Позволить всё

      Я сплю более двенадцати часов и просыпаюсь далеко за полдень. Поначалу трудно разлепить глаза, осознание того, что я проспала остаток ночи и половину следующего дня приходит не сразу, и я теряюсь между догадками, какое сейчас число и как меня вообще зовут.       Ползу в душ, чтобы взбодриться и смыть с себя остатки прошлой ночи. Теплая вода делает свое дело, и вскоре я окончательно пробуждаюсь. Я не спешу выходить и стою под сильными горячими струями, почти не дыша и позволяя мыслям прийти в порядок.       Закончив я возвращаюсь в комнату и натягиваю штаны и свитер Аарона. Ему придется смириться — теперь этот свитер мой. Оглядев свое отражение в зеркале, я решаю, что не позволю этому дню оказаться столь же безумным, как два предыдущих. Нет, я останусь дома, закажу пиццу, настрою вечно барахлящий телевизор и сделаю вид, что я нормальная девочка с обычными увлечениями и исключительно посредственными жизненными сложностями. Сделаю вид, что на кухне моя мама готовит ужин, а вечером, когда отец вернется с работы, мы все вместе сядем в столовой, поделимся дневными впечатлениями, посплетничаем о соседях и затем перед сном обязательно пожелаем другу другу спокойной ночи, не забыв при этом чмокнуть каждого в щеку.       С некоторыми пунктами, пожалуй, будут проблемы, но, пожалуйста, пусть этот день будет нормальным!       Перед тем, как спуститься вниз, я решаю заглянуть в комнату Аарона. Дверь к нему приоткрыта, и я чуть просовываю голову внутрь.       Аарон лежит на кровати спиной ко входу. Видимо, вернувшись под утро, он лег спать не раздеваясь, только скинув обувь и куртку. Я не вижу его лица, но уверена, что он спит — прямо посредине двухместной постели, с одной рукой закинутой за голову, с взлохмаченными волосами. Хочется подойти и прикоснуться к нему, но я не хочу его тревожить. Я думаю, его вчерашний день был не менее трудным, чем мой и поэтому ему тоже необходим отдых.       Наблюдая за тем, как размеренно поднимается и опускается его грудь, я вспоминаю прошлый вечер и не могу до конца осознать, что произошедшее между нами — правда. Мне тревожно от мыслей, куда это может нас привести и чем в итоге закончится. Если кто-нибудь узнает, если кто-нибудь увидит, то мы оба не оберемся проблем. Однако я не хочу поддаваться этим мрачным мыслям, не обсудив ничего прежде с Аароном. Нужно просто набраться терпения, выдохнуть и посмотреть, что будет.       Я прикрываю за собой дверь и спускаюсь вниз. Я не шучу насчет пиццы и, позвонив в городскую пиццерию, делаю заказ и с приподнятым настроением принимаюсь ждать. Выпиваю чашку кофе, играю с Малышом, немного прибираюсь на кухне и в гостиной, которые еще хранят следы позавчерашней попойки.       Дом Аарона хоть и просторный, но из-за того, что он здесь почти не живет, заняться мне решительно нечем. Бесцельно бродя по первому этажу, я подхожу к дверям комнаты, в которой до этого не бывала — к личному кабинету Хилла.       Заходить туда не запрещено, поэтому я толкаю дверь и делаю шаг внутрь. Это помещение средних размеров, почти полностью заваленное картонными коробками и мебелью, что наводит на мысль, что Аарон использует кабинет, как склад для оставшихся после переезда вещей. Я подхожу к массивному столу и провожу рукой по пыльной поверхности, на которую накиданы книги, какие-то папки, всякая мелочь вроде канцелярских предметов, вырванных из записной книжки листов и прочего хлама. Под столом моя нога упирается в коробку, и я наклоняюсь, чтобы проверить, что там.       Ну надо же — альбомы с фотографиями!       Тяжело поверить, что Аарон может хранить подобное. Может, это вещи миссис Хилл?       