Потерянные горные лорды / Peak Lords gone missing

Почему прятки не для того, чтобы находить, а чтобы искать: — Потому что Ци-гэ искренне убежден, что эта вещь по праву является самой драгоценной из его коллекции отбросов, так что, пожалуйста, будь с ней поосторожнее, шиди.  — Это не имеет никакого отношения к отбросам, — устало поправил его Шэнь Цинцю. — Альбом для набросков, так это называется. Если только ты не зовешь его альбомом для отбросов, потому что он посвящен мне. — Нет, это потому, что шиди наверняка назовет его так в ближайшем будущем. — Прекрати на меня наговаривать! — выкрикнул Шэнь Цинцю. — Я тоже могу быть милым! И могу любить милые вещи! Представь себе! И нет, какой-то кусок бумаги не должен быть твоим самым ценным достоянием! — Ци-гэ всего лишь наслаждается любыми отбросами, которые он может получить от шиди. Что здесь плохого? Шэнь Цинцю на это только закатил глаза. Что за рабский менталитет. — Ладно, давай-ка взглянем на этот твой фанарт, — фыркнул он, держа абсолютно точно не розовый кусок дряни, заполненный ванильными соплями по одному злодею. Ци-гэ принес ему свой альбом для набросков, и теперь-то он точно доберется до самой мякотки. — Значит, ты утверждаешь… что он не розовый. Ты обещал мне! — его обвиняющий перст указал на цвет обложки. — Это не розовый. — Ах да, вижу, «персик». — Это пастельный персик, а не розовый персик. Ци-гэ не лжец. Ну конечно. — Я думал, он будет зеленым, ну, знаешь, виридиан? Эта чертова штука была цвета детской неожиданности, вот что. — Легко найти. А вот пастельный персик — большая редкость среди пергаментов. Ах ты, хитрая задница. — Да не собираюсь я сжигать твой альбом! Ну правда, неужели он не заслуживает и крохи доверия? Это ранит. Это альбом для отбросов… Барханный, потому что не различающий цвета лопух перепутал пастельный персик с пустынным песком. Снаружи бархан, а внутри баран. Милота какая. Он ожидал, что эта штука будет зеленого цвета из уважения к Цинцзин, но Юэ Цинъюань был абсурдно выше цветовой дифференциации радуги. Его альбом был песочных тонов, как бархан, а посреди белизны бумажных страниц и сияния талисманов торчали островки из кусочков ткани. Если и был способ отразить в лужице всю леность летнего солнца, то Ци-гэ определенно нашел его и сгустил до твердости. Твердая мягкость. Шэнь Цинцю пролистывал страницы, среди которых обнаружились рисунки, которые он создавал на уроках. Которые безвозвратно потерялись, добавив несколько баллов его паранойе. Гребаный Ци-гэ. Если ты хотел мои наброски, ты мог просто попросить! Но нет. Шэнь Цинцю не дал бы и пустого клочка бумаги чисто из вредности. Там были наброски, письма, образцы каллиграфии, которые следовало уничтожить, настолько уродливыми были иероглифы, написанные в дни его ученичества на Цинцзин, но эй, он пообещал не предавать альбом сожжению. По крайней мере, сегодня. Шэнь Цинцю был готов рискнуть, поставив на кон свою жизнь, чтобы получить доказательство, что Ци-гэ имел самое блевотное персиково-розовое царство снов во всей вселенной. С его заклятой удачей он должен был проиграть. И проиграл. Почему?! Этот альбом оказался не кустом роз, сплошь заляпанным розовыми и зелеными красками, а барханом, где не нашлось даже завалящего оазиса с пальмами. Что за черт? Шэнь Цинцю всегда подозревал, что в голове Ци-гэ пусто, но не чертова же пустыня! Он перелистнул сезонные стихи о лете и проклятые