Любить тебя больно

Пятница. Последние занятие – лекция по основам психологии. Старый преподаватель, герр Клопп, частенько похрустывая костями, бубнил общую теорию. – Эй-й, Кей-й! – Пол пшикнул Эльзасу и достаточно болезненно ткнул ему карандашом промеж лопаток. – Ты вчера снова провожал Росвиту? – Да? Да. Бетцлер удовлетворенно кивнул, но с допросом с пристрастием не отстал. – Так ты теперь за ней официально ухаживаешь? Поэтому поводу в доме Хохглауберов сегодня будет званый ужин? – Нет. Нет! – Почему?.. Она ж такая умница да красавица!.. Кей, ты гомосексуалист?! – …латентный человек… – голос учителя нервно взвизгнул и вмиг оборвался. На изумленный вскрик друга, Кленцендорфу показалось, что повернули головы все слушатели лекции вместе с докладчиком. Ха, а вот и, не показалось. – А ты?! – зычно вопросил Эльзас, ловко меняя цель всего любопытства. – Понял-понял, – уверил моментально Бетцлер. Все поспешно отвернулись. Урок возобновился. Кленцендорф задумчиво посмотрел в окно, в кое неистово стучали голые ветви деревьев, словно руки, злые руки, те, казалось бы, пытались схватить и утащить во тьму. Сентябрь в этом году вообще выдался холодным, мокрым и ветряным: одним словом – гадким. В мыслях безотчетно всплыл образ Рози, с каким же громадным трудом той давался образ снежной королевы с молчаливым спокойствием, не будучи, впрочем, безразличной внутри. Она всем сердцем любила… Что же касалось Пола… Бетцлер ведь не полный идиот? Лучший друг уже давным-давно должен был сообразить, что Росвита сходила по нему с ума, но почему-то до сих пор ничегошеньки и не предпринимал. Это несколько разочаровывало. – Так ты гомосексуалист? – вновь повторил Пол, хоть и шепотом. – Да чего ты так пристал-то, а? – ответил Эльзас вопросом на вопрос, уводя разговор в иное русло. Ибо лгать Кленцендорф не желал. А к правде… К правде – еще не готов. Он обязательно наберется достаточно храбрости. И обязательно поделиться с дорогими ему людьми. Но для этого нужно время. Низкие грязные тучи окончательно покрыли небо и вовсю принялись грозить городу новой порцией непогоды. Кленцендорф с Бетцлером стояли возле университета да молча таращились куда-то в никуда – усердно избегали друг друга. – Только представь себе, я, сын крестьян, во фраке весь такой прилизанный буду ныне посреди столичного бомонда… – Ответь мне наконец-то на мой вопрос, Кей, – мрачно перебил Пол. «Скверно!» – Эльзас измученно закатил очи. Разубеждать упрямца в его правоте – бесполезное и неблагодарное дело. – Ох, чтоб тебя, фордыбака. Не мои стены нужно рушить… Я же не ошибся в тебе, мой друг?.. – он озорно изогнул брови. Первые капли дождя начали падать на землю, однако молодых людей сие мало заботило. Гораздо важнее сейчас выяснить то, что даже в обсуждении не нуждается – по мнению лишь Кленцендорфа. – Никогда. Бетцлер осторожно повернул лицо вправо и увидел перед собой абсолютно нечитаемый профиль. Еще где-то секунд двадцать недоверчиво косился в сторону, опосля аккуратно смахнул водяную россыпь с русых волос. Медленно обернувшись, Эльзас замер – и пространство вокруг онемело. Было слышно только их дыхание: все остальные звуки поглотил внезапный мощный ливень. – Прости меня, – глухо произнес он и пристально всмотрелся в собеседника. Громко хлопнула входная дверь, из монументального здания грациозно из стекла и бетона выбежала девушка, раскрывая кукольный зонтик и зябко кутаясь в курточку, да устремилась прямиком к парням. Встала напротив. – Здравствуй… те, – Росвита хрупко улыбнулась Полу. Приветствие произвело эффект стартового выстрела. Взгляд ее удивительно светлых ясных глаз встретился с его пронзительными глазами. Оба жутко алеют, аки спелые вишни. Кленцендорф бросил короткий взор и опять заметил взаимность чувств парочки. Они околдовали друг дружку. А также лишний раз он убедился в своей “нелюбви” к Рози. Навсегда прибив себя к лазурным берегам, Эльзас широко усмехнулся: – О-го-го! Любовь-морковь! – Дитя малое! – Бетцлер надменно тряхнул головой. Развернулся и быстро зашагал к выходу с территории университета. Росвита передернула плечиками и последовала за ним. – Ты все еще тут? – Пол скрипнул зубами. – Эльзас дурак. И ты – не обольщайся. Нам просто по пути, – звонко, чтобы ведала вся округа, и злобно фыркнула Рози. Конечно, он усыхал сей ор выше гор пары. И даже капельки, следуя одна за другой, не смогли заглушить напускное. Лыбясь во все тридцать два зуба, Кленцендорф проводил друзей долгим взглядом да театрально-недовольно пробормотал: – Эх, и даже не попрощались. А как бы люди элиты. И поспешно зашагал на работу. Эльзас сидел за туалетным столиком в пентхаусе отеля "Адлон", отсутствие постояльцев до утра здесь сыграло ему на руку, отвернувшись от зеркала и прикрыв очи. Герр Хартманн, парикмахер, завершал колдовать над ним. Почувствовав, что тот отошел, он распахнул глаза и слегка усмехнулся – вся эта кутерьма с внешним видом его весьма забавляла. – Ну как? – Идеально. Тебе ничего и не требуется – у тебя кожа прямо-таки фарфор. И негоже тут насмехаться. Видишь ли, эм-м, многим франтам очень необходимы румяна для лоску. Он согласно кивнул, мол, вам виднее. Герр Хартманн ловко сложил рабочие инструменты и окинул внимательным взглядом стол – выбор пал на бледно-зеленый флакончик. Прекрасное мгновение. И в комнате душистый аромат цветущего луга. Июль. Зной. Отчий дом. Родители. Хлоп. Влетела работница прачечной Аннетт. Улетел сладко-щемящий мираж. – Нашла наряд точно по твоей фигуре. Правда, прошлогодняя коллекция. Ах да, сперва поклянись мне, что ничего не повредишь. А то у меня не будет времени чинить или отчищать стойкие пятна. – Обещаю тебе, я буду крайне аккуратен… Кленцендорф не лукавил, ибо ценил поддержку своих коллег. У них вообще уровень взаимовыручки зашкаливал. Он, будучи лифтером, также старался не увиливать – делился чаевыми, которые порой были во много раз больше, чем у тех же официантов. Просто-напросто все эти великосветские дамы да господа любили полапать его за задницу и сунуть несколько купюр аж в трусы. – …Не знаю, как вас обоих отблагодарить. Жаль, что вы не разрешаете мне оплатить вашу помощь. – Пустяки, – отмахнулись сходу. – Мне в любом случае стирать и гладить до самого обеда. А так я немного отвлеклась от рутины. – Присоединяюсь, – вторил парикмахер. Рот скромно покривила улыбка. – Что ж, тогда. Он идет во всей красе, светел, как ночь его страны,* – Эльзас поднялся в предвкушении вечера. Вечера, кой неожиданно безвозвратно изменит его жизнь. Большое фойе встретило гостя взволнованной тишиной. Высокие белоснежные потолки с вычурной лепкой. Тщательно отполированный паркет отражал яркий свет позолоченной люстры тонкой ручной работы. Старинная мебель. Особняк был, несомненно, роскошный и какой-то – даже спустя год – холодный. И пускай ему здесь всегда рады, но все ж таки… Тут-то мысль застопорилась. – Мистер Кэрроу, прошу вас, успокойте меня, – обратился Кленцендорф к дворецкому, позволяя снять с себя, также одолженное, стильный дорогой плащ. Отсутствие иных приглашенных малость напрягало молодого человека. – Он никогда не опаздывает, и всякий раз приходит вовремя, – весело молвил хозяин, спускаясь по витиеватой лестнице. – Все в порядке, мой мальчик. Видишь ли, я намеренно указал тебе явиться на час раньше… – в карман жилета вернули часы на цепочке. – Для беседы наедине за бокалом шотландского виски. – Ладно, – произнесли спокойно. Хотя внутри тревога лишь усиливалась. – Что ж, тогда пройдем-ка в мой кабинет, – за приглашением последовал и соответствующий жест. Эльзас утвердительно кивнул. По правую руку от него сидели Зильберманы. Евреи. По левую – Кацманы. Тоже евреи. Напротив – ему строила глазки