Шёлковая лента

Грандиозные планы Чанакьи на ближайшую ночь пошли прахом, когда в тайном убежище, расположенном в подполье таксильского дворца, возникла запыхавшаяся, вспотевшая от волнения, зарёванная царевна Дурдхара. — Помогите, учитель! — плаксиво запричитала прекраснейшая дэви Бхараты, протиснувшись в тесный лаз, известный чрезвычайно узкому кругу ближайших учеников великого гуру и отирая с лица пот и слёзы. — Только в ваших силах остановить вопиющее распутство, свидетельницей которого я стала! Вы даже не представляете, что творит ваш любимый ученик Чандрагупта в узилище, где его запер Амбхирадж! Если бы вы видели, то захотели бы оглохнуть и ослепнуть! Я сама уже этого хочу! Чанакья тяжело вздохнул. Вот незадача… Едва он собрался вылезти из подвала и навестить пьяного Селевка, чтобы внушить тому недоверие к Дхана Нанду и Амбхираджу, рассорив эту вражескую троицу между собой, как явилась безумно влюблённая царевна, похоже, застукавшая своего предполагаемого жениха в объятиях мимопроходящей служанки. Хотя нет… Если учесть предпочтения Чандрагупты, прекрасно известные Чанакье, куда более вероятно, Дурдхаре не повезло увидеть чей-то лингам погружённым в неправильное отверстие тела горячего пиппаливанского принца. Чанакья всерьёз задумался. Сейчас от него потребуется весь запас красноречия, чтобы объяснить Дурдхаре: творящееся в узилище — вовсе не адхарма, а мудрый план находчивого юноши. К примеру, сам Чанакья ничуть не огорчился, получив такие известия от ревнивой царевны. Наоборот, воспрянул духом. Какой же Чандрагупта молодец! Не теряется в сложной ситуации, ищет выход. Не зря он, Вишнугупта, учил его все эти пять лет выкручиваться любым способом из любых обстоятельств. — Не переживайте, раджкумари, — вкрадчиво начал ачарья, — всё идёт по плану. Ваш возлюбленный пытается выбраться из узилища, как умеет. Такой вот непростой способ он избрал. В конце концов, всё делается ради блага Бхараты… Мечта о свободе от тирании должна быть превыше остального. — «Ради блага»?! — взвилась Дурдхара. — «Непростой способ»?! Да я в жизни такого непотребства не встречала! И даже не знала о таком! Одно дело распутничать со служанками, другое — мужчине с мужчиной! Куда это годится?! «С охранником застукала», — мысленно констатировал Чанакья, не ведая, что снова не угадал. Поняв, что быстро успокоить Дурдхару не удастся, Чанакья немного огорчился. Как же досадно: несмотря на богатый опыт общения с махарани Мурой, он так и не научился убеждать с полуслова истерящих дэви. — Поверьте, это всего лишь военная хитрость, — не сдавался Чанакья, изображая умильную улыбку и глядя царевне прямо в глаза. — А любит Чандрагупта только вас, — солгал лукавый брамин, внутренне оправдывая свою ложь суровой необходимостью. — Он сам мне говорил, когда мы в заключении в Карте сидели. Только о вас и говорил с утра до ночи, больше ни о ком! — Может, и любит, — немного утихла Дурдхара, но потом глаза её снова вспыхнули яростным огнём. — Но тогда происходящее означает, что его совратили! И это сделал мой подлый старший брат! Он портит всё, к чему прикасается. Как я его ненавижу! У Чанакьи медленно отвалилась челюсть, и мгновенно выпучились глаза. Кулак разжался. Вечный спутник Каутильи — чёрный посох-меч выпал, громко стукнувшись об пол. — Чандрагупта творит адхарму с Дхана Нандом?! — завопил Чанакья, как раненый гималайский медведь, напрочь забыв о конспирации. «Значит, вот почему на протяжении пяти лет я вынужден был довольствоваться своей рукой или этим бхутовым Махишей, хотя точно знал, что подлецу нужен мужчина! Вот почему меня отвергали!» — вскипел ачарья про себя, но ему хватило выдержки не сорваться и не выкрикнуть потаённые мысли вслух. — Да, — снова возрыдала Дурдхара. — Теперь вы понимаете, почему я так сильно ненавижу того, кто называет себя моим братом? Проклятый самрадж Магадхи отнимает у меня всех, кто мне