Незаменимых нет

Март 2018 года

Утром, еще и глаза не успев открыть, Джури понял, что все очень плохо. Показалось, он и проснулся оттого, что организму стало слишком дурно. По опыту Джури знал, что лучшее средство от похмелья – просто переспать его, а для этого следовало расслабиться и ни о чем не думать, чтобы снова провалиться в сон. Но куда там: перед мысленным взглядом замелькали картинки прошедшего вечера, все слова, что ему сказал Сойк, следом же в голове всплыл еще один немаловажный вопрос: а на работу Джури сегодня когда? С усилием распахнув глаза, он попытался нашарить мобильный рядом, и когда тот грохнулся на пол, застонал и свесился с кровати в попытке найти его где-то поблизости. Вроде и не так много выпили – эта мысль крутилась в голове, затмевая собой остальные. Может, у Джури случилась передозировка от откровений Сойка? На активированном экране в первую же секунду развернулось окошко входящего сообщения, и когда Джури автоматически открыл его, увидел, что пишет Леда. "Не забудь сообщить адрес. Куда мне ехать?" Если бы сейчас Джури ударило током, эффект был бы и то меньшим. Он даже не заметил, как приподнялся на локтях, во все глаза глядя на собственный телефон, а память – достаточно светлая, несмотря на похмелье – услужливо подкинула воспоминание, как Джури, поддатый и неимоверно решительный, быстро настрочил Леде приглашение встретиться, чтобы обсудить важный вопрос. Леденея, он пролистал переписку назад и, застонав во второй раз, рухнул на подушку. Приехали – сегодня ему предстоит объяснение с Ледой, которое он так смело устроил под действием алкоголя и на эмоциях от признаний Сойка. Несколько минут, все так же лежа и не шевелясь, Джури в подкатывавшей панике гадал, как все отменить или же что сказать при встрече Леде отвлеченного, но только не правду. Суматошные мысли метались, одна абсурдней другой, и Джури чувствовал, что ему становится плохо уже морально – последствия перепоя отошли на второй план. Что соврать Леде? Что сказать? Как быть?.. Внезапно в голове прозвучал резкий оклик: "Стоп!", и Джури даже не сразу понял, что это его собственный внутренний голос. А ведь и правда – стоп. Хватит. Пора прекратить, пора завязывать с недоговорками и враньем. Слишком долго Джури мучился от своих безответных, как он истово верил, чувств к Леде. Слишком долго они продолжают свое непринужденное общение, ведущее непонятно куда. Джури знал, что быть без Леды больше не хочет, а вчера выяснил, что и Леду нельзя было назвать в полной мере счастливым человеком. И впервые Джури задал себе вопрос: а не два ли идиота они оба, которые хотят попробовать снова, но по мифической причине даже не пытаются? Одно Джури мог сказать точно: если не попробовать и продолжать растрачивать свою жизнь не на тех людей, быть одному или быть с нелюбимыми, в итоге он может пожалеть куда сильнее, чем о разговоре с Ледой, когда попытается задать ему всего один вопрос... Разматывая мысленную ниточку, Джури уже почти сформулировал этот вопрос, как "ты хочешь вернуться ко мне?", когда понял, что не сможет сказать подобное вслух, тем более не посмеет произнести, глядя в серьезные, часто невыразительные глаза Леды. "Над формулировками надо еще поработать", – решил Джури. До вечера оставалось время, и даже хорошо, что ему еще следовало появиться на работе. Леда освобождался только к восьми, и до того момента за целый день недолго было и умом тронуться. Сперва Джури чуть было не предложил Леде просто прийти к нему, потом опомнился и рассудил, что подобные беседы лучше вести на нейтральной территории, откуда каждый из них в любой момент может беспрепятственно уйти. Вспомнив, что недалеко от его дома недавно открылась симпатичная на вид кофейня, куда Джури еще не успел заглянуть, он погуглил адрес и сбросил его в сообщении. "Будь что будет", – скомандовал себе Джури и наконец выбрался из постели. Он приказал себе успокоиться и не нервничать раньше срока, но убедить себя, естественно, не смог. С Ледой они столкнулись на пороге кафе. За целый день Джури все же успел известись, но, когда пришло время отправляться на встречу, вдруг поймал себя на странном, не свойственном ему отрешенном спокойствии. В груди как будто замерзло что-то, но Джури чудилось, что это вовсе не долгожданное равнодушие, а какая-то разновидность шока, оцепенения – его душа просто устала метаться. – О, привет, а ты раньше времени, – улыбнулся ему Леда, но заглянул в глаза при этом серьезно – его явно волновало, из-за чего такая спешка, почему Джури позвал его так срочно и внезапно. – Мне просто от дома близко, – нервно улыбнувшись в ответ, объяснил Джури. – Да, я помню. Задавать дальнейшие вопросы Леда пока не стал, оглядываясь по сторонам, что делал и Джури, пускай и без интереса. Кофейня оказалась действительно милой: небольшие круглые столики под стенами на достаточно удаленном расстоянии друг от друга, вазочки с живыми цветами на них, на стенах – небольшие картины и полочки со славными безделушками, бра, дававшие относительно просторному помещению приглушенный, желтовато-матовый свет и просто изумительный запах шоколада и свежей выпечки, от которого сошел бы с ума даже самый равнодушный к сладостям гость. Посетителей почти не было, лишь за парой столиков сидели какие-то парочки, и Джури уже не сомневался даже, в чем причина – не иначе, случайных прохожих пугал ценник. По одному виду на первый взгляд незамысловатого, но определенно дорогого интерьера Джури понял, что место было не из дешевых. – Чувствую себя на свидании со школьницей, – Леда попытался как-то разрядить напряжение, что исходило от Джури, но у него не получилось. – Тортик и чай. Аж ностальгия пробирает. – Ты когда-то ходил на свидания со школьницами? – не поверил Джури. – Почему нет? У меня вообще-то тоже была юность, – хмыкнул в ответ Леда. – Я думал, ты всегда гулял только со своей гитарой, – попробовал пошутить Джури, но даже сам не почувствовал ни капли веселья. В ответ Леда хитро улыбнулся, а потом открыл небольшое меню в кожаном переплете, чтобы тут же, даже не вчитываясь, его закрыть. – Вообще мне всегда с парнями было интереснее, – заявил он. – Даже в школе. К столу подошла миловидная официантка, однако Джури не глянул в ее сторону, сжимая холодными пальцами меню, но будучи не в состоянии прочитать ни строчки. – Мне черный кофе, – слышал он, как делает заказ Леда. – Двойной эспрессо. В смысле, чтобы воды, как в одном, а кофе – две порции. – Я поняла, – официантка улыбнулась и повернулась к Джури. – А вам что? – Чай, – выдал первое, что пришло на ум, он. – Какой именно? – услужливо уточнила девушка, и Джури, вскинув голову, уставился на нее, гадая, что конкретно та хочет услышать. – Черный ему чай, – вмешался Леда и, предупреждая дополнительные вопросы, добавил: – Самый лучший на ваш вкус. Стоило девушке отойти, напускная вежливая доброжелательность исчезла с лица Леды, и он подался корпусом вперед, на несколько сантиметров сокращая расстояние между ним и Джури. – Что с тобой происходит? – строго спросил он, но Джури все равно расслышал тревогу за его словами. Только сейчас он обратил внимание, что Леда снял куртку, а под ней оказался забавный, совершенно нетипичный для него свитер – в первый миг Джури почудилось, что это предмет из его гардероба, неоднократно Ледой осмеянный. И лишь с запозданием в несколько секунд разглядел, что нет – свитер был явно не простым