Незаменимых нет

Март 2013 года

Джури упустил тот момент, когда хождение на работу стало приносить ему если не радость, то как минимум умиротворение, а когда осознал это, уже не мог вспомнить, из-за чего все изменилось. Возможно, просто привык к обстановке в баре, где он коротал пять, а иногда даже шесть вечеров в неделю. А может, когда его душевное состояние улучшилось, рутинная и не особо почетная работа перестала казаться средством уничтожить ненужное ему больше свободное время. Тору, высокий и сутулый парень с совершенно неподходящей ему прической, который работал вместе с Джури вторым барменом, вечно был уныл и безостановочно на что-то жаловался. Поначалу Джури раздражало его нытье, но теперь он ловил себя на том, что по пути в бар уже забавляется, делая ставки, что сегодня испортило Тору жизнь: оторвавшаяся пуговица, ушедший из-под носа автобус или плохая погода. – Тору-кун, есть простое средство поднять тебе настроение, – иногда веселился Джури. – Оно у тебя за спиной. И указывал на длинные ряды бутылок, выставленные на стеллаже в четыре полки. – Лишь бы поржать тебе, – бубнил под нос Тору, но Джури знал, что тот не сердится всерьез и даже, быть может, немного радуется извечным попыткам Джури развеселить его. – Люди даже за баром сидеть не хотят, когда видят твою кислую физиономию, – подначивал он. – Мою физиономию компенсирует твоя, вечно трескающаяся от удовольствия. То, что он всегда весел и позитивен, Тору говорил и полтора года назад, когда Джури только устроился на работу, хотя чего он точно не испытывал в тот период, так это радости. Или Джури неплохо притворялся, или, что вероятнее, на фоне Тору и покойник отличался бы живостью и бодростью. Иногда случались просветления, и Тору некоторое время выглядел довольным жизнью. Причина тому была неизменной – у него появлялась подруга. Но, как подозревал Джури, ни одна женщина не могла выдержать такого типа, как Тору, дольше пары недель, и в скором времени шарманка горести и занудства запускалась заново. – Тебе хорошо, у тебя вон какая девушка, – у Тору появилась новая причина для страданий – благополучная личная жизнь напарника – после того, как однажды Момоко наведалась в бар проведать Джури. Через две минуты после знакомства она уже весело болтала с Тору, ненавязчиво флиртовала, как она делала почти всегда и почти со всеми, и Тору давил в ответ бледную улыбку. – Была б у меня такая девушка, я б даже брился каждый день, – продолжал страдать Тору. – Возможно, причину и следствие стоит поменять местами, – уже откровенно рассмеялся в ответ Джури. – И начать хотя бы как следует бриться уже сегодня. – Не смешно, – возмутился Тору. – Очень даже смешно, – поддакнула Джури Йоко – официантка, с которой у него сразу сложились теплые отношения. – Если б у тебя еще борода нормально росла, а не эти три гордых волоска. Закатив глаза как оскорбленный страдалец, Тору уплыл в другой конец барной стойки, где нашел себе очередное нудное и бесполезное занятие – переставлять бутылки. Он так нередко делал, и Джури потом ничего не мог найти, но все равно не злился. – Что, опять очередная смылась, не выдержала? – кивнула в сторону Тору Йоко, но Джури только плечами пожал: – Вроде нет. Сегодня его огорчило, что у меня есть девушка, а у него – нет. Смеялась Йоко грубовато, скорее как мужчина, лицо у нее было широким, не слишком красивым, и фигура тоже под стать. Как-то раз шутки ради Джури и Йоко сложили вместе свои ладони, и оказалось, что у девушки рука была на порядок шире. Йоко отчаянно пыталась похудеть, выкладывала в соцсети видео, как она убивается в спортзале и как старательно питается одним салатом, но все потуги уходили, как вода в песок. – Ты, конечно, прости за честность, но, по-моему, пора уже успокоиться, – как-то раз не смолчал Джури, наблюдая, как Йоко еле-еле ползает по залу между столиками после очередной убийственной тренировки. – Кости не худеют. – Ты не понимаешь, – Йоко выглядела несчастной, но ничуть не обиделась. – Если я не буду над собой работать, стану совсем как бочка. – Очень милая и совсем небольшая бочка, – поднял вверх указательный палец Джури. Йоко в ответ только насмешливо фыркнула: – Ну если ты женишься на мне такой, я сразу успокоюсь. – Женюсь! – выпятил грудь вперед Джури. – Если ты готова подождать лет пятнадцать. Раньше я, пожалуй, не соберусь. – Нет, ей такое не подходит, – вмешалась в разговор их вторая официантка, Кими. – Ты бы видел, как она на выходных затискала моих племянников. Йоко-тян хочет мужа и детей уже вчера. – Ничего подобного! – возмутилась Йоко, и Джури показалось, что она немного смутилась: слова Кими попали чуть больше в цель, чем той хотелось признавать. – Да-да, бедные дети уже не знали, куда от нее прятаться, – не унималась Кими. Внешне Кими была полной противоположностью Йоко, да и характером во многом тоже, что не мешало девушкам быть лучшими подругами. Кими была настолько маленькой и тоненькой, что, казалось, ее сдует первым же сильным порывом ветра. Джури ума не мог приложить, как ей