Отдохнуть спокойно (Safely Rest)

Он стоит до тех пор, пока совсем не замерзает, и только тогда возвращается к расстеленному покрывалу, где Дэнни сидит, обхватив колени. — С Атлантикой связывался? Не придумав ничего достойного в ответ, Стив молча улыбается. — Шучу, — говорит Дэнни, лениво потягиваясь. — Мы же на берегу залива. Кстати, только эта часть побережья выходит на запад — поэтому пляж называется Закатным[1]. Верно. Обычно подобное Стив и сам замечает, но сейчас не обратил внимания. Действительно, солнце почти касается горизонта. Если бы побережье глядело на восток, оно бы поднималось из воды, а садилось в стороне берега. Но в шутке про Атлантику есть доля правды. До океана отсюда рукой подать, а, значит, здешние волны рано или поздно там окажутся. — Не против, если мы дождёмся заката? — спрашивает Стив, усаживаясь рядом. — Так и думал, что ты захочешь. Блестящие камушки и закаты — этот пляж как будто для тебя создали. — Ты точно не возражаешь? Думаю, ещё где-то полчаса. — Абсолютно не возражаю. Одеться не хочешь? — и Дэнни протягивает ему ту самую серую толстовку, которая грела его вчера, пока Стив приходил в себя после похмелья. Он даже не заметил, как Дэнни захватил её из машины. Какая-то часть его протестует: и так сойдёт. Но Дэнни заметит, если Стив соврёт. Поэтому он забирает толстовку и тут же её натягивает. Похоже теперь она официально назначена его персональным успокоительным аксессуаром, хотя и не совсем понятно, для чего нужна сейчас. Но Стиву всё равно хорошо. День вышел чудесный. — Да, слушай…, — начинает Дэнни, и Стив подмечает, что тот пододвигается ближе. — Просто чтобы для тебя это не стало неожиданностью: каждый день на закате тут проводится небольшая церемония. — Церемония? — Да. Видишь флаг? Его спускают. Дэнни кивает в сторону залива, где на фоне ясного неба развевается огромный американский флаг. Стив улыбается. Многие учреждения не тратят время на то, чтобы опускать флаг каждый вечер, он привык. Приятно осознавать, что хоть где-то исполняют протокол. Традиции нужно соблюдать. — Просто чтобы ты был в курсе, — повторяет Дэнни. В его голосе звучит смутная тревога, и Стив вновь расплывается в улыбке. Уже десять лет прошло, а он так и не научился угадывать, в какой момент Дэнни примется его опекать, а в какой наоборот — выводить из себя. И вряд ли их путешествие тому поспособствует. Они сидят очень близко, плечо к плечу. Стив задумчиво перебирает гальку, выискивая блестящие камушки — здесь их называют «бриллиантами». Солнце ползёт всё ниже и ниже. — Эй, — в какой-то момент окликает его Дэнни и поднимается на ноги. Стив встаёт следом. У подножья флагштока собирается небольшая группа. Некоторые одеты в военные фуражки: Стив не может разобрать буквы, но узнаёт символику. От их вида его желудок словно ухает в глубокую яму. — Это, м-м-м… это погребальные флаги[2], — голос Дэнни гораздо тише обычного, и Стиву приходится напрягаться, чтобы разобрать его сквозь шум пляжа. — Понимаешь, семьи погибших ветеранов могут привезти такой флаг с собой, и он будет развеваться здесь целый день. Некоторые ждут своей очереди весь год. Его тон становится ещё мягче. — Когда я был маленьким, мы привозили сюда дедушкин флаг. Стив кивает. Бросив взгляд влево, он видит, что солнечный круг почти коснулся водной глади. Постепенно все присутствующие поднимаются на ноги, успокаивают детей и снимают шляпы. Совсем рядом он слышит, как Дэнни рвано выдыхает. — Вот чёрт. Каждый раз пробирает, — бормочет он. А Стив думает, что