Вдребезги

Родные в мыслях, в душах и сердцах - Родные в смерти и в служеньи. - Мегуми-сан! - ахнула Каору. - Ну, здравствуй-здравствуй, крошка-тануки, - улыбнулась, покачав головой, Мегуми. - Вы кто? - с напряжением и угрозой в голосе уточнил Кеншин, чья рука и не думала покидать рукоять меча. - Химура-сан, - усмехнулась Мегуми, - гляжу, у вас соседка завелась... - Но вы-то что здесь делаете? - перебила Каору, проходя в квартиру. - Ясное дело, пришла обработать рану Химуры-сана. - Как вы вошли? - практически прорычал Кеншин. - Такасуги-сан оказался настолько любезен, что отпер для меня дверь, - спокойно сообщила Мегуми, перебрасывая через плечо волосы. - С чего я должен вам верить? - с вызовом спросил он, ни на секунду не отводя поблескивающих глаз от лица незнакомой женщины. - Господи, до чего ж предсказуем... - Мегуми со смешком швырнула ему что-то маленькое, что Кеншин поймал, не отрывая взгляда от ее лица: на ладони лежало кольцо с вырезанными на нем буквами "Чошу" - условный знак Кацуры. Лицо тут же окаменело. Он одним взмахом захлопнул дверь. - Откуда вы знаете Каору? К его удивлению, ответ пришел сзади: - Она была моим доктором, - задумчиво сообщила Каору. - Кем?.. - Моим… доктором?.. - в голос прокралось сомнение. Лицо гостьи помрачнело. - Так оно и есть, я - Такани Мегуми, и именно я не так давно отвечала за здоровье Каору. - Медицинский Центр Такани, - нахмурился Кеншин. Она кивнула. - Значит, медзаключение – ваших рук дело. - А ее похищение - ваших, - не осталась в долгу Мегуми. - Как и ранение ее телохранителя. - Бывшего телохранителя. - Ух ты, сколько ревности в голосе!.. - Мегуми-сан, - снова встряла Каору, - и все-таки - что вы тут делаете?.. - Химуре-сану необходимо обработать раны. Каору свела брови и продолжила расспросы - медленно и осторожно: - Но... откуда вы... узнали? - Ох, это долгая история, крошка-тануки... - Аоши сегодня напал на нас в школе, - не сводя пристального взгляда с докторессы, заметила Каору, и Мегуми не разочаровала, отозвавшись со свойственной ей прямотой: - Знаю. - Вот как, - в голосе девушки зазвенели недобрые нотки. - И кто же вам, интересно, сказал? - Мне не разрешили называть имена, - покачала головой Мегуми. Это оказалось последней каплей. - Что это за игры?! - психанула Каору. - Что вообще тут происходит?! - Каору, - на полтона повысила голос Мегуми, - возьми себя в руки! А то добром это не кончится! - Так вы все заодно, да?! Дружно играете в этот сумасшедший волейбол?! - Каору... - Да как вы могли!!! Как посмели так меня использовать?! - Я никогда тебя не использовала! - взорвалась Мегуми. - И никогда о том не просила! Мне самой до сегодняшнего дня ничего не говорили! - Ах, значит, не использовали?! Аоши и Кеншин - они оба ранены из-за вас! Господи, сколько вообще людей погибло - я со счета сбилась! - всплеск руками. - А что насчет Канрю? Его пыточная тоже не обошлась без вашего участия? - Каору, окстись! - Не понимаю!!! - она стиснула голову ладонями. - Я ничерта здесь не понимаю! И едва ли пойму – потому что сдохну раньше! - как она ни жмурилась, слезы все равно полились из-под плотно сомкнутых век. - Значит, для вас это просто игра, да? - полные муки глаза снова раскрылись, обвиняющая рука указала на Мегуми и Кеншина. - А я ведь вам верила... Вы мне даже нравились. А теперь... Господи, теперь я вообще ничего не понимаю.... - Каору, уймись, - повысила голос Мегуми. - Ты ведь знаешь, чем все может закончиться! - А вам-то что? Всхлипывая, Каору метнулась в спальню. От гнева, вложенного в смачный хлопок дверью, заходили ходуном стены. Мегуми привычным жестом поправила волосы. - Ну-с... Слова засохли на острие приставленного к ее горлу меча: Кеншин стоял вплотную, источая такую же угрозу, как и его щекочущая кожу