удавалось с кажущейся непринужденностью тащить тяжеленный поднос с бокалами пива, а потом еще ловко и аккуратно их разгружать у столиков. У Кими были тонкие черты лица, немного потерянный взгляд, и всегда казалось, что мыслями она где-то не здесь. Мужчинам Кими нравилась, но та если и отвечала взаимностью, то, как правило, без энтузиазма и немного сонно – словно ее только что разбудили и меньше всего ее заботит чье бы то ни было внимание. – Когда я заработаю много-много денег, куплю домик в Каруидзаве, отключу телефон, и больше вы меня не увидите, – как-то раз поделилась она с Джури, задумчиво глядя куда-то поверх его головы. – Мы будем скучать, – ответил с улыбкой тот. Кими загадочно улыбнулась в ответ, но даже из вежливости говорить, что будет скучать тоже, не стала. Она всегда остро переживала даже самую незначительную грубость клиентов, с которой так или иначе иногда приходилось сталкиваться, от шума в баре у нее болела голова, и Джури едва ли представлял, что заставило ее прийти работать именно в такое место. Предполагал только, что слабая социальная адаптация привела Кими туда, где уже трудилась ее кабы не единственная подруга Йоко. От обеда до вечера Тору и Джури ходили на работу по очереди, а вот когда у большинства людей заканчивался рабочий день, в баре наступали горячие часы, и тогда они выходили на смену уже вдвоем. Заведение было не самым маленьким, в штате имелись и другие официанты, и еще один бармен, которого Джури почти не знал, но именно с этими ребятами он сдружился. Когда Джури начал думать о том, что в скором времени придется искать другую работу, он поймал себя на мысли, что огорчен. Но и оставаться здесь он больше не мог – хотелось больше времени проводить с Момоко, а из-за его графика они виделись в лучшем случае пару вечеров в неделю. Момоко хоть и роптала на свою скучную должность, у нее все же строилась карьера, а Джури было без разницы, где зарабатывать на жизнь. Как странно было понимать, что работа – нелюбимая, нежеланная, первая попавшаяся ему в один из самых печальных этапов жизни – вдруг стала даже немного дорога. Что Джури будет скучать по вечно опущенным уголкам губ Тору, рассеянному взгляду Кими и наморщенному лбу Йоко, когда та придирчиво разглядывает себя в маленьком зеркальце. По приглушенному свету в зале, по особенному, присущему только их бару запаху, по новенькой барной стойке, отполированной скрупулезным Тору до зеркального блеска. – Будешь уходить? – заметно расстроилась Йоко, когда Джури поделился с ней планами. – Не прямо сейчас. Когда подыщу что-то другое. Девушка кивнула ему и поднесла к губам сигарету. Больше в их смену никто не курил, как не курил и Джури, но иногда за компанию выходил с ней на воздух, если погода была хорошая. – Грусть. И поговорить не с кем станет, – вздохнула Йоко. – Не поверишь, но мне самому жаль, – невесело улыбнулся Джури. – Кто бы мог подумать, что у нас тут не так уж плохо. Сейчас вспоминаю все полтора года, что здесь работал, и вроде столько всего классного было. Помнишь, как тот официант – забыл, как его звали, – начал заигрывать с клиенткой, а та оказалась женой босса? От смеха Йоко чуть не закашлялась дымом, возмущенно отмахнулась от Джури, чтобы не говорил о таком в столь неподходящий момент, а когда наконец выдохнула, затушила окурок. – Оно всегда так, – сказала Йоко, глядя не на Джури, а в темноту улицы. – Когда работаешь где-то, все тебя бесит, все раздражает. Или вставать надо слишком рано, или, наоборот, как у нас – домой возвращаешься слишком поздно. И коллеги какие-то так себе, и начальник идиот, и платят всего ничего. А потом проходит время, дерьмо забывается, и вдруг понимаешь, что хорошего-то было куда больше. Да и ты был бы совсем не ты, если бы не эта работа, не эти люди, не этот опыт. На Йоко нашло вдохновение, и она продолжала рассказывать уже что-то о своем предыдущем месте, но Джури слушал вполуха, тоже глядя не на собеседницу, а мимо. Думал он вовсе не о тех полутора годах, что провел с обратной стороны барной стойки, а о том, что имело место чуть раньше, до этой работы в баре. "А хорошего-то было куда больше", – как эхо повторялись в его голове слова Йоко. Впрочем, время, что он оставался обыкновенным барменом, назвать плохим тоже не получалось, пускай Джури и привык думать, что это черная полоса в его жизни. Когда в одно воскресенье удалось освободиться пораньше, Джури скинул Момоко сообщение, что они могут провести вечер вместе, если та еще ничего себе не запланировала. Ответ пришел через полминуты: его девушка была совершенно свободна и могла подъехать к нему в течение часа. Они не жили вместе, хотя ключами обменялись, продолжая при этом каждый снимать свою квартиру. Джури ловил себя на мысли, что от предложения Момоко переехать его удерживает только простое понимание: они вроде как не очень близко знакомы, без году три месяца. И чувствовал, что этот вопрос в скором времени все же решится, его поднимет или он сам, или его подруга. По пути домой Джури заскочил в ближайший комбини, где