дорог! Сначала отца, теперь возлюбленного… — Ну, отца он у тебя не отбирал, — тихо пробормотал Чанакья, всё ещё занятый мыслями о Махише. — Что?! — ахнула царевна. — Махападма Нанд умер от старости. Болел, болел — и помер, — отмахнулся от Дурдхары ачарья, понимая, что уже проболтался, и не имеет смысла лгать дальше. — Но для всех было лучше думать, что Дхана Нанд убил своего отца. Чтоб, как говорится, уже если злодей — то злодей во всём. Подкупить лекаря и сочинить эту легенду ничего не стоило. По дворцу поползли грязные слухи, Чандра услышал эти разговоры, а я ему потом, выбрав удачный момент, внушил, будто он слышал признание самого Дхана Нанда, о чём он позже сказал тебе, сам веря, что говорит правду. — Вот значит как? — зло прищурившись, протянула царевна. — Так это ваших рук дело — подкуп лекаря, грязные слухи? — Моих, — неохотно сознался Чанакья. — Но, как видишь, возлюбленного твой брат у тебя всё-таки отнял. И это достаточный повод мстить. Ведь нельзя же совращать невинные души? — Нельзя, — согласилась Дурдхара, снова воодушевившись. — Идёмте, учитель! Если мы с вами не остановим адхарму, это не удастся никому! Пронзите сердце моего брата мечом! Пусть он умрёт за то, что надругался над чистым, невинным юношей, осквернив его душу и тело! Ведь если Чандра всегда любил меня одну, значит, самрадж — истинный ракшас, и он вынудил моего любимого тоже превратиться в демона! Этого ему нельзя простить. Ничего не ответив, Чанакья быстро полез в потайной лаз. Дурдхара последовала за ним. *** — Какая ужасная безнравственность, — бормотал ачарья себе под нос, широко шагая по извилистым подземным коридорам. За ним торопливо семенила Дурдхара. — Царь однажды потрогал его лингам, а ему, выходит, понравилось?! — Всё хуже, — жаловалась Дурдхара. — Их отношения начались в Паталипутре задолго до первого восстания! Мой брат уже тогда совратил Чандрагупту. Зубовный скрежет Чанакьи разнёсся гулким эхом по подземелью. — Лжец, сволочь! — негодовал Вишнугупта, имея в виду отнюдь не Дхана Нанда. — Он у меня попляшет! Я его заставлю землю жрать, прежде чем прощу! — Главное, остановите их, — умоляла Дурдхара. — Я слышала: самрадж замыслил какой-то план насчёт ручных тигров и подкупленных воинов. Боюсь, завтра он увезёт Чандрагупту с собой, и тогда мы его не вернём. — Червяк, змея, низкий шудра, ставший с моей помощью принцем! — кипел Чанакья. — Позорный развратник! До темницы оставалось уже совсем немного. Пока они продвигались всё дальше, Дурдхара успела в общих чертах описать увиденное ею в узилище. После упоминания бантика и кольца отборная ругань Чанакьи перешла в судорожные хрипы и угрожающее бульканье. К месту заточения Чандрагупты, не охраняемому сейчас никем, они оба приблизились отнюдь не бесшумно, однако двое подлых адхармиков на их шаги не обратили ни малейшего внимания, увлечённые своей игрой. — Остановите же их, учитель, — отчаянным шёпотом требовала Дурдхара, когда они оба оказались возле той самой стены, из-за которой некоторое время тому назад царевна наблюдала за своим братом и Чандрагуптой. — Нельзя же просто стоять и смотреть?! — она страдальчески заламывала руки. Но с Чанакьей случилось непонятное. Он замер, как храмовое изваяние, и просто смотрел, будто заворожённый, не отрываясь, ибо никогда прежде ничего подобного не видел. *** — Я доштатошно разогьелшя! Дефятый квуг пошёл. Хде твоя шовешть? Фокрух хитуальнохо очаха фо фъемя швадьбы шемь крухов обходят! — с надетой на лицо кожаной уздечкой и шёлковыми удилами, засунутыми в рот, пыхтел Чандрагупта, ползая на четвереньках и катая на своей спине самраджа Магадхи по темнице круг за кругом. На шее Чандрагупты красовался золотой ошейник, утыканный серебряными шипами. Сбоку к одному из шипов издевательски крепился пышный алый бант, вероятно, завязанный всё из той же самой ленты, которую уже имела счастье лицезреть Дурдхара. Дхана Нанд с широченной