перья, прикрепленные к светящемуся талисману, — просто чудо, что этот пустынный альбом еще не воспламенился! Все легковоспламеняющееся следует запретить, вашу мать. От количества белизны и слюдяного блеска слепило глаза. Песок, покрывавший барханы этого альбома, состоял в основном из блесток. — Ладно, я в самом деле приятно удивлен тем, что эта штука не розовая. Допустим. Шэнь Цинцю попытался выдавить из себя парочку добрых слов в адрес барханного альбома. Видите? Он может быть душой компании! — Розовый содержит красный, и Ци-гэ это не нравится… Шэнь Цинцю остолбенел. — Но он также содержит белый, поэтому розовый не так уж плох. — Но ты дал мне персиковый спальный халат! — Да, и персик содержит желтый цвет вдобавок к белому и розовому. Двое против одного. Так безопаснее. Шэнь Цинцю моргнул. Вааааау. Уааааааааааааааааааааааааааау! У него приступы паранойи бывали чаще, чем наоборот, но это уже не лезло ни в какие рамки. Злодей был повержен его же оружием. — Ци-гэ… Имел сомнения насчет того, чтобы увидеть Шэнь-шиди в красном. В красном. Правда? Ой. Верно. Красный. Гребаные Цю! Барханный альбом понемногу обретал больше смысла. Мягкий, но лишенный слащавости, похоронивший слабости под песками. Шэнь Цинцю знал, что его воспоминания были темнее черного, похожие на наброски углем, и он искренне надеялся найти недостающие краски, чувства, чтобы расцветить их, с помощью Ци-гэ. Дурень всегда притаскивал ему яркий хлам, и каким же сюрпризом было обнаружить один песок! Хотя и в простоте монохромности имелось свое очарование. Шэнь Цинцю постепенно учился распознавать осколки, кусочки Ци-гэ, его Ци-гэ родом с серых, но полных света улиц, в этой цветовой схеме. Было приятно наконец найти лопуха! Шэнь Цинцю был готов приветствовать радугу, но вместо этого его порадовали театром теней из его собственных чернильных почеркушек на свитках. Не грандиозно, но… Мило. Хорошо, он мог бы поставить оценку барханному альбому. Его существование было допустимым и в какой-то мере едва ли не достойным шаткого обещания не сжигать до угольев. Шэнь Цинцю залюбовался светящимися талисманами, набросками звезд и схемами созвездий. Одержимость Ци-гэ светом была дикой, но не до такой степени, как написанные Самолетом в задротские времена влажные фантазии о том, как пронзать небеса. К тому же, чего греха таить, древние теории о небесной механике в сянься были точно такими же нелепыми. — Это вам не дырки! Небо не похоже на швейцарский сыр, тупица! — он ругал одну из таких теорий о солнце, собранных в альбоме. — Звезды — это огромные шары из горящего газа, что светятся, все как ты любишь! — Правда? — глаза Юэ Цинъюаня засияли от любопытства. — Да! Много-много газа! Давай, расскажи мне еще, как я мелко плаваю в понимании гравитации! Только идиот будет счастлив услышать что-то подобное, но Ци-гэ просиял. Он бережно вынул из его рук альбом. — Эй! Я еще не дочитал! — Ци-гэ должен переписать это. Почему сейчас?! Шэнь Цинцю раздраженно фыркнул, глядя, как Юэ Цинъюань прервал его чтение и оторвался от реальности ради своих персиковых страниц. Пока не увидел, как рвется нить. — НЕТ! Белая нить, которую он принял за совершенно обычную, скреплявшая страницы, растворилась в воздухе. Крохотные звездочки ци. Сгинувшие в никуда. — НИКОГДА БОЛЬШЕ ТАК НЕ ДЕЛАЙ!!! — заорал Шэнь Цинцю при виде потерявшего свою форму альбома. Страницы, воспоминания, более не