сталь. - Говори, что тут происходит, - прошипел он. Смешок в ответ чуть не свел его с ума. - Думаете, я знаю? Сама бы хотела, но увы. И вообще – неужто вы сомневаетесь, что все мы просто пешки в игре, которую разыгрывает Чошу?.. - Что вам известно об играх Чошу? - Ровным счетом ничего. За исключением того, Каору теперь в вашем ведении, а я здесь для перевязки ваших ран и передачи послания от Кацуры. - Какого еще послания? Мегуми прищелкнула языком: - Первым делом - раны. - На кого ты работаешь? - На Кацуру, естественно, - вздохнула она и тут же горько присовокупила: - Признаться, еще вчера я об этом даже не подозревала. - Но зачем тогда меня посылали убить ее? - Вы не глухой ли? Я НЕ знаю. И вряд ли узнаю. Так что давайте займемся вами, потом - посланием, и я пойду с миром. - А Каору? - Что - Каору? - Она вас теперь ненавидит - вам наплевать? - Что поделать, что поделать... - Мегуми помрачнела. Кеншин отодвинулся, сунул меч в ножны, потом, обойдя высокую - выше его - женщину, бережно водрузил вакидзаси на положенное место, под катаной. Стряхнул с плеч плащ, стянул майку, предъявляя перевязанное на скорую руку плечо. - Сядьте. Кеншин сел. - Надрессирован, как собака... - уронила, роясь в своем чемоданчике, Мегуми. - Попрошу без комментариев. - Полагаете, не имею на это прав? Ответом стало каменное молчание. Мегуми присела рядом на диван и осторожно взрезала синие "бинты" маленькими медицинскими ножницами. - Несомненно, дело рук Каору, - она покачала головой. - До чего ж жалостливая девочка... - В каком смысле? - глядя строго перед собой, холодно уточнил Кеншин. - А вы не считаете, что только очень добрый человек мог делать перевязку врагу? Бьюсь об заклад, это были гольфы, - докторесса аккуратно разрезала эластичный материал. - А еще готова поспорить, что именно она и не позволила Аоши убить вас. Тлеющие глаза Кеншина метнулись в сторону. - Наступила на больную мозоль, да? - Мегуми усмехнулась. - Вы не только глухой, вы еще и слепой - наша девочка такими выходками и славится. Он снова отвел взгляд и даже не моргнул, когда докторесса отлепила окровавленные лоскуты от раны, обработала ее пропитанным антисептиком тампоном. Мегуми достала иглу и собралась зашивать рану. - Значит, - тихо заметила она, - моя тануки уже свила гнездышко в вашем сердце? Убийца неожиданно дернулся, и Мегуми, улыбнувшись, принялась накладывать швы: - Сделаем вид, будто это иголка виновата, - она помолчала немного. - Но имейте в виду - девочка будет проникать в вас все глубже. - Не понимаю, о чем вы. - Еще как понимаете, - профессионально штопая его плечо, ответила Мегуми. - И лично я живу одной только надеждой, что когда-нибудь она всех нас простит... Когда со швами было покончено, она туго перебинтовала ему плечо и грудь. - То, что написано в медзаключении, - тихо спросил он, - это правда? - До самого последнего слова. Изнасилование, избиения, пытки, - глухо ответила Мегуми. - Все - истинная правда. Зазвенели, возвращаясь в чемоданчик, инструменты. - А что за сообщение? - Кацура-сан хочет с вами встретиться. Завтра в восемь утра на ближайшей станции подземки. Ждите рядом с торговцем пончиками. Она подняла чемоданчик и что-то протянула Кеншину на раскрытой ладони. Упаковка таблеток. - Возьмите. Это для Каору. - Что это? Докторесса снова улыбнулась и положила упаковку на кофейный столик. - Снотворное. С ним ей лучше спится, - удаляющиеся шаги. Она еще раз остановилась, уже когда двери закрывались: - Прощайте, Химура-сан. Надеюсь, это наша первая и последняя встреча. И позвольте предупредить вас напоследок: обидите мою маленькую тануки - отравлю. Щелкнул замок. *** Каору лежала на кровати и бездумно смотрела в окно. Туфли и школьный пиджак валялись на полу. В глазах не было ни слезинки. Дверь в темницу