быстро загуглил "как приготовить ужин и не сжечь квартиру". Как и многие девушки, Момоко обычно опаздывала, потому Джури смело рассчитывал, что успеет что-нибудь приготовить до ее прихода. Интернет подсказал, что самым простым блюдом на все времена остается разведенный в кипятке мисо, но Джури сам усмехнулся, представляя реакцию Момоко и ее смешно сведенные к переносице брови. Поэтому он предпринял еще одно усилие, припоминая, что обычно заказывает его подруга в кафе, и остановил свой выбор на упрощенном варианте салата с итальянской заправкой и спагетти. Джури вспомнил, что Момоко упоминала, как любит итальянскую кухню, из которой он знал только пиццу, справедливо полагая, что спагетти уже стали частью его родной культуры, но наспех найденный рецепт выглядел аппетитно и практически безопасно. К тому же он насчитывал всего несколько ингредиентов, которые сразу же нашлись в магазине и отправились в корзинку Джури. Однако в этот раз Момоко оказалась куда оперативнее Джури, и когда тот провернул ключ в замке и толкнул дверь, из квартиры на него одновременно хлынули запахи горячей еды и свет, что горел в прихожей. У Момоко была привычка вечно оставлять его включенным, и Джури, тоже не слишком аккуратного в этом вопросе, она ничуть не раздражала. – Ну ничего себе, – рассмеялась Момоко, выглянув из кухни и увидев увесистый пакет, который притащил Джури. – Я тоже нам тут кое-что готовлю. – Вот и зря! Это моя кухня и готовить тут должен я, – наигранно возмутился Джури, стягивая кроссовки, не развязав при этом шнурки. Леда никогда не мог промолчать в таких ситуациях и поддевал Джури, что тот испоганит всю свою обувь. Поморщившись от воспоминания, он дернул сильнее и запустил кроссовкой куда-то в угол, решив, что аккуратно поставит когда-нибудь потом. Леда бы его прибил, если б увидел. Аккуратист хренов. – Я помню, что ты приготовил в прошлый раз, – вытирая руки каким-то маленьким полотенцем, какого у Джури в хозяйстве точно не водилось, Момоко вышла ему навстречу и обняла за шею, так вовремя прогоняя неуместные мысли. – Что же? – Джури нахмурился, когда на самом деле очень хотелось улыбаться, и обнял Момоко в ответ. – Мы это ели? – Конечно нет. Чтобы съесть, надо сначала отодрать от сковороды, а у нас не получилось. Они рассмеялись одновременно, но Джури остановился первым, прижимаясь к губам Момоко, чувствуя, как, целуя его, та все еще продолжает улыбаться. Поразительно: они вроде недолго были вместе, а общих забавных воспоминаний хватало, чтобы в любой момент поднять и без того хорошее настроение. – Я приготовила нам на сегодня фильм, – заговорщическим шепотом произнесла Момоко, хитро при этом улыбнувшись, когда наконец они разорвали поцелуй. – О нет, только не это! – взмолился Джури. – Что я тебе сделал? – Ну пожалуйста, пожалуйста, – Момоко обняла его еще крепче, хотя Джури и не думал вырываться. – Я уверена, что он не сложный. И я так давно хотела его посмотреть! У Момоко была большая любовь к старому американскому кино, иногда она умудрялась достать какие-то совершенно редкие ретро-фильмы, еще черно-белые, с актерами столь удивительной красоты, что они казались нарисованными карандашом, а не людьми из плоти и крови, некогда ходившими по земле. А еще Момоко всегда смотрела эти фильмы в оригинальной озвучке, не уважала субтитры и терпеть не могла наслаждаться просмотром в одиночестве. – Мой английский не настолько хорош, – в самый первый раз, когда та предложила провести вечер с фильмом, предупредил Джури. – Но он и не плох, – возразила Момоко. Больше из нежелания спорить, чем от любви к странным кинолентам Джури согласился – и понял в лучшем случае треть того, о чем говорили герои выбранного его девушкой фильма. Но Момоко так старательно подбадривала его, уверяя, что для Джури может быть даже полезно подобное времяпровождение, охотно переводила непонятные реплики и так радовалась его согласию присоединиться к просмотру, что, когда вопрос встал во второй раз, Джури снова согласился. После пятого фильма он поймал себя на мысли, что понимает уже гораздо лучше. После десятого уловил всю суть, ни разу не спросив Момоко, что означает то или иное непонятное слово. С Момоко было одинаково комфортно ходить куда-то и оставаться дома. Она легко находила общий язык с незнакомыми людьми, неплохо танцевала и вполне сносно пела в караоке, но также с удовольствием могла валяться на диване, листая журнал и не требуя от Джури каких-то особенных усилий для собственного увеселения. Еще она неплохо рисовала, как правило акварелью, хотя дома у нее хранилось немало кисточек и тюбиков с самыми разными красками, пара мольбертов, самая разная бумага и даже полотна для картин маслом и акрилом. Для Момоко рисование было хобби, и Джури думалось, что пока не появился он и не украл у нее приличную часть свободного времени, рисовала его девушка куда чаще. – Ты не пробовала заняться этим профессионально? – спросил он как-то раз, когда был у Момоко в гостях и разглядывал абстрактные акварельные пейзажи. Момоко больше