Дэнни ещё неплохо справляется, раз способен что-то произнести. В отличие от него. Вперёд выступает горнист. Последние звуки на пляже замолкают. А потом флаг начинает медленно ползти вниз и одновременно с этим начинает звучать музыка — ровно в тот момент, когда солнце касается горизонта. «Закончился день, солнце ушло с озера, ушло с неба над холмом.» Стив автоматически накладывает слова на мелодию. «Всё в порядке. Спи спокойно. Бог рядом.» Музыка заканчивается. Флаг спущен и сложен. Солнце скрылось за горизонтом. И тот факт, что через несколько часов оно снова взойдёт, ни капли не помогает — Стив не может прекратить думать обо всём и обо всех, кто погиб, кто ушёл навсегда. Буря чувств, слишком оглушительных, чтобы иметь название, вдруг обрушивается на него, почти сбивает с ног. Ему кажется, что его сейчас сдует, размажет, и ничего от него не останется. Каждая клеточка тела готова взвыть от тоски, и Стив не удивляется, когда понимает, что по щекам бегут слёзы. Боковым зрением он замечает, как Дэнни поглядывает на него украдкой. Будто ждёт, что тот вытрет ладонью лицо, избавляясь от влаги, и продолжит вести себя как ни в чём не бывало. Как большинство людей на пляже. Но Стив словно цепенеет. Он не может это остановить. Не остаётся сил даже на то, чтобы отвернуться и спрятать лицо. Проходит несколько долгих мгновений, пока это понимает и Дэнни. И тогда он мягко подхватывает Стива под руку и молча уводит обратно на стоянку. И Стив не сопротивляется. Остальные туристы тоже постепенно покидают пляж и теперь бесцельно снуют тут и там. Но Дэнни уверенно шагает по направлению к их парковочному месту. К единственному доступному им сейчас относительно уединённому пространству — машине его мамы. Дверь захлопывается, отрезая их от остального мира, и в тот же миг Стив сгибается пополам, прижимаясь к собственным коленям. И ломается. Горе затапливает всё его сознание, проникает в такие далёкие уголки души, о которых он даже не подозревал, переполняет и выплёскивается через край. Оно больнее и разрушительнее, чем он мог ожидать. Это уже не скорбь по кому-то конкретному, кого он потерял, это чистая, сокрушительная и неподдельная печаль, которая, оказывается, всё это время будто была его фоновым излучением. Метрономом, отстукивающим время его жизни. Щёки уже совсем мокрые: слёзы не текут слабыми струйками, а льются непрерывным потоком. Он чувствует, что по подбородку бежит слюна, но не может заставить себя её стереть. Снаружи машины — шум волн и редкого транспорта. Внутри — пронзительные, болезненные звуки скорби, которых Стив никогда раньше от себя не слышал. По началу это его пугает, но постепенно вдруг превращается в единственно возможную реакцию. Он просто не может дальше с этим справляться. У него не осталось сил. Ведь должен быть какой-то выход, какая-то лазейка, хоть что-то. Он не может снова и снова просыпаться по утрам и волочить на себе такой груз. Он не представляет, как существовать дальше с такой болью на сердце. Но никакой лазейки не существует. Никакого решения. У него нет никакого другого варианта, кроме как продолжать с этим жить. Вставать по утрам, смотреть на мир, в котором больше нет мамы, нет папы. Нет Джо, нет Дэбб. Нет Фредди. Нет Кэтрин. Только он. Только старый, больной моряк, который так и умрёт одиноким: ничей отец и ничей сын. Пальцы Дэнни перебирают его волосы. В обычной ситуации это могло бы его успокоить, но сейчас совершенно не помогает. Внутри него остаётся только пустота, и на этот раз Стив ей уступает.