открылась. Она почувствовала присутствие стоящего на пороге мужчины. Плевать. - Каору. Этот голос. Тихий. Пытливый. Ненавистный. По-кошачьи бесшумные шаги, приглушенные ковром. Чуть прогнулся матрац - сел рядом. Она не повернулась – вид синевы за окном был куда приятней. - Доктор кое-что тебе оставила. Опять этот голос. Ненавистный, отвратительный. - Не говори со мной. Злись, огрызайся. Шершавая ладонь легла на макушку. Утешая. Да как он посмел. - Не трогай меня! Кричи. Шарахнись в сторону. Каору подскочила на кровати. Боль. Голову как кипятком обожгло. Сквозь взлохмаченные волосы на нее смотрели спокойные золотистые глаза. Его спокойные золотистые глаза. Пальцы по-прежнему в ее волосах. Злись. Бесись. Она набрала в легкие воздуха, чтобы снова заорать. ...и задохнулась, когда он вдруг с силой дернул ее к себе, прижал с размаху к груди. Предательские всхлипы мгновенно запросились на волю, начали распирать ребра. Каору брыкалась в этом отчаянном объятии, извивалась, отпихивала его от себя. Он выпустил ее волосы, и Каору, не удержавшись, опрокинулась на спину, увлекая его за собой, тут же попыталась вывернуться, но Кеншин придавил ее бедрами, навалился на руки, вжимая в одеяло. - Пусти! - взвизгнула Каору. - Кобель! Сжались зубы: - Успокойся. Она в ответ заизвивалась с удвоенной силой. - Прекрати! - рявкнул он, склоняясь ниже. - Возьми себя в руки! Не прекращая брыкаться, Каору истерически захохотала. Судя по всему, до удара со всего маху коленом в пах оставались считанные секунды – во избежание чего Кеншин нырнул головой к ее шее и без всякого предупреждения укусил. Каору окаменела. Не выпуская ее, он приподнял голову: - Да пойми же, наконец, все мы марионетки в этой игре. От стоящего за словами равнодушия ее перекосило: - Говори за себя. - Я говорю за нас обоих. Это судьба. - Не верю я ни в какую в судьбу! - А в долг ты веришь? - А сам-то? - вопрос прозвучал ужасно по-детски. Руки наконец-то выпустили ее, вернулись к нему на колени. Гнев ее глаз он встретил покоем своих. - Да. Я убиваю, потому что это мой долг. Охраняю тебя, потому что это мой долг. Живу, потому что это мой долг. - Кукла. Избитое оскорбление - подсолить старые раны. - Девчонка. - Дурак, - ничего другого просто в голову не пришло. - Почему ты не убежала? Или не наложила на себя руки? Ты ведь могла. Каору обратила к нему потрясенные глаза: - Я... - Ты дала слово Кацуре-сану, верно? И по собственной воле - само собой. Вопрос пронял ее до мозга костей. Кеншин же продолжал: - У тебя тоже есть долг. И ты сама его на себя взвалила. Ради него и живешь. Так же, как я. - Я не убиваю. - Мир был построен на телах любимых. - Какие образы, какое красноречие - ай-яй-яй, столько пафоса и все ради... - Не смей их винить, - перебил Кеншин. - Ты не знаешь, что происходит на самом деле. Не знаешь, по собственной ли воле они тебя предали. Не знаешь, что творится у них в душах. Я не пытаюсь изобразить, будто понимаю тебя, - уже тише продолжил он в ответ на ее взгляд. - Но знаю одно: ты злишься, ты огрызаешься – однако ожесточение не в твоем характере. Так что не унижай себя, прячась за ним... Лицо Каору дрогнуло, она загородилась ладонями. Кеншин сел на колени, потянул Каору к себе, прижал к груди, будто ребенка. - Плачь, - шепотом приказал он. Она разрыдалась. *** Такасуги прочесывал улицы. Город ровно издевался - толпа перла навстречу, отпихивая его назад. Ну наконец-то нужное место. Заставленные какими-то цветами витрины. Глаза Такасуги поднялись к бело-зеленой вывеске. Магазин "Букет радости". Хмурый долговязый человек вырвался из людского потока, ступил на тротуар, под аккуратный навес, где протянулись низкие деревянные стеллажи, заставленные анютиными глазками, маргаритками, лилиями и гвоздиками; цветы будто заулыбались, когда он сквозь окно глянул на выбивающую чек пожилую кассиршу. Зазвенел колокольчик. А может, засмеялся ребенок? Такасуги повернул голову - нарядная дамочка склонилась к пухлой маленькой девочке, щекочущей лицо матери цветком маргаритки. Обе улыбались. Снова колокольчиком звенькнул детский смех. Такасуги смотрел, не отрываясь. ...