Зависимость

Минут через десять после ухода Мии, Пабло вышел из колледжа, благо в выходные отсюда выпускали в любое время, только попасть обратно было нельзя. Бустаманте отправился к родителям, но тех дома не оказалось. Однако как только он спустился со второго этажа, где обошёл все спальни, с улицы послышался звук мотора. Пабло облокотился о столешницу отцовского бара и устремил взгляд на входную дверь. — Ну какого черта?! — с негодованием говорил Серхио по телефону, входя вместе с Морой в дом. — Мне, блядь, спецназ что ли подключать, чтоб её нашли? Продолжайте искать, она не могла далеко уйти. Мэр завершил вызов и посмотрел вглубь гостиной. — Пабло, не сейчас, — отмахнулся от сына Серхио, заметив его угрюмый требовательный взгляд. — Я не хочу ни о чём говорить. — А придётся, — жёстким настойчивым тоном произнёс Пабло. Мора бросила на мужа просящий взгляд, тот раздражённо провёл рукой по лицу и сказал сыну: — Ладно, пойдем, — махнул он головой в сторону своего кабинета. Там он, проходя к своему креслу, спросил: — И что ты хочешь знать? — Всё, — отчеканил Пабло. — Но в основном то, почему вы это столько лет скрывали. Серхио сел и, стараясь не смотреть на сына, начал: — Мать Мии больна… — Это не повод хоронить её для Мии! — возмутился младший Бустаманте. — Блядь, Пабло, ты считаешь, что я о насморке что ли говорю? — взвился мэр на отпрыска. — У Марины острая шизофрения. И без должных лекарств, которые имеются только в соответствующих клиниках, её поведение становится неадекватным. — Всё равно, — не сдавался Пабло. — Можно же было Мии сказать правду. Да, ей было бы нелегко смириться с болезнью матери, но она бы хоть знала, что мать жива, и что она у неё есть. — Диагноз Марине поставили в двенадцать лет, — заговорил Серхио, когда сын сел напротив него. — Родители её в лечебнице поселять не стали, просто поддерживали её нормальное состояние пилюлями. Да и тревожиться в принципе было не за что, ничего страшного Марина не совершала, просто иногда делалась очень странной. Так она дотянула до совершеннолетия, а потом встретила Франко. Тот влюбился по макушку, а её странности его только притягивали. Загадочная такая, интересная девушка. Когда Франко о её болезни узнал, это его ничуть не отпугнуло, да и влюблённость давно перешла в любовь. Его не пугало даже то, что с каждым годом странности Марины заставляли окружающих её сторониться. Франко делал всё, чтобы жена чувствовала себя отлично и не мучилась мыслями о своей болезни. В первую очередь конечно доставал дорогущие лекарства, он в основном на них и работал, это стремление вкалывать и помогло ему создать бизнес и получить то, что имеет сейчас. В общем, поженились, Марина забеременела, Франко от этого счастьем сиял. Врачи ему вежливо и прямо намекали, что с недугом Марины лучше не иметь детей, но тот их грубо посылал. Когда Миа родилась, состояние Марины стало ухудшаться — это послеродовая депрессия, которая и обострила её болезнь. Именно тогда болезнь перешла в острую форму. — Серхио замолк, нервно постучал пальцами по столу и продолжил. — В тот день Франко умотался с беспокойной женой и капризной трёхмесячной дочерью, у которой резались зубы. Марину успокоил, она заснула, он тоже прилёг отдохнуть. Просыпаться стал от плача ребёнка. Пока набирался сил подняться, услышал, что Миа вдруг резко замолчала… Коллучи подорвался и побежал в детскую, где увидел, как Марина плотно прижимает к лицу их дочери подушку. С воплем «что ты делаешь?!» Франко с силой отшвырнул жену от кроватки и взял девочку на руки. — Дыши, — молил Франко, легонько встряхивая дочь на руках. — Пожалуйста, доченька, дыши, — слёзно просил мужчина, прислонившись губами к её лбу. Миа дышала, но очень тяжело — скорее сбито сопела. Марина сидела на полу и, раскачиваясь, причитала: — Она ревела и ревела, разбудила меня. Я подошла и попросила её быть потише, но она ревела только громче и сильнее. Я просила: замолчи, пожалуйста, замолчи, девочка. Но она меня не слушалась. Она хотела, чтоб я её заткнула! Хотела, Франко! Она сама об этом просила… Коллучи злобно и впервые с ненавистью поглядывал на жену, вызывая