Чудовище
30 июля 2020 г. в 12:00
— Нравится ли тебе сравнение с гулем? Очевидно, что трупоед тебе и в подметки не годится.
Бонарт, до того сидевший в одиночестве, уткнувшись взглядом в кружку с пивом, удивленно наморщил лоб и кинул на спрашивающего беглый взгляд. Прищурился, оценивая, стоит ли отвечать, оценивал, насколько тот будет быстр, если дело дойдет до драки. Прикидывал, сможет ли убить его. И все это за доли секунды. Профессиональная деформация.
«Смогу…»
Он медленно кивнул, после чего резко приложился к кружке. Его собеседник видел, как пиво большей частью полилось по усам, подбородку, шее, как оно золотистыми струйками стекает ниже, на рубаху, и как из-под мокрой ткани проступают угловатые очертания медальонов…
С гулким стуком кружка вернулась на столешницу, и Лео перевел дух от паршивого пойла.
— Нравится. — Медленно прохрипел Бонарт, пристально смотря куда-то в сторону.
Он был пьян и потому словоохотлив, но он никогда не забывал, где находится: сжимая в одной руке кружку, второй он стиснул рукоять ножа.
— Люди, — выцветшие глаза Лео внимательно оглядели толпу веселых гуляк, шулеров, разбойников и шлюх, — любят давать названия тому, чего не знают и не понимают. Они боятся. Внутренний голос говорит мне, что если я положу кошель с золотом на стол, то никакая мразь не посмеет выйти чтоб отлить, пока я не вернусь за ним. Старый Лео Бонарт даст голову на отсечение — не посмеет.
Бонарт оскалился и еще раз приложился к пиву.
— Им надо заниматься привычным делом: пить, гулять, пахать, избивать жен и помыкать своими ублюдками. И что-то, чему нет названия, не должно нарушить их уклад. Иначе жизнь станет невыносимой. А жить-то надо. — с презрением цедил Бонарт.
Огни очага отражались от его рыбьих, стеклянных глаз. Последним глотком он наконец осушил кружку.
— Я для них уже не человек. Если бы я был лесным убивцем, меня бы приписали к белкам. Если бы убивал людей, чтобы обшарить их карманы, меня называли бы разбойником. Но я делаю другое. — впервые за весь разговор ловец наград поднял взгляд и пристально всмотрелся в вопрошающего.
Он смотрел так долго, что казалось, время остановило ход.
— Я убиваю так легко, как ты живешь и дышишь. Я таскаю людские головы в бочонках с уксусом. Раз дав слово, я его не нарушаю. И раз начав преследовать жертву, не остановлюсь, пока не умерщвлю ее. Ни месяц преследования, ни год — меня не остановят. Я для них не человек, а хищник и чудовище, поэтому и зовут меня гулем. Потому что ни в одном языке мира нет слова, истинно обозначающего меня.