Уно и их ребенок... Нет, невозможно. Мать неожиданно обернулась, и по ее лицу скользнула тревожная тень: словно ощутив неведомую угрозу, она потянула дочку к себе. Такасуги скорбно улыбнулся - дожил: пора уведомлять людей, что бояться его нечего. Собственно, почему бы им не бояться? Видок у него еще тот - длинный, тощий, как жердь, руки в карманах - ворье ворьем. Почему-то не желая мириться со сложившимся о нем превратным впечатлением, он заговорил с надломленной улыбкой: - Я так, ничего... Но картинка уже рассыпалась: мать с ребенком растворились в бурлящем людском потоке, на холодном тротуаре осталась сорванная маргаритка. По-стариковски медленно Такасуги наклонился за ней, покрутил, осторожно зажав между большим и указательным пальцами, понюхал... И вспомнил... - Глупости! - ее мелодичный голос. - Знаю - ты их любишь! - поддразнил он, проведя цветком по ее лицу. - Уж не собрался ли ты мне их купить? - А то! Для тебя я весь мир куплю! Никаких сомнений, скорби, боли... Она поймала его ладони своими - грубоватыми, но такими прекрасными. Зеленая тень от навеса упала на лица, скрыв мимолетный поцелуй. Шаловливые руки потянули его в переулок - там он и подал удивленной девушке свой подарок. Он так долго ждал этого. Счастье. Счастье... - мимолетная греза. Вернулась на тротуар поднятая маргаритка, ладонь с силой вжалась в лоб - Такасуги попятился прочь, из под навеса, развернулся - чтобы очутиться лицом к лицу со входом в тот самый переулок. Взгляд уловил серебристый проблеск. Дрожа, Такасуги пошел туда - к валяющейся в нескольких шагах от него цепочке. Остановился. Поднял. Протолкнул в горло неуверенный комок. И направился в темноту, чувствуя, как рассыпается на куски сердце. *** Синева в небе сменилась закатным золотом. Каору смотрела в окно, положив голову Кеншину на колени. - Странно... Он безмолвно согласился. Сейчас он сидел на кровати, вытянув ноги и опираясь на руки, а Каору лежала, прильнув к его коленям и обвив расслабленными руками его за талию. Действительно странно. - Ладно... - вернулась к разговору Каору. - Отец? - Никогда его не знал. - Мать? - Аналогично. - Братья-сестры? - Не в курсе, - пауза. - Отец? - Умер. - Мать? - Умерла. - Братья-сестры? - Никого. - Как они умерли? Каору зажмурилась - в памяти снова ожили собственные крики, ужас и слезы. Растекающаяся по желобкам меж плиток кухонного пола кровь. - Их убили. - Почему? - Потому что пытались меня защитить - мне тогда было девять. Мама готовила, папа читал... Те люди выскочили невесть откуда и застрелили отца. А когда мама попыталась спрятать меня в кладовке, ее тоже убили, а меня забрали. - Ясно. - Давно ты этим занимаешься? - осторожно спросила Каору. - Этим? - Ну, этим, - ее взгляд скользил по плывущим в небе облакам, - убийствами. - Как ты это - промежду прочим... - хмыкнул он. - А как же мне еще говорить? - голос выдавал ее интерес. - Пожалуй... - он опустил взгляд. - Да, по-другому бы ты и не сказала. - Оскорбление или комплимент? - она приподняла бровь. - Тебе решать. Я работаю на Чошу тринадцать лет. - И сколько тебе было, когда ты начал? - Пятнадцать. - Ага, значит, тебе двадцать восемь. - Да ты сообразительная. - Без сарказма никуда, да? - Это вопрос? Каору вздохнула. - Моя очередь, - продолжил он. - Кто научил тебя делать перевязки? - Никто. Сама. - И на ком же ты практиковалась? - На себе. - Вот как... На собственных ранах... - Да ты сообразительный. - Не то