и, разумеется, дорогим. Крупная вязка, какие-то абстрактные геометрические фигуры красных и серых цветов, он казался изделием ручной работы. Неудивительно, что Леда выбрал такую вещь. Определенно свитер был теплым и наверняка приятным на ощупь, тогда как мерзкая погода упорно держалась не первый день. Как будто не март был на календаре, а какой-нибудь январь. – Джури, – Леда легко коснулся его руки, и тот поднял голову, встречаясь с Ледой взглядом. Теперь тот смотрел на него одновременно с недоумением и беспокойством. Качнув головой, как бы говоря, что все в порядке, и отнимая свою ладонь, Джури, который за целый день так и не придумал, как приступить к столь важному разговору, понял, что в таком случае разумнее всего начинать с начала. – Вчера я встречался с Сойком, – в лоб сообщил он, отчего Леда недоуменно нахмурился и отклонился назад. – Молодцы. И что? – спросил он, потому что Джури снова завис, подбирая слова. – Ты это... Только не злись на него, ладно? – пробормотал Джури и, когда Леда подозрительно прищурился, прокашлялся и зачастил: – Он ничего не собирался мне рассказывать, ничего такого, это я к нему пристал, и слово за слово оно само получилось. Точнее, ничего такого он мне не сообщил, просто свои мысли... Он осекся, когда к столику вернулась официантка и поставила перед ними чашки – чтобы приготовить одни напитки, много времени не требовалось. – Та-ак, – протянул Леда и решительно отодвинул в сторону кофе, стоило девушке удалиться. – Почему-то мне не нравится такое предисловие. И то, что ты меня сюда вдруг зазвал, теперь тоже не нравится. Ты сейчас рассказываешь, как вчера вы с Сойком перемывали мне кости? – Нет, – поспешно заверил его Джури. – Ничего мы не перемывали. Я просто спросил Сойка, как дела у Far East Dizain, и он со мной поделился немного. Своими мыслями поделился. – И? – нетерпеливо потребовал Леда. – Я что, чего-то не знаю? В группе что-то не так? – Да нет же, дай сказать! – возмутился Джури, которому и так было нелегко, еще и Леда постоянно перебивал своими наводящими вопросами. – Все окей с вашей группой. Сойк просто сказал, что FED вам и близко не заменили DELUHI! Он выдохнул это заявление и даже испугался своих слов, пускай сам не объяснил бы почему. А следом уже был готов увидеть недоумение на лице Леды, услышать закономерный вопрос: "И что теперь?" или же возражения в ключе: "Никто и не пытался заменить DELUHI", но Леда молчал. Сидел, будто окаменев, и смотрел куда-то мимо Джури. – У нас получился очень душевный вечер. Вчера. С Сойком, – слегка приврал Джури, посчитав, что от этого беды не будет. – Мы немного поностальгировали, вспомнили всякое. И я... – на миг засомневавшись, Джури все же продолжил: – Я спросил... Ну как бы удивился вслух, что мне странно видеть, как тебе удается совмещать столько сессионок со своей группой, группа ведь самое важное. А Сойк ответил, что все изменилось, и чтобы я не сравнивал DELUHI и FED. Что только DELUHI были для тебя самым важным. Вот. Повисла неловкая пауза. Леда, до этого вглядывавшийся в лицо Джури и задававший вопросы, теперь молчал. А Джури не знал, что говорить дальше, и как раз надеялся, что тот возьмет инициативу в свои руки. И Леда действительно первым нарушил молчание, заговорив безэмоционально, как-то совершенно бесцветно и даже спокойно, но не поддержал диалог, а, напротив, задал вопрос, которого Джури боялся больше всего: – Зачем ты позвал меня, Джури? Придумать, как ответить, тот не успел – ему понадобилось несколько секунд, чтобы сформулировать, а Леда не смог или не пожелал ждать. – Что ты хочешь услышать? – спросил он. – Что FED для меня – провальный проект? – Такого я слышать точно не хочу, – поспешно заверил его Джури, ничуть не соврав. – Вот и славно. Потому что я не буду этого говорить. Леда умолк, положив при этом руки на стол и уставившись на свои ладони, а Джури глядел на него несмело и видел только опущенную голову и то, как подрагивают ресницы Леды. – Я не знаю точно, зачем тебя позвал, – запоздало Джури решил ответить на вопрос, опять не совсем честно, но разговор надо было продолжать хоть как-то, потому что молчать было совсем невыносимо. – Просто почувствовал, что очень хочу это сделать. Поговорить. Мы ведь никогда с тобой толком не говорили о DELUHI. – Говорили, – возразил Леда, по-прежнему не поднимая головы. – Весь две тысячи десятый и одиннадцатый мы только то и делали, что говорили о DELUHI. – То были не разговоры, – твердо возразил Джури. – То была истерика какая-то, у всех нас. А нормально, успокоившись, о DELUHI мы не говорили ни разу. И о нас тоже. Как ему хватило сил произнести все это, в особенности последнюю фразу, Джури сам не знал. Не иначе, Леда тоже удивился его прямоте и вскинул голову – взгляд, которым он теперь мерил Джури, был тусклым, безрадостным, но очень живым. Джури сам не объяснил бы, как такое может быть, но ощущал на подсознательном уровне – Леда тоже хочет этого разговора, он не испытывает досады или усталости. Додумать мысль Джури снова не хватило времени. – Хорошо, идет, – громче, чем до этого, произнес Леда и поднял руки в каком-то беззащитном жесте. – Давай поговорим. Если ты не против, начну я. Однозначно Джури не был против – он вообще слабо представлял, как развивать дальше этот непростой разговор. А Леда не догадывался об этом и хотел сказать свою правду до того, как Джури выложит что-то, возможно, неожиданное и неприятное для него. – Когда в одиннадцатом году мы решили, что расходимся, я был в полном ауте, – начал Леда и подтянул к себе обратно чашку кофе на блюдце – чтобы занять руки, как догадался Джури. – Но недолго. Притом, что я дорожил DELUHI, дорожил так, как ничем другим, что я мог сделать? Я посчитал, что раз уж пошло такое дело, раз ты не поешь, а Агги занял позицию принципиального идиота, продолжать дальше и правда бессмысленно. К тому же меня никто и не спрашивал, хочу ли я продолжать. И я подумал: какого хрена убиваться? У меня были десятки предложений и приглашений – в сессионные проекты на короткое время и не только, у меня были заказы на песни и на рекламные ролики процессоров. Когда мы отыграли ласт лайв, не поверишь, я испытал почти облегчение. Взглянув на Джури исподлобья, Леда невесело усмехнулся и взял в руки чайную ложечку. Сахара в чашке не было, Леда в жизни его туда не положил бы, но он все равно помешал, потом поднял ложку, глядя, как кофе стекает с нее. Ни одного глотка он так и не сделал. – У меня все было наоборот, – Джури тоже захотелось поделиться, и он удивился, что голос его звучал почему-то немного хрипло. – В то время я вообще не понимал, как жить дальше и что делать. Куда бежать, чтоб случайно не лечь и не сдохнуть. Кивнув, Леда продолжал свои бессмысленные манипуляции с ложкой. – Так мне и надо, – вдруг невпопад сказал он, как будто на какие-то свои мысли ответил. – Что? – нахмурился Джури, и Леда чуть заметно мотнул головой. – Это к тому, что в хреновый период я не пришел к тебе. Правильно, что, когда стало хреново мне, приходить не стал уже ты. От удивления Джури на секунду завис, потом отмер и, непроизвольно копируя движения Леды, тоже потянулся за своей чашкой с чаем, но только сжал ее горячие бока в ладонях, тоже не спеша пить. – А когда тебе стало хреново? – осторожно поинтересовался он, и Леда пожал плечами. – Сложно сказать. В какой-то момент просто поймал себя на мысли, что все достижения, гонорары и