Истинная некромантия

Огромная серая равнина, едва освещаемая тусклым светом спрятавшегося за низко нависшими облаками солнца. Сильный ветер гонял по лишенной травы земле, из которой почти высосали жизнь, мертвые ветви, что неизвестно как сплелись вместе. Они подпрыгивали под резкими порывами, почти доставая редкие низенькие деревья, стоящие безо всякой листвы. Только темно-серые ветви устремлялись вверх, к мрачному небу, будто толпа кающихся грешников пред ликом инквизитора, пришедшего в их камеру, дабы зачитать приговор. Но тут на одну из ветвей упало пара капель. Пара капель густой крови, что почти сразу же были поглощены порами в коре побега. А затем еще несколько капель. Спустя пару минут с небес грянул настоящий кровавый ливень, что начал образовывать багряные ручьи, которые позже стекались в густые лужи. Словно струи горячей крови, вырывавшейся потоком из шеи обезглавленного преступника, дождь застилал все вокруг, не позволяя ничего разглядеть. Вдруг раздался женский хохот и хлопанье больших грязно-коричневых крыльев. Пара гарпий присела на вершины одиноко стоявшего небольшого дерева и подняла свои головы вверх, явив небу прекрасный лик молодых девушек с длинными волосами и голубыми глазами. Их широко раскрытые рты наполнялись кровью. Где-то вдалеке раздался громкий стрекот. Но то были не лесные птицы, а стая низких темно-зеленых, будто болотные мхи, псов с четырьмя ногами и полуслепыми глазами, у которых на месте рта красовался клюв. Они разрывали на части лося, неведомо как забредшего в эти всеми покинутые земли. Его предсмертный вой был почти не слышен, сливаясь с пением собак, дерущихся за самые лакомые куски, щедро сдобренные как животной, так и небесной кровью. Но спустя минуту, шерсть хищников поднялась дыбом, и они побежали что есть сил. Мычание едва живого животного доносилось им вслед. Но тут из земли клубами стал вырываться темно-фиолетовый газ, стелющийся плотной дымкой по земле. Немногим позже уже он уже поглотил лося, а вместим с ним и вой. Одна из псин с самой жесткой шкурой, покрытой складками, выдохлась и плелась в самом конце стаи, уже начав отделятся от нее. Едва перебирая лапами от усталости, когда к ней подобрался газ, она попыталась сделать рывок, но не смогла, увязая в безжизненном тумане. И мгновение спустя ее полностью поглотило фиолетовое покрывало. Тут же несчастный монстр принялся кататься по земле, начав расчесывать шею до крови задними лапами. Блеклые серые глаза вылезали орбит, а все тело содрогалось в судорогах. Из черной пасти потоком лилась смешанная с рвотой кровь. Грянула последняя судорога, и лапа, словно у тряпичной, крестьянской куклы, упала на землю, а из разодранного горла тонким ручейком лилась вязкая черная жидкость. Туман полностью скрыл место смерти чудовища. Ее стая уже была далеко впереди, далеко от этого облака, поднявшегося из-под земли. Наконец туман рассеялся, явив противоестественную жизни картину. Собака, которая еще недавно билась в агонии, встала, немного покачиваясь. Возможно, она жива? Нет. Она совершенно мертва. Ее глаза все-таки выскочили из орбит, безвольно повиснув на нитке нервов, что соединяла их с мозгом, а кожа почернела, сгнила. Под ее ногами мерзкими червяками ползали кусочки плоти из горла. А позади них всех встал лось. Вместе с его вывернутыми наружу кишками и органами. Посреди всей этой ужасной и темной пустоши, на которой непрерывно лилась кровь и исчезала жизнь, стояла большая гранитная башня, возвышавшаяся словно черный гигант, осматривающий пепелище или недавнее поле брани. Через редкие окна невозможно было хоть что-нибудь заметить, ибо в них не горело ни одного, даже крохотного, источника света. Эти окошки казалась настоящими провалами, вратами в мрачную бездну, из которой нельзя выйти живым. Входом в этот перст, упершимся в небо, служила небольшая, ничем не примечательная дубовая дверь, на которой не было замка. Но и не был нужен, ибо любой, кто прошел бы через них сразу же умер, если не от вырвавшихся наружу тошнотворных гнилостных миазм, так от десятков