слово. К вопросу о сообразительности, - помедлив, добавил Кеншин. - Там, на крыше, ты отбила пару ударов. Кто научил тебя обращаться с мечом? - Отец, - с голосе Каору зазвучала гордость. - Ты кое-что умеешь, - признал он. - Ну, ты и сам кое-что умеешь, - съязвила она. - Сколько уже тренируешься? - Всю жизнь. - Нет, я серьезно. Его губы поджались. - Не помню времени, чтобы я не занимался кенджитсу. - А тебя кто учил? - У меня был наставник, но мы больше не общаемся. - Почему? - заинтересовалась она. - Скажем так - у нас разные представления о долге. Каору приподнялась на локте, заглядывая в его отрешенные глаза. - Слушай, а у тебя есть любимый ресторан? - Нет. - Почему? - Не знаю. - Ты не любишь есть? - Не знаю. Каору подскочила: - Получается, ты никогда не бывал в Акабеко! - Кеншин озадаченно смотрел на нее. - Это же лучший ресторан, где подают сукияки. Надо тебя сводить, - она подняла вверх оба больших пальца. - Клянусь, тебе понравится. ... имейте в виду - эта девочка будет проникать в вас все глубже. Кеншин улыбнулся: - Договорились. Вдруг в дверь отчаянно замолотили. Словно одного грохота было мало, следом понеслись дикие вопли. Кеншин кинулся, отомкнул замок - за порогом маячили две фигуры. Господи... - руки Каору взлетели к лицу. Баюкая изувеченное женское тело, в дверях замер Такасуги. А в его руках... Длинные волосы подметали пол, свесились по-кукольному безвольные руки. Пустые глаза. Бескровное лицо. Такасуги медленно вошел в квартиру. Его лицо выглядело таким же изувеченным, как тело женщины в его объятиях. Кеншин моментально захлопнул дверь, а Такасуги, беззвучно всхлипывая, добрел до дивана и бережно опустил свою ношу. Поправил упавшую на ее лоб прядку волос. Остекленевший взгляд переполз на Кеншина, и вдруг с безумным воплем и занесенными кулаками Такасуги кинулся к нему - едва успев пригнуться, Кеншин обхватил его поперек туловища и обернулся к окаменевшей Каору: - В ванную! - борясь с Такасуги, выдохнул он, а когда Каору не двинулась с места, заорал: - Бегом! Вопль вернул ее к реальности, но едва она, подхватив под мышки, стащила безвольное тело с дивана, как Такасуги с гневным ревом ринулся уже в ее сторону. Кеншин дернул его назад, сшибая на пол: - Бегом!!! Торопясь изо всех сил, Каору дотащила тело до ванной, пинком отворила дверь, заволокла внутрь. Из гостиной доносились звуки драки. Постаравшись абстрагироваться от безумия происходящего, она заперла дверь на защелку. Присела подле тела. Серо-синие глаза безжизненно смотрели в потолок. У Каору перехватило горло; разом подступила тошнота и слезы, едва она позволила себе произнести имя вслух: - Линда... Нет - Уно... Пальцы осторожно прикоснулись к векам, навсегда закрывая глаза, ладонь легла на щеку - уже такую холодную щеку. Из глаз Каору полились слезы. Она тронула ее шею - длинную шею, рассеченную поперечной, уже подсохшей раной. Каору начала раздевать ее, бережно складывая каждую вещь в стопочку на кафельном полу. Звон разбитого стекла поднял ее на ноги. Несколько невнятных воплей - и снова звон. Перепуганная, метнулась она обратно в гостиную, чтобы замереть на полшаге - пол был засыпан осколками вдребезги разлетевшихся стаканов. - Вон отсюда! - заорал Кеншин. Но глаза Каору уже наткнулись на сутулую фигуру Такасуги - весь в ссадинах, тот дышал, будто разгневанный буйвол, и через миг снова кинулся на Кеншина, слепо молотя кулаками. - Значит, вот она - цена, да?! - ревел Такасуги. - Очнись! - рявкнул в ответ Кеншин и перебросил его через плечо. Стон, кувырок – тот, как одержимый, снова кинулся на противника - Кеншин ушел вбок, а Такасуги, проскочив мимо, сразу же получил удар в спину, сбивший его с ног. Кеншин тут же отступил назад, к Каору. - Моя Уно, - всхлипнул Такасуги. - Прости меня… Каору