Рядом с коробкой находятся еще две такие же, полные совсем старых альбомов и более новых, видно, приобретенных не так давно. Любопытство берет верх, и я достаю первый попавшийся альбом. Желтые страницы тихо шуршат, когда мои пальцы бегут по фотографиям, на которых я никого не узнаю. Они — чёрно белые, люди на них выглядят иначе, нежели сейчас. Вероятно, этот альбом и вправду принадлежит миссис Хилл.       Тогда я откладываю его и беру следующий, более новый. С фотографии на меня смотрит улыбающаяся женщина в годах, стоящая возле знакомого магазина, вывеска которого ярко гласит: «Антикварная лавка миссис Хилл». Я улыбаюсь и листаю дальше.       Моменты из ее жизни врываются в настоящее яркими красками, черно белые фотографии постепенно сменяются цветными. Я наблюдаю за жизнью бабушки Аарона, проходя путь от ее более зрелых годов к пожилому возрасту. На одной из последних страниц я вижу фотографию, отличающуюся от остальных. С нее на меня смотрят четыре человека: сама миссис Хилл, улыбающаяся и счастливая, взрослый мужчина и юная женщина, которую он приобнимает за талию. Женщина широко улыбается и держит на руках младенца. Не трудно догадаться, что это родители Аарона, а малыш — он сам.       Фотография вызывает улыбку и странное щемящее в груди чувство. Я закрываю альбом и, чуть помедлив, тяну руку к следующему, когда снаружи раздается звук автомобильного двигателя.       Пицца!       Я забираю доставку и перемещаюсь на диван в гостиную, где подобрав под себя ноги и обложившись альбомами, продолжаю исследовать фотографии — старые и не очень, — открывающие ранее незнакомую мне дверь в прошлое Аарона.       Его семья — предел мечтаний. Альбом миссис Хилл пестрит фотографиями с семейных уикендов, детских дней рождений и уютных застолий, прогулок у моря, в парках, за городом, школьных соревнований и соревнований по поеданию хот-догов. Я листаю страницу за страницей, и мое внимание привлекают два факта: то, что почти на каждой фотографии семья Аарона вместе и то, что абсолютно каждый снимок дышит неподдельным счастьем, искрящимся сквозь пленку даже спустя столько лет.       Несметное количество фотографий с отцом. Вот он стоит позади маленького Аарона и учит того держать бейсбольную биту. Оба смотрят в кадр, оба улыбаются. Вот его отец стоит по пояс в воде, держит хохочущего сына за лодыжку и машет на камеру. На следующем фото они оба сидят в новеньком пикапе, Аарон на коленях у отца крепко держит руль обеими ручками и смотрит строго перед собой, а его отец влюбленными глазами буравит затылок сына. Таких фотографий десятки, и они потрясающие, но вскоре они сменяются пугающей пустотой.       Мистер Хилл пропадает со страниц альбома, впрочем, как и улыбка его сына. Разница между фотографиями бросается в глаза: они становятся реже, тусклее, менее искренними. Это фотографии мест и событий, людей на них почти нет. Лишь изредка попадается одинокое школьное фото Аарона разных годов, где он необратимо печально смотрит на камеру глазами, в которых уже тогда начали зарождаться гнев и вселенская обида.       Альбом подходит к концу, в его последние страницы заложена фотокарточка. На ней молодой парень стоит на смотровой площадке, где позади него огромными белыми буквами высится знак «Голливуд». Рукава его белой футболки закатаны до плеч, кеды в пыли. Парень на фото по обыкновению своему не улыбается, лишь серьезно глядя в камеру. Фото этого не расскажет, но я знаю, что он сбежал из школы и из города, сбежал в Лос Анджелес ради поисков себя, которые в итоге приведут его к тому человеку, которым он является сейчас.       Я смотрю на это фото потерянным, задумчивым взглядом, когда над моим ухом раздается голос:       — Ну и ну, где ты нашла это старье?       Аарон тянется через спинку дивана, и его пальцы берут фотокарточку быстрее, чем я успеваю среагировать. Обернувшись к нему, я разглядываю его, пока он улыбаясь разглядывает фото.       