оскалившихся мертвецов, различной свежести и целостности. В абсолютно темном помещении, в котором скопилось столько трупных газов, что они были видны и невооруженным глазом, медленно и бесцельно бродили зомби. А под их ногами копошился настоящий мертвый ковер, состоящий из множества рук, ног, пальцев, остатков мышц и лент оторванной, подгнившей кожи. В самом центре зала высилась монструозная лестница, ровная и гладкая, вершина которой упиралась массивный люк из серой стали, весь покрытый царапинами и небольшими вмятинами. На его поверхности были выгравированы четыре божественных лика: бородатый дварф с чертами, словно выточенный пустынными ветрами камень; женщина с пухлыми губами и широкой, будто крепостная стена, челюстью; мужчина с худым орлиным носом и твердым взором; изнеможенный старик, покрытый язвами и фурункулами. И четыре имени под ними: Удэр Хранитель крипт, Рэйна Таран, Ниму Жестокий, Охид Пепельный. За этим люком скрывалась еще одна зала, заполненная мусором и различными тварями. Переплетенные человеческие тела, соединенные швами или сплавленные, словно какой-нибудь сыр. Ужасающие животные с множествам лап и голов, пожирающие друг друга в вечном голоде. Змеи и черви, созданные из плоти, органов и кожи. Птицы, из отверстий которых каждую секунду выделялся газ. Все это эксперименты, творения разума тех, кто живет в этой башне, ставшей последним оплотом всего мерзкого и темного. Также как и ниже, здесь в седине помещения находилась лестница, точно также упирающиеся в люк с теми же лицами. Выше него находился бывший виварий, поделенный на множество комнат с различным оборудованием. Тут были и клетки, заполненные, как живым, так и мертвым материалом. Узники, состоящие в основном из людей, хотя и попадались эльфы с гоблинами, находились в плачевном состоянии. Белая кожа, выпавшие зубы, отсутствующие части тел, слепые глаза. Большая часть из них, нашептывая какой-то несвязный бред, лежала, закованная в прочные стальные кандалы, некоторые же переговаривались, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в чернильной темноте, заполонявшей помещение. В других местах находились потертые временем столы и стулья, склянки и перегонные кубы, пыточные и хирургические инструменты, часто заляпанные кровью. Запахи гнили заглушали ароматы различных трав, развешанных на верёвках то тут, то там. Тут же были расположены столярные и стеклодувные мастерские вместе с кузней, и находилось даже место кожевника. Вход, ведущий на следующий этаж, был украшен грубо нанесённой гравировкой и заканчивался обычной деревянной дверью, сделанной из чёрного и крайне плотного дерева. За ней скрывалась зала, вся заставленная шкафами с толстыми и большими книгами и свитками различной длины. Обложка большинства фолиантов была сделана из человеческой или гоблинской кожи, украшенной узорами в виде черепов, различных сфер и крестов. Наиболее крупные талмуды хранились на отдельных столах или витринах, прикованные к стенам длинными стальными цепями, позволявшим ее прочитать, но не забрать. Нередко их лицевая сторона оказывалась покрыта золотом или серебром и отделана драгоценными камнями. В этом месте хранились десятки, если не сотни книг, написанные авторами, чей возраст уже давно выходил за рамки, положенные жизнью, в течение долгих лет упорного труда и многих исследований. Описанные в них знания скрывали секреты жизни и смерти, раскрытые своим верным последователям древними богами. Почти любой разумный, прочитав выскобленные в коже или нанесенные кровью слова, сошел бы с ума, не в силах понять сокрытый в них смысл и силу. Каменная, закругленная лестница в этом месте вела в длинный коридор, в конце которого был еще один ход наверх, а по бокам двери, окованные железом. Внутри них были комнаты тех, кто когда-то давно возвел эту башню, тех, кому обязана своим видом местность. Бессмертные некроманты, бывшие когда-то знатными лордами и леди. Культисты четырех богов хаоса и смерти. Ученые, положившие свою нежизнь на понимание мира и служение богам. Не нуждавшиеся