скорую и не спуская с рук сопящую Мию. После этого случая Франко без сомнений дал согласие на госпитализацию супруги. Он её часто навещал, Марина плакала, просила прощения за свою выходку, пеняла на болезнь, говорила, что скучает по дочери и умоляла дать ей хотя бы раз её увидеть. Коллучи был непреклонен, но когда Мии исполнился год, он дал слабину. Привёл малышку прямо в больницу, где вполне адекватная на тот момент Марина счастливо расцеловала дочь, а потом спросила: — Хочешь, спою тебе песенку? Девочка ответа не дала, да и какие ответы в её возрасте. Она просто несмышлённо смотрела на тётю своими огромными синими глазами. Марина запела какую-то заунывную, но красивую песню, и пока она её пела, губы Мии растягивались в приветливой детской улыбке. Когда Марина замолчала, девочка запрыгала на месте и пискляво засмеялась, тем самым требуя спеть ещё. Марина лучисто заулыбалась и снова запела ту же песенку. Франко горестно смотрел на эту сцену, прекрасно зная, что полноценной семьёй им никогда не стать, и в дальнейшем Миа песни матери будет слушать только в стенах данной клиники. Марина в очередной раз завершила песню, Франко сделал шаг к дочери и сказал: — Ладно, достаточно. Мы ещё… — Нет! — вдруг вскрикнула женщина, резко прижав к себе дочь. — Марина, — занервничал Франко, но самообладания не потерял. — Отпусти её, пожалуйста, — сдержанно попросил он жену. — Мы ещё придем. — Нет! — Марина крепче прижимала к себе девочку. — Я тебе не верю, ты столько месяцев не давал мне её видеть! Теперь я её не отдам, не отдам, не отдам!!! — истерила она. К женщине уже спешили санитары, а та вцепилась в Мию словно клещ, чем напугала малышку. Девочка громко расплакалась, Франко буквально выхватил дочь из цепких рук жены. — Не отдам! — кричала Марина, сопротивляясь попыткам санитаров надеть на неё смирительную рубашку. — Ты не имеешь права её у меня забирать, Франко! Она меня любит, ей со мной хорошо! Верните мне моего ребёнка! — верещала сеньора Коллучи. Поведение становилось буйным, но это быстро предотвратили уколом. Притихшую Марину увели в палату, Франко уносил на руках рыдающую напуганную дочь, и именно в тот момент принял твёрдое решение в будущем сказать Мии, что её мать умерла. У девочки этот случай в памяти не отпечатался. Правда, когда ей было четыре, Франко услышал, как она своим тоненьким голоском выводит ту самую песню, играя на лужайке с куклами. — Миа, — дрогнул голос мужчины. — Где ты услышала эту песню? — вопрос был риторическим, ведь Франко прекрасно знал, где она её слышала. И сейчас до ужаса боялся получить ответ, который даст понять, что Миа помнит тот визит к матери. Но девочка лишь дёрнула плечом и безразлично ответила: — Не знаю. В гостях наверно у кого-то услышала. Потом в дальнейшем Миа эту песню больше не вспоминала и не пела, что окончательно развеяло опасения Франко. Серхио посмотрел на Пабло, и, увидев его вытянутую шокированную физиономию, ухмыльнулся. — Теперь понимаешь, почему нужно было похоронить Марину для Мии? Франко боялся за дочь, боялся, что она будет требовать вернуть мать домой, боялся, что Марина при очередном своём приступе причинит вред ей, себе или окружающим. Психиатрические клиники для того и созданы, Пабло, — развёл руками Серхио, вставая со своего места. — Чтобы сумасшедших людей ограждать от нормальных. Шизофреники опасны для общества, а для близких людей тем более, потому что именно они могут пострадать от заболевания родственника. Да и Мии было бы тяжелее постоянно видеть мать в неадеквате, поэтому было решено, что пусть лучше думает, что Марина умерла. — Да, — вздохнул Пабло, скрючившись на стуле. — Теперь понимаю, — глухо ответил он. Мэр дошагал до выхода из кабинета, достал телефон и, тыкая в кнопки, снова заговорил: — Примерно месяца три назад Марина стала настойчиво требовать встречи с дочерью. Самое интересное, что она была при этом нормальной, адекватной, не агрессивной. В общем, здоровая разумная женщина. Ну и ещё, как говорил Франко, — хмыкнул Серхио. — Она была похожа на себя прежнюю. Ту, какой он её полюбил. Врачи подтверждали, что ей лучше и говорили, что даже могут