…Агонию окровавленной Лисанны, измученную длительным насилием у него на глазах, продлевали наркотики. Золдео смеялся и издевался, издевался и смеялся, не позволяя ей быстро умереть…
…С пулей в груди теплая улыбка мамы охладела чудовищно быстро. Она упала замертво прямо перед ним, четырехлетним, прикрывая собой от возможной опасности из-за обезумевшей женщины, выкрикивающей несвязную чушь отцу…
И теперь… Мафия — убийцы? Мафия — преступники? Даже если так, почему у них получилось искоренить наркоторговлю в Магнолии дочиста, а законоуполномоченным и специально обученным людям, любящим кичиться значками и должностями зачастую не по делу, ничего не удалось? Три года плодотворной работы, да, с парой-тройкой горок трупов, зато последние пять лет слово «наркотики» нагоняло на людей такой жути, что они готовы падать на колени, лоб расшибать о землю, креститься и божиться, что никогда и ни при каких обстоятельствах не свяжутся с этой дрянью. Наказание последует настолько жестокое, что молить о смерти пришлось бы самим — твердо усвоил каждый житель. И принципиально важная деталь — в роли инквизиции выступала вся мафия, но ее предводителем был не Дон Игнил Драгнил, а Нацу Драгнил, имеющий особую ненависть к дури и успевший за эти самые три года породить такой страх к своей персоне, какого не удалось добиться Дону за всю жизнь. Потому увидеть в клубе паренька со странной беспричинной улыбкой, от которого танцующая молодежь шарахалась, как от прокаженного, а вблизи заметить его неестественно широкие зрачки, было во сто крат хуже грома среди ясного неба. Чтобы разворошить подобное осиное гнездо, нужна глупость как минимум вселенских масштабов. Очередной удар по столешнице. Копилка боли дала трещину, через которую просачивалось наружу нечто пугающее. Нацу сейчас был один. Грей не вмешается. Эльза не остановит. Гажил не успокоит. Лекс не отвлечет. Его никто не потревожит. И не увидит. В том числе и того, что он может сделать.Что он хочет сделать.
Направление задано, и раздавшийся за спиной истерический смех уже не бесил, а скорее подбрасывал спичек в костер. Глубокий вдох унял дрожь в руках. Затем Нацу неторопливо приблизился к парнишке, наслаждаясь слабым загадочным эхом от стука собственных брендовых туфель, и повернул его к себе с помощью бокового рычага на стальном кресле, чем-то напоминающем заурядную больничную койку, только сидячую. Хихиканье и бегающие туда-сюда глаза вызвали на лице Драгнила улыбку, весьма зловещую. Огонь в груди свирепствовал, но разум окончательно успокоился благодаря стандартной процедуре по защите своей одежды, специально проводимой перед «жертвой»: он молча надел непромокаемый фартук цвета хаки, расстегнул манжеты и закатал рукава черной рубашки выше локтя, натянул прочные хирургические перчатки, в конце подкатил поближе металлический столик на колесиках, на который положил раздобытый из самой глубокой полки шкафчика таинственный большой рулон жесткой темной ткани. От легкого движения он раскрутился сам, демонстрируя внушительную и жуткую коллекцию различных инструментов для пыток, начиная от скальпелей и разных щипцов, заканчивая молотками и вообще непонятными предметами. Чистенькие, как будто новые, с холодным отблеском в свете белых ламп, без единого намека на то, что их уже неоднократно использовали. Привязанный молодой человек снова расхохотался, но заерзал. Видимо, крохотный уголок его сознания, не находящийся под кайфом, трубил об опасности. Впрочем, уже поздно. Нацу пробежался глазами по приборам, взял плоскогубцы, поставил поближе к парню небольшую прозрачную баночку и низким голосом, полным предвкушения от скорого наслаждения чужими страданиями, произнес: — Надеюсь, ты подольше будешь придуриваться. Первый сильный рывок вызвал отвратительно громкий крик. Не заткнутый кляпом рот — промашка Нацу, которой он сам от себя не ожидал и поторопился исправить. Кому охота оглохнуть? На дно баночки упал первый трофей — оторванный ноготь. Нацу ничего не спрашивал, ничего не говорил. С пугающей ухмылкой он продолжал калечить левую руку парня, вырывая ноготь за ногтем. Кляп не позволял кричать в голос, толстые кожаные ремешки не давали ни шанса, ни надежды на