в еде, воде и сне, они не тратили свое время попусту. Каждая минута была точно отмерена, подчиняясь строгому распорядку, и служила маяком, не дававшим им уйти из реальности в своих размышлениях и вере. Они давно потеряли счет времени, ибо существам, что жили вечность, оно не важно. Лишь крайне редкие аколиты, набранные выходящими наружу и тщательно скрывающимися магистрами, могли ненадолго взбаламутить этот стоячий омут, рассказывая о войнах, новых технологиях или нападениях тварей, чьи имена уже давно были забыты. Их кельи были аскетично устроены. Небольшой молитвенный коврик в углу перед алтарем богов, низкий столик и табурет, единственное окно. Изредка попадались шкафы, наполненные различными вещами, начиная от фигурок из кости, заканчивая мозаиками и музыкальными инструментами. Познавшим секреты жизни и смерти не были нужные мирские вещи, никак не помогающие в познании богов, их планов и окружающего мира. Одна из комнат была более аскетична даже по сравнению с другими, не блещущими изысками кельями. Единственное, что в ней было, — это алтарь, причем крайне простой, можно сказать, примитивный. Он состоял из несколько сколоченных досок и поставленных на них статуэток из камня, вырезанных вручную и окрашенных с помощью крови. Их лики были угловаты, с огромным трудом в них проглядывались черты лица. Пред ними на коленях стоял старик с затянутой в узел бородой и лысым черепом, на котором были выжжены слова на человеческом языке: «Я — несущий смерть сквозь океан жизни. Я — слуга Богов и член Дома». Его открытые водянистые глаза смотрели на эти грубые фигурки, будто видели не них, а богов, следящих за каждым его жестом, слышащих каждое его слово. Покрытые морщинами руки держали в руках небольшое ожерелье из черных деревянных бусин с почти невидимыми знаками. Сухие губы раз разом повторяли слова молитвы: — Да укрепите Боги меня в пути моем, да утвердите и соделаете непоколебимым, дабы ни скорбь, ни гонение, ни нагота не отлучали меня от служения Вам… Не допустите мне чрез вредоносную зависть сравняться с Вами… В этой речи слышались усталость и любовь, скорбь и благоговение. Этот человек трепетал пред этими маленькими, кривыми статуэтками, как маленький ребенок пред родителями своими, совершив какую-нибудь оплошность или чувствуя, что виноват перед ними. В этот благословенный момент это был не ужасный некромант, способный за минуту поднять любое кладбище, а потом пойти уничтожать поселение, не хладнокровный ученый, долгие месяцы мучавший своих пленников, дабы узнать секреты тела и духа, не бывший знатный лорд, что говорил с королями и императорами, вел многотысячные армии в бой, а малое дитя, которое, склонив свою голову, просило прощения и помощи у своих любимых родителей. Для этого человека боги, что насылали чуму на огромные города, боги, что опускали с небес ядовитый туман, убивающий все живое, боги, что радовались жестоким казням и жертвам в их честь, были родителями, были всем, что он имел и во что верил. Пред деревянным алтарем стоял на коленях фанатик. Безжалостный в бою и робеющий во время молитвы. Он не ведал никаких страхов, кроме одного. Страха опозорить своих богов, страха подвести их. Их, тех кто дам ему смысл жизни и подаривших семью. Вера стала в этом разуме тем, что связывало его воедино, не позволяя погрузиться в безумие и сойти с ума, став настоящим монстром, для которого реальность перестала существовать. Это был фундамент великого храма под именем Инан Блокгилт. Бывшего законотворца далекой империи, мужчины, потерявшего все, что он только имел, и вновь обретшего. Его потрепанные серые туфли и мантия мешком висели на нем. Грубая конопляная ткань, словно у какого-нибудь прокаженного или нищего, не скрывала худое тело, испещренное шрамами и выжженными словами. Позади старика лежали изношенные доспехи из сыромятной кожи, крепкий медный топор с узором на рукояти и помятый стальной щит баклер. Сделанные руками некромантов из скудных запасов и ресурсов, добытых с пришедших авантюристов или недостойных аколитов, они не могли