удерживаемые вместе при помощи ци, развалились. Как песчаный замок его мечтаний. — Шиди?.. Шэнь Цинцю выхватил разрозненные страницы из рук Ци-гэ. Не мог их отпустить. Не мог их связать! Его нестабильная ци подожжет их. Бесполезно! — Не используй свою ци! Ты тратишь ее на ерунду! Остановись! Почему ты такой расточительный?! — …Прости. Плохая привычка. Шэнь Цинцю с трудом заставил себя выпустить страницы. Не сжечь их. Ци-гэ таращился на него, и неудивительно. Злодей потерял рассудок. Он просто хотел воспоминания, создать которые ему никогда не хватало ума. Всего одно хорошее. Нет, не одно. Шэнь Цинцю разобрала жадность. — Они бесполезны. Я ничего не понимаю, ты единственный, кто в состоянии придать смысл этому альбому. Ци-гэ был тем, кто знал Ци-гэ. Юэ Цинъюань был тем, кто знал и Ци-гэ, и Юэ Цинъюаня, и Шэнь Цинцю. Недостающая нить. Недостающий смысл и воспоминания. — Какие тайны ищет шиди? Шиди, это всего лишь памятная вещица. — Но она у тебя есть! У тебя есть хорошие воспоминания обо мне! Пусть твоя попытка обрести счастье была полным провалом, но у тебя, по крайней мере, есть вот это все, — Шэнь Цинцю указал на страницы. — А я и несчастен, и беспамятен разом. У меня нет ничего! — Ой, — Юэ Цинъюань моргнул. — Это неправда. Шиди красив. Козел с курьими мозгами. — Ты так и не понял, да? В твоей голове я — всего лишь кукла! Ему было ненавистно то, как Юэ Цинъюань, избегая прямого взгляда на него, вместо этого перелистывал страницы. — Вот, — прервал он злобные мысли Шэнь Цинцю. — Этот трюк должен сработать. Бумага? Горный лорд Цинцзин взял протянутый ему набросок. Незаконченный. Полностью усыпанный сверху блестками. Ладони Шэнь Цинцю измазались и заблестели. — Чтобы шиди самостоятельно заполнил. Му-шиди говорил, что ведение дневника полезно для душевного здоровья. Идиот. — Они не пустые! Ты сыпанул сюда столько блесток, что я не могу написать ничего поверх них! — Да, — Юэ Цинъюань кивнул. — Писать на чистом листе проще, но мало кто это понимает. Что? — Шиди был умилительным, когда Ци-гэ нашел его, хорошеньким и с блестящими глазками. Но он не был полностью белым, пустым или плоским. На нем было тяжело писать. — Я не твой личный питомец! — Нет, ну что ты, шиди, — согласился Юэ Цинъюань. — Шиди плюшевый, как подушка. У него есть острые углы, и ему нужен чехол, чтобы их прикрыть, к добру или к худу, но когда Ци-гэ нашел подушку, он ничего не знал о постельном белье. Плохие времена. Шиди, величайшее несчастье для Ци-гэ — не иметь возможности видеть шиди. Иногда кто-то получает подарок, который не может долго нести, и вынужден его оставить, а потом ему приходится платить за то, чтобы вернуть его, но оттого, что Ци-гэ не было рядом в час величайшей нужды, подарок не перестал быть подарком. Есть так много вещей… которых Ци-гэ не понимает в шиди, например, его перья и мировоззрение, но он искренне надеется, что сумеет помочь с чехлом… Шиди? Шэнь Цинцю не позволил лопуху продолжать. Он схватил его. Поймал его. Нашел его. — Ты слишком хорош со своим дурацким камуфляжем. Ты так хорошо спрятался, и я слишком поздно нашел тебя. — Шиди искал Ци-гэ? Когда? Твою мать. — Я нашел тебя, а увидел чехол. Ты был весь из себя расфуфыренный, ученик Цюндин. Я думал, что ты стыдился меня, из-за того, кем я был… Водил компанию с У Яньцзы. — Шиди выбрал убить своего учителя, его бесчестье было смыто кровью давным-давно. Что?! — Ты это