улыбкой ехал на спине своего пленника, держа в обеих руках шёлковые поводья, понукая «коня» пятками и время от времени охаживая по бокам кнутом с сандаловой рукоятью, больше похожим на игрушку, чем на настоящее орудие усмирения строптивых животных. Лицо царя сияло. Даже в сабхе во время торжественных приёмов Дурдхара ни разу не видела своего брата настолько счастливым. — Молчи, быстроногий Ваю! — смеялся Дхана Нанд в ответ на жалобы своего «скакуна». — Кони не разговаривают! А за то, что ты снова нарушил правило, получишь ещё десять ударов плетью, когда я вдоволь накатаюсь. Итого у нас уже набралось семьдесят ударов. — Я не могу молчать! — без разрешения выплюнул удила Чандрагупта. — За эти годы вы потяжелели на несколько сера*, — громко возмутился он. — На восемь минимум, а то и на все десять! Мне тяжело. — Врёшь, подлец! Я так же строен, как и прежде. Я похудел во время войн, ибо не ел, не пил, не спал… Только воевал, пока ты в колодце отсиживался. Если кто и набрал лишний вес, то только ты. За дерзость и за выплюнутые удила добавляю ещё пятнадцать ударов. Итого получишь восемьдесят пять. — Аы-ыы! Самрадж, вы творите непотребное с котом… То есть, с конём! — взвыл Чандрагупта. Отвернувшаяся было Дурдхара, стыдливо спрятавшая лицо в складках уттарьи, снова подняла голову и обернулась в сторону решётки, за которой творилось непотребство. Щёки царевны покрылись багровыми пятнами от увиденного. «Конь» стоял посреди темницы, тяжело дыша, пока всадник, склонившись набок, беззастенчиво трогал его восставший лингам. — Теперь ты достаточно разогрелся, — заметил царь Магадхи. — Пора переходить к другой части игры. Попей водички, а то вспотел, небось, — и, соскочив со спины Чандрагупты, Дхана Нанд заботливо подвинул юноше глиняный сосуд с водой. — Только руками не трогай. Не забывай: ты всё ещё конь. Пей, как пьют жеребцы, а я погляжу. Да не как кошка лакай, а как конь пей, говорю! Тихо ругаясь про себя, Чандрагупта кое-как напился и дерзко уставился на своего всадника: — Ну, всё наконец? — Всё. Иди сюда. На двух ногах, — смилостивился Дхана Нанд. Чандрагупта сначала вздохнул с облегчением, выпрямившись, а потом его лицо исказилось, когда он увидел, что царь поигрывает длинной цепью, поднятой с пола. — Опять приковывать?! — возмутился юноша. — Уже было сегодня! — А ты много болтал и проиграл восемьдесят пять ударов плетью, — напомнил Дхана Нанд. — Кроме того, я разве не обещал распалить тебя посильнее? Вот, исполняю обещание, мой котик-лошадка. Переходим к финальной части развлечения. — Может, не надо? — робко вопросил «котик-лошадка». — Я устал. — Когда это ты так быстро уставал? Врёшь опять. До утра обычно развлекались. А ну не притворяться! Руки вверх! — и Дхана Нанд ловко приковал своего пленника цепью к бревну, висевшему под потолком темницы. Встав позади строптивого «жеребца», обретшего дар речи, царь с наслаждением пропустил хвосты плётки сквозь свои пальцы, замахнулся… Дурдхара тихо ойкнула и зажмурилась, инстинктивно вжимаясь в плечо Чанакьи. — Учитель, пора вмешаться, — взмолилась она. — Давайте выйдем из укрытия. Я больше не могу на это смотреть. Если бы Дурдхара не закрыла глаза, то заметила бы, что у великого гуру сейчас выражение лица, словно у Таракасура, готового идти войной на дэвов. — Так и не смотрите, раджкумари, — сквозь зубы процедил ачарья весьма злобным голосом. — А я вот с интересом взгляну, на какие ещё низости способны твой брат-ракшас и мой ученик-предатель. Хочу узреть сам всю глубину их падения! Дурдхара изобразила беззвучное рыдание, отойдя от ачарьи на шаг. Горестно припав щекой к ближайшей стене, дававшей им укрытие, закрыла лицо руками, но даже внимательный к мелочам Чанакья не заметил, как украдкой царевна немного развела пальцы и стала подглядывать в образовавшийся просвет между ними. Весьма любопытное действо предстало её глазам. Брат с невероятным изяществом