похвастаться изысканностью и красотой, но являлись простым и надежным творением, способным спасти в нужный момент. В этот момент раздался стук в дверь. И дверь комнаты тут же открылась, позволив войти немолодому, коротко стриженному мужчине с гладким лицом и тонкими сжатыми губами. Через его левым глазом пролег длинный, рванный шрам. Увидев стоящего на коленях Инана, он тут же замер, словно статуя. Его точно такая же серая мантия не скрывала мощной фигуры и широких плеч, как у героя древних былин. Старик же, не обратив никакого внимания на вошедшего, продолжил шептать про себя молитвы, крепко держа ожерелье с бусинами. Это продолжалось еще три минуты, но затем он встал, перед этим соединив пальцы треугольником. Медленно развернувшись, некромант окинул незваного гостя взглядом своих серых глаз. Губы открылись, позволяя выйти наружу тихому и глубокому голосу: — Я помню о собрании, Эфба. Я еще не настолько стар, как ты думаешь. Не стоило приходить и ждать меня. — Я не за этим пришел, Инан. Ты просил передать тебе трактат «Речь марионетки», Кэлмфлэнка. Время его не пожалело, как и дорога из монастыря святого Датана, — голос мужчины был басист и отрывист, словно у солдата. Он аккуратно протянул Инану завернутую в ткань книгу. На цепких, мускулистых руках, через посиневшую кожу хорошо проглядывались крупные голубоватые вены. Все это было вызвано замедленным по сравнению с обычным человеком током крови, проявлявшем себя только в их внешнем виде, но не самочувствии. Старец принял сверток и положил на пол, рядом с доспехами. — Благодарю, Эфба. Нам пора идти. Культист кивнул и вышел из кельи, а вслед за ним и Инан, идя рядом. Шаги кожаных туфель, ступавших по гранитному полу, были почти не слышны. Ненадолго между мужчинами повисло молчание. — Что сегодня собирается обсуждать Эну? Не считая, конечно, подготовки к ритуалу переноса, — спросил, шагая по ступеням лестницы, старик. — Я не настолько хорошо лажу с ним, чтобы знать его мысли, — медленно ответил Эфба. — Зато ты хорошо знаешь его ученика и твоего учителя. — Момуз умеет хранить тайны. Да и зачем тебе это? Мы в любом случае об этом узнаем на собрании, — уголки губ Инан дернулись. — Наш достопочтимый архонт любит огорошивать членов Дома и использовать это себе в пользу. Лучше быть готовым заранее. Снова тишина. Пройдя на два этажа выше, они вышли в просторную залу, в сердце которой стоял большой деревянный стол, по бокам которого располагались простые скамьи с сидевшими на них тремя людьми и четырьмя дварфами, о чем-то тихо переговаривающихся. Это был зал центрального звена культа — Дома Загадок. Сформированный с самой постройки это башни, более чем двухсот лет назад, он включал в себя тех, кого посчитал достойным сам архонт, основатель секты — Эну Мачинпазел. Все его члены были связаны друг с другом, каждый из них являлся учеником того, кто сам когда-то был учеником. Когда-то их было одиннадцать, но пятьдесят лет назад стало десять. Момуз Пилликард был первым, кто узнал секреты архонта, стал первым учеником, а затем и мастером, с разрешения Эну, обучившего своего ученика — Эфба Джоупаферса, а тот уже и следующего. И так из раза в раз, от мастера к ученику, сформировался текущий состав Дома. Самый новый из них присоединился семьдесят лет назад. С тех пор не находилось того, кого бы архонт счел достойным стать частью его линии. Сам культ, конечно, пополнялся свежей кровью, но все из них приходили сами, уже зная секреты некромантии от членов другой линии и не желая соединятся с ней или создавать свою отдельную общину. Сейчас в культе насчитывалось 36 разумных. В этом месте не было место расизму, здесь были рады всем расам: гоблинам, дварфам, эльфам, людям. Их осталось слишком мало в этом мире, чтобы тратить свои жизнь на вражду и смертоубийство друг друга. — Онэ, куда запропастился Эну? — обратился Эфба к старухе, тихо обсуждавшей что-то с сидевшим рядом дварфом в капюшоне. — Я не знаю, Эфба. Не в его привычке приходить последним, — скрипучим голосом ответила Онэ Брейвмасте. Эта старушка