***

— Стив. Стиви? — тёплая ладонь Дэнни ложится на его руку, приводя в себя. — Эй, всё хорошо. Это я. Мы приехали. Он шмыгает носом и вскидывает голову. — Куда? — В другой мотель. «Кейп-Мэй», хотя вряд ли тебе это о чём-то говорит. — Я заснул, — бормочет Стив. — Да, я заметил. Ты себя вымотал, — Стив снова закрывает глаза, но всё равно может представить озабоченное выражение на лице Дэнни. — Ничего страшного, я всё понимаю. Давай, нужно выйти из машины и дойти до комнаты, хорошо? Справишься? — Угу. — Нет, оставь сумку, малыш. Я за ней вернусь. Стив разлепляет глаза. Он чувствует себя таким разбитым, словно у него снова началось похмелье, только в сто раз хуже, чем когда он перебрал на дегустациях. Всё, на что у него хватает сил — опереться на протянутую руку. Он выбирается из машины. Дэнни, похоже, уже знает, куда им идти. Снаружи пахнет океаном и асфальтом, но он ничего не хочет знать, и просто позволяет другу увести себя наверх по металлическим ступеням. Дэнни достаёт ключ и, бормоча что-то успокоительное, открывает дверь. Сейчас Стиву плевать на душ, на чистку зубов. На туалет. Мочевой пузырь разбудит его через несколько часов, но это будет потом. Стив проходит в комнату к ближайшей кровати, скидывает ботинки, стягивает штаны и ныряет под одеяло. И засыпает.

***

Пробуждение выходит вязким и тяжёлым, ему долго не удаётся окончательно прийти в себя. Наверно, он проспал часов двенадцать и, кажется, может проспать ещё столько же. Всё тело ломит, но хоть руки больше не трясутся. Наверно, нужно подняться. Принять душ, почистить зубы и умыться, переодеться. Привести себя в порядок перед новым днём. Нужно уже взять себя в руки и постараться быть для Дэнни в этой поездке лучшей компанией, чем до этого. Например, попытаться сегодня не реветь (а ещё не блевать и не затевать ссор). Но он не готов. Ещё пару минут. Поэтому он закрывает глаза и пытается дышать ровно. Очевидно, скрыть своё пробуждение ему всё равно не удаётся, потому что Дэнни в своей постели тоже шевелится и тихо его окликает. — Доброе утро. — Привет. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально, — хрипит Стив. И в принципе он не врёт. Глаза опухли, голова и желудок слегка побаливают, но душевная боль снова на приемлемом уровне. Больше не тянет его на дно. — Ты, э-э-э… готов к поездке или хочешь… ну… Ох. Наверно, неправильно так удивляться, но ему и в голову не приходило, что в меню есть вариант без поездки. — Мы можем… остаться? — Конечно, без проблем. — Или у тебя там… — Никакого расписания, — заверяет его Дэнни. Его голос будто приглушён, и до Стива внезапно доходит, что его друг тоже завернулся в одеяло и никуда не спешит. Угрызения совести тут же становятся слабее. — Хочешь воды? Или чего-нибудь от головы? — Нет. Но… ты не мог бы, э-э-э… — Не мог бы чего? — Если мы будем дальше спать, — Стив пробует снова. Да почему так сложно это сказать? — Ты не мог бы… Дэнни понимающе усмехается, и Стив прекращает попытки выдавить из себя остаток фразы. Кровать скрипит, шуршит покрывало. Потом его собственный матрас проседает, и Дэнни устраивается рядом. Глаза вдруг снова начинают слипаться. — Тебе нужно…? — начинает Стив, но вместо вопроса широко зевает и просто отгибает край своего одеяла. — Я своё прихватил, — смеётся Дэнни. — Секрет успешного совместного сна: раздельные одеяла. Всё ещё изо всех сил сопротивляясь вновь подступающему сну, Стив окидывает Дэнни взглядом — тот завернулся в кокон из своего покрывала в шести дюймах от него. А это значит, что своим Стиву делиться не придётся. И это прекрасно. В своём личном одеяле он почему-то чувствует себя гораздо менее уязвимым, как будто одетым в броню. Но всё равно Дэнни рядом. Достаточно близко, чтобы Стив мог ощущать исходящее от него тепло и улавливает все его движения. Достаточно близко, чтобы подкреплять чувство полной безопасности собственным присутствием. Абсолютной, всесторонней защищённости. Стив снова засыпает.