признания как-то мало радуют. То есть мне вроде бы даже нравилась моя новая жизнь, но... Заканчивать предложение Леда не стал и вместо слов сделал глоток кофе. – Но что-то в ней я явно упустил. Джури кивнул скорее самому себе, чем Леде, припоминая, что почти такие же слова тот уже говорил: тогда, у клуба, где они отмечали день рождения Сойка. – И я долго не понимал, что именно. Сначала мне казалось, что дело в DELUHI, и мнимое равнодушие было чем-то вроде реакции на шок от того, что все рассыпалось. В самом начале одиннадцатого года я еще верил, что мы начнем записывать новый альбом, который будет ориентирован уже на западного слушателя – и знаешь, у нас бы все получилось, – Леда поднял глаза от своей чашки, теперь меряя Джури тяжелым пронизывающим взглядом, от которого почти физически стало не по себе. – У меня была группа из талантливых музыкантов, у меня был вокалист, которого даже учить не надо было – ты сам все знал и умел. Я спал и видел, как мы становимся известными в разных странах, и этим я приближаюсь к мечте, которую когда-то лелеял. – Но мы были достаточно известны и в Японии, разве нет? – Это все не то, – Леда поморщился, как от зубной боли, и вздохнул, наконец переставая дергать несчастную ложку. – Тогда, на подъеме, я хотел организовать свое дело. Небольшую фирму, куда бы нанял всех вас, весь наш стафф и роуди… Понимаешь теперь? Леда снова взглянул на Джури, и тот кивнул в ответ, отмечая про себя, что, несмотря на то что в то время они с Ледой были близки, Джури ни разу не слышал об этих его планах. На миг стало даже обидно, что он не поделился ими с кем-то еще – а точнее, с близким человеком, каким Джури себя в то время по праву считал. – Мой замысел был в том, чтобы дарить фанатам не только музыку, но гораздо больше. DELUHI должны были сделать людей счастливыми. И меня в первую очередь. Леда замолчал, снова переведя взгляд на гладкую столешницу. Он не говорил ни слова несколько долгих минут, и Джури не решился торопить его, переваривая услышанное. Леда хотел создать свою фирму. Леда хотел вырасти из просто успешной группы в нечто более серьезное. Леда хотел прыгнуть выше головы, как сказал бы ему кто угодно, но только не Джури. Не тот Джури, который был тогда, который готов был поддержать любую безумную затею, как однажды уже поддержал одну. Только Леда почему-то держал все в себе и не поделился этим с Джури, решив, что это только его мечта. – Ты мне не говорил, – выдохнул Джури, чувствуя, что слова рвутся наружу. В его голосе сквозила обида – по крайней мере, он ее слышал. Обида даже не на Леду: справедливее сказать, что обижался Джури на то, что всего, о чем тот говорил сейчас, так и не случилось. Словно кто-то отобрал у них нечто важное. – Я хотел сказать, когда все устрою, – оправдался Леда, поглаживая пальцами ушко чашки. Его кофе остывал, но он по-прежнему не притрагивался к нему. – И когда все полетело к черту, я просто не был готов признаться себе, что это была моя вина. Что из-за меня разрушилась не только группа, но и то, ради чего я старался. К тому же сначала я злился на всех вокруг – и на твой голос, и на себя, что понятия не имею, как теперь поступать, и на Агги с его дурацкой позицией. – Агги вступился за меня, – посчитал нужным оправдать друга Джури, хоть он и догадывался, что сейчас Леда говорит почти беззлобно – просто констатирует факт. – Я так и понял, – кивнул Леда, убирая прядь волос с щеки изящным движением мизинца. – Сам бы он до такого не додумался. Джури было что возразить, но он не стал развивать тему, понимая, что это сейчас не самая важная часть их разговора. – Я тогда думал, что ты забил на нас, – признался вместо этого Джури, и Леда замер, внимательно разглядывая его лицо. – И это злило меня. Врачи говорили, что стресс может быть косвенной причиной потери голоса, и я… – Ты винил во всем меня, – закончил за него Леда, кивнув головой, как будто подтверждая свои же слова. – Имел на это право. – Скорее, сходил с ума от непонимания, за что ты так со мной, – Джури слабо улыбнулся, но Леда не вернул ему улыбку, по-прежнему глядя прямо в лицо, не отводя серьезного взгляда. В кафе настолько вкусно и одновременно навязчиво пахло выпечкой, что некстати Джури почувствовал, как желудок печально ноет, намекая, что пора бы и поесть, но что-то подсказывало ему: сейчас кусок не полезет в горло. – Я был таким идиотом… – Почему ты не пришел тогда? Они заговорили одновременно и также одновременно замолчали, глядя друг на друга. Леда махнул рукой, как бы показывая, что он был первым, и тихо – понизив голос – произнес: – Я испугался. Такое признание было совсем не похоже на Леду, и Джури удивленно моргнул. Чтобы Леда и испугался простого разговора по душам? Неужели все эти годы они были обязаны друг друга ненавидеть, злиться, потом медленно и неумело пытаться выстраивать ровные отношения только из-за того, что всегда смелый Леда, который не боялся ничего, как всем казалось, просто испугался прийти к Джури тогда, когда тот больше всего этого ждал? – Помнишь наш последний тур? – спросил Леда и, дождавшись кивка от Джури, продолжил: – Перед самым первым лайвом мне приснился сон. Как мы играем финал в полном зале, и ты поешь лучше, чем когда-либо. Но ты тогда не пел. Тогда я вообще не был уверен, отыграем ли мы ласт лайв. Этот чертов сон я видел раз сто, а днем слышал, как ты с трудом распеваешься. Что я мог тебе сказать? – Мне было бы легче терять только группу, а не тебя вместе с ней, – признался Джури, опуская глаза. Его чай уже остыл, но он все равно сделал глоток, чтобы чем-то занять себя, и тут же поморщился. Напитку не хватало сахара, но звать официантку Джури не захотел. – Я об этом не думал, – так же честно признался Леда, и у Джури не возникло ни капли сомнений в его словах. Теперь он понимал, что каждый из них был слишком погружен в свои страдания, чтобы просто подумать о том, что чувствует другой, хоть и близкий человек. Обвинять в этом Леду не хотелось: Джури и сам ни разу не попытался узнать, насколько тяжело ему дался дисбенд. Обижаясь и злясь на Леду, Джури все время оправдывал себя этим, а за него решил, что Леда прекрасно переживет крах их общего дела. Почему он так был уверен в этом, теперь Джури не находил ответа. – Когда я узнал, что ты возвращаешься на сцену, я сразу подумал, что хочу снова работать с тобой, – продолжил Леда, поскольку молчание затянулось. – Только этого уже не хотел ты. – Ну знаешь, – Джури даже усмехнулся, припоминая провальные попытки Леды через других пригласить Джури петь для него. Теперь можно было бы сказать, что стоило расценивать их как комплимент: Леда всегда признавал, что у Джури достойный вокал, если даже несмотря на их некрасивый разлад хотел снова взять его в свои вокалисты. Это, конечно, льстило, однако, случись подобное даже сейчас, Джури бы отказал еще раз. – Действовал ты как лесоруб. – Наверное, когда я это понял, все и пошло не так, как должно было. Джури сложил локти на столе, совсем чуть-чуть подавшись к Леде, но в этой близости не было ничего интимного. Его лицо казалось заметно посеревшим даже в приглушенном теплом желтом свете в кафе, и Джури подумал, что не он один сегодня мучился неизвестностью и досадой, жалея, что назначил эту встречу. – Вот так в моей жизни разом не стало главного дела и главного человека, который даже слышать обо мне не желал. Я понял это только через несколько лет после