являлась древним другом и боевым товарищем Джоупаферса, вместе с ним прошедшая через кровавые сражения войны Шрамов, начавшейся далекие двести лет и продолжающейся до сих пор. На ее сухом пальце сидел простенький медный перстень с черным опалом — подарок старшего брата, погибшего от стрел гоблинских застрельщиков на огромных летучих мышах. — Может снова увлекся тем экспериментом по созданию мозговых червей? — предложил сидевший рядом с ней дварф. Это был учеником Онэ, Аст Кривецвол. Этот ловкий и шустрый коротышка был в прошлом наемником, чью бригаду убил стальной гигант. Лишившийся всех товарищей, с покореженной броней и израненный, он был найден Онэ. Она выходила его, а после рассказала о богах и предложила ученичество. — Настолько сильно, что забыл про собрание, которое сам и назначил? Не смеши, Аст, — раздался глубокий бас еще одного карлика, находившегося на противоположной скамье. Густая борода этого старика спускалась до самого пола, а узкие глаза со смехом смотрели на сразу притихшего собрата. Морул Тинлюред, являвшийся самым старым по возрасту после Момула, значился лучшим кузнецом и резчиком по кости во всем культе. — Он не так уж и не прав, Морул. Всем нам известна увлекающая натура пророка, — тихий и мелодичный голос немолодой дварфийки тут же заставил кузнеца недовольно сощуриться. Ее почти снежно-белое вытянутое лицо не выражало никаких эмоций, а из-под черной повязки еле виднелись короткие каштановые кудри. Бывшая жрица Адила, бога гор и милосердия, Лорбэм Клюмшилдс являлась образцом спокойствия и хладнокровия. Хирургические инструменты в ее тонких руках спасли множество жизней воинов во время войн. — Я согласен с архимастером Лорбэм. Архонт отдал много лет этому эксперименту, учитель, — звонко вставил старик с повязкой на правый глаз. Его широкий рот, пересеченный глубоким шрамом, растянулся в подобие улыбки. Последний принятый в Дом, Бэгу Гэнгхермит казался довольно щуплым и невысоким, что шло в полное противоречие с его образом в деревенских историях. Великолепный лучник и охотник на чудовищ, он спас сотни крестьян от десятков различных монстров. — И это стало пустой тратой сил и средств культа. Я уже приводил железные доказательства того, почему это невозможно, а в противном случае, бесполезно, — проговорил жестким и громким голосом мужчина с отрезанным носом. Шэфбах Таггедфлук колючим взглядом окинул пришедших Эфба и Инана. Бывший королевский астролог и алхимик отличался скверным нравом и прямолинейностью, граничащую с грубость. За свои слова он и поплатился носом, сказав королю правду, насчет его жены, а не сладкую ложь, которая бы его ублажила и привела к гибели. — Тише! Архонт Эну придет тогда, когда это будет нужно. И не нам обсуждать причины побудившие его это сделать, — твердо и недовольно произнес дварф в сером капюшоне. И этого было достаточно, чтобы заставить всех замолчать. Кивнув Инану и Эфба, он жестом пригласил их присесть рядом с ними, что те и незамедлительно сделали. Момуз Пилликард пользовался величайшим уважением во всем культе. Его безоговорочная преданность архонту, безжалостность к его врагам и статус первого ученика, того, кто первым узнал тайны из уст Эну, позволило башне и культу устоять под тяжестью времени и действий врагов. В этот момент дверь открылась, явив сам предмет затихшего собрания. В тот же момент каждый встал и соединил пальцы в треугольник, проговорив: — Мы приветствуем вас, о архонт, несущий слово великих богов! Эну, окинув их всех благодарным взглядом своих небольших ярко-изумрудных глаз, жестом приказал сесть. Его иссине-черную чистую робу украшал символ — белый череп, из глазниц которого выглядывали змея и острие меча, а на висках располагались длинные, такие же белые крылья. На худой шее висел деревянный амулет в виде гладкого шарика на короткой цепочке. А на голове находилась небольшая костяная корона с четырьмя острыми зубцами. Послышался приятный, тягучий шелковый голос: — И я приветствую вас, мои братья и сестры по Дому. Он в тишине прошел к своему месту, простому