажется, я слишком одет для тебя! С этими словами, он пересадил Розу с колен на кровать и начал раздеваться сам. — Ты очень красивый мужчина, Генрих, — произнесла женщина, наблюдая за тем, как генерал расстегивает пуговицы рубашки, не сводя со своей гостьи жадного взгляда. — Да? Мне очень приятно, Роза, — с пуговицами было покончено. Пришла очередь расстегнуть ремень, женщина было подалась вперёд, но генерал снова остановил её. — Нет, нет, я сам. Так будет быстрее. На лице её на секунду промелькнуло разочарование, но спорить она не стала, приняв довод Мюллера. Прелюдия и без того слишком затянулась. Генерал снял брюки, нижнее белье, аккуратно убирая свои вещи в шкаф, а составные части её платья устраивая в кресле, перчатки и украшения — на трюмо рядом со своими часами. — А теперь твоя очередь, — произнёс Мюллер, подходя к женщине, кладя ей руки на плечи. Она позволила себе маленькую задержку — провести ладонями по пушистой груди генерала — а затем послушно подалась вперёд, бережно обнимая многообещающих размеров генеральский «жезл», сначала делая несколько движений своими тонкими умелыми пальчиками, а затем пуская в ход губы и язык. Двигаясь сначала нарочито медленно, но постепенно ускоряясь, повинуясь направляющим указаниям Мюллера. Самозабвенно предаваясь своему увлекательнейшему занятию, слыша довольный рев Генриха, погружая член резкими движениями как можно глубже в свою глотку. Не забывая про мошонку, легонько перебирая её пальчиками, ласково сжимая, затем целуя, давая себе передышку. Чувствуя, как он тянет её за волосы, регулируя тем самым глубину и силу её движений. Давая знать, кто главный из них двоих — призрачная власть, учитывая, что это её зубки находятся в опасной близости от его уязвимой плоти. Но и она знает, что делает. И потому она ласкова, в меру напориста и очень-очень аккуратна. — Пора нам познакомиться поближе, — хрипло говорит Мюллер. Роза выпускает с некоторой долей сожаления его вставший член, ложиться на кровать, широко разведя в стороны стройные ножки, позволяя Генриху любоваться своим раскрытым мокрым лоном. Группенфюрер забирается на кровать вслед за ней, но прежде чем перейти в решительную атаку, гладит внутреннюю сторону бедёр, ощущая попеременно то нежную кожу, то шёлк чулок. Ах, если бы это были чулки в мелкую сеточку! Затем решительно подтягивает Розу к себе, пуская в дело всё же пока не главное своё оружие, но губы, целуя влажные складки, кончиком языка обводя горячий, мокрый клитор. — Генрих! — выдыхает Роза, гладя его плечи, шею, короткий ёжик волос. Подаваясь вперёд, чтобы ему было удобнее. — О, мой Генрих! Мюллер становится всё более настойчивым и чуть ли не вгрызается в нежную плоть, не переходя всё же опасной границы, за которой начинаются страдания, прекрасно знакомый со всеми оттенками болезненных стонов… Роза начинает дышать чаще, прерывистее от его резких движений, но ей по-прежнему божественно хорошо и приятно. Она тает от его ласк, ощущая, как крепко держит он её бедра (наверняка, потом останутся следы от его пальцев). — Как тебе нравится больше — нежно или грубо? — спрашивает он её. — Нежнее, — коротко выдыхает она и Мюллер меняет темп, чуточку даже отстраняется, чтобы делать так, как она предпочитает. Кротко, бережно обращаясь с розовым бугорком, полным множества нервных окончаний. Наконец, чувствуя, что сдерживать себя более он не может, генерал меняет своё положение, ложась на женщину сверху, чуть помогая себе руками — находя головкой члена заветную щелку, толкаясь вперед сразу стремительно и резко, всем весом наваливаясь на женщину, стонущую под ним. Глубоко и сильно двигаясь в ней — такой узкой и такой горячей. Повинуясь порыву, она скрещивает ноги на спине мужчины, позволяя проникнуть ещё чуточку глубже. — Больно тебе, а? — грубо, отрывисто