освобождение. Молить о пощаде бесполезно. Надеяться на чудо бессмысленно. Он здесь умрет, он знал. Однако… Покончив с левой рукой, Нацу достал из кармана брюк маленький пакетик с белым порошком, ранее изъятый при обыске, и небрежно бросил его на свободное место на столике. Вытащив кляп и дав парню полминуты отдышаться, он, наконец, задал вопрос: — Где взял? Скосив взгляд на изуродованные пальцы, тот опять залился истерическим смехом. Признаваться не хотел, даже после демонстрации того, что его ждет в случае молчания или неверных ответов, которые Драгнил определенно распознает. Почему же: тайна важнее жизни и страшнее смерти? Или он просто идиот? В любом случае, Нацу был рад такому раскладу. На месте ухмылки расползлась леденящая душу садистская улыбка. Хищник жаждал кровопролития. Кляп вернулся на место, баночка с ногтями продолжила пополняться, но медленнее. Вместо быстрых и резких рывков, Нацу перешел к плавным, неторопливым и еще более мучительным. Они требовали от него терпения и большей траты сил, но взамен дарили иное удовольствие, похожее на горячий плавленый сыр на любимой пицце с пепперони и перчиками халапеньо, который может тянуться бесконечно долго, так долго, пока ты сам его не оборвешь. Упоительное чувство полного контроля и неограниченной власти, несравнимое ни с чем. На следующие четыре ногтя ушло долгих пятнадцать минут, и когда оставался последний, самый болезненный — мизинец, Нацу опять освободил рот и повторил вопрос. Паренек больше не смеялся. Голова опустилась, сухие дрожащие губы даже не сглатывали мерзко стекающие слюни. Грубо взяв за волосы, Драгнил насильно поднял его башку, ударяя ее затылком о высокую металлическую спинку, и заглянул в темные, грязно-карие глаза. Они наполнились усталостью, но никак не страхом. Совсем. Что было как минимум странно и как максимум раздражающе. На мгновение потеряв контроль, Нацу схватил один из ножей со столика и воткнул его в левую кисть. Не успел раздаться очередной крик, как из правой кисти уже торчал второй нож. К счастью, пара глубоких вдохов и разминание шеи вернули самообладание довольно быстро. Последний уцелевший мизинец руки остался нетронутым, поскольку Нацу приступил к подготовке еще более устрашающей процедуры: зафиксировав голову парня ремешком, проходящим через лоб, он, хоть и не без встречного сопротивления, широко разинул его рот расширителем. Поверх медицинских инструментов лег шуруповерт с длинной острой насадкой. Пока этот изверг менял испачканные перчатки на чистые, чувство самосохранения глупого, хоть и выносливого парнишки не просто забило тревогу, а буквально разнесло по венам оглушающий и пронзительный вопль сирены. Неудержимая паника вынудила все тело начать сопротивляться, даже в случае нанесения частичного вреда. Натянув вторую перчатку, Нацу обернулся и удивленно изогнул одну бровь. В кресле будто не человек сидел, а несчастная рыбка, бьющаяся на суше в предсмертных муках. Великолепно. Как же восхитительно. Где-то в животе оживилось кладбище бабочек. Их эфемерные крылья из сигаретного дыма приятно щекотали; в выжженных тельцах теплилось по крохотному угольку, и стоило ему вспыхнуть, как бабочка моментально сгорала, замирая за долю секунды до гибели… в экстазе. Они воскресали, чтобы вскоре опять умереть, осыпались пеплом на мертвую черную землю, а под толстым слоем этого пепла кто-то очень слабый и израненный закрывал уши руками. Плотоядный оскал искажал лицо Нацу недолго, ведь пареньку как-то удалось надломить пластиковую деталь расширителя рта, пожертвовав целостностью верхней губы и немного десны. Малая жертва по сравнению с тем, что его ожидало при сверлении челюсти шуруповертом. И цель была достигнута — мучитель, хоть и недовольно цыкнул, все же поостыл, звериное начало в нем поубавилось. Однако первую возможность для полноценного диалога паренек потратил не на то, на что действительно следовало. — Над Лисанной так же издевались? — неожиданно произнес он охрипшим голосом. — Бедняжка. Глаза Нацу слегка округлились. Затем от перенапряжения несколько капилляров в них лопнули, они начали стремительно краснеть и наливаться остервенением. Под руку попался скальпель, который он с размаха