дисбенда, – Леда поднял глаза, в которых Джури отчаянно видел не озвученное еще сожаление и странный блеск. – Я просто пережил это, Леда, – ответил Джури, не в силах отвести взгляд. Леда смотрел на него грустно, и теперь он совсем не казался привычно отчужденным и холодным, каким виделся всем вокруг. Этот момент близости, какой у них еще не случалось, вряд ли повторится еще: Леда никогда не показывал свою слабость так откровенно. – Думал, что свободен от всего того, что осталось после твоего ухода, – добавил Джури. – И думал, что без тебя смогу стать лучше. – Выходит, у меня все вышло наоборот. Чем больше думал, что ты счастлив и без меня, тем больше не мог понять, в чем искать это счастье мне, – Леда первым сдался, отводя взгляд в сторону и отклоняясь на спинку стула. Он расправил плечи, но его поза все равно была какой-то закрытой, словно он чувствовал себя проигравшим. Сложно было сказать, так ли это на самом деле: Джури отчаянно ловил себя на мысли, что в этой глупой истории нет ни одного победителя. – Я пытался забыться в сессионных проектах, которых, благо, всегда было много, занялся семинарами, постоянно что-то записывал себе и другим… Не помню, было ли что-то, кроме разъездов и чужих выступлений. И все время думал, что еще есть призрачный шанс: когда-нибудь ты не откажешь, если я предложу. – Один раз я тебе не отказал… – попытался было пошутить Джури, но Леда отмахнулся: – Я твою девушку чуть на месте не придушил тогда. Думаешь, у меня вообще был шанс не попытаться тебя от нее увести? Да видел бы ты себя со стороны в этой чертовой юкате… Ты меня потом пару лет во снах преследовал. – Я был настолько плох? – Ты был такой счастливый и сияющий не мне, что тогда я понял: не будет ничего. И когда я думал предложить тебе попробовать снова начать все вдвоем, снова собрать группу и вернуться ко мне, ты горячо меня послал. Так себе вышло прощание, да? "Вот оно", – подумал Джури и чуть по лбу себя не хлопнул. Вот что хотел сказать ему Леда в то утро, когда он решил, что нужно пресечь любой неприятный разговор. Не зря Джури после думал, что все было совсем не так просто – конечно, Леда не планировал ничего из того, что нарисовал себе в голове Джури, снова эгоистично решив за них двоих. Выслушай он его тогда – и может быть, этого разговора сейчас не случилось бы вообще. – Какой же я дурак, – почти простонал он, роняя голову на руки и почти чувствуя недоуменный взгляд, которым Леда сверлит его затылок. – Я-то думал, что ты популярно объяснишь, куда мне пойти, и не дал тебе даже шанса. – Очевидно, я этого шанса не заслуживал? – предположил Леда и медленно поднес свою чашку к губам, снова закрываясь от собеседника. Леде было неуютно – Джури чувствовал это, понимая, что подобных бесед у того с другими людьми не случалось. Он вполне мог себе представить, как тяжело Леде далось признание, оттого становящееся куда более ценным. – Очевидно, мы с тобой идиоты, не умеющие говорить ртом, – слабо улыбнулся Джури, предлагая компромисс. – Столько лет потратили впустую, борясь с призраками. – Не без этого, – согласился Леда и тоже, чуть ли не впервые за вечер, улыбнулся одними губами. – В общем-то, после того как ты сообщил, что в жизни больше петь для меня не будешь, я и понял, что потерял тебя окончательно во всех смыслах. – То же самое понял и я, – посчитал нужным уточнить Джури, но Леда уже продолжал говорить дальше. – Когда я создавал FED, я знал, что это будет уже совсем другой проект, ничего общего с тем, что было у нас, – Леда рассказывал, а Джури слушал, не перебивая. В голове щелкнуло, что только сейчас Леда сказал "нас", словно наконец объединяя их общую потерю, которую они переживали по отдельности. – Все было совсем иначе. И все было хорошо, пока я не понял, что не получается так, как хотел я. И это было хуже всего: группа готова, записи идут по плану, туры по всей стране и хорошие продажи, но все не так. Я не считаю FED своим провальным проектом, как не считаю таким ни один проект вообще, но… Леда запнулся, подбирая слова и пряча глаза от внимательного взгляда Джури. – Сойк прав: они не заменили мне DELUHI. Ничто не заменило. Джури сглотнул вязкую слюну, почти физически ощущая, как по коже пробежал холодок. Его руки все еще лежали на столе, и пока он думал, что чувствует, Леда внезапно подался вперед и накрыл своей ладонью его, чуть сжимая пальцы и тут же, словно испугавшись собственного порыва, дернулся, но руку не отнял. – Если бы я мог вернуться и все переиграть, Джури, я бы все сделал по-другому, – тихо, так, что было слышно только Джури, сидящему очень близко, медленно проговорил Леда и снова сжал пальцы, хотя Джури даже не думал отнимать свою руку. Прикосновение было приятным, а слова Леды заставили дыхание сбиться. Если бы Джури мог как-то выразить то, что сейчас творилось в его душе... Но он не мог выдавить из себя ни слова, молча глядя в темные глаза Леды, в которых можно было утонуть в этот тяжелый для них обоих момент. "Нет, – спокойно возразил внутренний голос, пока Джури не мог отвести взгляда. – Ничего бы ты не изменил. Ты бы поступил точно так же". Это было очевидно, и только в этот момент Джури понял, что Леда, пусть и неосознанно, солгал самому себе. Но то, что он позволил себе признать собственную ошибку, что он так долго приходил к этому выводу, чтобы сейчас озвучить его, было дороже любых слов, и у Джури закололо в груди. Леда ничего не смог бы изменить и, появись вдруг такая возможность, поступил бы точно так же просто потому, что не умел иначе. Но сейчас, делая свое признание, он был искренним, он верил своим словам – в этом Джури ни на миг не сомневался, ведь знал Леду хорошо, как никто другой. Тот действительно считал, что, если бы ему дали шанс, он бы все исправил. А если бы Джури умел поворачивать время вспять, он бы вернулся в прошлое и сделал бы все точно так же. Повторил бы все от начала до конца. Пускай на этом сложном пути длиною более чем в десять лет порой было больно, иногда страшно и часто – бесконечно горько, одно Джури мог сказать точно: за право увидеть Леду таким, каким он видел его сейчас, за то, чтобы слышать эти слова, ничего не жаль. Если бы Джури умел управлять временем, он оставил бы все как есть. Сидя напротив Леды, глядя в его бездонные и такие любимые глаза, чувствуя тепло его руки, Джури понимал, что вся его борьба подошла к концу, а он сам вернулся туда, откуда начал свой путь наутро после их последнего совместного лайва. Он снова вернулся к тому, что не представляет и не хочет представлять себе жизнь без Леды. – Я думал, что если заменю участников, название, изменю себя и стану лучше, то DELUHI продолжат жить новой жизнью в виде другой группы. Но этого так и не произошло. Знаешь почему, Джури? – Почему? – беззвучно пошевелил губами тот, глядя на Леду, как загипнотизированный. Голос Леды доносился откуда-то издалека, как будто Джури находился под толщей воды или белого, теплого, как пальцы Леды, снега. – Потому что заменимых нет. – Обычно говорят "незаменимых", – поправил Джури, но Леда строго покачал головой: – Я тоже так думал, но в итоге ничто так и не заменило мне ни DELUHI, ни тебя. Все потому, что утраты в этом мире невосполнимы, и "заменимых" на самом деле нет. И место моей давней, самой главной мечты, частью которой был ты, оказалось пусто, но не свободно. Джури молчал, не зная, что ответить на такое заявление, но чувствуя, как