Camera Obscura

Он находит их где-то между попытками заставить двадцать гиперактивных детей учиться и обедом. Яги сидит на стуле рядом со Снайпом, сгорбившись так сильно, что подбородок лежит на локтях. Выглядит такая поза очень неудобно. Снайп вежливо приподнимает ковбойскую шляпу, но в напряжённых плечах ясно читается раздражение. Он всегда вешает плащ у двери, чтобы не цеплялся за колёсики кресла. — Даров, Айзава. Яги хмыкает, улыбается уголками губ и приветственно машет одними пальцами. Судя по всему, он не планирует уступать место или хотя бы менять позу в ближайшее время. Учитывая, что он выглядит так, будто вот-вот свалится со стула, Шота не собирается давить. Он садится напротив них за свой стол, зевая, включает компьютер. Они возобновляют беседу. А потом он прислушивается к её содержанию. — Хочешь, дам номер моего юриста по разводам? — безмятежно спрашивает Яги. — Мать твою, я же уже сто раз говорил... — Восемьдесят три с тех пор, как ты сказал, цитирую: «Послушай, блядь, запомни мои слова». Да, знаю, пошёл я на хер, — самодовольно. Снайп рычит. Шота открывает рот, не подумав: — Зачем тебе юрист по разводам? — На случай, если вдруг захочу жениться, — отвечает Яги таким тоном, будто сказал что-то само собой разумеющееся. Разум Шоты завязывается в узел. Он хочет задать одновременно десяток разных вопросов, но не может сформулировать ни одного. Снайп фыркает, разминая руки от пальцев до запястий, локтей и, наконец, затёкшей шеи. — Не волнуйся об этом, Айзава. У Всемогущего, скажем так, плохой день. — Он думает, что хочет узнать меня получше, — мечтательно улыбается Яги. — О, правда? — Снайп наклоняет голову набок, и его оптические очки бликуют на солнечном свету. Шота не очень близко знаком с ним, но может понять причину для такого взгляда. — Я знаю, что Яги-сан немного необычен, — напряжённо говорит он. Их с Яги нельзя назвать друзьями. Яги ему даже не нравится. — Вот ведь молодняк пошёл, — фыркает Снайп, очевидно, ещё злится. — Это не с ним что-то не так, а с вами! С каждым годом, — он поворачивается к Яги, — с каждым годом они становятся всё моложе, но не могут решать свои собственные проблемы. — Мне сказали, что это хорошо, — невозмутимо бормочет Яги. Снайп щёлкает языком — резкий громкий звук, больше подходящий для подзыва собак. — Я им задаю вопрос, а они такие: «О, сейчас погуглю», или «Сейчас уточню у кого-нибудь» — они действительно думают, что злодеи будут послушно стоять и ждать? — требовательно спрашивает он. — Нет! Они воспользуются шансом и будут, мать их, правы! — Справедливых битв не бывает, — Яги выглядит и звучит как довольный котяра. Когда их с Шотой взгляды пересекаются, он лениво моргает, не обращая внимания на разошедшегося Снайпа. — Ты его нарочно провоцируешь? — спрашивает Шота, отбрасывая вежливость. Не то чтобы она бесполезна для Яги, ему просто всё равно. В его глазах на мгновение мелькает что-то озорное, придавая красоты худощавому лицу. — Он сказал, что ему полезно выговориться. — Только не перед молодёжью, — ворчит Снайп, поправляя шляпу. — Прости за это, Айзава. У него ужасное чувство юмора. Яги ни капли не обижается, продолжает сидеть в неудобной позе, будто забыв про больные суставы. — В каком смысле? — Шутки про мёртвых детей, — кисло отвечает Снайп. — Но им не место в блендере, — притворно невинно пропевает Яги. — Их следует паковать, помечать и пачками отправлять в крематорий. Снайп неохотно смеётся и стонет. — А ты совсем не сдерживаешься с Айзавой, а, приятель? — Всё в порядке, — выдавливает Шота через колючий ком в горле. Это полная противоположность юмору, начиная от самой фразы и заканчивая подавленным смешком. Яги подал всё как шутку, но говорил тоном, который предполагает личный опыт. Об этом тоже видео есть? Он отвлекается на эту мысль, пока Снайп что-то шепчет Яги. Тот наконец-то выпрямляет спину, расставляет пошире острые локти. — Ты