вогнал парню в шею больше, чем наполовину. Теплые алые брызги испачкали черную рубашку и щеку. Нацу замер. Это ведь была очевидная провокация во избежание дальнейших пыток. С каких пор он стал работать так несдержанно и эмоционально? В итоге — информации нет, труп есть. Еще и умерщвленный в несвойственной манере. Выругавшись матом, он отшвырнул злосчастный скальпель, а следом с грохотом и звоном на серый кафель посыпались и остальные инструменты. Присев рядом на корточки, Нацу потер ладонями лицо, взлохматил волосы, пытаясь приободриться. Но как это сделать? Как теперь отвлечься, если этот недомерок посмел коснуться своим грязным языком самых счастливых и… самых болезненных воспоминаний? Корень проблемы заключался не в том, что ответ не найти, как ни пытайся. Нет. Отправив труп в кремирующую печь с маленьким окошком, для которой была отведена одна из комнат, Нацу совсем недолго полюбовался пылающим пламенем. Красно-оранжевые танцующие языки стремительно покрыли неподвижное тело. Никто от них не отбивался, никто не тарабанил по металлическим стенкам, отдаваясь во власть отчаяния и безысходности, никто не вопил от нестерпимой боли, не выкрикивал мольбы или угрозы. Огонь не выступал в роли палача, опустившись до уровня обычного могильщика. Зрелище испорчено. Ярость не удовлетворена. Этой ночью пострадает кто-то еще. Тем временем, потеряв около сорока минут в пробках из-за неожиданных дорожных работ, Люси, наконец, добралась до центральной больницы и торопливо шагала по длинным коридорам, насквозь пропитанным въедливым запахом антисептиков. Палаты для вип-больных, конечно, роскошно оборудованы, но находятся уж слишком далеко. Пока до них доберешься, уже сойдешь с ума от ненужных домыслов, и помощь нужна будет не только пациенту, но и его близким. Впрочем, к Люси это не относится. Покушение на отца сразу после визита в ложно-заброшенный особняк доказало, что она на верном пути в поисках убийцы матери. Случайно найти змеиное логово, уйти живой, еще и запомнить дорогу, чтобы потом вернуться и истребить гнездо — редкое везение. Люси крепко сжимала ремешок сумочки и изо всех сил старалась не улыбаться. Уголки губ иногда не слушались, подрагивали, встречные медсестры и пара врачей что-то спрашивали, твердили о давно закрытых часах посещения даже вип-пациентов, но она просто проносилась мимо них, задержавшись лишь раз, в холле шестого этажа, чтобы посмотреть на плане расположение нужной палаты. Расстояние уменьшалось, волнение усиливалось. Трепет в груди усугублял распалившийся дух детектива, разыгрался азарт успешного преследования, стерший с линии горизонта все, кроме четкой цели, ведь степень тяжести ранения отца покажет уровень угрозы. А было бы неплохо хоть на минуту просто побеспокоиться о его самочувствии. Шестой этаж, крайняя комната, и вот Люси влетела в нее даже без стука. Отец мирно спал; в кресле рядом с ним сидел Дон Драгнил, а на диване напротив устроился мистер Дреяр. Судя по нахмуренным лицам, с которыми они синхронно обернулись, оборвался какой-то важный диалог. — Что случилось? — спросила Люси, проходя внутрь. Дон Драгнил негромко хмыкнул и прикрыл глаза, а мистер Дреяр отвернулся к пострадавшему старому другу. — Обычно сначала интересуются состоянием здоровья, — заметил он не без тени укора. Незримое обвинение Люси в произошедшем витало в душной комнате. Оно проскальзывало между пальцев Дона, крепче сцепившихся в замок; вырывалось с печальными тихими выдохами мистера Дреяра; но, долетев, наконец, до Люси, оказалось небрежно отброшено вместе с выбившейся из прически прядью волос. Она сделала несколько твердых шагов вперед, приблизившись к кровати, бегло осмотрела перебинтованное левое плечо и руку, а так же приборы с показателями состояния, и даже без медицинского образования мысленно заключила, что отец стабилен. — По телефону Вы говорили об огнестрельном ранении, — Люси снова обратилась к мистеру Дреяру, проигнорировав предыдущее высказывание. — Как оно произошло? — Важнее не как, а почему, — ответил за него Дон, подняв голову и вперив в нее строгий взгляд. — Люси, он получил два выстрела в плечо. Это не шутки, это… Оборвав предложение, но услышав его начало, в