Адъютант

Вальтер Шелленберг бросил меткую фразу об адъютантах вскользь, невзначай, и забыл о ней тут же, расставшись со Штирлицем после беседы. Голова его гудела, вопросы, требовавшие незамедлительного решения, урчащим роем вились вокруг воспаленного сознания, мешая шефу внешней разведки не то что думать, но и как-либо удобоваримо перескакивать с мысли на мысль в логическом ключе. Отбиваясь от вышеупомянутого роя при помощи кофе и потирания висков, Шелленберг пропустил мимо ушей и пламенные заявления Штирлица, зашедшего к нему под конец дня, и шелест, возвещавший о появлении на его столе папки с чьим-то личным делом. В монологе Штирлица (очевидно, изначально планировавшемся все-таки в двустороннем формате) раза три или четыре пробежало, как мишень в тире, слово «адъютант», из-за чего Шелленбергу пришлось вспомнить, что все его помощники, в том числе — по особо важным делам, — прошли весьма жестокую процедуру «полной смены караула» и теперь лежали в морозильной камере в ожидании погребения, — и поставить в центре роя одну единственную, и очень громкую мысль, высказанную накануне: «адъютант очень нужен». — Келлер не подведет, — врезался в разум отрывок реплики Штирлица, — это замечательно подготовленный адъютант. Вы не пожалеете. Фимилия Келлер сразу нашла отклик в рассудке шефа разведки — генерал Люфтваффе с подобным родовым именем принес Третьему Рейху немало хороших новостей с полей сражений. В начале войны. «Келлер так Келлер» — подумал Шелленберг и нервно прикрыл глаза. За чертой города слышались звуки бомбежки. На фоне разыгравшейся с новой силой головной боли шеф разведки едва успел заметить выход Штирлица за дверь, и уже хотел было обессиленно упасть лбом на сложенные перед собой на столе замочком руки, как вдруг вышеупомянутая дверь отворилась, и к большому удивлению уставшего мужчины, на пороге появился не секретарь управления, и даже не Штирлиц, забывший, как оказалось, своё перо на столе, а некое юное создание в женской форме унтерштурмфюррера. Создание высоко, по-военному, задрало голову, и взгляду Шелленберга открылась тонкая белая шейка, на которой каким-то чудом держалась голова, увенчанная прической «по мотивам» той, что носила Марика Рёкк в последнем вышедшем фильме. Это всё — прическа, форма, тонкая шейка, — так не вписывалось в привычный ход дня Шелленберга, что он, забыв о приличиях, нервно хохотнул: — Вы ошиблись дверью, милая, кабинет стенографистов находится дальше по коридору. И как вас пустили сюда, без доклада, разрешите спросить? Создание дернуло бровью — очень тонкой, как на картинке, — и отрапортовало тоном, свойственным скорее закостенелому вояке, чем молоденькой фройляйн: — Бригадефюррер, — начала она, подходя на шаг ближе, — я унтерштурмфюррер Келлер, ваш новый адъютант. У Шелленберга отвисла челюсть. Головную боль как рукой сняло — рациональный мозг переключился на проблему посерьёзнее. — Вы? — изогнул он бровь в едкой усмешке, — это шутка? — Мои рекомендации и мое личное дело лежат у вас под локтем, бригадефюррер, — невозмутимо ответило существо всё тем же суровым тоном, не меняя позы. Шелленберг пожал плечами, взял папку с личным делом и открыл ее широко, спрятав глаза за обложкой. Читать он не собирался, но такая поза позволяла ему разглядывать незваную гостью без зазрений совести и нарушений протокола. Однако, едва он устроился поудобнее в своей засаде, существо исчезло из поля его зрения и появилось лишь через несколько секунд — у всё того же правого локтя, со стаканом воды в одной руке и пачкой анальгетика в другой. — Поможет от головной боли, — невозмутимо произнесла унтерштурмфюрер, опустила свою, несомненно, очень своевременную ношу на стол и вернулась на место, сложив руки за спиной. «Адъютант, читающий мысли?» — усмехнулся про себя Шелленберг, — «Такого у меня еще не было». Теперь он мог хорошо рассмотреть ее: девушка, по какому-то злому року судьбы оказавшаяся в числе кандидатов на место его помощника, выглядела так, будто ее вырезали из очередного фильма Якоби и, пририсовав ей военную форму, выпихнули на улицу Принца Альберта без особо четкого плана действий. Она была, без