серьезно?! — Шэнь Цинцю выбрался из объятий. — Конечно, почему нет? Идиот. — К тому же школа — это тяжело и скучно. Ци-гэ едва не покинул Цанцюн после Линси… Руки… болели… Сюаньсу был чересчур болтливым, а ци Ци-гэ… яркой. Как огонь… и… Ци-гэ не мог совершенствоваться, не мог спать. Сны были слишком яркими. Другие ученики были такими счастливыми, такими юными и полными надежд, у них была целая жизнь впереди, и Ци-гэ уже был разбит и печален. Какая жалость… — Ты должен был рассказать мне! — Кому понравится подушка с черными перьями? Ци-гэ должен был найти шиди, должен был расспрашивать людей, не видели ли они его. Могучий юный заклинатель не мог не привлечь внимания прекрасных дам, обожающих сплетни, или Му-шиди. Он мог разговаривать о деревьях часами. Ци-гэ пришлось стать… милым. Дерьмо. — Шиди более красив, чем когда-либо будет Ци-гэ. Очаровательный, как цветок, хотя и поздно распустившийся, и на него слишком легко повлиять. Куда дует ветер, туда идет ши… Сяо Цзю. Отрывая голову от корней, он взлетает в воздух. Вот как этот засранец умудряется пробуждать в нем желание любить его и убить его одновременно?! — Одуванчик, — таков был окончательный вердикт тупицы. Шэнь Цинцю называли по-всякому: шлюхой, рабом, уличной крысой, мерзавцем и злодеем, но ни одно из этих имен не могло разгневать его больше, чем это! — Да будет тебе известно, я роза, а не сорняк. Я красный и весь в шипах! — Да, это то, чего Ци-гэ обычно не видит. Альбом для набросков никогда не будет полным, — сказал он каким-то странным тоном. — Может шиди раскрасить его для Ци-гэ? Шэнь Цинцю посмотрел на покрытую слюдой страницу. Что ж, это будет непросто. — Шиди замечательно рисует. — Ты хочешь, чтобы я?.. — …Просто добавь немного розового. — Что насчет красного? Что, если я хочу красный, что, если я не могу его стереть?! — О, шиди. Если бы Ци-гэ знал. Все, что он может тебе дать, — это страница. — …Ты можешь мне дать… их все? Шэнь Цинцю был жадным. — Шиди собирается сжечь альбом?! — Нет! Я собираюсь раскрасить чертову вещь… Я не знаю! Может быть, розовым и потом вернуть тебе. Он должен придумать способ, как сделать себя менее пугающим для Юэ Цинъюаня. Шэнь Цинцю всегда получает то, чего просит. Ци-гэ отдал ему альбом. — Шиди, пожалуйста, пожалуйста, не сжигай его. — ТЫ МОЖЕШЬ МНЕ ПОВЕРИТЬ ХОТЯ БЫ РАЗ?! — …И не убивай Ци-гэ, пожалуйста. — Я знаю, что ты — сентиментальный болван! Теперь знает. — Я не собираюсь убивать тебя за это! Об этом обещании Шэнь Цинцю горько пожалел, как только добрался до раздела со стихотворениями. Куда дует ветер, туда идет Сяо Цзю. Отрывая голову от корней, он взлетает в воздух. Летит одуванчик, Стремясь к небу. Он ранен, и звездочки-семена никогда не достигнут зенита. На самом дне, где дует ветер, где звезды не светят, Сяо Цзю лежит. На самом дне, Под зимними снегами, Звездочки-семена прорастают Чтобы встретиться с летним небом. На самом дне, Под носом у лета. Сяо Цзю растет… Шэнь Цинцю не дочитал. Он захлопнул книгу с глухим стуком. — Шиди обещал не сжигать страницы. — Я. Не. Могу. Позволить. Этому. Дерьму. Существовать! — Шиди обещал. — Всего одна страница. Это стихотворение должно исчезнуть! — …Шиди… это еще одно из… наиболее адекватных. И это причина, чтобы сохранить его? О, где же вы, элегантность и изысканность Сожаления Горы Чунь? Как вас не хватает! — Шиди, ну правда, чего шиди ожидал? Чтобы Ци-гэ — и написал тут