палату через все еще открытую дверь как дикая фурия влетел Нацу. Остановившись у изножья кровати мистера Хартфилия и опустив на него обе руки, он несколько секунд пытался выровнять сбившееся дыхание. Люси стояла в метре и видела, как злость буквально окутывала его. Через глубокие вдохи и выдохи, которые не без труда он пытался выровнять, казалось, вот-вот начнет извергаться пламя. Рубашка уже была расстегнута на лишнюю пуговицу, приоткрывая ключицы, а ее ворот немного покосился. На виске выступила пара крохотных капель пота. По обычному легкому беспорядку в волосах будто прошелся ураган, смахнув на лоб отдельные пряди, хотя вскоре он исправил данный раздражающий факт, пропустив их через пальцы каким-то пафосным движением в сторону затылка. Не прошло и часа, а Нацу… словно другой человек. Люси неотрывно смотрела на встревоженный и одновременно рассерженный взгляд, направленный на ее отца, и пыталась понять, прочесть на его лице причину странного поведения. Если бы все было так просто. — Два? — переспросил он отца, почти отдышавшись. — Два выстрела в плечо? — Тот кивнул, из-за чего обеспокоенное лицо Нацу превратилось в разъяренное, и злость эта имела четкого адресата. Медленно, угрожающе медленно он повернул голову к Люси, а затем резко припер ее к стенке, схватив за отвороты пальто. — Это твоя вина! — Отпусти. — Слишком спокойный ответ бесил еще больше. Как бы Дон Драгнил не просил сына успокоиться, Нацу ничего не слышал, продолжая вторить о вине Люси буквально ей в лицо. — Два выстрела в плечо — первое и последнее предупреждение, — пояснил он в повышенном тоне. — Это не покушение на мэра, а предупреждение тебе. Не мне, не отцу, не «Мастеру», а тебе! — Вены на его шее вздулись и заметно пульсировали, губы пересохли, алкоголь чувствовался ярче, чем раньше, и противнее. Серым глазам только узкого вертикального зрачка не хватало для большего звериного вида. — Твою мать убили! Хочешь и отца потерять? Это была последняя капля. Люси просто осточертело. Ловко высвободившись из хватки, она перетянула инициативу на себя, вывернув его руку и буквально припечатав лицом к той же самой стене. — Не надо мне тут читать нотации, — раздалось злостное шипение недалеко от уха Нацу. — Если ты в защитнички записался, тогда ответь: чья кровь у тебя на воротнике? — Устроили драку, как дети малые. Едва не рыча, он оценил свое положение, примиряться с которым не собирался, и в следующее мгновение сбил Люси с ног не самым мягким образом, даже не услышав слов мистера Хартфилия. Расстегнутое пальто, подвязанное наспех одним поясом, из-за потасовки распахнулось. Черный шелк любовно касался нежной женской кожи, вторя каждому изящному изгибу, приподнимаясь с грудью при дыхании и слегка проваливаясь в плоском животике. Однако как бы соблазнительно Люси сейчас не выглядела, все было абсолютно не важно. От глухого удара ее головы о плитку Нацу будто водой окатили. Сидя сверху нее и сжимая запястья, он почувствовал, что она не только перестала сопротивляться, а совершенно потеряла силу. Дыхание перехватило, перепуганное сердце застучало, как ненормальное, но стоило поднять взгляд выше, как из легких вырвался выдох колоссального облегчения. Люси сощурилась от боли, но еще была в сознании, хоть и на грани его потери. Дальнейший полилог она слышала лишь краем уха. Откуда-то появившийся врач что-то спрашивал, бубнил, маячил фонариком перед глазами, Люси отмахивалась, отдаленно понимая, что упускает важный разговор, касающийся, кажется, наркоторговли, но сил тотально не хватало. Вернулись они к ней довольно быстро, но при первых признаках беседу прекратили. Нацу сбежал. Лифт спускался вниз будто со скоростью черепахи. Люси стучала ладонями по поручню, посылая ко всем чертям показную сдержанность и недодружелюбие. Видит бог, не хотелось ей прибегать к плану «Б». Драгнил сам вынудил своей… своей… бесит, в общем. Убийца мамы так близко, интуиция не врет. Больше нельзя позволять Драгнилу отвлекать ее, даже если он в чем-то раздражающе прав. В это же время, сидя в черном Porsche, Нацу колотил ни в чем не повинный руль. Одна только мысль о том, что он печется о мистере Хартфилия больше родной дочери, казалась дикой. Столько