всего любила рисовать именно их, а еще – цветы, самые разные, но чаще всего почему-то пионы. – Ну что ты, мне не хватает таланта, чтобы просить за свои картины деньги, – отмахнулась девушка. Джури мало что понимал в рисовании, потому промолчал о том, что акварели Момоко казались ему талантливыми более чем. Возможно, Момоко и о его пении думала, что Джури не стоит лезть на сцену, потому что и ему не хватает таланта? Ведь он не был профессиональным музыкантом и не получал специального образования, как не получила художественного и Момоко. Джури не знал и не спрашивал, а сама Момоко никогда ничего не говорила и не осуждала его вслух за привязанность к музыке, из которой Джури не собирался уходить. – Надеюсь, ты выбрала что-то интересное. С погонями и перестрелками, – Джури изображал вредность просто так, как делал это каждый раз, когда речь заходила об увлечениях Момоко, и та знала об этом, поддерживая игру. – Нет, это фильм про любовь, – невозмутимо ответила она и, прищурившись, добавила: – Кстати, забыла сказать. Я приготовила карри. – Ух ты! – сделал удивленные глаза Джури, по запаху и так уже определивший, что их ждет на ужин. – Это все меняет. Ладно, так и быть, я согласен подремать под твой фильм. – Какое еще подремать? Я же потом захочу обсудить. – О, ну тогда тут одним карри не отделаешься, – подмигнул ей Джури и первым направился на кухню, чувствуя при этом, что за предстоящий ужин согласился бы не только на фильм про любовь. – Ничего, у меня есть идея, как еще тебя порадовать, – так же многозначительно отозвалась Момоко, пока Джури доставал из шкафа тарелки. Пожалуй, он соврал. За карри, который готовила его девушка, можно было и фильм на английском посмотреть, и обсудить его, и еще пару ее желаний исполнить. *** Начало весны тринадцатого года у Сойка выдалось жарким – его попросили временно заменить заболевшего барабанщика их приятелей, группы Sel'm, и Сойк не смог отказать, хотя именно на это время у него уже была запланирована запись сольного альбома. Из-за напряженного графика и отсутствия свободного времени ему приходилось постоянно что-то перепланировать и менять, и когда вконец уже измученный Сойк сообщил Джури, что вокальные партии, похоже, придется записывать шестого апреля, в день его рождения, тот даже бровью не повел. – Понимаешь, там так получается, – начал объяснять Сойк. – Сперва мы пишем гитару и бас. Можно было бы попробовать поменять местами, но студия свободна только... – Хватит-хватит, – перебил его Джури. – Ничего страшного. Петь для меня праздник, так что я могу делать это в любой день. – Ты, наверное, отмечать собирался? Не хотелось портить тебе планы. Но Джури только плечами пожал. К своему дню рождения он относился слишком равнодушно, чтобы создавать на ровном месте проблему. В итоге в субботу, немного опоздав из-за проливного дождя, который обрушился на голову совершенно внезапно, Джури, насквозь мокрый, ввалился в здание студии, не зная, чего хочет в большей степени – смеяться или ругаться. Вопреки мелкой погодной неурядице, настроение у него было хорошим. С утра Момоко поздравила его, порадовав кофе, который принесла в постель, и отличным сексом, а заодно подарком в виде билетов на Fuji Rock Festival, на который Джури собирался каждый год и всегда находились причины отложить поездку. К работе в студии Джури старательно готовился, заранее предвкушал удовольствие от процесса, ведь так давно ему не приходилось записываться и долгое время казалось, что он не будет делать этого вообще никогда. Однако в данный момент, когда Джури выпутался из мокрой до нитки куртки, в противно липнущей к телу такой же мокрой футболке, в первую очередь ему был нужен горячий кофе, и, если Джури не ошибался, где-то здесь на первом этаже стоял автомат. Леду он увидел издалека – прямо у того автомата, который искал сам. Он задумчиво подпирал плечом стену и теребил свою банку с каким-то энергетиком, как издалека определил Джури. – Привет, – поздоровался он, когда справился с первым замешательством. Не было ничего неожиданного в том, чтобы встретить Леду здесь, но Джури все равно на мгновение растерялся. Сойк говорил, что сегодня они записывают только вокал, и о визите бывшего лидера не упоминал. – Привет, – отозвался Леда, подняв взгляд. В отличие от Джури, он вовсе не удивился, и внезапно мелькнула абсурдная мысль, от которой Джури тут же отмахнулся: тот ждал именно его. – Ты как будто из душа вышел, а вытереться забыл, – усмехнулся Леда, пока Джури изучал витрину автомата с кофе. Его любимого, как назло, не было. – Ага, только этот душ шел за мной от самой Коэндзи. – Теперь вам поможет только горячительный напиток, – вдруг улыбнувшись, Леда отвесил ему шутливый поклон, как официант в хорошем ресторане. – Что вы предпочитаете в это время суток? – Виски с содовой, – тоже улыбнувшись, выдал первое, что пришло на ум, Джури. Накануне они смотрели с Момоко какой-то очередной сложнопродуманный фильм, и проклятый виски Джури потом разве что не снился. – Виски не держим, зато есть