же спрашивал, — отвечает он. — Спрашивал! Я тебе уже говорил. — Всё ещё нет, — ворчит Снайп. Яги сворачивается обратно в комок, из которого, подобно веткам, торчат острые колени и локти. — Ну, в таком случае я напишу тебе некролог, — говорит он. — Причина смерти — семейная терапия или мезотелиома? Шота резко втягивает воздух. Маска Снайпа — не предмет для шуток. Как и то, что случилось с ним, когда он патрулировал заброшенные здания и разрушенные небоскрёбы, глотая пыль. Но для Яги... — Ну ты и мудак, — отвечает Снайп уже гораздо более спокойным тоном, словно одной фразой Яги потушил его гнев до лёгкого раздражения. — Я сам с этим разберусь. — Да-да, заботься о своих лёгких, — он будто играется. И так и есть, понимает Шота. Он направляет эмоции Снайпа в другое русло. Он играет. Снайп поправляет шляпу. — Ты первый, приятель. — Так я уже. Несколько лет как вышел из игры. Бросил всё веселье, — он ёрзает так сильно, что кресло скрипуче делает полуоборот. — Чего ещё тебе надо? — Чтобы ты перестал меня доёбывать? — предлагает Снайп, но по его тону видно, что на самом деле он не возражает. Он печатает не глядя, его движения точны и аккуратны. Он из тех, кто отрабатывает всё до мелочей, чтобы потом не переделывать. Яги игриво улыбается ему, будто флиртуя. От одного взгляда на эту улыбку у Шоты на щеках выступает румянец. — Ты правда этого хочешь? — Я такого не говорил, — с рычащими нотками в голосе. Улыбка Яги становится шире. Шота не думал, что у него есть такие друзья, с которыми можно разделить подобные старые привычки. А этот разговор — именно что привычка, начиная от реплик и заканчивая взглядами, улыбками. Он спорят и подкалывают друг друга как могут только братья — сто раз повторённый словесный танец, уровень душевной близости, отделяющий их от остальных. Пару раз он видел их сидящими вместе у окна, стол между ними заставлен коробками с обедом и медицинским оборудованием. Воспоминания об этом заставляют его задать вопрос: — Как давно вы знакомы? — Вот этот, — отвечает Снайп, указывая пальцем на Яги, — с самого начала был тем ещё хуйлом. — Да, тогда всё было по-другому, — говорит Яги. — Например, в этой комнате раньше был склад. Дети часто прогуливали здесь уроки. Снайп хрюкнул. — Хреново ты на стрёме стоял. — Ты назвал меня самым вероятным будущим супер-злодеем в нашем классе, — говорит Яги с ноткой раздражения, от чего у Шоты по спине бегут мурашки. — Ну, истина дороже. — Действительно, — Яги смеётся в тишине, приводя в движение пылинки над головой. — Ах, старые времена. В ответ Снайп издаёт согласный смешок, хлопает — или, скорее, толкает, — Яги по плечу и продолжает печатать. Яги же удовлетворённо вздыхает и откидывает голову на спинку кресла. Шота чувствует себя крошечным и одиноким, запертым в залитой солнечным светом комнате наедине с выходцами из полузабытой эпохи. Он мог бы задать тысячу вопросов, но не задаёт ни одного. Вместо этого: — Спасибо. Как и ожидалось, Яги небрежно отмахивается. Снайп поднимает взгляд от экрана. — За что? — Вы не перед всеми так себя ведёте, — кажется, он вообще никогда не видел их такими. Да, они часто сидели вместе и в шутку называли это «уголком ворчливых старикашек». Но не показывали никому общие воспоминания, историю, мрачный юмор. Снайп пожимает плечами: — Ну, ты не бежишь к Незу жаловаться, что «о боже, Всемогущий шутит про мёртвых детей!», — пищит он искусственно-высоким голосом. — Пока. Протянешь, пока не побежишь. — И больше никогда этого не увидишь, — добавляет Яги, всё ещё невозмутимый. — Ага. Надо беречь молодняк, — Снайп поправляет шляпу, заправляет за уши выбившиеся дреды и возвращается к компьютеру. — Если помнишь, Исцеляющая Девочка прислала мне ссылку на учебный курс полевой медицины, — начинает Шота. Лучше спросить мнения Снайпа — он не Яги и не Исцеляющая Девочка, но близко знаком с ними обоими. — Я хотел бы преподать его