разгорается огонь внутри. Леда все же ошибся – как минимум одну утрату еще можно было восполнить. В этом Джури теперь был уверен точно. – Не такого разговора ты ждал сегодня, да, – резюмировал Леда, когда увидел, что Джури впал в некий транс и даже взгляд его замер. Его рука все еще сжимала руку Джури, и со стороны это, должно быть, выглядело странно. Но никому не было до них дела, а им до кого-либо: во всем кафе, во всем дождливом мартовском Токио сейчас были только они вдвоем. – Я не знаю, чего ждал от тебя, – признался Джури и, пошевелив рукой, перевернул ладонь, легко сжимая своими пальцами пальцы Леды, как бы говоря ему, что принимает все сказанное. – Я даже идти сегодня не хотел, когда вспомнил, что не знаю вообще, что тебе сказать. – Ну, раз уж пришел, то скажи, что думаешь, – взгляд Леды стал легче, будто его самого здорово отпустило после всех произнесенных признаний. Не зря говорят, что лучше озвучить свои самые тяжелые мысли, чтобы они перестали сжимать словно в тиски. И Джури послушался Леды, принимая свою очередь и начиная путанно вспоминать, как он жил все эти годы. Еще вчера, если бы Джури сказали, что он будет так искренне рассказывать о долгих годах после DELUHI, он бы не поверил – подобное казалось просто невозможным. Но правильные слова возникали будто из ниоткуда, и пускай Джури говорил далеко не все, самые важные признания давались относительно легко. Он рассказывал о том, как тяжко пришлось в последний год перед дисбендом и первые пару лет после, о бессмысленной и ненужной работе на износ, лишь бы ни о чем не думать, и о том, как горько было остаться без музыки и без сцены. О том, как потом стало легче, как сольный альбом, так не понравившийся Леде, вернул Джури опору под ногами, и о растерянности, что последовала после, когда он хотел продолжать свою музыкальную карьеру, но не мог решить, как именно. Пока не появился Агги со своим простым и одновременно гениальным, идеальным и своевременным для них обоих предложением. Только о личной жизни у Джури не получилось сказать ни слова – о тоске совсем иного рода, никак не связанной с потерянной группой. О попытке наладить свою личную жизнь с чудесной девушкой, заранее обреченной на провал, и об отсутствии дальнейших серьезных попыток, заведомо бессмысленных. Быть может, о таких вещах просто не говорят, в лучшем случае признаваясь только себе одному. Леда слушал терпеливо и ни разу не перебил Джури, в лице почти не менялся, только иногда отводил взгляд в сторону. Его чашка была уже пуста, и Джури упустил момент, когда Леда жестом показал официантке повторить заказ. Сам Джури не отказался бы от чего-нибудь покрепче – внутреннее напряжение не отпускало, и, если Леде стало заметно легче после собственных признаний, Джури чувствовал лишь нарастающее волнение, ведь самого главного он еще не произнес. – Мы с тобой как будто в разных направлениях двигались, – подытожил Джури с невеселой улыбкой, когда его рассказ подошел к концу. – Ты после дисбенда начал на подъеме – новые проекты, новые возможности – сплошные перспективы, пока я с самого дна с трудом выбирался. – А потом тебе стало лучше, а мне, наоборот, хуже, – подхватил Леда, – когда наконец дошло, что самое важное осталось в прошлом. Из нас всех я, похоже, главный тормоз. На этих словах он тоже попытался улыбнуться, но не слишком уверенно. – Может, ты просто оптимист и пытался верить в лучшее, – пожав плечами, возразил Джури. – Одно другому не мешает. Вздохнув, Леда отодвинул от себя вторую чашку с кофе, к которой едва притронулся, и Джури на подсознательном уровне понял, что тот считает разговор завершенным. Выматывающий и мучительный, он действительно подошел к своему логическому концу: впервые за много лет они оба рассказали обо всем, что происходило после того, как жизнь развела их в стороны, вытащили наружу то, что казалось Джури уже безвозвратно похороненным. – Мне жаль, что все вышло вот так, – произнес вслух Леда: сейчас, глядя на Джури, он казался бесконечно уставшим, словно вся тяжесть ошибок и проступков за долгие годы разом легла на его плечи. – И мне следует попросить прощения за то, что так обошелся с тобой. – Не нужно, – покачал головой Джури. – Оба хороши... – А знаешь, что было самым поганым? – вдруг перебил его Леда и даже чуть плечи расправил, словно решился на еще одно признание, которое изначально делать не планировал. – Ты вот спрашивал, когда мне стало хреново. Знаешь когда? Я даже помню этот прекрасный день. – Когда? – спросил Джури, что, конечно, и не требовалось: голос Леды почти звенел от внезапной решительности. – Когда ты заявился к нам на концерт с Агги и со своей девушкой. Я смотрел и глазам не верил. – На девушку? – неуверенно уточнил Джури, немного оглушенный очередными откровениями. – Ну не на Агги же, – с досадой поморщился Леда. – До меня только в тот момент дошло, что ты не будешь вечно один. В свою очередь, Джури хотел парировать, что и Леда от одиночества не страдал, но сдержался, понимая, как будет выглядеть такой ответ – будто они дети и пинают друг друга по очереди. – Ты так долго жил с ней, – теперь Леда снова смотрел вниз, на свои колени, и в паузах между словами плотно сжимал губы. – Больше двух лет – свихнуться можно. И я все думал: как так вышло? Какая-то девчонка живет с тобой вместе, делает тебе дрянной кофе по утрам каждый день, как будто так и надо, а по вечерам рассказывает, как день прошел, ходит рядом, слушает твои песни и твой голос круглые сутки... Не договорив, Леда махнул рукой, прерывая сам себя, и с трудом сглотнул. Смотрел он теперь в сторону полупустого зала кафе, пока Джури во все глаза глядел на профиль Леды и отказывался верить в услышанное – вот таких признаний он не мог нарисовать себе даже в самом фантастическом сне. Леда думал о нем и о его девушке – воображал себе сцены их уютного быта и был несчастлив от картинок в собственных фантазиях? Пускай Леде не хватило сил озвучить это, но Джури уже не сомневался, что примерно так все и было. "Но ты ведь никогда не хотел всего этого, – рвался у него отчаянный ответ. – Не хотел жить со мной, ничего не хотел. Почему вдруг?.." Почему же теперь с плохо скрываемой горечью Леда говорил о девушке, которая согласилась разделить жизнь и быт с Джури? Согласилась взять то, что Леду никогда не интересовало. От мыслей, что крутились у Джури в голове, было впору с ума сойти. Он ведь так искренне верил, что если Леду что и беспокоит, так это только его творческие успехи и музыкальные проекты, но никак не личная жизнь. – Иногда мне казалось, что с тебя станется на ней жениться, – глухо продолжил Леда. – Жениться и уйти в какую-нибудь нудную профессию, типа менеджера по продаже очередной очень важной херни, чтобы жить скучно и счастливо до старости. После свадьбы Сойка я уже почти верил, что так все и будет. Десятки глупых вопросов крутились на языке у Джури: что именно было на свадьбе Сойка? Почему Леда так решил? Неужели он ревновал? И прочие, многие другие, однако задавать он их не стал, зная ответы заранее и понимая, что в этих своих чувствах Леде признаваться мучительно и без дополнительных объяснений. Со стороны они с Момоко и правда смотрелись гармонично и наверняка казались счастливой парой с безоблачным будущим – даже сама Момоко долгое время считала именно так. Должно быть, не один Леда ожидал чего-то подобного. Помолчав, Джури собрался с мыслями и выдал самый