Операция «Машкера»

Путаясь в длинном подоле, нелепо, по-бабски, всплескивая руками, подбежал Владимир к матери, припал к ней, прижался, как маленький, выговорил жалобно, чуть не плача: - И почто ты меня на власть толкаешь… И вдруг оторвался, отшатнулся… прошептал: - Почто на заклание отдаешь? Говорят, безумцы видят нечто, недоступное обычным, здравомыслящим людям… Но ведь Владимир не безумен! Да, невеликого ума, да великовозрастное дитё – но не безумец! Охваченная суеверным ужасом, Ефросинья бросилась к сыну, обняла, прижала к груди… Нет, нет, это просто глупость, ребячество, страх – да и кто ж не заробел бы такого великого дела?! – но не предвиденье! Нет, слышите вы, все – НЕТ! Ох, Володенька… сыночек мой милый, единственная моя радость… вечная моя боль. С бесконечной, щемяще-горькой нежностью гладила она сына по волосам, мягким, точно пух. Даже стала напевать тихо-тихо… На речке студеной, на Москва-реке Купался бобер… Баюкала, как младенца… Купался бобер, купался черный Пела, а виделось ей совсем другое, давнее…

Эпизод-вставка, цветной, без номера Какие зеленые были деревья! И-и-эх! Качели взмывают в вышину, в самую небесную синь, так, что запрокинутый мир встает дыбом – и рушатся вниз, аж что-что сладко сжимается в животе! Зелень, нежная зелень берез, белые-белые облачка... Солнце щедрым потоком льет расплавленное золото. Вдали звенит задорная песня. А где-то среди разряженной праздничной толпы – жених ее, Андрей Иванович, пусть немолодой, но статный, и чуть-чуть седины на висках только добавляет ему благородства, и – Фрося знает, уверена – не сводит с нее влюбленных глаз... Все было. Была молодость, был любимый муж, было дитя, светик, сыночек ненаглядный. Мужа убила литовская сука. Сын навечно останется дитятей. Было время, когда Ефросинья Старицкая думала лишь об одном: выжить. Затем пришло иное: выжить и отплатить за все. Не выкупался – весь выгрязнился! Голос ее взвивается. Владимир, прикорнувший было, опустивши голову на материнские колени, приоткрывается глаза… но матушкин голос снова тих и ласков, и мир снова добр, и все худое, все страшное уплывает куда-то далеко, в незримую даль… его уже и вовсе нету. Веки сонно тяжелеют, опускаются пушистые ресницы… Ах, какие красивые ресницы у моего мальчика. Накупавшись, бобер на гору пошел, На высокую гору, стольную… Ефросинья как будто молодеет. Уж и не вдовая княгиня, а будто снова она - девчонка Фрося, хохотунья-певунья. Поет – играет плечами, играет лицом, задорно играет голосом: Обсушивался, отряхивался, Оглядывался, осматривался: Не идет ли кто, не ищет ли что? Охотники рыщут – черна бобра ищут! – хорошо поставленным голосом пела Ефросинья Старицкая. Пела, торжествуя грядущую победу, пела, в мечтах уже вонзая когти в добычу – о, какая желанная была это добыча! Тот, что вечно в черном, тот, что вечно оглядывается, всюду подозревая опасность… кто сказал, что кровь – не грязь? От этой грязи ему не отмыться вовек! Охотники рыщут – черна бобра ищут, Хотят бобра убити. Хотя бобра убити, лисью шубу сшити Бобром опушити, ЦАРЯ ВОЛОДИМИРА ОБРЯДИТИ! Владимир закричал.