своим ученикам. Звуки печатания резко обрываются. Линзы маски блестят на свету, Шота кожей чувствует пристальный взгляд. — Думаешь, это хорошая идея? Он уже несколько дней думал об этом, готовя документацию. Параметры, требования, учебный план. Элективный курс, отметка за который не будет влиять на общий рейтинг. Письма родителям одновременно с предупреждением и разрешением. Вводить? Не вводить? Как лучше его изменить? Какие моменты вырезать, какие сохранить? Курс очевидно был рассчитан на подготовленных людей, подавая только самую необходимую информацию о полевой медицине. По прикидкам Шоты, материал придётся растянуть где-то на год. Год, на который у детей отнимут часовые перерывы, за который им ещё раз доступно объяснят, из какой эпохи вылезли эти двое, выросли, изменили к лучшему и постепенно забылись. Эпохи, которая может вернуться, сейчас, когда Символ Мира пал и люди уже ни в чём не уверены. О том, каково было тогда, чтобы больше не повторялось. А если повторится, ведь всё к этому идёт... Шота хочет подготовить их. Он хочет этого для каждого класса. Чтобы они усвоили всё, что Шота может им дать, терапию, поддержку, дебрифинги и образование. Хочет, чтобы они жили. Маска Снайпа сделана из оружейного металла, пластика и стекла. Без маски Снайп не может дышать. По крайней мере, теперь такие травмы легко лечатся. Но зачем останавливаться на этом? Зачем обходиться полумерами, пересказывать историю — и больше ничего? Так много всего может с ними случиться. Так много путей, по которым Шота может направить или наоборот — отвадить. Он ведь их учитель и, пусть не может контролировать абсолютно всё, он будет стараться изо всех сил. — Да, — твёрдо говорит он, прислушиваясь к клацанью клавиатуры и раздражающему мычанию Яги. — Да, думаю, это необходимо. — Ну, мне не нравится твоя идея, — объявляет Снайп. — Перед Незу я тебя не поддержу. Яги хитро спрашивает: — А какое значение имеет твоё мнение? — Он сам спросил. Не будь такой сучкой, — отвечает Снайп, не поднимая взгляда. — Не будь таким ханжой, — отзывается Яги лукаво, опустив глаза в пол. Шота не может понять, помогает он или мешает. Снайп гулко вздыхает. — А я-то волнуюсь как бы не травмировать детишек. Все говорят, надо быть хорошим примером, а вы... — он снова возвращает руки на клавиатуру. — Делай, что хочешь, Айзава. Это не отказ. Но и не согласие. Значит, Яги всё же помогал. — Ты не против провести с ними беседу? — Не, нахер надо, — он утыкается в экран, давая понять, что не собирается продолжать разговор. На собраниях он делает так же. — Он очень занят тем, что не берёт номер моего юриста, — вставляет Яги. Под таким углом его ресницы блестят золотом на свету и отбрасывают полукруглые тени на щёки. — Иди на хуй, — без особого раздражения говорит Снайп. Рот Яги изгибается в улыбке. — Лучше на твой, чем на курьера. У Снайпа вырывается невольный смешок. Видимо, это очередная не-шутка «для своих». — С каким же дерьмом тебе приходится мириться, приятель. С каким дерьмом. Судя по его тону, в эту же категорию он относит и Шоту. Судя по его тону, он хочет послать Шоту на хер. Работа всё равно не продвигается. Он даже файл не открыл. Шота выходит из профиля и тянется за сумкой. Можно закончить и позже. Будь это любой другой разговор, он бы зря потратил время. Но теперь ему нужно о многом подумать. Яги, лениво щурясь, прощально машет пальцами. Его равнодушие тяжёлым якорем оседает где-то в животе. Шота не знает, что делать с такой стабильностью, разве что позволить ей успокоить себя. — Увидимся, Яги-сан. Губы вновь изгибаются в улыбку. — Айзава-сан. Он хотел пойти в туалет, но вместо этого идёт на улицу. Вспоминает, как эти же лучи освещали лицо Яги. Вспоминает эту улыбку и представляет, как ловит пылинки над его головой. При взгляде на зелёный не по сезону двор воспоминание ускользает. Яги есть Яги. Шота начинает понимать, что это значит.