ваша любимая приторная гадость, – все таким же услужливым тоном отозвался Леда и ткнул пальцем в самый угол витрины, а Джури чуть не присвистнул: – Вот ты где! Тебя-то я и искал. Забавно, Леда до сих пор помнил, какой кофе любит Джури, – об этом он думал, пока бросал монетки в автомат. Правда, похоже, забыл, когда у него день рождения. – С днем рождения, Джури, – опередил продолжение его мысли Леда, и когда тот взглянул на него, увидел, что Леда уже не улыбается. – Спасибо, – теперь пришла очередь Джури в шутку кланяться. – Вот и я стал совсем старым да дряхлым, почти как ты. Почему-то отвечать ему что-либо Леда не стал, как ожидал Джури, – что-нибудь о том, что вообще-то Леда чуть-чуть младше, например, – а продолжал смотреть на него, и от этого становилось немного не по себе. – Давай отойдем на пару слов, – вдруг выдал Леда, и Джури, как раз вытаскивавший банку из автомата, чуть не уронил ее на пол. – Отойдем? – удивился он. – Может, просто пойдем наверх? – Я не записываюсь, пришел специально, чтоб с тобой поговорить. – Ну ничего себе, – не посчитал нужным скрывать свое изумление Джури и поспешил отшутиться: – Можно было меня поздравить просто по телефону, если что. Выражение лица Леды стало утомленно-страдальческим, и Джури добавил: – Все ничего, но куда здесь идти? И я уже опаздываю... – Я предупредил Сойка, что перехвачу тебя ненадолго, – перебил Леда и, невесело усмехнувшись, заметил: – Не бойся, не съем я тебя. Джури сегодня исполнялось не пятнадцать лет, чтобы кто-то мог взять его на слабо, однако все же почувствовал, как от слов Леды в душе поднялось возмущение: было бы кого бояться. В том, что от появления Леды и его странного поведения он чувствует неприятное внутреннее напряжение, Джури не спешил признаваться даже самому себе. Чуть дальше в холле был уголок с парой диванов, стоящих под углом друг к другу. Джури доводилось бывать здесь раньше, и он ни разу не видел, чтобы на них кто-нибудь сидел. Кому оно надо – считай, на проходе в коридоре? Но теперь на один из них опустился Леда, и Джури, который мог преспокойно выбрать соседний, секунду подумав, устроился рядом. В чем-то так было лучше – можно с чистой совестью на Леду не смотреть. – Ну? И что ты хотел обсудить? – спросил Джури буквально через две секунды молчания, чтобы неловкая пауза не затянулась. – Давно хотел поговорить с тобой, – спокойно ответил Леда. – Но как-то не мог понять, с чего начать. А тут вроде и повод появился. Ты знаешь, что "Where I Stand" написал я? "Вот оно что", – мысленно припечатал Джури и сразу ощутил, как его накрывает усталостью. Разговор явно предстоял не из приятных. "Where I Stand" была одной из песен с нового альбома Сойка, которую Джури сегодня предстояло исполнить. Само собой, он знал, что она стала единственной песней, музыку и слова к которой написал не Сойк, а Леда. Джури было немного любопытно, почему его друг включил ее в свой сольник, но спрашивать не стал – не хотелось лишний раз касаться темы бывшего лидера, с которым Сойк продолжал близко дружить и регулярно общаться. – Да, знаю, – помогать Леде Джури не собирался. Если хочет что-то сообщить, обойдется без наводящих вопросов. – У меня были сомнения, что ты захочешь ее петь, – тут же ответил Леда, и Джури чуть было не поморщился от мысли, что он может себя не тешить иллюзиями – его собеседник никакой неловкости, в отличие от него самого, не чувствовал. – А у меня сомнений не было, – парировал Джури. – Сойк попросил записать все вокальные партии к его альбому, я согласился. Вот, теперь буду записывать. Он развел руками, отчего немного кофе вылилось на пальцы Джури, выругался про себя и поспешно поднес банку к губам. – То есть проблема не в песнях? Что-что, а вести разговоры Леда умел куда лучше, чем Джури. Вроде как это ему было что-то нужно от их беседы, а в итоге в неудобном положении оказался Джури, прекрасно понимавший, что сейчас речь пойдет о его отказе в свое время петь с UNDIVIDE. Интересно, как именно Сойк намекнул Леде тогда, что Джури записываться с ними не пойдет? "В песнях точно никаких проблем нет", – хотел было сказать Джури, но тут же мысленно услышал следующий вопрос Леды: "Значит, проблема во мне?". Все же он знал его очень хорошо. Может, было бы и правильно поговорить сейчас по душам, объясниться, чтобы не висело больше недоговоренностей, чтобы не случалось неприятных ситуаций, когда Леда по умолчанию записывает Джури в свои вокалисты, Джури исходит беззвучной яростью на Леду, а тот понять не может, что не так. Вот только Джури не был настроен, не был морально готов обсуждать это все сейчас. И как аккуратно отделаться от Леды с его откровениями, тоже не представлял. – Мне всегда нравились твои песни, – не знаешь, что сказать, говори правду – эта простая истина пришла Джури на выручку. – И я понимаю, к чему ты ведешь. Ясно, что Сойк намекнул тебе, что я не буду записывать с вами песню для вашего альбома. И знаешь что? Хочу и отказываюсь. У тебя уже был вокалист, и я там явно был не к месту. Говоря все