замахивался своей многохвостой плетью, опуская её снова и снова на спину Чандрагупты, а пленник, стонавший и коротко вскрикивавший поначалу, вскоре замолчал и с каждым следующим ударом почему-то выглядел всё более блаженным и разомлевшим. Не меньшее наслаждение наблюдалось на лице злодея Дхана Нанда. «С таким выражением, — гневно подумала Дурдхара, — обычно слушают музыку, медитируют или рисуют благостные картины. Но для этого ракшаса пороть своего любовника куда большее наслаждение, чем читать мантры!» Чем дольше царевна смотрела на происходящее, тем большей завистью переполнялась её душа. Она искренне не понимала, почему ачарья медлит с наказанием. Почему не выскочит из-за угла, не ворвётся за решётку и не порешит грешников! Теперь Дурдхаре захотелось, чтобы погибли оба злодея, заставивших её так сильно страдать. Никогда ещё царевне не доводилось видеть Чандру до такой степени распалённым и одновременно красивым. Это злило и возбуждало. Потемневшая твёрдая плоть походила на алый лотос, поднявшийся поутру на высоком стебле над вершиной озёрных вод — цветок, украшенный свежими слезинками росы. Аромат желания двух разгорячённых мужских тел проникал в ноздри даже на расстоянии. У Дурдхары мутилось сознание. Теперь и она не могла прекратить смотреть! Внезапно девушка поймала себя на том, что ей хотелось бы обрести такую же власть… над юным Амбхикумаром — покорным, безропотным, всепрощающим — каким до совращения был проклятый Чандрагупта. «О да! Я бы получила немалое удовлетворение, сотворив такое же с ним», — с какой-то опасной радостью подумала вдруг Дурдхара. С этого момента судьба царевича Гандхара была предрешена, хоть он сам об этом и не ведал. *** Неожиданно удары плетью прекратились. Впавший в экстаз Чандрагупта вздрогнул и приоткрыл сомкнутые веки. Его покрасневшее тело горело, дрожало, изнемогая от неутолённого желания. — Продолжай, — только и смог жалобно попросить он. Голос звучал едва слышно. — Почему ты остановился, Дхана? Не бросай меня вот таким… Дурдхара заметила, как Чанакью, неотрывно глядящего на происходящее, затрясло от ярости. — Я продолжу, — вкрадчиво ответил ему голос Дхана Нанда. — Но несколько иначе. Я же предупреждал, что у меня есть кое-что, кроме ленты и кольца. Хочешь твою самую любимую игрушку? Я сделал новую с учётом того, что ты повзрослел. Маленькой тебе отныне будет недостаточно. Теперь есть побольше, выковал недавно своими руками, как и предыдущую. А ещё я принял все меры предосторожности. Крепкий отвар из ста трав, смешанный с серебряной водой, я взял с собой. Увлажняющую мазь тоже. Сам готовил, на себе пробовал, бояться нечего. Рискнёшь прямо здесь? — Да-а-а! — неожиданно вырвалось из горла Чандрагупты. — Давай, Дхана, — прохрипел он, и по его голосу было понятно, что он умирает от нетерпения. Чанакья покосился на Дурдхару, заметил, что та смотрит неотрывно, приоткрыв рот, но ничего не сказал. Дхана Нанд открыл небольшую деревянную коробку, стоявшую в углу темницы, аккуратно вынул из неё объёмный золотой сосуд. Приоткрыл крышку и наклонил сосуд, щедро полив себе на обе руки тёмно-коричневой жидкостью, пахнувшей хвоей кедров и ещё чем-то горьковатым, но приятным. Затем той же жидкостью тщательно был вымыт живот и промежность Чандрагупты, отчего пленник томно, долго, гортанно застонал, выгнувшись назад в своих цепях и запрокинув голову. Когда жидкость в сосуде закончилась, глазам Дурдхары и Чанакьи явилась последняя ценность, хранившаяся внутри: прямо в руки царя скользнул длинный стержень, сплетённый из двух тонких золотых нитей, обвитых одна вокруг другой, и увенчанный небольшим шариком на одном из концов. — Скорее, Дхана! — торопил царя Чандрагупта. — Боги, как давно мы делали это! Не верится, что снова… — он жадно смотрел на золотой стержень, а Дурдхара тоже глядела, недоумевая, что можно сотворить с такой странной штукой? — Ракшасы воистину, — услышала