что-то гениальное? Да! Да, мерзавец настолько отчаялся! — Как эта чертова хрень называется?! — Одуванчик. Ну, бля, конечно. — Сорняк будет истреблен. — Нет. — Почему нет?! — Шиди одержим саморазрушением. Когда он уйдет, единственное, что останется у Ци-гэ, — это альбом. Нет. — Я не собираюсь уходить! — Шиди уйдет. Рано или поздно… Шиди несчастлив здесь… — Когда я уже достучусь сквозь твой толстый череп, что все, чего хочу, — это знать, что ты любишь меня и не стыдишься меня! Вот и все! Мне даже не нужна свобода, я просто хочу… Вот черт, чего же он хочет? — Что ты не сожалеешь о том, что усыновил меня и дал мне имя, и что я — не величайшая ошибка в твоей жизни. И что ты не желал, чтобы у тебя был какой-нибудь другой ребенок, или не думал, что ты был счастливее без меня! Ты говоришь все эти гадости, и я просто не знаю, почему ты все еще держишь меня рядом! Если это не вина, тогда что?! — он перешел на крик. — И НЕ СМЕЙ ПРОСИТЬ ПРОЩЕНИЯ! Он смоет эти страницы слезами. Слабак. — До меня дошло, ты не желаешь, чтобы я был мерзавцем! Вторым У Яньцзы! Он даже этого не смог сделать! — Я убил Лю Цингэ, который был намного лучше меня, намного благороднее! Было ошибкой позволить мне выжить, и ты просто не желаешь признать этого! Шэнь Цинцю отложил барханный альбом в сторону. Подальше от своей ци. — Кто тебе это сказал? — Все говорили. Разве ты не слушал, что говорили другие? Делали долбаные ставки на то, когда же ты казнишь меня за предательство. — И шиди ожидал этого от Ци-гэ?.. Слабак. Шэнь Цинцю закрыл свое лицо руками от стыда. Кивнул. — Ты постоянно преследовал меня после случившегося! Как я мог не быть напуганным?! — …Чтобы убедиться, что шиди не навредит себе. Что?.. — Не… Уничтожит себя от стыда… Ци-гэ волновался. О нет… Тупой злодей снова понял все наоборот. Избегал Ци-гэ и не создал воспоминаний! — Шиди, прошу, не надо! Ага, не надо быть гребаным плаксой! Не дождетесь! — Это твоя вина! — Моя. Ци-гэ не следовало позволять шиди идти в Линси. Эти пещеры опасны. — Почему ты не остановил меня? Почему ты просто не сказал нет?! Тупой злодей, ты же прекрасно понимаешь, что Ци-гэ не способен на это. — Шиди был… полон надежды. — Я не знаю такой эмоции, о чем ты вообще говоришь?! В задницу надежду. — …Ци-гэ не был лучшим учеником, когда он пришел в Цанцюн, и… Лю-шиди был… гораздо более образованным. Одаренным, а у Ци-гэ была только надежда… на сказки, но Лю-шиди получил Чэнлуань. Ци-гэ получил Линси, поэтому, когда пришел Шэнь-шиди и захотел больше ци, любой ценой… Шиди потерпел неудачу так много раз, и его единственной надеждой была ци… Ци-гэ не осмелился сказать нет. — …Я просто хотел, чтобы ты не стыдился меня. Если бы я был похож на Лю Цингэ, ты бы любил меня. Ты бы полюбил меня снова… Я мог бы вернуть тебя! Он вытер холодные слезы и наслаждался теплыми, греющими душу словами, последовавшими затем: — Сяо Цзю такой глупенький. Так и есть. Но даже адские муки не заставят его в этом сознаться! Он никогда не чувствовал себя ближе к небесам, чем в настоящий момент. Или в раю, если быть точным. — Можешь оставить себе альбом, если я смогу его править. От корки до корки, и перестань воровать мои бумаги! Ци-гэ на это только улыбнулся. Шэнь Цинцю сейчас чувствовал себя как один из богатых мастеров, которых он обворовывал когда-то на улицах. Вот как думал злодей и мерзавец. Он был состоявшейся личностью. Величайшее богатство.