это, Джури повернул голову и прямо смотрел Леде в глаза, который так же спокойно выдержал его взгляд. Если ему и было неуютно, небольшое волнение выдавало лишь то, что он болтал своей банкой с энергетиком в воздухе, и Джури почудилось, что та давно пуста. – Сойк ни на что не намекал, – ничуть не весело усмехнулся Леда. – Он прямо сказал к тебе не соваться, потому что я у тебя в черном списке. – Ну... Черный список – это слишком громко сказано, – смутился Джури и послал мысленного пинка Сойку за чрезмерную прямоту. – И так обнаружилось, что у нас есть проблема, которую я не замечал. Только после этого случая я понял, что, кажется, ты имеешь что-то против меня лично. "Лучше поздно, чем еще позже", – чуть было не огрызнулся Джури. Проницательности Леды памятник точно не поставят. Джури молчал, но наверняка его с головой выдавала напряженная поза. Он сам чувствовал, как окаменел под взглядом Леды и от желания сдержать в себе все, что рвалось наружу. Наговори он сейчас, что думает на самом деле, потом точно пожалеет. Ни одного лишнего слова, ни единой необдуманной реплики – Джури повторял это про себя, как мантру. – Мне жаль, что ты злишься на меня, – не дождавшись ответа, Леда сдавленно выдохнул, будто в последний момент подавил настоящий вздох. – И я понимаю, за что. "Не понимаешь", – мысленно возразил Джури, крепче стискивая в пальцах кофе. Хорошо, что ему было чем занять руки. – Тогда, два года назад, даже больше уже, именно я начал разговор о том, чтобы заменить тебя, и я правда думал, что тебя это не обидело. Но сейчас вижу, что это не так. Не удержавшись, Джури перевел взгляд на Леду, чувствуя, как насмешливо выгибаются его брови. Но Леда этого не заметил, потому что по-прежнему смотрел прямо перед собой. – И сделал я это не потому, что не ценил тебя, наоборот, я не представлял, кто может занять твое место. Но тогда я действительно не видел другого варианта, – и прежде чем Джури успел что-нибудь сказать или возразить, Леда повернулся к нему: – Вот скажи, ты можешь представить меня на какой-нибудь работе, не связанной с музыкой? – Что? – удивился такому вопросу Джури. – Можешь представить меня официантом или там, я не знаю, грузчиком? Или в офисе за компьютером? Сразу Джури не ответил больше от удивления, чем по какой бы то ни было иной причине, однако Леда расценил его молчание как согласие. – Вот именно, что нет, – твердо произнес он. – Я никогда не работал нигде, кроме как в музыке, так или иначе около нее. Если, конечно, не брать в расчет мелкие подработки после школы, когда просто денег не хватало, а отец сказал, что хреновым гитаристам он помогать финансово не будет. – К чему ты ведешь? – перебил Джури, который уже догадывался, какой будет ответ, и оттого заранее испытывал раздражение. – К тому, что мое отношение к группе, к DELUHI, – перед тем как произнести название, Леда сделал едва заметную паузу, – было не таким, как у вас. Для тебя, для всех остальных DELUHI были творческой отдушиной, в чем-то даже забавой или досугом, но для меня – нет. Для меня группа была в первую очередь работой, моим делом, моим бизнесом, если хочешь. Как собственная фирма для какого-нибудь предпринимателя. Он умолк ненадолго, и Джури тоже терпеливо молчал, зная, что слов от него сейчас не ждут. Если Леде хотелось выговориться, он не имел ничего против, чтобы выслушать. – Знаешь, что происходит с предприятием, которое останавливает работу на неопределенный срок? – негромко спросил Леда. – Оно загибается, – честно ответил Джури. – Именно. Оно банкротится. Раз – и нет его больше. Агги может сколько угодно кричать о том, что с друзьями так нельзя обходиться, но не о дружбе я думал в тот момент, а о том, чтобы мое дело не потонуло. Вот и все – ни больше, ни меньше. Ничего личного. Если бы Джури продолжал молчать, Леда, в свою очередь, продолжал бы объяснять логику своих поступков, но в этом не было нужды: Джури уже и так понял, что тот хотел до него донести. Теперь можно было поступить просто: сказать, что он все понимает, принимает, зла не держит – и что его ждет Сойк, потому лучше поторопиться. Но что-то внутри Джури воспротивилось такой простой развязке: то ли возмущение, которое вызвали отдельные заявления Леды, то ли просто накопившиеся невысказанные обиды просились наружу. – А теперь я расскажу, что думаю по этому поводу, – произнес Джури и, поставив банку с кофе прямо на пол, развернулся всем корпусом к Леде. Ему показалось, что тот на миллиметры отклонился назад, словно почувствовал нехорошую ауру, что появилась вокруг изменившегося в лице Джури. – Во-первых, как приятно, что ты считаешь всех, кроме себя, такими универсальными и пригодными к любой работе. Но не поверишь: все мы – и я, и Сойк, и даже Агги, – не мечтали работать официантами. Отношение к группе у нас тоже было серьезным. Может, не таким деловым, как у тебя, но мы точно не считали DELUHI досугом. – Возможно, я немного неточно выразился, – попытался возразить Леда, но Джури нетерпеливо тряхнул головой, призывая его слушать молча. – А