правильный в этой ситуации, как ему показалось, ответ: – Если тебе станет легче, мне тоже было тошно узнать, что ты спишь со своим роуди. На мгновение изумление отразилось на лице Леды, он чуть приподнял брови от удивления, но быстро справился с собой. – Я думал, никому не заметно, – негромко произнес он. "Незаметно и было", – мог бы заверить его Джури, он ведь и не догадался бы, если б случайно не подслушал их разговор. Но говорить ничего не стал, только плечами передернул – мол, понимай, как знаешь. – Все это в прошлом и значения не имеет. И тогда тоже не имело, – начал было Леда, но будто вспомнил, что Джури подобные вещи не должны волновать, и быстро сменил тему: – Так или иначе, я в общем рад, что ты позвал меня сегодня. Давно надо было объясниться... Вот теперь их разговор действительно был окончен. Как долго он длился? По ощущениям Джури, не один час, хотя на деле, скорее всего, многим меньше. И Леда опять, как и всегда на протяжении их долгих отношений, ничего не понял. Рассказал всю правду, обнажил душу, выслушал ответные признания и решил, что на этом все – конец истории. Джури так и видел, как он сейчас встанет, попрощается почти сердечно и поедет домой, позволив себе еще раз потерять то, что было так близко и так важно для него все это время. Может, на эмоциях напишет новую песню – не лирическую, понятное дело, но что-нибудь душераздирающее, чтоб потом наложить на грохочущую музыку и тем самым выплеснуть часть своей боли. Вот только за время их пронзительно искреннего, такого запоздалого, но необходимого разговора Джури понял одно: он не позволит Леде уйти в этот раз – просто не позволит. Поймав себя на невероятной решимости, договорить Леде Джури не дал, накрыв его руку своей ладонью. – Пойдем ко мне, – просто сказал он, глядя Леде в глаза, и моментально почувствовал неимоверное облегчение, неожиданно понимая, что ради одной этой фразы он провел долгий вечер в маленькой кофейне, пускай сам до конца не догадывался об этом. Леда замер, широко распахнутыми глазами глядя на Джури и никак не реагируя на прикосновение. Возможно, он даже не заметил, как Джури несильно стиснул его пальцы. – Ничего себе, – сдавленно, совершенно незнакомым голосом произнес Леда – Джури показалось, что он сейчас неестественно рассмеется, до того странным стало выражение его лица. – Я думал, мы сейчас прощаемся. Теперь уже окончательно прощаемся... – Не надо ничего говорить, – перебил Джури и повторил: – Пойдем ко мне. Несколько долгих секунд Леда неотрывно глядел на Джури, и у него едва заметно подрагивали губы, как будто он хотел сказать что-то, но не мог подобрать слов. А потом Леда кивнул и с шумом отодвинул свой стул, вставая, пока Джури замешкался на мгновение, все еще ощущая тепло пальцев Леды в своей ладони. *** Всю недолгую дорогу домой Джури не замечал ничего вокруг – ни мерзопакостной погоды, ни проносившихся мимо машин, ни редких прохожих. Он шел рядом с Ледой и ловил себя на почти невыносимом желании взять его за руку, сжать крепко и не отпускать, потому что настойчиво казалось – в любой момент он может исчезнуть, или же сам Джури проснется один в своей постели. Ощущение нереальности переполняло и не отпускало ровно до того момента, пока они наконец не оказались в его квартире. Яркий свет в прихожей на секунду ослепил, и Джури, взглянув на Леду, увидел, что тот щурится и оглядывается как будто недоверчиво. – Ну-ну, как все знакомо, – произнес Леда, перехватив его взгляд. – Бардак и пустой холодильник – здесь живет Джури. В прихожей и правда был беспорядок: обувь, как всегда, хаотично разбросана, в углу уже с неделю валялся какой-то пакет из комбини, да и пол давно не помешало бы помыть. И это Леда еще не видел посуду в раковине, оставленную с утра, да и постель Джури вряд ли успел застелить. – С чего ты взял, что холодильник пустой? – невозмутимо спросил он, разуваясь, и заметил, что пальцы чуть подрагивали, пока он дергал шнурки. – А это не так? – Понятия не имею, что там в холодильнике, – честно ответил Джури, выпрямляясь и сбрасывая обувь, даже не пытаясь поставить ее аккуратно. – Вообще-то я не ждал гостей. – Представь, и я в гости не собирался, – улыбнулся Леда как-то нервно, и Джури с удивлением понял, что тому было не по себе, в отличие от самого Джури, которого накрыло внезапным спокойствием, когда дверь захлопнулась за спиной. Вместо ненужных слов он сделал шаг к Леде, отбирая у него куртку, которую тот все еще держал в руках, и, тут же позабыв о ней, уронил ее на пол. У Леды были холодные губы и щеки, и даже ладони казались ледяными, как с мороза, когда он прикоснулся к шее Джури, невесомо поглаживая пальцами, отвечая на поцелуй – первый и осторожный. Удивительные эмоции переполняли Джури, никогда он не чувствовал подобного – все было словно в первый раз и при этом до последнего вздоха знакомо. Они так давно не были вместе, что впору было забыть любые мелочи, и Джури вроде и не помнил ничего, теперь выуживая почти потерянное из лабиринтов памяти и одновременно узнавая заново: как пахнут волосы Леды, как при поцелуе надо немного запрокидывать голову, потому что он выше ростом, как уверенно тот перехватывает инициативу. – Сначала мне надо в душ, – разорвав поцелуй, выдохнул Леда, когда Джури потянул его за собой в сторону спальни. – Обязательно, – крепче вцепившись в плечи Леды, Джури сделал еще полшага назад. – После... Спорить Леда не стал, легко поддавшись. Джури даже вообразить себе не мог, чтобы сейчас разомкнуть эти объятия, и даже не потому, что горел от какой-то нереальной страсти – его все еще не покидало ощущение, что наваждение вот-вот рассеется, и от этой грезы надо успеть взять по максимуму. Все было вовсе не так, как в тот единственный раз после ханаби – неожиданно, нахраписто, действительно по какой-то нелепой случайности. Сейчас голова Джури оставалась светлой, но осознать происходящее в полной мере не получалось. Раздевались они тоже не быстро, но как-то неловко, помогая друг другу. Под свитером у Леды была еще и футболка, да и дурацкие джинсы – как обычно, чересчур тесные – не получалось стащить без усилий. У Джури не выходило оторваться от губ Леды, каждое прикосновение хотелось сопровождать поцелуем – он вообще не помнил, чтобы целовал кого-то с такой полной отдачей, и даже не понимал, что едва ли позволяет Леде выдохнуть, безостановочно касаясь его губ. Кожа Леды под пальцами Джури была гладкой, и хотя он закрыл глаза, поглаживая его торс, мысленно он прорисовывал каждую линию, каждую черточку, – помнил, где у Леды родинки и почти незаметный шрам под левой лопаткой – следствие какой-то детской травмы, как выглядят ключицы и выступают позвонки, стоит тому немного наклониться. Он даже не сразу заметил, что Леда почти не отвечает ему, а скорее просто подставляется под поцелуи, откинувшись на постели – все же не застеленной с утра, как Джури и думал. Шея, плечи, солнечное сплетение и живот – Джури был готов зацеловать каждую клеточку кожи. В голове по-прежнему было совершенно пусто, когда Джури, словно споткнувшись вдруг, широко распахнул глаза. – Твой пирсинг, – зачем-то шепотом произнес он, вскинув голову, и увидел, как Леда, откинувшись на локти, посмотрел на него расфокусированным замутненным взглядом, явно не понимая, почему Джури остановился. Пирсинга и правда не было – сережку в пупке, которая так заводила Джури много лет назад и которая была его