царевна над своим ухом шёпот Чанакьи. — Оба. Похоже, учитель догадался, что сейчас последует, но Дурдхара всё ещё не понимала. Дхана Нанд осторожно открыл маленькую шкатулку, украшенную изумрудами, которую носил на поясе слева. Внутри оказалась желтовато-белое снадобье. Царь тщательно нанёс мазь по всей длине стержня. Зачерпнул в щепоть ещё немного странной субстанции и с невероятной нежностью прикоснулся к напряжённому, вздрагивающему лингаму Чандрагупты, размазывая снадобье по блестящей, атласной плоти. — Хорошо будет, ты знаешь, — успокоил он своего пленника, невесомо лаская его подушечками пальцев. — Если вдруг нет — останови меня. Чандра кивнул, дрожа, словно лист пальмы на сильном ветру, но Дурдхара с ненавистью поняла — это не страх, а скорее предвкушение. Золотой стержень целиком погрузился внутрь алого лотоса, сверху остался лишь шарик. — Всё хорошо? У Чандрагупты сил хватило лишь на то, чтобы кивнуть. — Стало быть, не ошибся с толщиной нитей, — облегчённо выдохнул Дхана Нанд. — Руки ещё помнят, как надо. Дурдхара закричала бы, да крик застрял в горле. Она ждала, что Чандрагупта вот-вот завопит от боли, — ведь как возможно стерпеть такое издевательство над собой? — но вместо этого услышала лишь хриплое и счастливое: — Приласкай меня, Дхана. Умелые пальцы царя обхватили распалённый лингам. Несколько ускоряющихся движений, заставивших Чандрагупту едва не сорвать цепи и не стесать до крови запястья, так сильно он бился в своих путах, изнемогая от удовольствия. — Дхана… Сейчас… Я почти… — наконец, зашептал юноша, словно в бессвязном бреду, но Дурдхара прекрасно видела — этот предатель не владеет собой от пронзающего, невыносимого блаженства. Дхана Нанд аккуратно взялся двумя пальцами за шарик. Золотой стержень был изъят и отложен в сторону, но ласки не прекратились, они продолжались, и дело очень скоро дошло до закономерного финала. Вместе с громким криком, отразившимся от стен, из глаз Чандрагупты потоком хлынули слёзы облегчения. И когда это случилось — Дурдхара не поверила себе! — губы её брата жадно впились в полуоткрытый рот того, кого всё это время царь называл «предателем» и «врагом». Дхана Нанд целовал Чандрагупту, вжимаясь в него всем телом и шепча: — Вот теперь ты получил достаточное наказание. Доволен? — А ты? — только и смог выдавить Чандрагупта. — А тебе? — он не договорил. — Мне ничего не надо, — послышалось в ответ. — Не поверишь: я дважды получил своё, глядя на тебя. Теперь переодеться надо. Мокрый весь. Вернёшь долг, когда приедем в Паталипутру. Я тоже, знаешь ли, обожаю, когда игрушка внутри, а твоя рука — сверху. Но это потом. Тебе было нужнее сегодня. Я уступил свою очередь. И Чандрагупта вдруг, крепко зажмурившись, прижавшись заросшей щетиной щекой к щеке царя, стал повторять имя Дхана Нанда, словно мантру, словно ничего другого уже не мог вымолвить. Но долго быть в блаженстве им не позволили… — Какая мерзость! — кривясь, Чанакья вышел из тени, приблизившись вплотную к решётке темницы. Дурдхара с точно таким же, как у учителя, перекосившимся от ревности и гнева лицом стояла рядом. — Кто бы мог подумать, на что способен царь, когда его никто не видит! В народе говорят: «Наложниц в гареме кучу развёл, потому и налоги поднимает!», а тут даже не наложницы, а кое-что похуже. Ведь рассказать кому — даже не поверят, что можно пасть настолько низко! А ты, — тут Чанакья с отвращением повернулся к Чандрагупте. — Никогда бы не подумал, что и ты станешь мне в равной степени мерзок, в точности как этот ракшас. — Как я понимаю, ачарья явился, чтобы присоединиться к веселью? — неожиданно спросил Дхана Нанд, ничуть не смутившись злых, ревнивых слов Чанакьи. — Давайте, не стесняйтесь признаться в своих желаниях! Ведь если бы вам это было настолько мерзко, вы бы не стали досматривать до конца. — Как?! — в ужасе воскликнул Чандрагупта. — Они оба всё это время были здесь?! — А