оформить выписку, если сам Коллучи этого захочет. Только тогда Марина будет исключительно под его контролем и за её припадки они ответственности не несут. Коллучи отказался. Пока. Он задумался о том, что сначала нужно сказать Мии правду, а потом они вместе решат, как поступить. Вот отсюда и его недавние странные разговоры с Мией. Франко всё не решался сказать ей правду, а потом мы узнали, что Марина сбежала из больницы. Молчать стало опасно, и Франко пришлось рассказать дочери, что её мать жива. — Серхио перестал тыкать в кнопки телефона и взглянул на сына. — Это всё? Вопросов больше нет? — Всё, — сказал Пабло, медленно выпрямляясь. — Спасибо, папа. — Тогда я пойду. Кстати, — обернулся Серхио у порога. — Что у вас с Мией? Ты её любишь? Паблито неразборчиво замычал, Серхио скривился. — Пабло, не мнись. И не нужно мне заливать про вашу дружбу. Судя по тому, как Миа отреагировала на одну из новостей, она тебя любит не как друга. А ты её любишь? — пытливо смотрел мэр в глаза сына. Обычно от такого взгляда Пабло поёживался и выкладывал отцу всю правду. Но сейчас Серхио смотрел как-то иначе. Не так, чтобы напугать сына и воздействовать на честноть его ответа, а как-то снисходительно, сочувственно. — Да, — признался Пабло, разводя руками. — Безгранично и всей душой, — тоскливо нахмурился он, а взгляд Серхио стал жалостливым. — Я люблю её с двенадцати лет. — Пабло горько усмехнулся и с сожалением дополнил: — Только понял это поздно. Старший Бустаманте некоторое время смотрел на сына, потом молча повернулся к выходу из кабинета и достал зазвеневший мобильник. — Папа, постой! — опомнился Пабло, кинувшись за ним. — Какая новость? На что отреагировала Миа? — Пабло, мне некогда! — Серхио приложил трубку к уху. — Алло. Нашли? У колледжа? Твою мать! — выругался мэр, но тут же вспомнил: — А, ну Мии в принципе там сейчас нет. Оставайтесь на месте, я сейчас буду. По лестнице вниз уже бежала Мора, услышавшая громкий голос мужа. — Нашли? — вопросили сеньора Бустаманте. — Да. Едешь? — Конечно! — всплеснула Мора руками. — И я с вами! — категорично заявил Пабло, выходя с родителями из особняка. *** В чувство Мию привели, но она тут же провалилась в сон. Врач заверил, что со здоровьем у неё всё хорошо, а обморок вызван сильным эмоциональным и, очевидно, душевным потрясением. Девушке нужно просто поспать. Миа еле-еле разлепила веки. На секунду у неё мелькнула мысль, что это был лишь сон, но после осознания реальности девушка всё-таки не сдержала тот душераздирающий крик, которые способны издавать актёры жестоких хорроров. Франко незамедлительно появился в комнате дочери. — Не лезь ко мне, папа, — хрипло предупредила Миа, подогнув ноги и вжавшись в спинку кровати. С тяжёлым вздохом Франко просто молча сел на край постели и понурил голову. Миа отвернулась, наткнулась взглядом на фотографию, от которой её стало бить крупной дрожью, и трясущимися руками опустила фото изображением вниз. Взгляд Франко уловил этот жест, но говорить он пока ничего не стал. Старший Коллучи дождался, когда дочь перестанет трястись и немного успокоится. Миа сидела, уткнувшись лбом в сложенные на коленях руки. — Ты влюблена в Пабло, да? — осторожно спросил Франко. Девушка взглянула на отца пустым отрешенным взглядом, а потом вдруг расхохоталась. Громко, надрывно, истерично, с нездоровым блеском в глазах. Франко с нескрываемой болью смотрел на дочь. Сейчас она очень напоминала свою мать в моменты самых опасных её приступов. — Влюблена! — гоготала Миа. — Нет, папочка, — ядовито улыбнулась она, прекратив смеяться так же внезапно, как и начала. — Это слишком ничтожное определение моих чувств к Пабло. И ты даже представить не осмелишься, что между нами происходит и чем мы занимались на каждом сантиметре этого долбаного дома… — Миа, замолчи, — взмахнул рукой Франко. — Мне не нужны подробности. — А ты послушай! — настойчиво воскликнула Миа, вскочив с кровати. — Может, тогда испытаешь хоть каплю того, что испытала я, узнав о твоём обмане и о том, что Пабло мой двоюродный брат! — Миа… — Франко устало закрыл руками лицо, но дочь не дала ему продолжить. Она скрестила руки на