***

Шота думал, что знает уровень мастерства Яги, он видел его на Мидории, на том грабителе. На своём собственном лице. Он ошибался. Несчастный случай. Ужасная, кошмарная случайность на тренировочном полигоне третьегодок, что справа от раздевалок вторых классов. Крик, дыра в стене, брызги крови, полный боли вой. — Приведите Исцеляющую Девочку, — говорит Шота Ииде и Урараке и идёт следом за Яги. Тот уже проходит через дыру. — Я поведу, Айзава-сан? — Я за тобой, — подтверждает Шота. Он хотел бы сказать, что достаточно квалифицирован для такого, но обучался полевой медицине только поверхностно и с расчётом на одиночную работу. Другой учитель вообще застыл с посеревшим лицом и сейчас очевидно бесполезен. Первым делом Яги оценивает ситуацию, разделяет класс на группы, отправляет двоих за аптечкой, раздаёт указания старшим ученикам и направляется к пострадавшим. Один лежит без сознания, а вторая... Вторая... Чтобы хотя бы приблизительно найти лицо, Шоте приходится ориентироваться по локтю. Оно больше похоже на кусок свежей говядины из лавки мясника. Шота никогда не привыкнет к тому, как пузырится подкожный жир. Яги беглым взглядом окидывает это месиво и проходит мимо. — Она дышит и истекает кровью, — докладывает он. — Интубируем. — Я не умею, — говорит Шота. Все опознавательные знаки уничтожены. Где глаза, где рот? Нос? Как найти горло без подбородка? — Я не знаю как, — так выглядел Ширакумо? Шоте не позволили увидеть тело. — Иди сюда, — он ещё и говорит снисходительно. Будто Шота ноет, что у него любимая ручка закончилась. Яги делает надрез — кровь выплёскивается фонтанчиком — шарит пальцами в ране, словно ищет под диваном ключи. Делает пару швов, завязывает узлы-констрикторы с длинными петлями, кивает самому себе и встаёт. Он улыбается. Радостно. — Он будет в порядке. Шота глядит широко раскрытыми глазами. Как можно искренне улыбаться полумёртвому ученику? Вот, что значит быть Всемогущим? Быть таким? Ему же просто плевать... — Не отвлекайся, — Яги показывает, как зажать рану на животе парня. — Так и держи. Джиро! — Яги объясняет ей, как мерить давление через её наушники, говорит докладывать Шоте каждую минуту, говорит Шоте звать его в случае резкого спада и поднимается на ноги. Он возвращается к девушке, без преамбул потрошит аптечку, быстро собирает мешок Амбу и передаёт его ученику, показывает, какие конечности бинтовать, как класть тела. Он рационален и равнодушен, его руки не останавливаются ни на секунду. Вид того, как он проводит интубацию и выставляет хоть какой-то ориентир для всего лица, ужасает. Вон тот треснутый кусок, возможно, щека. А тот бледный выступ — скорее всего, подбородок. Он втыкает трубку прямо в это месиво. Привязывает её к телу, словно завязывает пакет с мусором. Шарит пальцами в том, что когда-то было шеей, вытаскивает на поверхность красные трубочки артерий. Пережимает их, достаёт нить и приступает к работе. Время от времени Шота бросает в ту сторону короткие взгляды. Одновременно с этим Яги говорит с учениками ровным и бесстрастным голосом. Раздаёт приказы, приказывает им каталогизировать раны, провести базовую проверку, отсортировать по степени тяжести и срочности, звать его, если что-то изменится. Группа за группой, они его слушают. Группа за группой, они отчитываются ему и постепенно успокаиваются. Будто ничего особенного не происходит. Будто он не завязывает узлы и петли, блестящие в ярком свете ламп. Не собирает её лицо, нос. Подбородок. Не сшивает её по частям как переполненный чемодан. Шота не хочет чувствовать спокойствие от того, как непринуждённо и без колебаний он это делает. Твёрдо, уверенно и решительно. Всемогущий уже спасал его, да, но это — это слишком близкое и личное. Очень личное. Он знает, что это всего лишь глупый импульс, но это ведь работает, помогает. Всемогущий здесь, и он знает что делать. Иида приносит на спине Исцеляющую Девочку. Она окидывает их взглядом, идёт к пациенту Шоты, снимает средний шов и тянется внутрь, слушая объяснения