***

Просыпается он спустя какое-то время от голоса Дэнни. Его интонации нейтральные, но Стив всё равно инстинктивно считывает любую информацию. С большим усилием он начинает садиться. На его плече появляется рука Дэнни и мягко его сжимает. — Эй, всё в порядке. Спи. — А кто… — Ресепшн. Я сдвинул дату выселения на завтра. Всё хорошо, Стив. Правда. И в этом весь Дэнни. Дэнни никогда его не подводил. Стив снова засыпает.

***

На этот раз он просыпается от стука в дверь и от того, что Дэнни выскальзывает из постели. Он открывает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот забирает у курьера большой коричневый пакет. Стив невнятно мычит, подразумевая, что всё, что он может сказать, и так очевидно. — Ну привет, Ван Винкль[3]. Обслуживание номеров. — В мотеле? — Похоже они сотрудничают с кафешкой через дорогу, — отвечает Дэнни и устраивает пакет в ногах у Стива. — Так, посмотрим… Чизбургеры. Чизкейк. И крылышки. Стив с трудом выпрямляется и протирает глаза. — Я растолстею. — Я всё равно буду с тобой дружить. — Я и не боюсь, что не будешь, — ворчит Стив. — Но новые штаны покупать тоже не хочу. Дэнни усмехается и начинает извлекать свёртки наружу. Стив тем временем пытается выпутаться из одеяла и вдруг начинает смеяться: он всё ещё завёрнут в своё, но, судя по всему, покрывало, которое принёс Дэнни, он тоже умудрился отжать. Через пару секунд возни ему удаётся высвободиться. Он наконец добирается до ванной, умывается и, вернувшись, наблюдает, как Дэнни, сидя на своей собственной кровати, вытягивает из чизбургера салат. Стив не собирается хмуриться. Или ворчать и вообще любым способом демонстрировать своё отношение, но похоже что-то его всё равно выдаёт. Дэнни поднимает голову и закатывает глаза. — Что? Я вернусь, когда поем. Мне нравится, когда есть персональное обеденное пространство. — Ешь, где хочешь. — Прости, ты что, дуешься? — Дэнни начинает хохотать. — Стив. Солнце. Грейс мне тут однажды выдала такое, что, по-моему, очень сейчас к месту. Готов? Ты, оказывается, тот ещё прилипала. Вопреки намерению продолжать выглядеть обиженным Стив расплывается в улыбке. — Прилипала? — Вот именно. Хотя я не совсем уверен, что правильно употребил это слово, но звучит чертовски в тему. Ну ладно, может, он и дулся немного, но уже прекратил. Стив раздвигает шторы, а потом плюхается на кровать, заворачиваясь во все доступные одеяла, включая и то, которое забрал у Дэнни, после чего набрасывается на собственный чизбургер. Они обедают в уютном молчании. Стив украдкой поглядывает на порцию своего друга: тот всё ещё не съедает столько, сколько ел раньше, но справляется с большей частью бургера и картошки. Правда чизкейк всё-таки прячет в холодильник, после чего с улыбкой принимается разглядывать Стива, чей контейнер полностью пуст, а чизкейк уже наполовину съеден. — Вкусный? — Не то слово. — Теперь ты понимаешь, почему я скучал по местной еде? Почему-то все, кому не лень, притворяются, что делают чизкейк «Нью-Йорк». Наглые мошенники. — Здесь вообще-то тоже не Нью-Йорк, — замечает Стив с набитым ртом. — И да, и нет, — туманно отвечает Дэнни, но всё-таки позволяет Стив доесть в тишине. Собрав после еды весь мусор, он садится на постели, прислонившись к спинке кровати, и ждёт, вспомнит ли Дэнни о своём намерении вернуться. Но вместо этого тот окидывает его с ног до головы испытующим взглядом. Стив примерно представляет, как сейчас выглядит. Грязная голова, многодневная щетина. Ниже пояса только боксеры, а сверху — серая толстовка поверх несвежей футболки. — Итак. — Итак? — Ты меня понял. Как себя чувствуешь? Стив проводит ладонью по лбу, задумчиво скребёт за ухом. — Вроде