во-вторых, в том-то и дело, что в замене вокалиста нет ничего личного, и да, я совершенно согласен, что, если не могу петь, на мое место нужен кто-то, кто может. Но в том-то и дело, что ты не только вокалиста заменил. С того момента, как я потерял голос, не припоминаешь, сколько раз ты вообще ко мне приходил просто увидеться, пока мне было так хреново? Нисколько, Леда. Он думал на этом остановиться, но все же не сдержался и впервые признал вслух: – И да, знаешь, мне было обидно. Тогда. Сейчас уже нет, но отношение к тебе изменилось, и уж прости – теперь это навсегда. Все, что ты сейчас рассказал, здорово и похвально, но бизнесмен из тебя херовый. Как и друг, который забивает на своих друзей, когда те уже не могут быть ему полезны. Слова прозвучали зло и обидно, но Джури чувствовал себя почти отстраненно: все эти мысли давно вертелись в его голове, и чтобы прийти к ним, потребовалось больше года. Когда переживания из-за самого Леды перестали быть столь мучительными, как в первые месяцы, он смог рассуждать критично. Сейчас Джури не злился, он не вышел из себя – просто наконец пришло его время высказаться. Слушал его Леда как будто спокойно, смотрел прямо, и на лице его если и отражались отголоски эмоций, у Джури плохо получалось их считывать. Он знал, что у Леды всегда есть веские возражения на любые доводы, он не ждал победы в этом споре – как оратор Джури всегда был слабее. Но все равно радовался, что высказал хотя бы часть того, что саднило в душе так долго. – Я никогда не забивал на тебя, – тихо произнес Леда, и Джури только сглотнул, потому что ждал не такого скудного и невыразительного ответа, а, скорее, многословной тирады, в течение которой Леда по пунктам изложит, почему Джури несет бред. – Да ну? – усмехнулся он. – А как это называется тогда? Мы с тобой трахались иногда по несколько раз в неделю, выходные вместе проводили, ты по ночам слал мне наброски своих песен. Но стоило начаться проблемам, как я вообще перестал тебя видеть. Тебя, как Скарлетт, нахрен ветром унесло. – Как кого? – моргнул Леда, у которого точно не было девушки, любящей нафталиновое кино. – Неважно. Я говорю о том, что для тебя потеря голоса как будто заразна. Шумно выдохнув, Джури с усилием заставил себя замолчать – хватит, и так выложил более чем достаточно. И только после этого смело посмотрел на Леду, который, сжав губы, разглядывал свои колени и молчал. Джури не верил, что тому нечего сказать – с Ледой подобного не случалось никогда. Что Леда в жизни не станет оправдываться, Джури тоже знал наверняка. А значит, он просто сдерживался, чтобы не наговорить каких-нибудь грубостей. Сам по себе с моральной точки зрения Леда был не лучшим в мире человеком, но с воспитанием и выдержкой у него точно все было в полном порядке. – Ладно, забей, – первым не выдержал Джури. – Ты объяснил, что тобой тогда двигало, я объяснил, чем ты меня выбесил. Человек высказался, люди высказались. Нам все равно больше вместе не выступать, потому это все уже неважно. В эту секунду Джури готов был поклясться, что у Леды появилось очень странное выражение в глазах – обычно в таких случаях говорят, что тень на лицо набежала. Но оно быстро исчезло. – Да, неважно, – поспешно согласился он, и оттого слова прозвучали не слишком уверенно. – Но все же тебе следует знать, что я не хотел тебя обидеть. Честное слово, никогда не хотел. Джури вдруг вспомнилась известная присказка о том, что после фразы "я не хочу вас обидеть" вас обязательно обидят. Леда как будто и правда был удивлен услышать признание Джури: два года прошло, а он ни о чем подобном даже не задумался. Леда замолчал резко, и Джури с усилием выпрямил спину, как удара ожидая. Сейчас Леда наберет больше воздуха в легкие и объяснит популярно, куда Джури пойти со всеми своими обидами и претензиями. Джури даже начал мысленный отсчет: "Три, два, один... Старт?" Однако секунды уходили в никуда, а Леда не произносил ни слова. Сперва Джури растерялся: и это все? Леда не попытается сейчас поставить его на место? Леда, которого давно знал Джури, должен был как минимум напомнить, что они не супружеская пара, обещавшая поддерживать друг друга в болезни и здравии. Быть сиделкой Леда тоже не нанимался, в тот период у него и без немощных вокалистов дел хватало. И если Джури показалось, что его редко навещали, очевидно же, что это проблема самого Джури с его повышенной мнительностью... Мысленно Джури приказал себе заткнуться, потому что он уже сам сочинял ответы, которые должен был услышать, тогда как Леда не сказал толком ничего и сейчас даже не смотрел на него, разве что казался чуть бледнее обычного, что, возможно, Джури мерещилось из-за неважного освещения. – Да, я знаю, что не хотел, – когда пауза стала не просто неловкой, а откровенно неуместной, он попытался подобрать нейтральные слова для ответа. – Просто так вышло, что уж теперь. "И просто человек ты не очень – ну такой себе, а я сам дурак, что влип в тебя по уши", – мысленно закончил он. Как будто высказался, и от этого стало чуточку