лет он наблюдал за плодотворной работой на благо города двух отцов, двух сильных и решительных мужчин, двух примеров для подражания, принимая эту эстафету с гордостью. А Люси… В ее глазах не было ничего. Само собой, дыра, оставленная убийством матери, не заживет легко и быстро, но теперь отсутствие реакции после покушения на отца вынуждает думать, что она и вовсе не затянется. Никогда. И это может стать угрозой для всех остальных. Но перед тем, как перегружать проблемы с безразличной головы на свою заботливую, надо разобраться с другим вопросом. Серебристая фляжка с ромом, припрятанная в глубине бардачка, подарила несколько обжигающе-успокаивающих глотков прежде, чем опустела. Разочарованно бросив ее обратно, Нацу завел машину, смахнул волосы назад и выжал педаль газа. Попытка строжайше запрещенной в Магнолии наркоторговли, еще и не где-нибудь, а у него в клубе, прямо под носом; предупреждение Люси посредством покушения на ее отца — и все за один вечер. Нет, таких совпадений не бывает. Значит, за всем стоит один человек. Тот, кто способен быть убедительнее Нацу Драгнила. Тот, кто нагоняет страха не меньше Нацу Драгнила. Тот, кто убивает циничнее Нацу Драгнила. Кто-то властный, опасный и терпеливый, отдающий годы на проработку одной единственной стратегии. С другой стороны, судя по рассказам, посягательство на жизнь мэра выглядит слегка спонтанным. Выходит, Люси действительно что-то «нащупала», раз ей тут же послали предупреждение. Первое, что сделал Нацу по возвращении в «Dragon flame», — это позвал в сторонку от центрального входа Эльфмана Штраус, начальника охраны, и устроил такой нагоняй, что его пот прошиб. Эльфман больше не отшучивался в привычной манере, стремительно осознавая катастрофические масштабы своей невнимательности. По просьбе-приказу он обрисовал остальным охранникам ситуацию и закрыл клуб вместе со всеми людьми, абсолютно каждого из которых Нацу допрашивал индивидуально вплоть до утра. Безрезультатно. Вроде и радовало то, что дилер оказался одиночкой, но зацепок опять не было. У него. Всех гостей отпустили сплетничать, вымотанные друзья разъехались отдыхать, и Нацу остался в задумчивом одиночестве в своем кабинете. Так ему казалось, пока не вошел Грей. Сцена, которую он застал, была настолько безрадостной, что в его сердце кошки вцепились когтями: все вещи, бумаги и некоторые предметы интерьера были разбросаны или даже разбиты; почти в центре этого хаоса Нацу сидел на полу перед рабочим столом из массива красного дуба, опустив голову, а перед ним стояла опустевшая чашка кофе. Такая целая и белоснежная, что совсем не подходила воцарившейся мрачной атмосфере, как бельмо на глазу. Она начала Грея раздражать, поэтому, приблизившись к другу, он пнул ее ногой в сторону, отправляя присоединиться к погрому. — Разве ты не собирался домой с Джу? — раздался низкий загробный голос. Головы Нацу так и не поднял. — Я собирался только отправить Джу домой. — Грей присел перед ним на корточки, озабоченно осматривая весь его вид. — Сраное такси застряло в утренней пробке. Ждали долго. Излив часть злости, Нацу на время остыл, и теперь не мог шевелиться. Не хотел шевелиться. Но Грей лучше кого бы то ни было знал, что это затишье перед бурей — если всю ярость не выплеснуть в ближайшее время, она будет беспощадно сжигать его изнутри, а как только дойдет до красной кнопки, полыхать начнет город. — Ты должен был сказать мне, — серьезно произнес Грей, опустив руку ему на плечо. — Когда только заметил того парня, ты должен был сказать мне. За последние три года у тебя не было ни одного срыва. И что теперь? — Что теперь? — саркастично переспросил Нацу, наконец, подняв голову. На уставшем лице, которому явно не хватало сна, проявились отголоски многолетней боли, обычно настолько успешно маскируемой, что о ней некоторые друзья на время забывали. Им так хотелось верить, что еще немного, и он перевернет страницу и начнет жить полноценно, еще совсем чуть-чуть и справится. Но шли месяцы, годы, а двадцать первое июля продолжало преследовать тенью. Не оборачивайся — и ты ее не увидишь. Вроде все просто. Нацу шел вперед задом, сопровождая тень Лисанны в свое будущее. — Теперь наш ход.