получше, но… не лучше. Такой ответ принимается? — Принимается, если он честный. — Тогда так. — Ладно, — Дэнни улыбается немного беспомощно. — Нам не обязательно это обсуждать, если не хочешь. Но если тебе всё-таки нужно, можем поговорить. Стив не отвечает. — Не пойми меня неправильно, но я никогда тебя таким не видел, Стив. Я говорил, меня тоже всегда пробирает от всей этой церемонии с флагом, но я не думал…, — он морщится. — Прости, приятель. Плохая была идея. Стив пожимает плечами и выдавливает из себя виноватую улыбку. — Дело не только в церемонии, — произносит он спустя несколько мгновений, за которые пытается собраться с мыслями. — Нет? — Нет. Прошлый вечер… Меня как будто подкосило, — бормочет Стив. — Неважно, сколько хорошего происходило в жизни. И неважно, что ещё произойдёт. Я сомневаюсь, что… м-м-м… что смогу отпустить всё плохое, через что пришлось пройти. Очень и очень сомневаюсь. И, наверно, тут нечему удивляться. Думаю, это обыкновенная скорбь, да? Но я хочу… я просто хочу почувствовать… — … облегчение? — Да, — выдыхает Стив и наклоняется вперёд. Слышится возня, и Дэнни снова оказывается рядом, притягивая его к себе, согревая, но не заставляя выпрямиться. — По-моему во мне что-то сломалось, — произносит Стив шёпотом. — Я не уверен, что смогу выкарабкаться. — Я думал, ты уже проходил через подобное. И в конце концов всегда с этим справлялся. — Может быть, — он немного распрямляется, ровно настолько, чтобы уткнуться Дэнни в плечо. — Не знаю. В этот раз всё по-другому. Гораздо больнее. Шероховатые пальцы проходятся по его волосам и замирают. Какое-то время они сидят неподвижно: Дэнни обнимает его за плечи, а Стив дышит ему куда-то в район груди. На фоне тихо шумит кондиционер. И теперь его переполняет не пронзительная, острая горечь, а абсолютная растерянность: он понятия не имеет, что ему делать дальше. И что может заставить его почувствовать себя лучше. Вот дерьмо. Стив отодвигается и сильно прижимает обе ладони к глазам в попытке вытереть выступившую влагу. — Прости. — За что ты извиняешься? Бывают дни, когда нужно выплакаться. Что с того? — Дэнни мягко усмехается. — А бывают дни, когда нужно сделать это дважды. — Может быть, но это вообще не помогает. Это ничего не меняет, понимаешь? А вчера… я так паршиво себя чувствовал, я просто не могу остановиться. А теперь… теперь я себя чувствую мерзко из-за того, что мне было мерзко. И это, по-моему, уже ни в какие ворота. Какой-то новый уровень жалости к себе, понимаешь? — Понимаю-понимаю, — Дэнни легонько пихает его в плечо. — Не знаю. Как-то так. — Ну вот и хорошо. Это многое объясняет. — Может и так, но я всё равно не чувствую, будто хоть что-то объяснил. — Ты знаешь, говорят, что произнести — первый шаг к тому, чтобы разобраться. Ты говоришь о чём-то и вдруг понимаешь, что оно имеет смысл. — Угу. — Угу. Так говорят. Стив шмыгает и вытирает нос. — У меня голова как будто переполнена, Дэнни. — Я знаю. Знаю. — Мне нужно… нужно как-то от всего этого избавиться. — Ладно. Посмотри на меня, — Стив поднимает голову, и Дэнни стирает с его щёк слёзы. — Ты просил не позволять тебе слишком долго валяться, поэтому мы сейчас вот что сделаем. Мы сходим пройдёмся. Хорошо? Вставай, — подталкивает он, когда Стив медлит. — Тебе полегчает на воздухе. Всего пятнадцать минут. Стив позволяет поднять себя на ноги. По итогу прогулка занимает гораздо больше времени. Погода всё ещё прекрасная, а Стив чувствует себя значительно лучше, когда начинает двигаться. Дэнни оказался прав. Ему нужен был свежий воздух. Ему полезнее находиться снаружи, и неважно, тропики вокруг или нет. У них нет никакого конкретного маршрута, и они