груди и с той же ядовитой мстительной интонацией продолжила: — Хочешь, расскажу, в каких местах и какими способами я ласкала своего братишку? Или как он языком проникал мне… — Миа, заткни рот, Пабло тебе не брат!!! Этот громогласный возглас заставил зазвенеть все стеклянные предметы в доме. Франко стоял, опустив руки вдоль тела и крепко сжимая пальцы, а выражение его лица ясно давало понять, что он с трудом удержался, чтобы не ударить дочь. Миа захлопнула рот и уставилась на отца круглыми глазами. — Как… — пролепетала Коллучи. — Но… Тогда получается, что Мора не родная мать Пабло? — Всё намного проще, — сел обратно на кровать Франко. — Марина не родная сестра Моры. Они сводные. Мии показалось, что она сейчас опять упадёт в обморок, но на этот раз от счастья и облегчения, а Франко продолжал. — Родители Моры часто расходились и сходились, когда она была маленькая. Её отец постоянно находил новую женщину, но всегда возвращался под крылышко к жене, а та его принимала. В последний свой поход налево он нашёл женщину, у которой уже имелась дочь — ровесница Моры. Через два месяца женщина погибла, а ходок вернулся к семье, прихватив с собой девочку, чтобы не оставлять её сиротой. Мать Моры не возражала, но из-за чужой девчонки у них часто были скандалы, а вот сами девочки неплохо сдружились, им обоим было по двенадцать. Глядя на то, что девчонки не воюют, родители перестали ссориться и начали становиться нормальной семьёй. Отец Моры гормоны свои усмирил и семью больше не бросал. — Франко посмотрел на дочь, которая снова села у спинки кровати, но теперь не сторонилась папу, а с любопытством смотрела на него. — Ты же знаешь, что мы с Серхио со школы дружим. А в институте он встретил Мору, и мы много времени проводили вместе с другими ребятами. Как-то Мора предложила сходить погулять вчетвером: она, Серхио, я и её сестра. Мы с Бустаманте очень удивились, так как они с Морой на тот момент встречались уже более трёх месяцев, а о наличии у неё сестры не знал даже Серхио. Мора сказала, что Марина её сводная сестра и общаются они редко, но вот та откуда-то вернулась и напрашивается в компанию… За ужином в кафе девушка Серхио Бустаманте заметно нервничала и спрашивала сестру, как она себя чувствует. Марина вежливо отвечала, что с ней всё отлично, и продолжала флиртовать с привлекательным Франко Коллучи. Когда в очередной раз Мора задала сестре вопрос про её самочувствие, Серхио не выдержал, отвёл подругу в сторону и поинтересовался: — Дорогая, с твоей сестрой что-то не так? Или с тобой? Чего ты её вопросами дурацкими достаёшь? — непонимающе улыбался будущий мэр. Тогда Мора и рассказала своему парню о болезни Марины. О том, что её часто кладут в соответствующую клинику, а когда ей становится лучше, родители забирают её домой. По этой причине Мора и не говорила никому о наличии сводной сестры, поскольку Марина дома почти не бывает — она каждый месяц как по часам ложится в больницу. Будущая сеньора Бустаманте попросила любимого пока не говорить об этом Франко, а то видно, что он очень понравился Марине, и она может расстроиться, если ему так сразу в лоб выдадут её неприглядную болезнь. У Марины и Франко стремительно закрутился роман, и Серхио решился рассказать другу правду только тогда, когда Коллучи уже полюбил девушку всем сердцем. — Мы когда вас с Пабло познакомили, — говорил Франко, глядя на дочь. — То хотели сказать, что вы вроде как родственники и поэтому не должны обижать друг друга. Потом заметили, что вы и так очень тепло общаетесь, и решили об этом незначительном родстве умолчать, дабы лишний раз не напоминать тебе про маму. Коллучи замолк, Миа закрыла руками лицо и тихо засмеялась. На этот раз добродушно, беспечно, искренне. — Господи, — с безмерным облегчением простонала она сквозь смех. — Чуть сердце не остановилось. — Прости, — придвинулся к ней Франко. Миа убрала руки от лица и с нежной улыбкой посмотрела на папу. После такой информации, которая напрочь лишила её возможности попасть в тот же стационар, что и мать, Миа готова простить что угодно. Заметив её добродушие, Франко по-отечески поинтересовался: — Значит у вас