смотрела на разом словно уменьшившегося в размерах когда-то высокого мужчину. Он поднял к лицу ладони. По щекам ползли слезы. Грудь разрывали всхлипы. Разбит. Вдребезги. И тут она все поняла: ему нужен мир, покой, забвение. Нужно все забыть. Каору вытянула вперед руку, шагнула... - но ее остановила чужая рука, стальная, как наручники: - Нет, - тихо приказал Кеншин. Она вырвалась. - Ему это необходимо! - Он нам нужен. - Сейчас речь не о вас - ты на него посмотри! Ведь я могу ему помочь! - Он должен жить с этим воспоминанием. Должен пережить и понять, - холодно возразил Кеншин. - Он хочет помнить. Вот ведь бессердечный! - Каору мотнула головой и кинулась к Такасуги, снова протягивая к нему руку со скрещенными пальцами, но в тот момент, когда она уже почти коснулась его лба, он перехватил ее запястье, поднял безумный взгляд. - Не смей, - выхрипел Такасуги. Пальцы намертво вцепились в ее руку. - Она будет жить во мне. Я хочу, чтобы она осталась здесь, - вторая рука легла на грудь, и через миг он швырнул Каору прочь с такой силой, что она отлетела к стене, а сам угрожающе поднялся. Кеншин моментально снова был рядом - удар под дых с размаху, и Такасуги наконец-то затих. - Цела? - Кеншин подошел к Каору. Она кивнула. Поднялась, отряхнулась. - Ребра? Потупив глаза, она кивнула, и вместе они вернулись в ванную. Нагая, как в миг своего рождения, Уно распростерлась на белом полу. - Какая неподвижная... - прошептала Каору. - Естественно, - Кеншин сунул под кран два полотенца, - это же труп. Каору послала ему убийственный взгляд: - Да как можно быть таким! - возмутилась она, глядя, как он присаживается с другой стороны. - А зачем смерти уважение? - Кеншин сунул Каору одно из полотенец. - Раньше приходилось покойников обмывать? - Да. И все равно - как так можно... Она была такой... - Была, - согласился Кеншин, стирая грязь и кровь с тела, - но больше ее нет. И мы тут уже бессильны - даже моем ее не ради нее, она ведь об этом уже не узнает. Каору нахмурилась, но спорить не стала, просто молча стирала с лица женщины косметику и грязь. Какое-то время они работали молча, погрузившись каждый в свои мысли. - Она такая жесткая... - Большая кровопотеря. Кроме того, мертва уже давно, - пояснил Кеншин. - Трупное окоченение. Ты сама-то как - ничего? Каору кивнула - она чувствовала, что обязана это сделать. Все заняло примерно час, и перед тем, как завернуть то, что когда-то было женщиной, в дежурный халат, Кеншин с хмурым лицом проинспектировал раны. - Следы от пыток, - пробормотал он себе под нос. - Горло перерезано. - Кто мог такое сделать? - Неважно. Кеншин поднял Уно на руки и вынес в гостиную, снова положив на диван. Такасуги уже очнулся и теперь - со стаканом чего-то крепкого в руках - смотрел на покойницу сухими, налитыми кровью глазами. Потом повернулся к Кеншину. - Слышь – я, короче... Кеншин отмахнулся. Такасуги с отсутствующей улыбкой опустил взгляд. - Я тут подумал... - глоток. - Она была единственной, знаешь... - Я в крематорий, - тихо сообщил Кеншин. - Прямо сейчас. - Теперь-то что уж, - Такасуги шмыгнул носом. - Я никогда не мог ее защитить... Я не имею прав... - он безрадостно рассмеялся, - ...а может, силы духа, чтобы даже отдать ей последние почести. Я буду ждать у себя. Только привези потом... - голос оборвался, и его пальцы на стакане побелели, сведенные судорогой. - Привезу. - Спасибо. Такасуги в последний раз коснулся губами бледного лба Уно, повернулся и пошел к выходу, но на пороге его остановил тихий женский голос, почти шепот: - Такасуги-сан... Кажется, это ваше, - опустив голову - впрочем, он все равно видел серебристые дорожки слез на ее щеках - Каору протягивала к нему открытую ладонь. - Простите... - сдавленно выдавила она. - Она отдала мне, но я не знала, что это