маленьким фетишем, о чем Леда прекрасно знал, он вынул. Джури испытал слабое разочарование от этого открытия, хотя, казалось бы, была ли сейчас в мире ерунда незначительней? – Вытащил, – хриплым, еле слышным голосом Леда озвучил и так очевидную вещь и чуть поморщился, правда, тут же невесело улыбнувшись. – Не поверишь, в неподходящий момент вечно о тебе напоминал. – Что? – растерянно переспросил Джури. Смысл сказанного не сразу дошел до него, а когда Джури понял, то не поверил: быть такого не могло. Но Леда не стал больше ничего говорить. В комнате не было темно: свет фонарей проникал через незашторенные окна, свет из прихожей лился через незакрытую дверь. Глаза Леды блестели, как блестели и заметно искусанные губы. – Давай, – наконец произнес он, подтягиваясь на матрасе выше и тут же переворачиваясь на живот, извернувшись под прижимавшимся к нему Джури. – В первый раз быстро. Разум Джури временно отключился – он был не в состоянии анализировать, что именно происходит. Что Леда отдается ему, что впереди вся ночь, что времени теперь уйма и спешить не нужно, пусть и очень хочется. Наверное, он торопился и был грубым – замер только на миг, давая Леде лишь крохотную возможность привыкнуть, пока носом зарывался в его волосы, вдыхая знакомый запах, такой родной и одновременно давно забытый. Плечи Леды были напряжены, он застыл, не дыша, пытаясь привыкнуть к ощущениям. Наверняка ему было некомфортно, но сдерживаться дольше Джури уже не мог, как не мог и контролировать себя, понимая, что тормоза слетают, а сам он сходит с ума от этой близости. Как он вообще жил все годы без этого?.. Стискивая зубы, Джури изо всех сил старался хотя бы не стонать в голос, двигаясь резко и во всю длину. Шестое чувство подсказывало, что Леда не против такого обращения, что сейчас все происходит правильно и иначе просто быть не может. Леда подавался бедрами назад, тяжело и как-то хрипло дыша, и Джури почти чувствовал, как бешено колотится его сердце. Они оба безумно соскучились по всему этому: по каждому украденному вздоху, по жаркому дыханию в самое ухо, по поцелуям куда-то в лопатку и выше – куда удастся дотянуться. Джури крепко сжимал бедра Леды, рискуя оставить на светлой коже следы от пальцев, дергал его на себя, и длилось это совсем недолго – он не смог бы терпеть, даже если бы хотел. Оргазм, сильный и яркий, не принес облегчения: Джури желал продолжать еще и еще, прижиматься к самому дорогому человеку до бесконечности, брать то, чего его лишили на долгие годы, и только разом покинувшие его силы заставили почти упасть на Леду, наконец срываясь на стон. Первым не выдержал Леда: прижатый к матрасу, он сделал слабое движение плечами, и Джури расценил это как сигнал отстраниться. Не иначе, Леде и вдохнуть было трудно под весом его тела. Минуту или две они лежали рядом, не прикасаясь друг к другу, глядя в потолок, и Джури дышал тяжело и часто, ничего не слыша за собственным дыханием и шумом в ушах, ощущая непривычную пустоту внутри – приятную пустоту, словно все накопившиеся дурные мысли, страхи и обиды разом покинули голову. Следом за восстановившимся дыханием пришло осознание, что теперь все происходит правильно. Закрыв глаза, он пошарил рукой по простыни, находя ладонь Леды и несильно стискивая его пальцы, чувствуя, как Леда сжимает его руку в ответ. Они не обнимались и не спешили прижиматься друг к другу – просто лежали рядом, но Джури чувствовал, что сейчас они – одно единое целое. Тишина звенела вокруг, она была одновременно и приятной, и невыносимой. Нужно было что-то сказать – и не хотелось говорить. – Ничего не изменилось, – спустя пару минут ровным и безэмоциональным голосом произнес Леда. – Ты все такой же скорострел. На троечку, Джури. – На себя посмотри, – улыбнувшись, парировал Джури, не ожидавший такой оценки. – Скорострел тут только один, и это не я. – Не было такого, я вообще остался недоволен, – деланно ворчливо ответил Леда, но руку Джури в своей сжал крепче, будто тот планировал вырваться. – Тебе все показалось. – Нет, не показалось. Перепроверим? Негромко рассмеявшись, Леда притянул ладонь Джури к своим губам и несколько раз легко коснулся ее, не столько целуя, сколько просто прижимаясь к разгоряченной коже губами, а потом потерся о тыльную сторону щекой. Оцепенение отпускало Джури, чувство, что он попал в сказочный сон, уходило. Леда прикасался к нему сейчас так ласково, как могут только люди, давно знающие и любящие. И от понимания этого заходилось сердце, исчезали последние сомнения. – Ты вроде в душ собирался, – закрыв глаза и снова улыбнувшись, напомнил Джури, когда Леда, перевернувшись на бок, склонился над его лицом. – Обязательно, – ответил тот. – Только после. *** По полу тянуло сквозняком, но у Джури не было ни сил, ни желания подняться и закрыть окно. Створка едва заметно покачивалась из стороны в сторону – Леда открыл его, пока Джури был в душе, и теперь в комнате стало совсем холодно. Это так было похоже на него – проветривать даже в самую мерзкую погоду. Снаружи занимался весенний рассвет, очертания предметов в комнате становились все более четкими, реальными. И Леда, подтащивший к футону стул и пристроившийся на краешке сидения, был тоже реален. С ума сойти. Леда в его доме. На рассвете. Его Леда. Усталость накатывала, как слабые волны находят на берег в почти полный штиль, незаметные и беззвучные. Если бы Джури лег, он мгновенно уснул бы, и именно поэтому он не хотел ложиться. Пусть время остановится, пусть никогда не наступит новый день. – Играешь? – спросил десятью минутами ранее Леда, указав на акустику, что собирала пыль в углу. – Очень редко, – честно ответил Джури. – Можно? Джури пожал плечами. Это к гитарам Леды не стоило прикасаться без разрешения под страхом быть как минимум испепеленным взглядом, Джури же было совершенно безразлично, кто играет на его акустике. Леда просто забыл об этом. – Я знаю, что тебе все равно, – будто мысли его подслушав, возразил Леда и осторожно взял гитару в руки. – Но брать инструменты без разрешения неправильно. Опустившись на кровать в самом ее изголовье, обняв подушку и прислонившись спиной к стене, Джури через полуприкрытые веки наблюдал, как Леда медленно перебирает струны, импровизируя почти неслышно, чтобы не побеспокоить мнительных соседей. У него было отрешенное лицо, влажные после душа волосы липли к щекам и шее, а руки в полумраке казались особенно красивыми, словно нарисованными и уж точно не принадлежавшими человеку из плоти и крови. Самому Джури едва хватило сил натянуть белье и домашнюю рубашку, которую он даже не застегнул, тогда как Леда оделся как следует, отыскал свои джинсы и изрядно помятую серую футболку. Только его ноги оставались босыми, и Джури подумал, что, наверное, Леде холодно, но снова не нашел в себе сил подняться, чтобы закрыть окно. – У меня есть песня, – тихо произнес Леда, продолжая наигрывать сочиненную на ходу мелодию, и на какое-то мгновение сбился. Терпеливо ожидая продолжения, Джури ничего не спрашивал. – Я написал ее незадолго до нашего последнего концерта, в две тысячи одиннадцатом. – У тебя... – начал было Джури и понял, что от долгого молчания голос сел. Прокашлявшись, он продолжил: – У тебя вроде немало материала накопилось тогда за те полгода, и ты... – Да-да, – нетерпеливо перебил Леда. – И я почти целиком использовал его в UNDIVIDE. Но это совсем другая песня. Он говорил спокойно и