ты как думал? Стояли вон там, — Дхана Нанд указал рукой вперёд в сторону стены, отбрасывавшей густую тень. — Я всё ждал, когда выйдут и попросятся сюда. Сначала сестрёнка оттуда наблюдала, потом убежала и притащила ачарью. Ну, по мне так со свидетелями горячее вышло. Ты не согласен, прие? — Дхана, почему ты не сказал?! — возмутился Чандрагупта, заливаясь краской стыда. — Как ты мог молчать о таком?! — А зачем было тебе наслаждение портить? — ухмыльнулся царь. — Хотят смотреть — пусть смотрят. Мне без разницы. Я своей любви не стыжусь. А если ты так трепетно относишься к подглядывающим, то мог и не получить удовольствия, узнав, что на нас смотрят. Ради тебя я и не стал ничего говорить, ведь ты уже был сильно распалён и желал довести дело до конца. Кстати, если ещё не насытился мной, пусть над тобой поработает ачарья. Он, кажется, уже вполне готов. Ну, или моя сестрёнка. Надо и ей помочь выпустить раджас. Постой-ка в цепях и получи ещё порцию удовольствия. Я думаю, ачарья — большой затейник. — Нет, Дхана!!! — завопил Чандрагупта, отчаянно забившись в цепях и не глядя на багрового от ярости Чанакью. — Отстегни меня и выпусти отсюда! Я не желаю ни ачарью, ни твою сестру! Никого! Не хочу, чтобы кто-то меня трогал! Я просто умру, если это случится!!! Дхана Нанд широко усмехнулся. — А я думал, ты любишь разнообразие, — задумчиво протянул царь, освобождая юношу от цепей и помогая устойчиво встать на ноги. — Никакого разнообразия!!! — орал испуганный до смерти Чандрагупта, пока ачарья и Дурдхара, опешив, смотрели на него. — Мне нужен один ты! — Неужели только я? — С сегодняшней ночи и до последнего вздоха, клянусь! — Надо же! Не ожидал, — но по лицу Дхана Нанда было видно, что ему крайне приятно услышанное. — Значит, едем в Паталипутру? — спросил он у дрожащего Чандрагупты. — Пока Селевк и Амбхирадж не очухались? — Да! — Неужели просто бросишь Гандхар? Не станешь страну завоёвывать или сестру замуж выдавать? — съязвил Чанакья. — Не буду. Его я вернул, — он кивнул на Чандрагупту, — а больше мне ничего не надо, — честно признался царь. — То есть, как это — «сестру выдавать замуж не надо»?! — неожиданно возмутилась Дурдхара. — Сговор насчёт меня и Амбхикумара случился. Если отобрал у меня одного жениха, выдавай замуж за другого! Не до смерти же в девках сидеть! А я, может, тоже хочу с золотой игрушкой поиграть, — слишком поздно Дурдхара осознала, что последняя реплика прозвучала чрезмерно откровенно. Дхана Нанд задорно рассмеялся, прижимая к себе ослабевшего и всё ещё перепуганного перспективой «любви вчетвером» Чандрагупту. — Если родители узнают, чему я научил родную сестру — убьют ведь раньше срока, спустившись с небес! Ладно, выходи за Амбхикумара и покажи ему настоящую любовь от царевны Нандов. Кстати, есть много всяких любопытных штук, о которых ты до сих пор не знаешь. Спрашивай — расскажу. Показывать вот только наглядно больше не буду. Лучше нарисую. — Правда, брат?! — радостно спросила Дурдхара. — Нарисуешь?! — Ну, если ссориться со мной перестанешь, то да. — Да я и не ссорюсь… Сегодня вот узнала, что отца, оказывается, ты не убивал, а этот предатель, как вижу, меня никогда и не любил. Да чтоб он на меня хоть раз посмотрел, как на тебя! Никогда такого не было, — Дурдхара обиженно покосилась на Чандрагупту, но потом снова заискивающе улыбнулась брату. — Тогда зачем он мне? А вот Амбхикумар смотрит именно так, как надо. Скажи, ты свадьбу пышную сделаешь? — А то! И Гандхар будет твоим безо всякой войны. Триадой клянусь! — Договорились, — и Дурдхара протянула Дхана Нанду руку, а тот её крепко пожал. — Эх, убил бы вас всех, да смысла теперь никакого, — уныло промолвил Чанакья, но, не договорив, просто махнул рукой, плюнул царю и Чандрагупте под ноги и пошёл обратно к своему потайному коридору. Дурдхара, Дхана Нанд и Чандра смотрели ему вслед, пока ачарью не поглотила темнота. 21.06.2020г.