На нем спортивные штаны и черная футболка. Прежде взлохмаченные волосы теперь аккуратно уложены, лицо гладко выбрито, и я чувствую еле уловимый запах геля для душа.       Аарон появился внезапно, но я не удивлена его появлению. Мне спокойно. Даже сейчас, когда он присаживается одним бедром на спинку дивана так, что его локоть касается моей головы.       — Эту фотокарточку я послал бабушке, когда только приехал в Лос Анджелес, — Поясняет он. — Не думал, что она ее сохранила.       Его взгляд открывается от фото, скользит по моему лицу, после чего переходит к разложенным на диване и на столе альбомам. Аарон замечает пиццу и ухмыляется.       — Пицца? Вот это да, сто лет ее не ел.       Он садится со мной рядом и берет кусочек.       В этой столь непривычной для него домашней обстановке, где он сидит, обложившись диванными подушками и альбомами и медленно ест пиццу, в нем не остается ничего от того угрюмого и опасного Аарона Хилла, которым его знают подчиненные, члены банды и полицейские, нервно теребящие кобуру, услышав одно его имя. Таким, каким он является прямо сейчас, его вижу только я, потому что он доверяет и позволяет видеть его таким.       Я протягиваю руку и касаюсь его волос. Этот жест внезапный, рожденный от некого внутреннего порыва и в то же время он полон нежности, которой мне не следовало бы обладать по отношению к Аарону. Однако я обладаю и я хочу, чтобы он знал об этом.       На мгновение он замирает, смотря прямо перед собой. Мои пальцы не успевают соскользнуть к его щеке, потому что он перехватывает мою ладонь и сжимает в своей.       — Сара… — Выдыхает он и поднимает на меня глаза. Он, видно, собирается сказать что-то еще, но я опережаю этот порыв, отняв свою ладонь.       Поправляю волосы и чуть краснею, когда говорю:       — Извини, это произошло непроизвольно.       Аарон смотрит на меня долго и внимательно, пытаясь уловить мой ни капельки не сожалеющий взгляд, после чего позволяет себе слабую улыбку и чуть качает головой, запрокинув ее на спинку дивана.       — Ты знаешь, что не всегда можешь делать первое, что взбредет в голову? Правда этот вопрос я могу задать и сам себе.       Я не сомневаюсь, что, говоря это, он имеет в виду произошедшее между нами вчера. Да впрочем и позавчера.       Аарон тянется к следующему куску пиццы и, чтобы сменить тему, спрашивает:       — Как ты себя чувствуешь?       — Отлично. А как вчера закончился вечер?       — Без инцидентов. Голова больше не кружится? Рвота? Или еще, может, что необычное?       Хилл смотрит на меня внимательно и наблюдает за моей реакцией, чтобы не упустить ни одной детали. Его интерес вызван еще неутихшими переживаниями по поводу порошка в моем вчерашнем коктейле, однако, скрывать мне нечего и я отвечаю правду:       — Нет, ничего такого. Чувствую себя абсолютно нормально.       Аарон кивает головой и, кажется, даже расслабляется. Мои подогнутые ноги соприкасаются с его коленями, но никто из нас не предпринимает попыток отодвинуться. Молчание между нами естественное, но дюжина незаданных вопросов так и норовит слететь с моих губ. Терпение, Сара, терпение. Не кидайся в пропасть, если не знаешь, что она в себе хранит: ромашковые поля или заросли терния.       Чтобы отвлечь саму себя от навязчивых мыслей, я опять меняю тему разговора:        — Это альбомы твоей бабушки? Я нашла их в кабинете.       Задумчиво кивнув головой, Аарон тянется к одному из альбомов, лежащих на столе. Его пальцы переворачивают шуршащие страницы, глаза быстро скользят по фотографиям.       Я уже начинаю задумываться, что, возможно, допустила оплошность, открыв без разрешения дверь прошлому Аарона, но Хилл пресекает мои сомнения, спокойно закрыв альбом.       — Хорошие были времена, — Говорит он, и на удивление в его голосе нет ни капли грусти. Он складывает все альбомы обратно в коробку. — Они и вправду принадлежат моей бабушке, зачем она перевезла их ко мне, я не знаю.       — Прости, наверное, не стоило приносить их сюда.       Аарон оборачивается ко мне с улыбкой на губах.       — Все в порядке, милая Сара, тебе не за что извиняться.       Господи боже, у меня внутри все буквально дрожит от тока, вызванного его голосом, когда он называет меня «милой Сарой». Каждый раз, каждый чертов раз, будь он неладен, когда он делает это, меня будто срывает в адски бурлящий водоворот, в котором я тону, захлебываясь от смущения, восторга и сожаления, что он не прибавил к сказанному слово «моя».       Я отворачиваюсь, чтобы он не успел заметить мои порозовевшие щеки, но от взгляда Аарона ничто не укрывается.       — Ты что это там, покраснела? — Спрашивает он смеясь. — А отвернулась зачем? Я так еще лучше вижу твою красную щеку.       Это прямое издевательство, брошенное мне насмешливым тоном прямо, как вызов, заставляет вопреки всем моим желаниям покраснеть еще больше. Мысленно приказываю себе перестать, но понимаю, что справляюсь не совсем успешно, когда чувствую пальцы Аарона на своем подбородке. Он поворачивает мое лицо обратно к себе, а глазах его плещутся хитрые искорки.       — Бояться ты меня перестала, уже и на том спасибо. Но, может, хватит стесняться?       — Я не стесняюсь. — Возражаю я как-то неуверенно, потому что единственное о, чем я могу думать в данную минуту, это куда мне смотреть вместо его пытливых, наглых глаз и чуть приоткрытых губ.       — Да что ты? А глаза зачем отводишь?       — Не отвожу, — Упрямо заявляю я и смотрю на него в упор. — И я не смущаюсь, Аарон Хилл. У тебя слишком завышенное самомнение.       Он позволяет себе короткий смешок.       А дальше происходит что-то невероятное.       Аарон хватает меня за талию и в одно мгновение усаживает к себе на колени так, что обе мои ноги оказываются по бокам от его. Руки непроизвольно ложатся на его плечи, в то время как его ладони все еще сжимают мою талию. Взгляд нахальный и смеющийся — Аарон буквально упивается моим удивлением.       — Опусти свои бедра, Сара, — Говорит он тихо, выдыхая слова мне прямо в губы, которые, впрочем, находятся слишком близко к его. — И докажи, что ты меня не стесняешься.       Я вдруг понимаю, что он прав: уперевшись в его плечи руками, я держу свои бедра, не соприкасаясь с его ногами. Это происходит машинально, наверное, срабатывает один из немногочисленных оставшихся в голове рефлексов, кричащих о том, что происходящее сейчас не совсем нормально.       Однако время рефлексов подходит к концу, потому что их заменяют желания- несдержанные, дикие, хранящие в себе слишком много заманчивого, чтобы просто так от них отказаться.       Поэтому я смотрю на Аарона сверху вниз, пока еще чуть возвышаясь над ним, медленно перемещаю ладони ему на шею и не торопясь опускаю ягодицы на его твердые бедра. Вишенкой на этом сладком, томящемся торте я вдобавок чуть ерзаю на месте, якобы устраиваясь поудобнее.       Поднимая на него наивно-вопросительный взгляд, я по-детски кокетливо заправляю прядь за ухо и спрашиваю:       — Так тебе будет удобно?       Глаза Аарона темнеют, руки на талии заметно тяжелеют, он приоткрывает рот, чтобы сделать вдох.       — В самый раз, — Хрипловато отвечает он и позволяет своим пальцам начать поглаживать мою талию сквозь ткань свитера.       Я выгляжу спокойной, в то время как внутри все бьется в истерии. Кровь шумит в висках, живот стянут в узел. Мне одновременно и страшно, и любопытно.       — Я представляла тобою вчера обещанный разговор немного не так.       Его бедра под моими ягодицами ощущаются крепкими и мощными и я не боюсь, что вес моего тела слишком тяжелый для него. Даже наоборот: сидя теперь на его коленях, я как никогда прежде ощущаю свою миниатюрность по сравнению с его плечистой фигурой.       — А я представлял это именно так, — Он играет одной рукой с прядью моих волос, после чего запрокидывает голову на спинку дивана и устремляет взгляд в потолок. — Но, по правде говоря, я не должен этого делать.       Ну, вот опять.       Я поджимаю губы и сдерживаю раздраженный вздох- ну совсем, как маленький ребенок.       — Почему? Из-за того, что ты меня старше?       Вопрос звучит тихо, мне удается справиться с захлестнувшим меня разочарованием и я невольно поддаюсь ближе к груди Аарона. Его руки снова на моей талии, ладони медленно гладят спину. Эти действия успокаивают и заверяют, что все будет хорошо, несмотря на острую тему нашего разговора.       — Из-за этого тоже, хотя это не главная причина, — Аарон делает паузу, после чего вновь смотрит мне в глаза и со всей серьезность в голосе объявляет:       — Сара, я бандит. Ты, может, не до конца это понимаешь, но я преступник. Мои Драконы не банда школьных хулиганов. Мы грабим, занимаемся разбоями и вымогательством, полиция штата спит и видит, как бы нас поймать. А ты, Сара, — Он проводит рукой по моим волосам. — Ты еще совсем юная девушка, я не хочу втягивать тебя в эту грязь, потому что она может сломать тебе жизнь. А это было бы для меня невыносимо.       Я осмысливаю только что услышанное и пытаюсь разобраться в собственных чувствах. Аарон и Чёрные Драконы никогда не воспринимались мною, как преступники, может, потому что они всегда были на моей стороне и не раз приходили мне на помощь, когда все остальные пугливо отворачивались. Да, шериф ненавидел их и клялся усадить поголовно каждого за решетку, жители города боялись и сторонились, распуская красноречивые сплетни, но лично я все равно не видела в них зла, потому что знала точно — зло существует, но в другой ипостаси. Зло — это Писадейра, это Человек в Маске и его прихвостни, зло — это темное прошлое Сентфора, но не мои Чёрные Драконы.       Поэтому в ответ на слова Аарона я мотаю головой и заявляю:       — Вот уж вообще не согласна. С чего ты решил, что ты должен обязательно разрушить мою жизнь? Ты прямо как моя мама: решил что-то, не спросив у меня, и считаешь свое решение единственно верным.       Я хочу слезть с его колен, но Аарон успевает ухватить меня за запястья и принудительно усаживает обратно.       — Не злись. — Просит он.       — Я не злюсь, но меня раздражает, что все вокруг — и ты в том числе — считают меня ребенком. У меня есть собственное мнение, и я хочу, чтобы оно было услышано!       Хилл тихо и снисходительно смеется.       — Я не считаю тебя ребенком. Я просто стараюсь заботится о тебе и уберечь от всякого дерьма, которым кишит моя жизнь. Но раз у тебя есть собственное мнение, то ответь же мне, чего ты сама хочешь.       Кажется, это мой звездный час.       У меня масса вариантов: я могу ходить вокруг да около, могу отвести глаза и ответить какую-то чепуху, могу завести наш разговор в еще больший тупик, чем он есть сейчас, могу согласится с ним и признать свою неправоту, но для всех этих вариантов существует одно «но».       Я просто не хочу.       Поэтому, все же решившись броситься в пропасть то ли с ромашковым полем, то ли с терновыми кустами, я смотрю Аарону в глаза и признаюсь:       — Тебя.       Это слово слетает с моих губ почти не слышно, но этого достаточно. Это словно зеленый свет для нас обоих, это словно карт-бланш на его руках. Аарон хватает мое лицо в ладони и накрывает губы бесстыдным поцелуем. Он рядом, он запредельно близко, и я чувствую его всем телом, потому что он прижимает меня к себе с такой жадностью, будто ему без меня не жить.       А я поддаюсь ему навстречу, обнимаю за шею и позволяю его языку проникнуть в мой рот. Поцелуй мгновенно становится глубже.       