ровно, но Джури слишком хорошо знал его, чувствовал на подсознательном уровне и понимал – сейчас Леда рассказывал о чем-то крайне важном для него. – Сыграй, – просто предложил Джури, и Леда, даже не глянув на него в ответ, легко коснулся струн. Когда-то давным-давно Джури поймал себя на мысли, что, если видит, как пальцы Леды перебирают струны, он едва ли не пение ангелов слышит и уже не может разобрать, что именно исполняет сам Леда. Потому он закрыл глаза, растворяясь в мелодии. Голос Леды ему всегда нравился, пускай тот никогда не желал петь на публике. Магия – не назвать это другим словом. Джури растворялся в звуке простой новенькой акустики, его акустики, которая за всю свою недолгую жизнь служила больше элементом декора, чем инструментом, и выхватывал слова песни Леды частями. Джури вдруг почудилось, что если он прислушается, если вдумается в них всерьез, сердце разорвется. Леда пел песню о мечте, которая сверкает даже через долгое время. О людях, которые расстались годы назад. О трудном пути, что им придется пройти, чтобы в будущем воссоединиться снова. Зажмурившись сильнее, Джури вспомнил, как Леда говорил слова прощания группе на их последнем концерте в две тысячи одиннадцатом. Стоя на сцене, Джури специально не поворачивал головы в его сторону, чтобы не потерять самообладания. На тот момент расставание с Ледой, прощание с группой причиняли ему настоящую физическую боль, и он не мог трезво оценить то, что ему открылось. Леду он почти презирал тогда, не видел ничего за ослепляющим страданием, которое испытывал сам. И лишь много позже, уже остыв и на более трезвую голову, Джури вдруг подумал о том, что пустой, расчетливый, бессердечный человек никогда не смог бы вот так стоять перед толпой чужих людей и не находить в себе сил сдержаться, скрыть свое горе. От слов песни, спрятанной от всех на долгие годы, в душе Джури звенели невидимые струны. Леда ведь тоже любил его, – вдруг четко осознал Джури, и открытие это было таким очевидным, как внезапное понимание, что небо синее, а трава – зеленая. Как дважды два – четыре, как то, что Земля круглая. Любил свое сокровище, любил самого Джури, как неотъемлемую его часть, пускай сам тогда не понимал до конца. Как же глупо получилось: много лет Джури верил, что тому плевать на него, что Леда совершенно равнодушен, тогда как тот любил его – просто не так, как делал это сам Джури, но оттого ничуть не меньше. Доиграв, Леда в последний раз коснулся струн гитары, и прощальный звук еще долго, бесконечные доли секунды висел в воздухе. В таких случаях принято говорить "как здорово", "прекрасная песня" или еще что-то подобное, но Джури не подбирал правильных слов. Он рассеянно смотрел на светлеющее небо за окном и пытался принять то, что услышал. – Ты кому-нибудь ее играл? – наконец тихо спросил он. – Это было прощание, Джури. Такое не показывают кому попало, а сыграть тебе я не мог, – слова прозвучали бы чересчур патетически, если бы в этот момент Леда не скривился болезненно и не отвернулся, чтобы Джури не видел его лица. Дав ему несколько секунд, чтобы взять себя в руки, Джури произнес: – Песню надо обязательно записать. – Нет, – слишком поспешно, словно и ждал такой реакции, ответил Леда. – Я писал ее для DELUHI и не дам исполнять никому другому. А DELUHI больше нет. "Да, DELUHI больше нет", – мысленно согласился Джури, но говорить вслух то, что и так очевидно, не стал. – Знаешь... – снова заговорил Леда и легко коснулся струн снова – Джури уже казалось, что ему проще делать признания, прячась вот так за любимую гитару. – Я тебе сейчас кое-что скажу, но ты никому не рассказывай, идет? – Клянусь, – слабо улыбнулся Джури, тогда как лицо Леды оставалось совершенно серьезным. – Не порти мне репутацию. – Да куда уж мне, – весело усмехнулся Джури. – Свою репутацию ты давно испортил сам. – Помнишь, как на последнем концерте я говорил, что DELUHI – мое сокровище? – пропустив его слова, все так же серьезно продолжил Леда и, не дожидаясь и без того понятного ответа, продолжил: – Тогда я вкладывал в это слово неправильный смысл. – В какое слово? – не понял Джури. – В слово "DELUHI", – Леда тихо вздохнул. – Когда все развалилось, мне казалось, что DELUHI исключительно мой проект, мое создание, если можно так сказать... Но я ошибался. Затаив дыхание, Джури, все так же стискивая подушку, ждал продолжения, чувствуя, что душа его замирает в предвкушении пока не произнесенных слов. Он впитывал каждую эмоцию Леды, каждую интонацию, потому что знал – как бы ни повернулась дальше их жизнь, как бы ни сложились обстоятельства, Леда никогда больше не повторит то, что говорит сейчас. Предрассветные часы волшебны – в такое время люди делают самые важные признания, в первую очередь самим себе. – А оказалось, что все иначе. Все совсем просто, – продолжил Леда, безостановочно теребя струны, которые теперь создавали даже не мелодию, а едва слышный перезвон. – DELUHI – это все мы. И я, и ты, и Сойк... – И даже Агги, – неожиданно даже для себя развеселившись, подхватил Джури. – И даже Агги, – без особого желания согласился Леда и, повернув голову, посмотрел на Джури очень строго. – Скажешь ему, что я такое говорил – убью. Уже через секунду Джури смеялся, хохотал от души, уткнувшись лицом в подушку, ничего не замечая вокруг, но зная, что Леда, даже если и не улыбается, то разделяет это веселье – это счастье, которое чувствовалось в самом воздухе небольшой комнаты, служившей Джури спальней. – Жаль, что теперь уже ничего не изменить, – тихо произнес Леда, уже не столько играя, сколько поглаживая струны. – Да, – поспешно согласился с ним Джури и соврал: – Жаль. – Я был идиотом, – пускай Леда в этот момент улыбнулся, говорил он серьезно. – Если узнаешь, что где-то изобрели машину времени, сообщи мне, идет? – Непременно, – в ответ Джури даже тихо рассмеялся, а про себя подумал: "Ни за что". Эта ночь – или, правильнее сказать, уже утро – стоила всего, через что ему довелось пройти за последние годы. Ни за что теперь не согласился бы что-то менять. ~ Они оба будут молчать еще какое-то время, пока Леда, задумчиво глядя прямо перед собой, будет все так же сжимать гриф гитары, а Джури – смотреть на него и ждать, сам не зная чего. – Сыграть тебе что-нибудь? – вдруг спросит Леда, и Джури кивнет. – Что-нибудь, чего я еще не слышал, – скажет он, потому что старым мелодиям – любимым незабытым песням из их счастливого прошлого – больше не будет места этой ночью, которая уже стремится к своему завершению. И Леда сыграет какие-то новые мелодии, а может, будет просто импровизировать, пока Джури, отрешенно слушая, вспомнит, как много, бесконечно много лет назад, так же, сидя в постели, он слушал свежие наработки совсем юного Леды, который безоговорочно верил, что создаст самую лучшую группу на свете с самыми лучшими музыкантами. "Ты будешь играть со мной? В моей группе?" – услышит он голос из прошлого и вновь, даже не задумавшись, ответит: "Да, конечно, буду". Совсем другие люди – повзрослевший уставший Леда и снова счастливый, почти не изменившийся Джури – будут делить одну бессонную ночь на двоих, делить новые мелодии и верить, что впереди ждет только хорошее. Как будто не было долгих лет врозь, друг без друга, как будто не было бесконечного одиночества и болезненных потерь. Пережитые горести покажутся неважным, потому что все снова станет правильно – встанет на свои места. И круг замкнется.