табурету, сделанного из местного дерева. Каждое его движение было плавным, каждый шаг абсолютно тихим, словно он летел над полом. Все это выдавало в нем бывшего убийцу. Выросший сиротой, никогда не знавшем своих родителей и шпыняемый всеми, он провел свое детство в трущобах, питаясь помоями и падалью. Пока он, дрожа от лихорадки, не нашел в канализации, в одной из обрушившихся стен, проход в заброшенный храм, на алтаре которого лежал адамантиевый кинжал. Позади него находилась огромная гравюра в камне, на которой была изображена сотни лет жизни древнего культа Четырех. Их ритуалы, их традиции, их история. Мальчик попытался взять клинок, но только порезался, позволив нескольким каплям девственной, чистой крови упасть на алтарь. И тут зажегся вспыхнули огнем десятки чаш, осветив помещение. А малыш упал в беспамятстве. Спустя несколько часов, он очнулся, уже полностью здоровый, услышавший глас богов. Юноша начал собирать кровавую жатву по городу, обучаясь тяжелому ремеслу убийства других. Но в конце концов, когда были принесены в жертву сотня людей и нелюдей, он сумел взять легендарный клинок из адамантия и принести богам великую жертву. Население нескольких кварталов пало от его руки, а после воскресло. Целый город был уничтожен и превращен в огромный некрополь, где правили бал мертвецы. Спустя сотню лет от того места остались лишь руины, заполненные чудовищами и туманами смерти. — Что ж, члены моего Дома. Совсем близок тот час, когда мы, наконец, приступим к исполнению воли Четырех, которым мы были и всегда будем верны. Завтра начнется ритуал перемещения между мирами. Целый мир станет нашей целью, население чужемирцов должно будет пасть от наших и вновь встать, чтобы присоединится в нашем великом Походе. Не буду утомлять той информацией, которая и так нам всем известна. Морул, что у нас по вооружению? — Каждый из нас и аколитов вооружен и экипирован. Имеется пара арбалетов и тридцать медных болтов к ним. Наши кольчуги также готовы, как и инструменты, — незамедлительно ответил дварф, поправляя бороду. — Прекрасно. Лорбэм, что с травами, бинтами и чистой водой? — дварфийка повернулась к Эну, явив ему свой спокойный лик. — Как и всегда в последний годы, избыток всего. Отказ от долговременного содержания пленных и уменьшение количества несмертельных опытов позволил серьезно уменьшить расход столь необходимых нам медикаментов. Нам с Иерофантом вполне по силам сейчас залечить даже серьезные раны, которые могут возникнуть во время Похода, — архонт кивнул и продолжил: — Бэгу, что с твоими стрелками? — Неплохо, но до встречи с тяжелыми отрядами чужемирцев будем пользоваться только деревянными стрелами и болтами. Их металлических запас довольно мал, да и сами они далеко не лучшие. С большими или живучими тварями нам тоже лучше не встречаться, по крайней мере до того момента, как найдем или сделаем стальные пики. Или же большой некрополь, — быстро промолвил старик, смотря на Морула. — Это печалит. Аст, Эфба, Инан, что с вашими ребятами? — Готовы к бою и жаждут крови, также как и мы. Тренировки позволили нам всем вспомнить позабытые навыки, — ответил за всех них Эфба. — Хорошо. Шэфбах, что с «драконьим огнем» и экстрактами из желез пещерных пауков? — Их очень мало, архонт. «Огонь» можно будет использовать только в крайних случах, а яды придется экономить. Об отравлениях ими каждого колодца и реки можно забыть. Запасы необходимого для них сырья уже два дня назад иссякли. Но, думаю, после первого же сражения или поселения нам хватит трупов для исполнения этих целей, — медленно проговорил алхимик, устремив свой взгляд на Инана и Эфба. — И это будет так. Момуз, ты проверил руны? — Конечно, архонт. Три проверки и ни одной ошибки, все составлено идеально. Остался только девятая пентаграмма и все будет готово, — ответил Пилликард, немного привстав. — Прекрасно. Боги будут довольны нашим рвением. И сегодня они поведали мне частицы информации о том мире, где будет исполнятся их воля. Он пережил несколько нашествий демонов и там сложилась великая империя. К