сомнения, очень хороша собой — настолько, что у охочего до женского внимания Шелленберга на секунду стало тепло на душе. Но была в этой красоте какая-то мертвенность: за весь разговор девушка ни на йоту не изменилась в лице, и ее глаза — ледяные, будто стеклянные, — смотрели на бригадефюррера с выражением, какое бывает либо у кукол, либо у покойников. «Ледышка» — окрестил ее тут же про себя Шелленберг и взглянул наконец в личное дело. Проигнорировав стандартную для служащих СД характеристику, он перешел вниз по странице, ища графу «биография» — слишком уж известной в военных кругах была фамилия Келлер. — Это мой дядя, — произнесла холодно девушка, и Шелленберг, едва поднесший стакан с водой к губам, сделал над собой огромное усилие, чтобы не подавиться. Экстрасенсов в его отделе действительно еще не было. Шелленберг встал из-за стола, чтобы лучше рассмотреть нового адъютанта, и в ту же секунду понял, что сделал это зря — «ледышка» оказалась выше его ростом. Холодные не моргающие глаза на секунду пристально всмотрелись в его лицо, и шеф разведки, нервно кашлянув, зашел девушке за спину, скрываясь от неприятного взгляда. Он мог спросить что угодно — о знакомстве со Штирлицем и его к этой девушке странном расположении, о генерале Келлере, об отношении к службе, но вид прямой, красивой спины, затянутой в китель, совершенно не сочетавшийся с выбившимся из-под прически и теперь щекотавшим тонкую шею темным завитком волос, напрочь выбил из головы Шелленберга все вопросы кроме одного: — Сколько вам лет? Девушка развернулась, и трогательной завиток, как испуганный птенец, перебежал за ворот рубашки. — Я думала, что возраст в нашем деле не имеет значения. В тоне ее голоса прорезались дерзкие нотки, и Шелленберг поморщился — исполнительная холодность нравилась ему больше. — Зато имеет значение опыт, — отозвался он, возвращаясь на свое место, — я не могу взять на службу человека, который первый день работает в разведке. А вы, уж простите, выглядите именно так. Шелленберг нарочно говорил прямо и обидно: холодность девушки показалась ему напускной попыткой произвести впечатление — таких людей он знал очень хорошо и не любил. Под их ледяным спокойствием обычно крылась нерациональность и порывистость, которые в работе разведывательной службы были губительными слабостями. И, по его наблюдением, такая искусственная невозмутимость обычно легко стиралась неожиданной резкостью. Произнеся свою колкую реплику, Шелленберг довольно ухмыльнулся и стал наблюдать — по его расчетам, девушка уже должна была округлить свои голубые глазки и поубавить уверенности в голове. Но та, к его большому изумлению, оставалась невозмутимой, как изваяние. — Я не первый день в разведке, — произнесла она всё тем же монотонным голосом, — до перехода в ваш отдел я работала в отделе аналитики и прогнозов. «Точно, предсказательница» — пошутил про себя Шелленберг, но виду не подал. — Вы понимаете, что быть моим адъютантом значит совмещать в себе обязанности секретаря, прислуги, компаньона и телохранителя? — спросил он со всей серьезностью, прикидывая, смогут ли хрупкие пальчики, торчащие из-под форменного манжета, удержать револьвер. — Кофе со сливками, — отозвалась девушка. Шелленберг дернул бровью, давая понять, что вопрос остался без понимания. — Простите? — Вы пьете кофе со сливками три раза в день, с двумя кусочками сахара, из сервиза белого фарфора. А стрелять я умею. — Как вы это делаете? — не выдержал Шелленберг, — Дедукция? Чтение мыслей? Экстрасенсорика? Как? Уголок губ «ледышки» на секунду дернулся — очевидно, девушка пыталась сдержать улыбку. — Всего лишь один разговор с герром фон Штирлицем перед приходом к вам. Шелленберг почувствовал, как кровь приливает к его лицу. Он ненавидел чувствовать себя идиотом, а выражение невозмутимости, вновь воцарившееся на красивом лице, заставляло его ощущать себя самым несдержанным человеком из двух присутствовавших в комнате. А для шефа внешней разведки такие мысли были недопустимы. — Довольно, — заговорил он резко, — до завтра вы мне не нужны. Не скажу, что я в восторге от вашей кандидатуры, Келлер, но давайте посмотрим, что из этого