для вас. Он кинулся к ней, взглянул, подавился всхлипом - на ладони Каору лежало серебряное кольцо размером на женский безымянный палец. И снова... - Уно, у меня для тебя кое-что есть. - Что такое, Шинсаку? И вообще, почему обязательно тут, в подворотне? - Уно, это важно. - Хорошо-хорошо. Ну? - Закрой глаза. Она подчинилась, и тогда он взял ее руку в свою, осторожно разогнул пальцы и надел на безымянный серебряное колечко. Ее глаза удивленно раскрылись: - Ух ты! - Правда, всего лишь серебро... - Оно просто чудесное и... - Погоди, любимая, еще не все... - он вытащил из кармана цепочку и осторожно застегнул ей на шее. - А вот теперь - все. Что скажешь? - Да что с тобой такое?.. Он взял ее лицо в ладони. - Знаешь, я такой трус... - она попыталась запротестовать, но он приложил палец к ее губам. - Но я тебя люблю. И хочу, чтобы ты знала - пусть пожениться мы не можем, я всегда буду тебя любить - и пусть даже весь этот мир катится к чертовой матери. Клянусь. Слезы очертили ее искристые, устремленные на него глаза. - Я люблю тебя, Уно... - Люблю тебя, Шинсаку... В той же самой аллее ее взор встретил его темной слепотой, когда он нашел ее среди мусора и пустых коробок - выброшенную на помойку изломанную куклу, глаза которой - измученные, печальные, мертвые - навеки лишились своей красоты. Промаргиваясь от слез, Такасуги взял кольцо с ладони Каору, медленно, словно немощный старик, потянул из кармана цепочку, продел ее сквозь него, застегнул на своей шее. - Спасибо... - пробормотал он, отворачиваясь, и, отсалютовав напоследок поднятой рукой, вышел. - Каору, - взрезал воцарившуюся тишину голос Кеншина. - Я сейчас увезу тело. Она заморгала. Почему воздух вдруг стал таким густым? - Каору. Голос донесся откуда-то издалека. Она покосилась в его сторону. Почему вдруг стало темнее? Пол прыгнул в лицо. - Каору! Кеншин очутился рядом в одно мгновение. Она подняла на него мутные, полные смятения синие глаза: - Извини, я... Он привалил ее к своей груди: - Тебе просто нужно лечь. - Нет! - неожиданно ее скрутила судорога. Кеншин оторопел, потом приложил ладонь ко лбу. - У тебя жар, - не успела она ответить, как он уже нес ее на руках в спальню, укладывал на кровать. - Жарко... Нет… Холодно… - она моргала, стараясь не позволить глазам закрыться. - Не хочу спать... Кеншин пристроил ее голову на сгибе локтя, второй рукой выудил из кармана пачку таблеток, что оставила Мегуми. Но едва он поднес пилюлю к ее рту, как Каору намертво сжала губы и замотала головой. - Каору, прими. - М-м. Сны... - Это поможет, - пояснил он, снова пытаясь затолкать пилюлю в ее упрямый рот. Безуспешно. Он в отчаянии опустил руку. - Каору, мне нужно уходить. - Пообещай... - Что? - Что вернешься, - она опять открыла глаза. - И останешься. Не бросай меня. Он кивнул и снова попытался дать ей снотворное, но она отпихнула руку и завозилась, силясь сесть. Он еще раз подхватил ее под голову. - Обещаешь? - ее глаза на миг закрылись. - Да, обещаю, - он успел за это мгновение положить капсулу себе на кончик языка, и когда она собралась еще что-то сказать, быстро наклонился, крепко-накрепко зажал ее голову на сгибе локтя и поймал ртом ее открытый рот, медленно проталкивая внутрь свой язык со снотворным. Потом прихватил губами ее нижнюю губу и так же неспешно отстранился. Каору машинально сглотнула. На Кеншина в замешательстве уставились смущенные синие глаза, во взгляде застыл немой вопрос. Каору моргнула раз-другой, и ее веки медленно закрылись. Лекарство подействовало практически мгновенно - она уснула. Он выпустил ее из объятий, накрыл ее одеялом. Вздохнул. Встал. Он знал - иначе она бы не приняла лекарство. Девчонка, одиннадцатью годами его младше. И все же... Он поднял руку, прикоснулся пальцами к губам. Их первый поцелуй.