счастью, она уже переживает упадок, раздираемая гражданской войной на севере и ожидающая войны на юге. Но самое главное… Там есть магия, — повисла тишина. Члены Дома недоверчиво и даже немного испуганно посмотрели на архонта. Колдовство было той вещью, которой боялись даже некроманты. Возможность подчинить своей воле, сжечь целую армию и вызвать демонов. И все это без участия богов, без веры в них. Этот момент прервал вопрос Инана: — Они используют колдовство? — Да, они черпают свою силу от внешнего барьера их мира, мало-помалу истончая его. Их боги слабы и ничтожны, некоторые из колдунов почти сравнялись с ними по силе, — лица всех без исключения культистов скривились от отвращения. — Мы должны быть готовы к жесточайшему сопротивлению от них. Нам придется увеличить количество обрядов, жертв и молитв, дабы укрепить наших богов и тем самым получить силы для уничтожения их врагов. Благословленные земли, на которых мы живем и которые вскоре после нашего прихода появится и там, также нам помогут, мешая творить проклятое колдовство и сводя с ума колдунов. Мы будем осторожны до тех пор, пока не распространим божье благословение и не получим, хотя бы сотню мертвецов, — Момул недовольно цыкнул, проведя пальцами по родному клинку. — Какие твари водятся в том мире? — деловито спросил Бэгу, тихо стуча пальцами по столу. — Какие бы не водились с нашими им сравняться. Колоссы, Рух, титаны и забытые твари, если и были у них, то уже давно исчезли. Ни у кого нет больше вопросов? — всеобщее молчание послужило ему ответом. — В таком случае я завершаю собрание. Инан, подай знак о начале вечерни. — Да, архонт, — Инан встал, перед уходом поклонившись своему господину. Поднявшись на этаж выше, он подошел к самой драгоценной, после книг и свитков, вещи — большому медному колоколу, расположенному в крохотном помещении, полным множества слуховых отверстий, раскинувшейся настоящей сетью по всей башне. Этот звон можно было услышать в каждом ее уголке, дабы всякий слышал и знал о начале утреней, различных ритуальных часов и других ритуалов веры. Схватив язык, он ударил три раза. Эхом раскатился по всем коридорам и комнатам этот звон, заставляя всех отвлечься от своих дел, а некоторых из гоблинов и поморщится. Этот прекрасный звон всякий раз наполнял медленно бьющееся сердце Инана радостью, напоминая о далеком и наверняка уже разрушенном поместье отца, в котором он провел лучшие годы своей жизни. Спускаясь по каменной лестнице вниз, он вышел к церковному залу башни, в котором собрались почти все ее обитатели, расположившиеся на деревянных скамьях. За алтарем уже стоял в полный рост Эну, с улыбкой смотря на каждого приходящего, а по правую сторону от него Момуз с зажатой в руках костяной флейтой. За ними настоящими исполинами высились четыре статуи. Статуи Четырех богов. Инан помнил сколько сил и времени ушло на их создание. Многие годы только ради одной из этих фигур. С самого правого края стоял одетый в свободную мантию высокий дварф с довольно тонкими для его расы руками. Удэр Хранитель крипт. Наиболее древний, самый загадочных из всех четырех богов, он видел рождение мира и сотни цивилизаций, павших в борьбе ради контроля над ним. Черты его лица слишком скругленными, слишком неправильными, будто статуя располагалась не в помещении, а на природе, в далеких пустынях и каньонах, где она провела целые тысячелетия, обдуваемая всеми свободными ветрами. Удэр не был полностью злым богом богом, нередко он занимал важное место в людском пантеоне, защищая места захоронений знатных лордов и не позволяя расхищать древние гробницы, требуя взамен кровавых жертвоприношения. Именно благодаря ему, те немногие безумцы, отважившиеся вскрыть старинные крипты в поисках сокровищ, умирали от хозяев этих мест — мумий, также повелевавших своими мертвыми слугами, захороненными живьем вместе с ними. Рядом с ними стоял худой, словно скелет, и сгорбленный, почти обнаженный, старик, опиравшийся на резной посох. На его пораженном проказой лице зияло множество гнойников и язв, также покрывавших