легче. Они молчали очень долго, но Джури не взялся бы сказать, сколько точно – в такие моменты сложно определить, как быстро бежит время. Снова взяв свою банку, он залпом допил остывшее содержимое. Поднявшееся внутри негодование постепенно утихало, не подкрепленное никакими возражениями Леды. Джури настроился спорить, пусть и недолго, но с единственной целью – показать Леде, что он, Джури, остается при своем мнении. Однако Леда ни спорить, ни доказывать ничего не стал. Почему? Может, где-то очень и очень глубоко в душе он признавал, что Джури в чем-то прав? Верить в такое хотелось, пусть Джури и знал, что не стоит. – Если честно, я не знаю, что надо сделать, чтобы как-то исправить ситуацию, – наконец произнес Леда. Упершись локтями в свои колени, он смотрел прямо перед собой. Искоса поглядев на него, Джури заметил, что рукав какого-то очередного не в меру стильного балахона чуть задрался, открывая запястье Леды с многочисленными браслетами. Не к месту вспомнив, до чего сильно там, где кожа особенно тонкая, у Леды на запястьях просвечивают голубые вены, Джури поспешно отвел взгляд. – Да не надо ничего делать, – скорее попросил, чем просто сказал он и поднялся на ноги. – И исправлять ничего не надо. Было и ладно, – и, чуть замешкавшись, все же произнес вслух: – В следующем сольнике Сойка спою хоть две твои песни. Честное слово. Леда улыбнулся ему без выражения, глядя снизу вверх из-под упавших на глаза волос: – Было бы неплохо. Джури вдруг пронзило необъяснимое, очень странное ощущение, что однажды они действительно сделают это – создадут еще раз что-то вместе. Кто-то другой назвал бы это предчувствием, но Джури был слишком несуеверным человеком для подобных определений. – Вот сейчас мне точно пора, – глянув на часы, он ужаснулся: с Ледой он провел чуть ли не сорок минут и теперь безобразно опаздывал. – Скажи Сойку, что это я во всем виноват, – вместо того чтобы свернуть к выходу, Леда пошел рядом с Джури по коридору в сторону лифта. – Естественно! Именно так я ему и скажу, пусть тебе дает по шее, а не мне. – А вот это вряд ли, – Леда даже коротко рассмеялся и вдруг невпопад сообщил: – У меня есть для тебя подарок. В честь дня рождения. – Да ну? – Да. Только я его не взял. Сначала купил, а потом подумал, что ты запустишь им мне в глаз, и решил оставить дома. – Даже боюсь представить, что же там за подарок, – развеселился Джури, подумав про себя со слабым торжеством, что не он один плохо спит по ночам – наконец, и Леда что-то о нем думает, явно не самое приятное. – Так, мелочь одна. Ты в последнее время как-то странно одеваешься – подумал, что пора освежить тебе имидж, – Леда прищурился насмешливо, и Джури показалось, что подводные камни их непростых отношений, острые углы которых вышли на свет в ходе разговора, все же удалось слегка сгладить. – Хватит издеваться над моим любимым свитером, – потребовал Джури. – Он теплый и уютный, не то что это твое... Определения он подобрать не смог, просто ткнул пальцем в грудь Леды. Под странным балахоном неопределенной формы у него была какая-то майка с диким принтом, очень похожим на те абстракции, что печатались на обложках последних дисков DELUHI. – Я передам тебе твой подарок, – на прощание сказал Леда, когда Джури шагнул в лифт. Тот хотел ответить, что не стоит заморачиваться, но двери уже закрылись. ~ Через пару недель, когда Джури по очередным рабочим вопросам встретится с Сойком, тот протянет ему маленькую коробочку: тот самый подарок от Леды. Внутри окажется небольшое украшение, кулон на цепочке – темный камень в обрамлении серебристого металла, названия которому Джури знать не будет. Украшение, действительно стильное, сдержанное – ничего лишнего – и подходящее Джури, он так никогда и не наденет, но, глядя на него, вспомнит, что нечто очень похожее было на шее Леды в тот день, когда прошел их последний совместный концерт. Образ Леды с ласт лайва встанет перед глазами, когда Джури будет пропускать цепочку между пальцев, и вдруг вспомнится вся боль, вся горечь Леды, которую тот не смог сдержать во время их последнего концерта, стоя на сцене. Джури плохо запомнил, о чем говорил тогда их бессменный лидер, ему самому было дурно до тошноты, а пересмотреть потом видео с концерта он так и не нашел в себе сил. В один из вечеров, оставшись один, потому что Момоко допоздна задержится на работе, Джури откроет видео с их прощального МС и посмотрит только его, так и не решившись прокрутить весь концерт полностью. Глядя на Леду с дрожащими губами, быть может, впервые в жизни не способного от горя связать двух слов, Джури подумает, что тот или великий притворщик, или великий обманщик, обдуривший самого себя. О каком бизнесе он говорил? Ни один человек в мире не станет так убиваться из-за какой-то работы. Джури спросит себя, понимает ли сам Леда, что они потеряли, или пока еще не признается даже себе? А следом подумает, что расчетливый циник, каким он предпочитал считать Леду все последнее время, не может стоять на сцене перед тысячной толпой, глотая слезы.