шагают в случайном направлении, пока не набредают на местный аэропорт и пивоварню через дорогу от него. Купив пару банок, они устраиваются снаружи и смотрят, как взлетают и садятся самолёты. Спустя какое-то время, чувствуя прилив бодрости, Стив ведёт их в направлении перпендикулярном тому, откуда они пришли, рассчитывая сделать круг. И, к их общему удивлению, вдруг начинает говорить. Сейчас это оказывается гораздо легче. Будто всё, что он произносит, растворяется в воздухе и больше не возвращается к нему, навсегда оставаясь на обочине незнакомой ему дороги. А Стив просто продолжает идти дальше, не оглядываясь назад. — Есть вещи, которые похоже не лечатся временем, — задумчиво произносит он. — Например то, насколько я скучаю по Дэбб. Они идут по самому краю дороги навстречу движению, чтобы, в случае чего, успеть заранее отойти в сторону. — Она тебя очень любила, — отвечает Дэнни. — Честное слово, я на сто процентов уверен, что ты и она — единственные люди, которые заботились обо мне просто так, ничего не желая взамен. Понимаешь? Вы единственные, кто просто хотел, чтобы я был счастлив. Дэнни молча кивает. — Но дело не только в этом. Она всегда знала, что делать дальше, у неё на всё был ответ. И я… слушай, я не представляю, кем бы стал, если бы не она. Честно. И, пожалуйста, поверь мне, я правда считаю, что ты — потрясающий. Десять лет назад я, должно быть, случайно продал душу или ещё что-то, раз мне достался такой друг, как ты. Но пойми меня правильно. Мы с тобой ровесники. Мы на равных. А я бы хотел, чтобы у меня была… например, тётя. Или кто-то ещё. Кто-то, кто мог бы посоветовать, что мне теперь делать, — он вздыхает и наконец произносит то, что вертелось у него в голове уже много месяцев. — Первый раз в жизни у меня нет никого, кто мог бы просто сказать, как быть дальше. — Можно внести поправку? — вклинивается Дэнни. — Думаю, да. — Я всё понимаю. То, что ты говоришь — очень здорово. Но всё же послушай, что я скажу. Насколько я могу судить с высоты своего опыта, тот факт, что тебе нужен человек, который будет говорить, что тебе делать, означает, что тебе хочется, чтобы кто-то гарантировал благополучный исход. Ты просто хочешь знать, что в конце концов всё будет хорошо. Так вот. Я не могу сказать тебе, как жить дальше, Стив. Но я точно могу пообещать — всё будет хорошо. — Нет, ты не можешь, — отвечает Стив шёпотом. — Два месяца назад ты чуть не умер. Я могу потерять кого угодно. В любой момент. Так что не говори, что всё будет хорошо. Дэнни фыркает. — М-да, ну и чёрт с ним. Если следовать твоей логике, я даже не могу тебе пообещать, что всегда буду рядом, если понадоблюсь. Я так понимаю, такие банальности тебя не убедят. Они шагают дальше, пока и эта фраза не остаётся позади них. — Слушай, — снова начинает Дэнни, — по-моему, мы никогда не говорили о Боге и вере, да? — Никогда. — Ты не задавался вопросом, почему? — Потому что это очень личное, — Стив пожимает плечами. — Самое личное. — Да, но мы делились личными вещами. По-настоящему личными, правда? Есть столько всего, что обо мне знаешь только ты. И, если говорить откровенно, уверен, что ты тоже много чего такого мне рассказал, о чём мало кто имеет представление. Вот честно, даже не знаю, с кем я больше обсуждал туалетную тематику — с тобой или с дочерью в её восемь лет. Оба тихо усмехаются. — Мы не говорили о Боге, — Дэнни вздыхает, — потому что ты знаешь об этом гораздо больше меня. И я бы не хотел тянуть тебя вниз. — В каком смысле? — «В окопах не бывает атеистов». Слышал такое выражение? Так вот, это и про меня тоже. Когда я оказываюсь в по-настоящему глубокой заднице, я, конечно, тоже вспоминаю о Боге. Но