Осознание того, что происходящее может быть неправильно, стремительно угасает и перерождается в одно сплошное хочу, хочу, хочу…       Мои пальцы в его волосах, его руки забираются ко мне под свитер. Улыбаюсь, услышав короткий вздох удивления — Аарон не находит под свитером никакого препятствия, ни майки, ни бюстгальтера, только голую девичью кожу, трепетную и нежную, по которой он упоенно скользит ладонями, пересчитывая ребра и гладя лопатки.       Меня всю внутренне колотит, но уже не от страха, а от вожделения. Я прижимаюсь к нему грудью и бедрами, шире раздвигая ноги, чтобы чувствовать ответную реакцию его тела еще четче. Делаю жадный вдох, когда Аарон отрывается от моих губ и переключается на шею, оставляя на ней мокрые дорожки.       Его руки под свитером перемещаются на живот, скользят вверх, находят грудь и принимаются ее нежно поглаживать. Ощущение опытных, мозолистых рук Аарона, его больших ладоней на моем теле выбивает из меня тихий, исступленный стон прямо в его улыбающиеся губы.       — Сара, — Зовет он, прижимая меня еще ближе, хотя ближе уже просто некуда. — Давай снимем это. Вот так…       Мы избавляемся от моего свитера, и я теперь сижу на коленях у Аарона наполовину раздетая и полностью разгоряченная. Я держу его лицо в ладонях и в нетерпении прикусываю губу, пока он обводит открывшееся ему зрелище голодными глазами.       — Ты потрясающая, — Заключает он, поймав мой слегка затуманенный взгляд. Одна рука с моей талии перемещается к вызывающей татуировке розы чуть выше груди и обводит ее контур пальцем, затем дразняще медленно опускается к соску. Я провожу языком по своим пересохшим губам и выгибаюсь навстречу его поцелуям, которыми он теперь неспешно покрывает мою бесстыдно выпирающую грудь.       Я закрываю глаза и сжимаю ткань его футболки. В легких отчаянно не хватает воздуха, я дышу исступленно, глубоко, громко, еле сдерживаю крик боли и удовольствия, когда губы Аарона смыкаются на моем соске. Его имя слетает с моих губ, как мантра, мне кажется, я схожу с ума, но не перестаю прижимать его голову к своей груди и тихо стонать, заводя его еще больше.       Он приподнимает меня за бедра и укладывает спиной на диван, попутно разбрасывая подушки, чтобы освободить нам больше места. Я наблюдаю, как он срывает с себя майку, обнажая мускулистую, точеную грудь, исполосованную тонкими шрамами и украшенную манящей татуировкой дракона.       Я закрываю глаза и позволяю себе тонуть.       Я тону, когда наши обнаженные тела соприкасаются и меня обдает жаром, исходящим от его кожи. Тону, когда он душит меня исступленными, глубокими поцелуями, тону, ощущая сильные руки сжимающие мои бедра, тону, когда чувствую вес тела Аарона на себе, притягиваю его ближе — еще ближе — потому что моя дикая природа не может вдоволь им насытиться.       Сквозь шум крови в голове до моего сознания отдаленно доносятся стоны и шепот — мои и его. И в них я тону тоже.       Оставшаяся одежда, впрочем, как и последние сомнения летят к чёрту. Аарон в последний раз убеждается, что это именно то, чего я по-настоящему хочу, хотя мне не нужно повторять это вслух, потому что мое тело и так истошно вопит задыхаясь: «Хочу тебя, тебя, тебя хочу…»       Та самая пропасть, в которую я окунаюсь с головой не глядя, не ромашковая, но и не терновая. Это мой личный водоворот, который либо погубит меня, либо станет путем к спасению от этого сумасшедшего мира.       Когда некоторым временем позже я лежу, прижатая рукой Аарона к его груди, а его пальцы перебирают мои волосы, мне спокойно и я ни о чем не жалею. Я ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время я чувствую себя в безопасности.       Пускай потом это может обернуться неприятностями, пускай это может сыграть против нас. Я готова взять этот риск и позволить неизбежному случится, ведь удержаться от соблазна, когда Аарон зовет меня своей милой Сарой, не в моих силах.