красивая дочь адвоката Фейгина. Еврейка. Пола здесь не было. Не позвали. Потому что… Одно восхитительное блюдо сменялось другим. Но Кленцендорф не ощущал ни намека на вкус еды. Думы его блуждали в густом тумане. Чудеснейшие ароматы оливкового масла, чеснока, мяса не будоражили аппетит – жевал он чисто на автомате. …Господь ли всему виной? Или же это происки дьявола!.. Как страшно ошибался на его счет лучший друг. Герр Хохглаубер. Фрау Корр. Милая Рози. Все вокруг. Заместо привычного вина из Кот-де-Нюи** лакеи вдруг принялись разливать по изысканным фужерам шампанское дома вдовы Клико. Герр Хохглаубер встал и, приковав к себе всеобщее внимание, стал произносить речь. – Доставил мальчишка-посыльный из "Адлона". Если уйдете прямо сейчас, то обязательно успеете на последний поезд, – до его ушей донесся шепот дворецкого. А на колени осторожно легло что-то неизвестное. Эльзас с интересом взглянул туда. Лист бумаги. Срочная телеграмма из Ахерна. Громадное слово. «Скорбим…» «Поздравляем…». Кленцендорф почувствовал, как что-то в нем ломается. Он почувствовал тупую боль в груди и пытался сфокусировать взор на силуэте капитана. Тот старательного его избегал. С глубокой нежностью смотрел на свою соседку. Нет. Отныне невесту. А скоро – жену. Герр Хохглаубер продолжал говорить что-то еще, но Эльзас не мог ничего услышать. Он не мог ничего услышать, кроме этой мелодии, которая кажется такой до ужаса знакомой, верно, свадебный хор Вагнера, и он не мог ничего увидеть, кроме кладбища в Камбре. Тогда Богом позабытой часовне они хоронили своих товарищей. Тогда Богом благословленной часовне венчали молодых. Смерть и жизнь. Жизнь и смерть. Раздался звук вконец разбитого сердца. А нет, это звон битой посуды. – За Мозеля и Надю! За жениха и невесту! Стул скрипнул резко и гулко. Уходил Кленцендорф некрасиво и молча. – Эльзас, постой! Голос окликнувшего его был самодовольный. Он неохотно обернулся. Дождь, мелкий как изморозь, продолжал бесшумно поливать город. Знатно потемнело и похолодало. – Фрау Корр. Та победоносно стояла на пороге особняка. Широкая, неласковая усмешка рисовалась на ее губах с ямочками в уголках уст. Уличные фонари рассеивали вокруг нее ореолы отталкивающего, желтого света. – Что, уже уходишь? – озвучили с нескрываемым ехидством. – Да, мне пора идти, – Кленцендорф отвечал привычно тихо и вежливо, но впервые за все время их знакомства избегал смотреть в глаза. У него не было никакого желания для беседы. Поэтому он на корню решил пресечь любые попытки женщины. – Если вы хотели снова просить меня оставить вашего сына в покое, то можете не волноваться. Я клятвенно заверяю вас, что не буду портить Мозелю жизнь своим присутствием в ней. Выдыхайте, наконец. Мне с вами не тягаться. Да, и не стану. Я априори проиграл, даже не начиная, эту битву. Вы хорошая заботливая мать и искренне любите свое дитя. Вы твердо убеждены, что лучше для капитана, знаете, как ему жить. Но будет ли Мозель при этом счастлив? Надеюсь, что в определенной степени будет. Долго и счастливо. Я же поклялся, что буду с ним, до тех пор, пока нужен. Капитан сделал свой выбор. Я соглашаюсь с ним. И мне действительно пора идти, извините. – Значит, тебя все-таки задел выбор моего сына? – в ней вовсю играло самодовольство. – Боже мой, фрау Корр, мир не вертится исключительно вокруг вашей семьи! – он стремительно подошел к женщине и сунул в руки той телеграмму. Ева изумленно моргнула. Эльзас кивнул, прощаясь навсегда, и направился в отель, необходимо было возвратить чужие вещи да забрать свои, отчаянно при этом мечтая, чтобы более ужасным сей вечер уже не сделался. Ведь бывает и хуже. А он… он и так уже потерял двух горячо любимых ему людей. * – Кленцендорф произносит немного измененные строчки стихотворения Джорджа Байрона. ** – французский винодельческий регион (элитное производство).