это хрень, а не вера. Ты же, думаю, в отличие от меня веришь гораздо сильнее, чем показываешь. И возможно гораздо сильнее, чем готов признать. — Да, — бормочет Стив. — Так и есть. — Ты сказал, что молился, пока я был в операционной. Когда тебе нужна вера, ты её находишь. Поэтому не мог бы ты просто взять частичку этой веры и оставить при себе? Не для того, чтобы верить в парня с белой бородой, который сидит на облаках и смотрит на нас. Просто маленькую крупицу для того, чтобы поверить в то, что в итоге всё будет хорошо? Ты можешь хотя бы попытаться? Вчерашний мраморный шарик всю ночь пролежал в складках его сваленных кучей штанов. Он был там и утром. Но перед тем, как уходить из номера, Стив переложил его в карман свежих брюк, и теперь снова перекатывает его между пальцами. — Наверно, я просто не представляю, как всё может наладиться, — тихо отвечает он. — А так, что ты не один. Есть куча людей, которым ты дорог. Слушай, вот ты сказал, что люди всегда чего-то ждут в ответ. Складывается впечатление, что ты считаешь, будто это означает, что им нет до тебя дела. Но, блин, люди так устроены! Мы все друг от друга чего-то хотим. Например, я хочу, чтобы ты притащил свою задницу обратно на Гавайи и снова был со мной. Хочу смотреть на закат, сидя в наших креслах до тех пор, пока не ослепну от старости или пока маразм не одолеет — там мне уже, наверно, будет всё равно. Видишь, я тоже от тебя чего-то хочу. Но это не значит, что я не желаю тебе счастья. И, думаю, если ты ещё раз взглянешь на это со стороны, то поймёшь, что всем только это и нужно. Твоему отцу, твоей маме… — Дэнни, моей маме не нужно было, что я был счастлив. Ей было нужно, чтобы я её простил. Это чертовски большая разница. А отец? Он в принципе не знал, что такое — быть счастливым. — Ладно, — отвечает Дэнни тихо. — Попробуем по-другому. Твоих родителей уже не вернуть. От этого больно. И от этого хреново. Но кроме всего прочего это означает, что тебе больше не нужно жить для них. Их здесь нет. Но я есть. Мы есть. Они доходят до границы города. Стив держится чуть позади: он прекрасно осведомлён о слезах на собственных щеках, но не готов показываться в таком виде на глаза случайным джерсийцам. Только одному из них. — Я не хотел уезжать от тебя, — шепчет он. — И от команды тоже. Столько времени потребовалось, чтобы я нашёл по-настоящему дорогих мне людей. Как я мог хотеть уехать? Но в то же время — как я мог остаться? Сколько можно было продолжать терпеть? Он непроизвольно всхлипывает и вздрагивает от неожиданности, когда это слышит. Дэнни слышит тоже. — Ладно, — успокоительно говорит он, шагая ближе. — Это я виноват. Мы слишком далеко ушли. Пойдём обратно. Пошли, Стив. Внутри него происходит борьба. Но Стив сражается. Что он видит? Деревья, дорогу, Дэнни. Лягушку под кустом. Что он слышит? Машины, ветер, дыхание Дэнни. Он чувствует мраморный шарик, который лежит у него в кармане. Чувствует ветер, который сушит слёзы. — На сегодня хватит, — спокойно говорит Дэнни. — Пойдём. — Иду, — кивает Стив. — Уже иду. Пройдёт ещё какое-то время, но он справится. — Ты в порядке? — интересуется Дэнни пару минут спустя. — Угу. — Честно-честно? — Да, — отвечает Стив, потирая лицо. Дэнни вздыхает и оглядывает его с головы до ног. — Хочешь подержаться за руки? Стив фыркает. — Нет. — Хочешь поесть мороженого? — Ты что, проголодался? Серьёзно? — Нет. Если честно, я совершенно не голоден. Я даже не уверен, что хочу ужинать. Но мы вроде договорились, что будем тебя откармливать. План был такой. — А это считается за адекватную человеческую реакцию, если я попрошу один рожок? Небольшой, если можно. Дэнни расплывается в улыбке.