стоящего рядом Яги. Она целует парня в щёку, сначала с пальцами в ране, затем накрыв порез ладонью. Шота помогает ей подняться. — Можете вытащить их, Айзава-сенсей, — она указывает на швы. Вытащить? А. Они больше не нужны. Поэтому они завязаны на скользящие узлы. Шота снова падает на колени и дёргает за нитки. Несмотря на внутреннее состояние, его руки не дрожат. Он не может сдержаться и смотрит на Яги. Тот собрал её лицо уже почти полностью. Глаза, веки, носовая перегородка, челюсть и зубы вокруг интубационной трубки. У неё теперь есть лицо, за каждым раненым следят по двое здоровых учеников. Все присматривают друг за другом, и его класс, и чужой. Он так горд за них, что даже ноет сердце. Даже без Яги всё бы обошлось, думает Шота. Не так быстро, гладко и безопасно, конечно. Они могли бы поранить друг друга по неосторожности, а Шота не готов так рисковать. Не тогда, когда есть кто-то, кто может успокоить, направить, проконтролировать. Вселить в них уверенность, научить и отправить навстречу опасности с верой в их силы и умения. Исцеляющая Девочка неразборчиво бормочет себе под нос, потом целует девушку в лоб. Под руками Яги кости, мышцы и кожа срастаются с влажным хрустом. Он мнёт плоть как глину, придаёт ей нужную форму. Теперь и не скажешь, что ещё несколько минут назад на этом месте было непонятное кровавое месиво. Ученики выглядят такими же потрясёнными, каким он себя чувствует, но, скорее всего, по другой причине. — Хорошая работа, — объявляет Шота, поднимаясь на ноги. — Через полчаса у обоих классов будет дебрифинг. До этого находитесь в присутствии как минимум двоих человек. Умойтесь, переоденьтесь и помните — вы все отлично справились. Шота загоняет своих учеников в кабинет. Они держатся как можно ближе друг к другу, с его разрешения расставляют парты и стулья, чтобы сидеть рядом. И для него, и для них это уже не первый дебрифинг после травмирующих событий, но сегодня он впервые смог убедить Яги присутствовать. После Камино он не пришёл. У ребят всё как и ожидалось: за полчаса они обдумали произошедшее и сейчас делились своими чувствами, поддерживая друг друга под его руководством. Беспомощность, потрясение, стыд. Беспокойство — если они отреагировали так сегодня, будут ли они так же реагировать в дальнейшем? Страх кошмаров. Навязчивые образы. Кровь, боль, раны. Как и всегда, Шота делится своими чувствами — он был рад помочь, но чувствовал стыд из-за недостатка знаний, был рад, что Яги был с ними. Они коллективно соглашаются, что тоже очень рады присутствию Яги. Шота пихает его локтем, сгорбленного за партой из соседнего кабинета. Проводить дебрифинг с трибуны — пустое дело. А парту он потом вернёт. Яги не двигается. — Эй. Ау. — М-м-м, — тянет он, глядя в пространство расфокусированным взглядом. Вот говнюк, даже внимания не соизволил обратить. — О, сейчас моя очередь? Ученики выжидающе смотрят. Шота тоже смотрит. — Да, — и повторяет вопрос для класса. Однозначная формулировка, простые термины, пространство для развёрнутого ответа. — Что ты чувствовал? — Я оценил ситуацию, — говорит Яги. Из-за низкого стула его колени упираются в грудь, руки небрежно висят по бокам. Они чистые, ни следа засохшей под ногтями крови. — Все делали то, что им говорили, как могли. Всё закончилось хорошо. Шота не совсем это спрашивал. Асуи успевает первой: — Но что вы чувствовали, ква? Вы волновались? Яги моргает, вечернее солнце золотит его ресницы. — Нет. Ожидаемо повисает тишина. На лицах учеников — любопытство, нетерпение, волнение. Они внимают каждому его слову. Добровольно предлагают свои умы этому человеку, человеку, который даже внимания на них не обращает. Уже привычно накатывает раздражение, но теперь Шота хотя бы знает причину. Дело не в том, что Яги некомпетентен и неспособен расти над собой. Даже не в том, что он — выскочка, сующий нос туда, куда не следует. Но его способность к сочувствию настолько ограничена, что это видно везде, в каждой ситуации, при каждом кризисе. Вот что