выйдет. Можете идти. «Ледышка» коротко кивнула, покорно принимая свою нижестоящую позицию. Справедливость снова была установлена. Когда девушка, стукнув каблуками форменных туфель, уже потянулась к ручке двери, Шелленберг вдруг вспомнил, что забыл спросить самое важное. — Как вас зовут, унтерштурмфюррер? Девушка бросила короткий взгляд на свое личное дело, брезгливо отложенное в сторону, закусила губу и смерила бригадефюррера взглядом, преисполненным холодного негодования. — Эмма. «Эм-ма» — разложил Шелленберг на языке по звукам новое имя, когда «ледышка» скрылась за дверью. Он ощущал странное чувство неудовлетворённости — теплое имя из двух слогов, похожее на воздушный зефир, только извлеченный из печи, совершенно не подходило обжигающе-холодной натуре девушке в форме унтерштурмфюрера. Дверь снова скрипнула, и Шелленберг непроизвольно вздрогнул, когда на контрасте с каменным спокойствием его нового адъютанта перед ним довольнейшей улыбкой засверкало лицо штандартенфюрера. — Что это было, Штирлиц? — утомленно произнёс Шелленберг, указывая кивком головы на забытый предмет канцелярии, — Вы купили ее в детском магазине на Розенталле Штрассе? Я про Келлер, не про перо, разумеется. — Не понял, — с улыбкой признался Штирлиц. — Она как заводная кукла, — выплюнул Шелленберг, — смазливое личико, чеканный слог. С чего вы вообще решили подсунуть ее мне в адъютанты? — Она хорошо себя зарекомендовала, — невозмутимо ответил Штирлиц, — к тому же, я имел честь общаться с ее прославленным родственником, и… — Так вот оно что, — в голосе Шелленберга наряду со смешливостью зазвучали стальные нотки, — кумовство, Штирлиц, не то, что бы порок, но в нашем деле не приветствуется. Особенно я не ожидал этого от вас, особенно — в выборе моего адъютанта. — Позвольте, бригадефюррер, я не закончил, — мягко, но непреклонно возразил ему Штирлиц, — я действительно общался полгода назад с генералом Келлером, но он и словом не обмолвился о своей племяннице. Уже потом я понял, что она служит у нас в аналитическом отделе. Исключительно понятливая юная фройляйн, вам так не показалось? — Показалось, — процедил сквозь зубы Шелленберг, ожидая продолжения тирады. — К тому же, не вы ли мне говорили, что для адъютанта важен экстерьер? — добавил Штирлиц, — думаю, Эмма вполне вписывается в этот критерий. — Вписывается? — едва ли не пискнул Шелленберг, — вы подсунули мне в адъютанты фарфоровую куклу, вы хоть понимаете, что теперь подумает весь отдел? — Я думаю, отдел будет завидовать вам, как охотники завидуют чужому красивому молоденькому сеттеру. Шелленберг замялся, подбирая аргументы. — Но она женщина! — наконец выдал шеф внешней разведки, — можно ли доверять женщине такую сложную работу? Да и потом, вы ее видели? Ей хоть есть двадцать пять лет? Это даже не женщина, это — девчонка! Штирлиц отчего-то усмехнулся. — Бригадефюррер, при всем уважении, приносить вам кофе и сортировать документы — работа не самая замысловатая, и девчонка, как вы выразились, справится. А Эмма — девушка серьезная, с хорошим образованием, к тому же, — тут Штирлиц понизил голос и заговорщически наклонился к своему начальнику, — она прирожденный физиономист. — Читает по лицам? — хмыкнул Шелленберг, — что ж, посмотрим. Если она будет считывать по моему лицу с утра, какой кофе я хочу, и какие документы мне нужно посмотреть первыми, пусть остается. Он хотел добавить шутку про то, что Келлер могла бы надевать на службу юбку покороче, но вспомнил про ледяной взгляд будущего адъютанта и поморщился — в конце концов, «ледышка» становилась его сотрудником, а, значит, половые условности должны были стереться сами собой. Штирлиц вышел из кабинета начальника внешней разведки в приподнятом настроении — дебют его новой партии был разыгран безупречно. Спустившись к своему автомобилю, он не глядя отсалютовал партийным приветствием постовому на воротах, открыл дверцу автомобиля и произнёс что-то — что именно, за глухим стеклом разобрать было невозможно. В ответ на его слова в салоне мерседеса что-то зашевелилось, а в свете фонаря блеснула бриолиновыми прочесами модная прическа — с выбившимся на затылке завитком.