***

На самом-то деле Стив отдаёт себе отчёт, что сладкое не должно служить опорой. И вообще ничто не должно. Совершенно здоровому человеку не нужна опора. Но чем меньше остаётся от закрученной верхушки рожка, тем лучше ему становится. Удивительно. Похоже они забрели довольно далеко. После магазина они собираются возвращаться, но дорога обратно занимает почти час. Впрочем, ничего страшного. Они не торопятся, да и разговор становится легче. Спустя некоторое время они наконец выходят к мотелю. Хоть Стив и проснулся всего пару часов назад, перешагнув порог, он жадно оглядывает свежезастеленную постель. Раз сегодня день обновлений, почему бы не получить от него всё? — Подойди ко мне, — зовёт Дэнни негромко. — До того, как снова ляжешь. Давай, иди сюда. — М-м? — Обниматься будем. Ты прав: стоя удобнее. Стив слабо выдыхает, понимая, на какой момент намекает Дэнни. На их прощание на пляже. — Я подумал, что тебе станет некомфортно, если мы будем делать это на обочине, — дразнит Дэнни. — Но у тебя было такое лицо. — Какое лицо у меня было? — Такое. Не спрашивай, как я понял. Иди сюда уже. Спор — простая формальность. Когда Дэнни раскрывает руки, Стив шагает к нему. И растворяется. Возможно, они и обнялись, когда он только приехал, он не помнит точно. Даже если и так, это было совсем по-другому. Это первое настоящее объятие от Дэнни, да и вообще первое нормальное объятие за последние пару месяцев. И это замечательно. Всё, что ему сейчас нужно. Кажется, уже в сотый раз за последние сутки Стив чувствует, как глаза наполняются слезами. — Эй, — произносит Дэнни где-то возле его уха. — Я не пытаюсь снова поднять эту тему. Ты сейчас вымотан, и это нормально. Но послушай, что я скажу, потому что ещё раз повторять я не буду. Послушай. Стив кивает и заставляет себя не зажмуриться. — Я обещаю тебе: даже если ты решишь переехать в Калифорнию, между нами ничего не поменяется. Я точно знаю, что мы справимся лучше, чем я сам, когда переехал. Мы оба. Честно-честно, обещаю. То, что между нами, никуда не денется. Стив снова кивает, а по щекам опять бегут слёзы. — Всё будет хорошо, малыш, — успокаивает Дэнни. — Может, ты сейчас слишком напуган или слишком растерян, чтобы мне поверить. Но я точно знаю, всё будет хорошо. У него настолько сводит горло, что даже шептать сейчас трудно. Но он всё равно выдавливает: — Угу. — Ты что, опять ревёшь? — Возможно. — Ты ничем не лучше Лу, — усмехается Дэнни, прижимая его к себе ближе. Стив прикрывает глаза и наконец позволяет слезам упасть на ткань чужой футболки. — Ничего страшного. Не держи в себе, ладно? Тебе станет легче. Ему кажется, что, пока его обнимают, он так и будет плакать. Но всё проходит достаточно быстро. Спустя минуту он прекращает всхлипывать, но продолжает цепляться за Дэнни, не желая разрывать контакт. — Всё в порядке, — бормочет тот. — Всё в порядке, эй. Я люблю тебя. — И я тебя, — шепчет Стив, радуясь, что в этот раз не он сказал это первым. Ещё несколько секунд спустя Дэнни мягко хлопает его по спине. — Так, ну всё. Готов ложиться? Я понимаю, что сейчас позорно детское время, поэтому можем посмотреть кино. Стиву приходит в голову, что это наверняка не первый раз, когда Дэнни приходится утешать грустное, заплаканное существо телевизором и одеялом. И отлично, потому что звучит это восхитительно. — Давай, — кивает он. Стив отстраняется, но Дэнни продолжает сжимать его плечо, пока тот вытирает мокрое лицо воротником толстовки. — Вот так, — тихо говорит Дэнни. — Вот так. Ты молодец.