чертовски беспокоит Шоту. — Иида, третье правило? — Никаких односложных ответов! — говорит Иида, подаваясь вперёд. — Даже если не знаешь, как сформулировать, нужно сказать хоть что-то! — Тебя это тоже касается, — Шота опять пихает Яги локтем. Тот медленно выдыхает и немного выпрямляется. — Я ничего не чувствовал, — говорит он. — Я знал, что делать, и просто делал это, — он слабо пожимает плечами и смотрит на Шоту. Словно вырывать зубы клещами. Шота вспоминает видео-курс и тяжело сглатывает. Возможно, сравнение неуместно. — У кого-нибудь есть вопросы к Яги-сенсею? Каминари поднимает руку: — Как вы это сделали? — Конкретнее, — напоминает Шота. — Ага, да. Эм, как вы поняли, кому помогать первым? Я думал, вы сначала пойдёте к, эм, к девушке. Но Исцеляющая Девочка тоже к ней не пошла. Яги хмыкает. Он весь состоит из противоречий, одновременно отталкивает и притягивает. — Лучше, когда человек дышит и истекает кровью, чем когда синеет и отекает. Я сразу увидел! Ученики молча переглядываются. Шота опять вмешивается. В одиночку Яги очевидно не справляется. — Не всегда самые очевидные травмы — самые опасные. Рана может выглядеть страшно, но не являться приоритетом. Яги-сенсей? Яги кивает, сухо шелестя волосами по дешёвому полиэстру запасного пиджака. — Это правда. — Но как, Яги-сенсей? — кажется, это Джиро. Она накручивает на палец один наушник. Измеряя давление того парня, она выглядела спокойной, но после того, как всё закончилось, она ещё ни разу не выпустила руки Яойорозу. — В смысле, как вы поняли? Взгляд Яги заметно смягчается. — Меня учили этому ещё до того, как родились ваши родители. — А нас вы можете научить? — с нетерпением спрашивает Иида. — Пожалуйста, Яги-сенсей? Шота сам хотел поговорить с ними на эту тему, но... Он улыбается в шарф. — Хорошая идея. Яги смотрит на него как на предателя. — И это ваш план? Шота мелочно и с удовольствием игнорирует его. — Есть старые видео-уроки как раз на эту тему, их ещё до меня снимали. Почти все они с участием Яги-сенсея. Раньше этот курс преподавала Исцеляющая Девочка, но даже тогда он предназначался для третьеклассников. Вам не поставят за него оценки. Ходить будете во время каникул. Свободным временем придётся пожертвовать. Но, учитывая, что вы — мой проблемный класс, — это выходит почти ласково, — и вам эти уроки нужны как никому другому, если хотите, я... Его обрывает коллективное согласие. — Вообще, это было ужасно! Но очень круто, — восторгается Ашидо. — Вот так, бам! А потом вшух, вшух, вшух! А потом вжик-вжик-вжик, — она притворяется, что зашивает что-то, — и она в порядке! — «Круто», — слышит Шота сбоку, тихо и удивлённо, и с трудом скрывает ухмылку. — Уроки не самые лёгкие, — предупреждает он. — Посещения психолога и дебрифинги будут обязательны для всех. Видео были сняты очень давно, но все они подлинные. Если будет что-то непонятно, спрашивайте у Яги. Иногда люди так много тренируются, что забывают, как сами начинали. Представьте, что это причуда Яги-сенсея, — ему самому это тоже поможет, вообще-то. Причуда Яги. Трудная, натренированная, уникальная. Класс реагирует с энтузиазмом. — Мне нужно разрешение ваших родителей, — говорит Шота. — Для начала. Поскольку вы будете исключением. И придётся пройти курс по оказанию первой помощи. Я знаю, что вам уже дали основы, но нужно что-то более подробное, с анатомией... Яги-сенсей? Опять витает где-то в облаках. Он останавливает блуждающий взгляд на лице Шоты. — Хм? Да. Курс Чиё рассчитан на людей с полевым опытом. На прошедших через, например, войну, предполагает Шота. «Стариков» нельзя назвать мягкими или добрыми. Даже, в каком-то смысле, Фэтгама. — Мы разработаем учебный план. Как вам это? Ученики громко одобряют с облегчением на лицах. С надеждой. Это хорошо. Если ему придётся терпеть собственный дискомфорт рядом с Яги, заставлять его быть хорошим учителем, чтобы защитить детей, которых он уже так любит, если нужно любить этих детей за двоих, раз уж Яги не может... что ж, так тому и быть.