спрашивает он, не сбавляя темпа. — Приятно, — стонет она в ответ. — Тогда вот тебе ещё! — он входит в неё с каждым разом всё резче, всё сильнее, ещё крепче и стремительнее, заставляя кричать всё громче. Чувствуя, что сладкий миг приближается всё ближе, быстрее с каждым мгновением, с каждым её стоном, с каждым движением, с каждым всхлипом на стыке их взаимосообщающихся тел. Ощущая, наконец, что миг не возврата пройден и впереди только сладостный пик, с которого они оба срываются в пропасть, замирая внутри, но отнюдь не снаружи. Вспыхивая и горя — резко и коротко, но от того — особенно ярко, остро. Чувствуя всю невыносимую сладость заветного момента. Летела бабочка на встречу свету… Сгорела бабочка в разгаре лета. Раздирающая на пополам приятно-сладкая боль во всей своей остроте и полноте стала воспоминанием. Между ног по-прежнему было горячо, но теперь, когда Мюллер кончил — невыносимо прекрасная пытка завершилась, оставив после себя лишь дурманящее послевкусие. И какую-то непонятную тяжесть-лёгкость во всём теле. Мюллер закурил, сидя на краю кровати. Роза нашла в себе ещё немножечко сил, чтобы подняться с мягких подушек, чуть продвинуться вперёд и упасть на спину генералу. — Хочешь? — предложил он ей сигарету, но она лишь отрицательно покачала головой, прижимаясь к нему плотнее, положив ладони на его широкую грудь, а носом уткнувшись в шею. Глубоко вдыхая его запах — аромат большого сильного мужчины, разделившего с ней отраду любви. Жаркой, животной, не обремененной лишними эмоциями. Только сиюминутно возникшее влечение. Желание… невыносимое и не успевшее перегореть, вовремя воплощённое в жизнь. Не растянутое во времени долгим ожиданием. Яд, от которого есть только одно противоядие — испить чашу до самого дна — утолить свою жажду, не откладывая понапрасну на потом. Она снова стала целовать его, смазано, пьяно, путано. Уставшее, разомлевшее от ласк тело не слушалось её. И действовало скорее по инерции, стараясь урвать как можно больше приятного в эту ночь. Настенные часы показывали далеко за полночь. Отправлять фрау Пироане в посольство было решительно поздно. — Пора спать, девочка моя, — проговорил баварец, докуривая сигарету, делая пару глубоких затяжек, прежде чем затушить окурок в пепельнице. — Как скажешь, — проговорила она, падая обратно на подушки, не находя в себе ни сил, ни желания с ним спорить. Ощущая только непреодолимую потребность ему подчиняться — сильному и мудрому папочке-Мюллеру, который знает, как лучше. Когда мужчина лёг рядом и закрыл глаза, она бесхитростно пристроилась рядом — не с расчетом вынудить на второй раунд, но, ощущая острую потребность прикоснуться к нему, обнять и тихонечко лежать рядом. Уснуть вот так, в тихой нежности, растеряв весь свой авантюрный шарм роковой женщины… Мюллер уснул, а когда проснулся — всего через пару часов — пора было собираться на службу. Фрау Пироане могла позволить себе сон до полудня и далее, но никак не начальник гестапо. Он собирался как обычно, не особенно беспокоясь, что может разбудить свою гостью. Она спала крепко, открыв глаза лишь тогда, когда он зашнуровывал ботинки, сидя на краю кровати. — Проснулась? — спросил он, чуть удивленно. Слегка закусив губу, женщина отрицательно покачала головой, прикрыв глаза. — Тогда спи, моя совушка, спи. Возражать она не стала, снова расслабившись, чуть позже только протянув умоляюще к нему руку, когда генерал уже собирался выйти из комнаты. В явном намерении получить прощальный поцелуй от группенфюрера. Пара мгновений у него ещё оставалась. Генерал пошел к Розе и коротко приложился своими губами к её, не позволяя себе более глубокий поцелуй — ему и вправду было пора идти. — Спи, — ещё раз повторил он и ушёл, не оборачиваясь. Отдав после необходимые распоряжения по доставке фрау Пироане к её мужу.