все его тело. Охид Пепельный, бог мора, болезней и голодных годов. Наслаждающийся агонией людей, зараженных чумой, тифом и прочими болезнями, он чуть ли не каждый год насылал моровые поветрия по всему континенту. Изредка в самые неурожайные годы, когда деревни превращались в пустоши, а города в помойные ямы, в которых рылись изнеможенные и больные люди, пожиравшие друг друга, образовывались культы в его честь, которые взамен на свою жизнь и вечное служение, лишались чувства боли, становясь чумоносцами, несущими в своем теле десятки болезней во все уголки и поселения. Но жили они недолго, болезни разрушали их изнутри до тех пор, пока все их тело не сгниет заживо, лишаясь возможности ходить. И возле старика стоял высокий, с гордо поднятой головой мужчина, одетый в простую рубаху и штаны. Сжатые губы, орлиный нос и крупные глаза, устремленные в бездну. Ниму Жестокий, хладнокровный и безжалостной, вечно жаждущий чужой крови на острие кинжалов своих последователей. Он требовал от них верности себе, строго исполняемых ритуалов и умения держать оружие. Культы смерти, поклоняющиеся только ему, имели крайне жесткую иерархию и отличались крайним фанатизмом, нередко жертвуя собой, ради исполнения приказа их лидера. Именно этот бог отвечал за многие ритуалы, а также аскетичность культа, что позволяло добиться от них максимальной верности, эффективности и бесстрашия. И, наконец, Рэйна Таран, мужеподобная, огромная женщина в тяжелых латах и с мечом в руке. На ее широком, обезьяноподобном лице сиял предвкушающий оскал. Богиня войны, хаоса, разрушения, она являлась настоящим воплощение того кровавого безумия, в которое погрузился мир двести лет назад. Беспрестанные войны, длящиеся десятки лет и уносившие тысячи жизней, дали начало появлению банд сошедших с ума вояк, сделавших кровавую резню своей целью. Она черпала свою силу из того жестокого пиршества, царившего на всем континенте. Инан с благоговением смотрел на эти статуи, изображающих тех, в кого он уверовал уже целую сотню лет назад. Давшим ему цель, давшим ему дом, давших ему все, что теперь имел. Он сел первый ряд скамей, на котором расположились все остальные члены Дома, на чьих лицах читалось спокойствие, покорность и благоговение. За ними сели уже аколиты, разбившись на небольшие группки, самой шумной из которой были гоблины. Эти небольшого роста существа с серой кожей что-то обсуждали между собой, активно жестикулируя руками. Но даже они замолкли, заслышав свист флейты. — Веруем во Четырех богов: Удэра, хранящего покой крипт и поднимающего своих слуг, Охида, осыпанного пепелом и несущего благость на земли мира, Ниму, дающего силы нам в час нужды и направляющего в пути, Рэйну, предающей безбожников огню и дающую нам оружие. Да будут Они прославлены нашими устами, да будет воля Их исполнена нашими руками, да будет Их свет явен миру нами, — начал молвить Эну вслед за флейтой. И голоса тридцати четырех культистов вторил ему. — Благодарним суще слуги Ваши, Боги, о Ваших дарах, что были раскрыты нам. Славяще Вас хвалим, благословим, благодарим, поем и величаем Вас. И рабски преданно вопием Вам, Благодетели наши, чье слово мы будем нести да в этот мира, да за его пределы, — трезвон флейты направлял этот хор, делая его единым гласом, что объединял их всех. — О, Боги, направьте нас на пути, явите нам Вашу волю, дабы верные слуги Ваши могли исполнить ее, — голос архонта эхом разносился по залу, отражаясь и двоясь от его стен. — Верны живыми и мертвыми Вам, о Боги. — Паки и паки миром Богам помолимся. — Верны живыми и мертвыми Вам, о Боги. Тридцать минут десятки голосов повторяли слова молитв и благословений, славя Богов во всем их величии и великолепии. Все они ощущали в этот единение и пристальный взор Богов, направленных на них свыше. Всем этим разноименная толпа некромантов укрепляла себя и тех, кто дал им их дар. По окончанию вечерни каждый из них разошелся по своим комнатам, дабы наедине еще раз помолиться. Но уже наедине и в тишине, позволявшем им полностью раскрыться и явить свою душу Четырем.