с Пабло близкие отношения? Миита покраснела как рак, осознавая, что чуть не выдала родителю все детали своей половой жизни с Пабло Бустаманте. — Раз уж начала, продолжай, — хмыкнул Франко. — Только без интимных подробностей. Миа вздохнула и, закинув голову на спинку кровати, заговорила: — Были близкие. Мы их недавно совсем прекратили. — Ну а почему же нам ничего не говорили? — Да знаешь, — грустно произнесла Миа, не поднимая головы. — У нас довольно сложные отношения в этом плане. Они начались очень рано… Франко закашлялся, сопровождая это какими-то квакающими звуками. Миа подняла голову и успокоила отца. — Нет, пап. Рано начались не те отношения, о которых ты подумал. Те начались только летом. А до этого… — девушка нервно облизнула губы и, решив больше не шокировать папу, подробности «детских игр» утаила. — До этого мы просто целовались. Впервые это сделали, когда мне одиннадцать было, а ему двенадцать. Нам было очень стыдно, мы боялись вашего гнева, поэтому естественно, что признаваться ни в чём не стали. Перед окружающими тоже делали вид, что у нас ничего не происходит, потому что боялись, что если кто-то заметит, то расскажет вам. Стыд преследовал все следующие годы, но не мешал нам продолжать целоваться и, поступив в колледж, мы тоже ото всех скрывали, что у нас чуть больше, чем дружба. Потом росли, поцелуев стало мало. И вот. Завязались более серьезные отношения, и стало будто ещё более неловко за то, что мы делаем, а чувства стали сильнее. Но стыдливость и детский страх получить от вас взбучку за неприемлемые вещи не отпускал, — печально усмехнулась Миа. — Поэтому продолжили скрывать. Из-за этого отношения всегда оставались невыясненными, начались ссоры, ревность, недопонимание. Потом вроде решились открыться, но я предпочла остаться друзьями. — Почему? — спросил Франко. — Ты его разве не любишь? Издавая тихий протяжный заунывный звук, Миа снова закинула голову на спинку кровати. — Я его не просто люблю, пап, — обречённым голосом проговорила она. — Я им будто больна. Неизлечимо и безнадежно. — Что же тебе мешает с ним быть? — Его непостоянство. Я влюблена в Пабло с одиннадцати лет, и все эти годы у него менялись сначала девочки, а потом девушки. Когда он признался мне в любви в этом году, мне показалось, что у меня крылья выросли, но… Меня пугает его полигамность. Тогда в ресторане он попросил меня определиться с нашими отношениями и оставить ту часть, которая мне важнее. Её я и оставила, — тяжко вздохнула Миа. — Как друг Пабло мне дороже всего иного. Как другу я ему доверяю, а как парню нет. И я не хочу терять эту дружбу, а она рухнет, если у нас как у пары случится серьёзный раздор. Уж по моей инициативе рухнет точно, потому что я просто не смогу продолжать какое-либо общение с человеком, который меня предал. — Но, Миа, если он тебя любит, вряд ли предаст. Любовь и измена не совместимы. — Папа, тебе сорок лет, а ты наивнее, чем я в пять, — насмешливо посмотрела Миита на отца. — Папочка Моры вон тоже вроде жену любил, а что толку. Двенадцать лет от одной любимой к другой перебегал. Ну а Серхио? — иронично выгнула бровь Миа. — Завёл себе любовницу и через два месяца после этого стал с ней жить. И все они потом обратно бегут, только я так не хочу. — Миа надула губки и скрестила руки на груди. — Я хочу, чтоб раз и навсегда. И чтоб только мой. Франко умилённо улыбнулся. — Детка, но ведь все люди разные. Пабло не похож на того, кому нужны гаремы женщин, он просто юн, а в юности парни часто непостоянны в отношении девушек. Это проходит, когда они встречают настоящую любовь. — Возможно, — буркнула Миа, дуя губы. — Вот только я не уверена, что я у него прям настоящая. И вообще, лучше синица в руках, чем журавль в небе, а в моём случае лучше Пабло друг, чем Пабло предатель. — Ну ладно, — с теплотой сказал Франко. — Главное, чтоб тебе самой это дискомфорта не причиняло. Ну, а как сейчас у вас с Пабло в плане дружбы? — С этим всё хорошо, — удовлетворённо кивнула Миа. — Что ж, я рад за тебя, милая. Ну что? — с тревогой посмотрел он в глаза дочери. — Поговорим о маме? — Давай, — появилась на губах Мии ласковая улыбка.